Равноденствие

Солнечные лучи всего через несколько часов в последний раз коснутся горизонта, провожая этот день. Сегодня самый важный день из всех возможных за всю сознательную жизнь Гермионы Джин Грейнджер. Сегодня двадцать восьмое мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Грейнджер стоит босыми ногами посередине своей спальни и смотрит в окно на яркое солнце, раскинув в стороны руки. Нарцисса заканчивает подшивать короткие рукава из легкого тюля и принимается за шнуровку вдоль всей спины. Сегодня она одевает Гермиону в самое яркое платье из всех, что она когда-либо видела собственными глазами. Кричащее, насыщенное, воистину кроваво-красное. Корсет выгодно подчеркивает стройную талию, приподнимает аккуратную небольшую грудь. Открытый вырез показывает все прелести юного тела, длинный подол скрывает стройные ноги, поскольку сегодня она не преследует цель выглядеть вульгарно. Лишь желанно. Желанно и величественно, потому что именно так ей и предстоит себя ощущать. Неделя пролетает слишком быстро, но… Теперь все готово. И в своем кровавом платье Гермиона выходит на финишную прямую. — Сегодня важный вечер, — решает заполнить пустоту Нарцисса, продолжая возиться со шнуровкой. Гермиона продолжает бездумно смотреть на солнечный диск. — Как и большинство предыдущих, — безразлично отзывается она. — Нет, — сильнее, чем нужно, дергает Нарцисса шнурки, чтобы привести ее в чувство. — Ты знаешь, о чем я. Грейнджер прерывисто вздыхает, непроизвольно опуская ладонь на грудную клетку, и морщит брови, потому что миссис Малфой слишком сильно стягивает корсет. Женщина это чувствует и ослабляет шнуровку. — Да, — наконец соглашается Гермиона. — Знаю. Гермиона приподнимает руки, глядя на них в солнечных лучах. Уродливые шрамы кажутся уже не такими уж страшными, за последний месяц она даже начинает к ним привыкать. Да и расставаться с ними почему-то не хочет. Это же ее шрамы. Ее история. — Он останется? — рассматривает Гермиона шрам на левой руке с высеченным клеймом о чистоте ее крови. Нарцисса бросает на нее взгляд из-за спины, не прекращая бегло работать со шнуровкой пальцами. — Скорее всего нет, — дернув бровью, отвечает она. — Он захочет, чтобы все было идеально. Просунув шнурки в последние петли, Нарцисса делает бант и убирает кончики под подол платья. Окинув взглядом прямую спину девушки, женщина обходит ее полукругом, рассматривая со всех сторон. В границах этой комнаты ей не нужно играть свою роль, при Нарциссе она может быть собой, поэтому, стоит Гермионе поднять взгляд, сердце миссис Малфой на мгновение замирает. На нее смотрят карие глаза девчонки, которой приходится слишком рано повзрослеть. Слишком рано взвалить непомерный груз на свои хрупкие плечи. — Гермиона… Имя срывается с языка само, Нарцисса совершенно не контролирует это. Прямо перед ней стоит не просто магглорожденная, а девушка со стальным стержнем характера, жаждой к жизни и истинным желанием доказать этому миру, что не стоит списывать ее со счетов. Гермиона видит, как в глазах Нарциссы встают слезы. — Миссис Малфой… Она делает шаг к ней, и ее разрывает. Разрывает от того, что предстоит сделать, пережить, вынести. Разрывает от того, что уже сделано, что уже остается за плечами. И от того, что все равно все случится. Теперь это уже не метафоры и не шутки. У нее действительно остается несколько часов. Несколько сотен минут, которые пролетят за одно мгновение, а затем разделят мир на «до» и «после». Война не просто витает в воздухе. Она уже здесь. И Гермионе стоит наконец поблагодарить своих Богов за возможность это увидеть. — Спасибо, — выдыхает Гермиона, чувствуя, как от переполняющих все ее маленькое тело чувств сдавливает глотку, — спасибо вам за всё… Я просто… Она не может найти слов, а Нарцисса и не просит ее искать. Она в несколько широких шагов подходит к ней и без слов заключает в объятия, осторожно обхватив ее в кольцо рук. Гермиона утыкается носом в острое плечо женщины и обнимает ее в ответ, закрыв глаза. Из грудной клетки девушки вырывается дрожащий вздох. Говорить не получается, все уже давно сказано. Гермиона опускает ладони на лопатки Нарциссы и сильнее прижимает к себе, обнимая ее в последний раз так, словно эта женщина на один краткий миг становится ей самой настоящей матерью. Они обе понимают, что делают следующее непроизвольно. Они прощаются. И не только друг с другом, но и с той жизнью, которая в корне изменится на рассвете следующего дня. Время пришло. Дубовые двери открываются сами, приятная музыка звучит так, словно проникает в зал через доски пола и толстые стены. Зал украшен сдержанно, но роскошно, в очередной раз чувствуется тонкий и изысканный вкус хозяйки дома. Званый ужин готовится сегодня воистину на широкую ногу. Пожиратели заполняют зал черными точками, держат в руках бокалы с вином и горячительными напитками с высоким градусом, и даже гул сегодня стоит не такой сильный, как всегда. Он смолкает, стоит самой желанной гостье Повелителя перешагнуть порог зала. В воздухе начинает витать самое настоящее оцепенение. Пожиратели открывают рты, не в силах оторвать взгляда от юной ведьмы в кроваво-красном платье, которая скользит по залу так, словно не касается ногами пола. Нарцисса делает ей совершенно новый макияж, и благодаря этому карие глаза Грейнджер кажутся почти черными. Она смотрит на каждого пожирателя без тени страха или смущения, подавляет их своей уверенностью и делает это очень хорошо, потому что ни один из них не знает простой истины. Она на сцене. И это ее роль. Повелитель протягивает руку ладонью вниз, и Гермиона в почтительном поклоне прикасается к тыльной стороне губами, а затем, закрыв глаза, прислоняется на мгновение лбом. Вот за что Бог меня ненавидит, я без конца практикую богохульство. — Наслаждайтесь вечером, мисс Грейнджер, — плавно произносит он с довольной улыбкой. — Повелитель, — с глубоким почтением выдыхает она. Повод финального вечера перед битвой очевиден, но главная вспышка уходящего дня ожидается чуть позже. Ожидается Гермионой, Северусом и Нарциссой. Они знают, что Повелитель падок на подобного рода символизм. Том наверняка уверен, что сразит всех своим предложением, и Гермиона надеется, что у нее получится выразить свое искреннее удивление. Вечер плывет своим чередом, пожиратели переговариваются друг с другом, но слишком много не употребляют, что совершенно им несвойственно. Гермиона столько раз видит дебоширство после ухода Повелителя из зала, что сбивается со счета, однако сегодня все они держат себя в руках. Понимают, что за великий вечер они застают на своем веку. И какой легендарный день начнется завтра. День, который перевернет страницу магической истории. Грейнджер делает небольшой глоток вина. Ее бокал оказывается наполовину пуст, и она демонстративно опускает на мгновение взгляд, начиная гонять по стенкам красный напиток. Пара пожирателей, имен которых Гермиона не знает, почти с ног друг друга сбивают, когда хотят предложить ей еще вина. Гермиона вздергивает подбородок и молча берет сама другой полный бокал со стола. Она мельком смотрит в сторону и ловит взгляд Северуса. Он смотрит на нее одно мгновение, слегка кивает и снова возвращает свое внимание диалогу с другим псом. Грейнджер старается держать все под контролем, но руки то и дело импульсами бьет дрожь. Один раз она даже чуть не проливает вино. Гермиона глубоко вздыхает. Ничего страшного, просто нервы шалят, все нормально, все идет по плану. Она делает еще один небольшой глоток вина, но напиток встает у нее поперек глотки. Взгляд замирает на двух фигурах в нескольких метрах от нее. Седой хвост туго затянутых волос приковывает ее внимание, следом аристократический, но крайне нелицеприятный профиль. Ладони становятся ледяными. — Рад видеть тебя, Яксли, — зловеще ухмыляется Темный Лорд. — Ты пришел как нельзя вовремя. — Мой Лорд, — кивает Корбан, заложив руки за спину, — рад встрече с вами. Том многозначительно кивает, не сводит с пожирателя внимательного, загадочного взгляда. — О, уверен, кое-кто еще очень ждет встречи с тобой, — вкрадчиво произносит он. На лице Яксли появляется такая ужасающая ухмылка, что у Гермионы моментально в жилах стынет кровь. Корбан смотрит в глаза Повелителю, и эти двое словно говорят друг с другом, не размыкая губ. — Приятного вечера, — наконец произносит Том, слегка улыбнувшись. — Повелитель, — зловеще улыбнувшись в ответ, кивает Яксли и направляется в сторону выхода из зала. Гермиона не может оторваться взгляда от его спины и всеми силами надеется, что он не повернет от дверей зала направо, но… Именно туда он и поворачивает. Сердце ухает вниз, глотку сжимает чья-то невидимая рука по щелчку пальцев. Он не должен был уходить из зала до начала еще не оглашенной церемонии. Он не имел права выходить отсюда. Грейнджер старается держать лицо, но паника сдавливает ей глотку. Он идет к Пэнси. Этот чертов ублюдок направляется к Пэнси. Гермиона оставляет бокал на столе и, снова нарушая заранее оговоренные действия, начинает идти в сторону выхода. Душа ее рвется на куски. Она чувствует, нутром чувствует, что что-то плохое случится, пусть и продолжает уверять себя, что все идет согласно плану. Грейнджер не сводит взгляда с закрытых дверей, продолжая идти к ним, как вдруг чувствует на своем предплечье холодные пальцы. Она не вздрагивает, не дергается лишний раз, лишь покорно останавливается, медленно поворачивая голову в сторону. — Куда-то спешите? — с легкой улыбкой интересуется Том. Гермиона расслабленно смотрит в глаза Темному Лорду, слегка дернув уголком губ в смиренной улыбке. — Желала посетить уборную, мой Повелитель, — плавно произносит она. Том понимающе кивает. — Непременно, — соглашается он, сжимая ее руку чуть выше локтя, — но немного позже. Затылок Гермионы покрывается мурашками от неприятного прикосновения, но она не выдает своего состояния. Бросив быстрый взгляд на закрытые двери зала, Грейнджер чувствует всем своим существом, что надо бежать в подземелье, но не имеет для этого ни единой возможности. Темный Лорд ведет ее обратно в зал, придерживая за локоть, и останавливается точно посередине, поднимая руку, чтобы привлечь внимание. Пожиратели замолкают и поворачиваются, отдавая все свое внимание их Предводителю. — Сегодняшний ужин крайне важен, господа, — обводит он взглядом толпу, — уже на рассвете мы с вами отправимся творить нашу историю. Глаза псов зажигаются неподдельным энтузиазмом, совмещающем в себе гремучую смесь из ненависти и жажды человеческой крови. Том воодушевленно вздыхает, пропитываясь энергией своих последователей. — И я хочу начать нашу историю с огромного шага, — чуть сжимает он руку Грейнджер. — Шага, который поставит под угрозу настрой всего клана наших врагов. Гермиона должна была слушать Повелителя, но она этого не делает. Вместо этого сердце ее с болью бьет за ребрами, а взгляд то и дело падает на двери зала. Она хочет сорваться с места, хочет бросить все это и бежать вниз. Туда, куда направляется Яксли. Северус видит, куда она смотрит, и ледяной холодок бежит у него вдоль позвоночника. Он чувствует на себе встревоженный взгляд Нарциссы, но не смотрит на нее в ответ. От волнения кончики пальцев мужчины начинает покалывать. Что-то идет не так, но он не успевает увидеть, что именно. Грейнджер выглядит крайне встревоженной, и только ее сообразительность поможет ей вывернуть все это так, словно ее чувства целиком и полностью отражают реакцию на грядущие слова Повелителя. — Я услышал твое желание, моя дорогая, — теперь он обращается к ней. Гермиона моментально вливается в гущу событий, но не до конца. На ее лице мелькает эмоция сомнения. — Думаю, ты готова, — произносит он так, чтобы это слышали все. Девушка распахивает губы. Быть умной — это умение вовремя притвориться глупой. — К чему, Повелитель? — учтиво интересуется она. Том позволяет себе легкую ухмылку. Его сознание будоражит эта совершенно новая магглорожденная. — Стать одной из нас. Грейнджер даже не приходится играть удивление, она действительно вливается в разговор только сейчас. Глаза ее ошарашено распахиваются, сердечный ритм нарушается. Она не видит ничего вокруг, только Темного Лорда. Делает все так, как они с Северусом договариваются. — Повелитель… — Ты же этого хочешь? Грейнджер тут же склоняет голову и присаживается в глубоком поклоне, после чего покорно поднимает взгляд. — Да, Повелитель. Том протягивает вперед руку и, глядя на нее сверху вниз, проводит ладонью по ее волосам и щеке. Гермиона закрывает на мгновение глаза, стараясь побороть в себе приступ тошноты от едкого и сильного запаха смерти, который волнами от него исходит. Темный Лорд обводит взглядом толпу последователей, которые стоят в зале, затаив дыхание. — Начинаем! Пожиратели оставляют свои бокалы на всех доступных поверхностях и проходят по разным частям зала, выстраиваясь полукругом. Северус не выпускает из виду Гермиону, пока сам следует на свое место. Нарцисса держит за руку Люциуса, когда они следуют на положенное им место в начале недалеко от Повелителя. Беллатриса выглядит совершенно не так, как обычно. Она словно отключается от внешнего мира, пораженная происходящим, ноги несут женщину на ее место на чистом автомате. Ее взгляд пустой, почти стеклянный. Она напоминает бездушную капсулу, робота. Машину, лишенную всяких эмоций. Все выстраиваются по своим местам. Том смотрит на стоящую подле него Гермиону, слегка вскинув вверх подбородок. — Подай мне свою руку, — зловещим тоном произносит он. Грейнджер колеблется всего мгновение, потому что решает, какую именно. Она знает, что все пожиратели имеют метки на своей левой руке, но… Том замечает ее заминку, настороженно смотрит ей в глаза. — Твою руку, — жестко повторяет он. — Повелитель, — спокойно произносит Гермиона, протягивая ему обе ладонями вверх. — Я хотела попросить вас… — Попросить? — тут же прерывает он ее, вскинув брови. Гермиона держится крайне уверенно. — Да, мой Повелитель, — смиренно отзывается она. — Я хотела попросить вас не лишать меня шрамов на левой руке, — смотрит она ему в глаза. — Я хочу, чтобы оно осталось со мной. Это клеймо. Том непонимающе опускает вниз взгляд. Корявые белые буквы на левой руке Грейнджер безмолвно кричат о чистоте ее крови. Он знает, что это никуда не исчезнет, и эти буквы она заберет с собой в могилу, ведь вырезаны они на ней с помощью грязной темной магии, заточенной в клинке Беллатрисы. Однако, как известно, клин клином вышибает. — Черная метка должна быть на положенном ей месте, — вкрадчиво произносит Том и проводит большим пальцем по ее буквам. Он помнит яркий вкус ее крови той ночью, когда впервые посещает ее в подвале. Помнит, как сдирает корочку с ее раны, как она морщится от боли, но не произносит ни слова. Эти буквы принадлежат той версии Грейнджер. Эта Гермиона не достойна носить их на своем теле. Грейнджер принадлежит ему. И он хочет, чтобы все было так, как нужно. Превосходно. — Конечно, Повелитель, — снова склоняет она вниз голову. Она хотя бы пытается. Том поднимает палочку и, схватив Грейнджер за руку с такой силой, что белеют ногтевые пластины, опускает ее кончик на уродливые белые буквы. Гермиона задерживает дыхание. Весь зал на мгновение погружается в мертвую тишину, давящую на уши. Высоко над Мэнором грохочет небо с такой силой, что дрожат стены дома. Хрустальная люстра под потолком дребезжит. Гермиона поднимает глаза вверх, беспокоясь о том, что люстра может упасть, но эта мысль быстро уходит на задний план. Руку обжигает вспышкой нестерпимой боли. Гермиона с ожесточением кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы не закричать, и смотрит перед собой. Буквы на ее руке выжигаются, контур каждой из них мерцает алым и тлеет, словно дешевый сухой пергамент. Это приносит чудовищную боль, от которой чуть ли не подгибаются ноги. В глазах закипают слезы, но Грейнджер гонит их прочь. Стиснув зубы, она наблюдает за тем, как клеймо о чистоте ее крови растворяется, и посередине руки появляется черная точка. Она медленно начинает расти, темная пасть поражающей магии сжимает миллиметр за миллиметром ее кожи. Грейнджер почти не чувствует собственной руки, глотку сдавливает от рвущихся из груди криков, но она молчит. Молчит и смотрит. Темная магия из обычного черного сгустка преображается в фигуры. Темный череп появляется первым. Из раскрытой пасти мерцающей татуировки ползет вниз змеиный хвост. Он вьется лентой, закручивается кольцами на коже. Грейнджер не сразу понимает, что непогода не только царит над крышей Мэнора, но и витает в поместье. Были бы у нее распущены волосы, она сразу бы это почувствовала. Однако хлещущий по голеням и щиколоткам подол алого платья и развевающаяся мантия Повелителя помогают ей наконец это понять. В зале почти смерчем закручивается ветер, окружая только их двоих. Теперь становится понятно, почему Пожиратели встают полукругом. Они становятся границей этого погодного явления, пока в его эпицентре происходит перерождение воли девушки в алом платье. Гермиона почти перестает видеть татуировку из-за застилающих глаза слез, но по-прежнему пытается сморгнуть их. Наконец кончик хвоста змеи появляется до конца, и вихрь замирает в пространстве зала. Грейнджер тяжело дышит, едва справляясь с дрожью во всем теле, и смотрит на двигающуюся черную метку на своей руке. Она медленно поднимает взгляд. Вокруг нее в воздушном потоке мерцают застывшие соринки, листья и даже некоторые столовые приборы. Она смотрит на Темного Лорда. Повелитель медленно расцепляет пальцы с ее руки, и Грейнджер всем своим существом чувствует, что на ней остаются отметины. Следы, которые будут выбаливать у нее гематомами с отпечатками от сильной хватки его руки. Том чуть склоняется вниз. — Добро пожаловать, — шепчет он, хищно улыбаясь. И застывший вихрь обрушивается вниз шквалом пыли, смешанной со звоном ножей и вилок. Гермиона почти не чувствует собственного тела. Господи, неужели это случилось? Так просто? Неужели это действительно было так просто! Опасения на мгновение испаряются из ее мыслей, но… — Вы, — глядя за плечо Грейнджер, рявкает Том, бросая взгляды на некоторых пожирателей, — за мной. От лица Грейнджер отливает кровь. Вопросов никто не задает и ничего не говорит. Том идет впереди, на ватных ногах следом направляется Гермиона и чувствует, как за ней направляются несколько пожирателей. Лишь некоторые приближенные, догадывается Грейнджер, вот только куда именно они идут временно остается загадкой. Лишь временно. Потому что Том целенаправленно идет к большой железной двери. Она не успевает за собственными мыслями, лишь слепо идет за Томом по винтовой лестнице вниз и входит за ним в помещение на два яруса ниже. Кожу левой руки нестерпимо жжет, но она не обращает на это внимания. Думает лишь о том, что Том сам ведет ее в то самое место, куда она хочет попасть. Они минуют одну камеру за другой, и Гермиона то и дело бросает взгляды в каждую из них. Она видит лица магглорожденных, которые успевают примелькаться, видит лежащие в странных позах тела, но ее сердце болит только за двух находящихся здесь людей. Грейнджер считает камеры. Считает и умоляет всевышнего, чтобы Том остановился раньше, но ее молитвы снова оказываются напрасными. Повелитель тормозит слишком резко и, какое-то время постояв спиной ко всем, поворачивается на сто восемьдесят. Гермиона чувствует за своей спиной остановившихся пожирателей. — Теперь у тебя есть возможность, — смотрит Том в глаза Гермионе с холодной жестокостью, — доказать свою преданность. Повелитель взмахивает рукой, и железная дверь камеры с лязгающим звуком открывается вовнутрь. Ржавые прутья дрожат. Над их головами появляется синеватый шар света, освещая пространство вокруг. Глотку Гермионы сдавливает ужас, когда она смотрит внутрь камеры. Лайза Турпин сидит на полу возле деревянного каркаса постели, прислонившись к ней спиной, и смотрит на внезапных гостей пустыми, безжизненными глазами. — Ты должна доказать свое право быть на моей стороне, — шипит Том, протягивая вперед руку с зажатой между пальцами палочкой. — Должна убить магглорожденную. Теперь понятно, почему они не спускаются сюда вдвоем. Понятно, почему недалеко от них стоят пожиратели. Они свидетели. Сердце отказывается работать. Оно как-то надрывно, медленно, с урывками бьет в груди, словно не желая больше выполнять свои прямые обязанности. Осознание накрывает опасной, смертельной волной, окатывая Грейнджер с головы до пят. Господи. Я хотела спасти ее, а теперь мне придется ее убить. Грейнджер не верит в происходящее, отказывается верить. Она смотрит в глаза Лайзе. Смотрит и понимает, как чудовищно подводит ее. Как предает ее. Предает все то, чем храбрится все это время. Своей стороной в этой войне, своим отношением к обитателям этого дома. И где она сейчас? Стоит среди них в кровавом платье и с черной меткой на руке. Глаза Лайзы лишены жизни, лишены красок и надежды. Она совсем худая, костлявые плечи сгорблены. Она смотрит на Грейнджер безразлично, без упрека, без обвинения. Лишь едва заметно бросает взгляд в сторону на соседнюю камеру. Гермиона замечает это и смотрит туда, куда она показывает. Однако ее внимание привлекает нечто другое. Силуэт мужчины, который выходит оттуда. Грейнджер не верит собственным глазам. Примыкая к остальным, Корбан Яксли на ходу заправляет в брюки рубашку и продолжает оставаться незамеченным. Внутри все сжимается и холодеет. Гермиона смотрит в камеру, из которой он выходит, и у нее в глотке застревает крик. Она видит в блеклом голубоватом свете от шара, витающего над ними, брошенный в странной позе силуэт девушки. Она обнажена, нижняя часть ее тела прикрыта какой-то грязной тряпкой. Жилистая спина изувечена ранами. Темные короткие волосы девушки разметались по полу, открывая взору белую, точно полотно, шею. Гермионе едва удается оставаться на ногах. На седьмом позвонке девушки виднеется черная татуировка перевернутого треугольника. Тело парализует, сознание противится обрушившейся информации. К глотке подкатывает тошнота, желудок каменеет, в полости рта появляется кислотный привкус рвоты. Корбан смотрит на Грейнджер ледяными жестокими глазами. Он заканчивает начатое. Он делает это. Доводит все до конца. Гермиона не может поверить. Не идет все по изначально запланированному плану. Она опоздала. Пожиратель совершает очередное изнасилование над ней и оставляет за собой право на ее конечную судьбу. Он убивает ее. Он ее убивает. Грейнджер продолжает выглядеть спокойно и уверенно внешне, но бьется в смертельной агонии внутри. Агонии, которая перерастает в слепую ненависть. Она берет из протянутой руки Повелителя свою волшебную палочку и смотрит в глаза Лайзы Турпин снова. Так, словно смотрит в лицо самой смерти. Лайза едва заметно дергает уголком губ в обессиленной улыбке. Безжизненные глаза сверкают на мгновение одной единственной эмоцией. Эмоцией, в которой Грейнджер читает: «Это твоя вина. Знай это, Гермиона Джин Грейнджер, и живи с этим дальше. Это твоя вина». Рука Гермионы с зажатой палочкой поднимается вверх сама по себе. Она продолжает смотреть Лайзе в глаза в эти последние секунды. Легкие горят. Внутренности плавятся. Тело больше не принадлежит ей, разум тоже. Она распахивает губы. — Авада Кедавра! И зеленый луч бьет в грудь Лайзы Турпин разрядом электрического тока. Она дергается лишь на мгновение. Из легких девушки вышибает воздух, когда от волны удара она сильнее вбивается позвоночником и лопатками в край деревянного каркаса постели. Стеклянные глаза девушки смотрят сквозь Грейнджер, и ее тело безвольно падает на бок. Лайза с размаху прикладывается виском к каменному полу, но это уже не страшно. Она больше ничего не чувствует. Хруст стоит на всю камеру, и на сырых камнях постепенно начинает появляться лужа багровой крови усопшей магглорожденной. Том удовлетворенно кивает, растягивая губы в змеиной улыбке. — Очень хорошо, — шепчет он, прикасаясь к щеке Грейнджер кончиками пальцев. Ее кожа почти мраморная. Ледяная и гладкая. Он наконец получает то, чего так терпеливо дожидается. Венец его творения. Его воин. Его магглорожденная с темной меткой на руке. — Будь готова к полуночи, — нетерпеливо облизывает он губы, вдыхая запах смерти, исходящий от нее. Грейнджер продолжает смотреть на бескровные губы Лайзы и ее стеклянные глаза. — Как прикажете, мой Повелитель, — холодно отвечает девушка. Слова эти говорит кто-то другой, но никак не Гермиона Грейнджер. Она не понимает, как поднимается вверх, не слышит окружающих ее людей. Не реагирует на слова других, не замечает взглядов и прикосновений. Вечер закончен для пожирателей, но для нее только начинается. Гермиона не может воспринимать случившееся. Все кажется дурным, неправдоподобным сном. Этого не может быть. Не может. Не может. До полуночи остается не больше часа, когда Гермиона впервые вылезает из своих мыслей. Инстинкт самосохранения отключается. Она покидает свою комнату. Ноги несут ее вдоль коридоров и по лестнице вниз. Кровавый подол платья шелестит за ней следом. Она идет к железной двери, проходит винтовую лестницу вниз и направляется вдоль камер. Она не слышит своего дыхания, биения сердца. Не понимает, жива она сама вообще или нет. Ноги несут ее к определенной камере. Этого не может быть. Это неправда. Мне просто кажется. План работает. Просто это такое впечатление. Она жива. Она не может умереть. Железные прутья бьют по стене. Шар света повисает в воздухе. Тело Пэнси лежит в той же позе, что и двумя часами ранее. Черный треугольник виднеется на ее остром седьмом позвонке. Гермиона на негнущихся ногах подходит к ней и падает на колени, оставляя палочку рядом. Подняв вверх дрожащую руку, Гермиона кладет ее на плечо Пэнси, разворачивая ее к себе лицом. Тело девушки безвольно перекатывается на спину. Карие глаза слепо глядят вверх. Гермиону окатывает с головы до ног волна боли. Она с дрожью вздыхает. Это просто реакция на магию. Просто реакция. Гермиона заставляет себя так думать, заставляет изо всех сил, но… Тело Пэнси уже начинает застывать, а ледяная кожа обжигает ладонь Грейнджер. Гермиона не принимает происходящее до тех пор, пока взгляд не падает на брошенную в сторону зажатую руку слизеринки. Гермиона тянется трясущимися руками к ней и старается раскрыть окоченевшие пальцы. То, что она видит, повергает ее в истинный ужас. Ужас, который разбивает осколками ее надежду. И оно взрывается в ней. — Пэнс, — не своим голосом произносит Гермиона, — ты не использовала его… В окоченевшей ладони слизеринки лежит предмет, который Гермиона приносит ей неделю назад. Она не выбрасывает его, не избавляется от него. Пэнси хочет использовать его. Она хочет, Мерлин, хочет, но… Не успевает. Гермиона не верит в происходящее, отказывается верить. Она хватается за острые плечи Пэнси и тянет ее к себе, обвивая руками ледяное обнаженное тело. Руки девушки падают по сторонам, как у тряпичной куклы, голова безвольно чуть откидывается назад. — Пэнси, — истерично всхлипывает она, дрожащими руками прижимая ее к себе, — твою мать, Пэнс… Пожалуйста… Горло першит, грудную клетку стискивает раскаленными щипцами, не хватает воздуха. Грейнджер трясет Пэнси, снова прижимая безжизненное тело к себе. Стеклянные глаза Паркинсон смотрят ввысь. — Господи, — воет Гермиона, вжимаясь в холодное плечо девушки носом. — Ты его не использовала. Твою мать, Паркинсон, почему ты его не использовала?!. Истошный вопль хочет вырваться из груди Грейнджер, слезы застилают глаза. Пэнси умерла. Господи, она умерла. Она умерла. Внутренности скручивает. Она хотела жить, она так хотела жить. Хотела видеть синее небо, слушать пластинки, ходить босиком по траве, засыпать на рассвете, красить ногти голубым лаком. Теперь она больше не улыбнется, не засмеется своим заразительным смехом, не выпустит струйку вредного дыма из легких, не выведет из себя ни одной живой души, потому что ее больше нет. Господи, ее больше нет! Грейнджер открывает рот в беззвучном крике, зажмуривая глаза и искривляя лицо в плаксивой гримасе. Нижняя челюсть девушки дрожит. Она покачивается на месте, убаюкивая обнаженное тело Пэнси в своих руках и зарываясь пальцами в ее темные спутанные волосы. За ее спиной слышатся чьи-то шаги. Гермиона замирает на месте, вслушиваясь в шум за своей спиной. Она медленно выпускает тело Пэнси, осторожно укладывая его на пол, и закрывает ей веки. Сосредоточенно глядя перед собой безжалостным взглядом, Грейнджер стискивает пальцами палочку, лежащую возле красного подола у ее ног. Она знает, кто стоит у нее за спиной. — Она говорила о тебе, — слышит она мерзопакостный голос. — Упоминала вскользь не единожды до инцидента, который привел ее сюда. Грейнджер сжимает зубы. Пальцы белеют от того, как сильно она держит свою волшебную палочку. — Этого бы не случилось, если бы не ты, — хмыкает голос у нее за спиной. — Ты убила ее, Грейнджер. Это ты убил ее! Это ты ее убил! Резко развернувшись, Грейнджер вскидывает палочку, вытягивая вперёд руку. Корбан сначала округляет глаза, а затем резко, надрывно смеётся, запрокинув вверх голову. — Что ты хочешь сделать, Грейнджер? — не сходит ядовитая ухмылка с его губ, когда он снова смотрит ей в глаза. — У тебя кишка тонка, — вкрадчиво произносит он. — Ты не сделаешь этого. Ярость гремит под кожей Гермионы. Каждая клеточка горит, плавится под натиском ненависти. Глаза застилает алая пелена, и легкие скручивает, когда она распахивает губы. Корбан расширяет глаза, задерживая дыхание. — Авада Кедавра! Зеленая вспышка бьет Яксли в грудь, и пожирателя отбрасывает под нишу на противоположной стороне коридора. Он прикладывается с размаху спиной, а после мешком валится на пол, повалившись на рассохшуюся табуретку, которая под его весом ломается на части. Гермиона почти не дышит. Так и сидит с широко распахнутыми глазами и с палочкой в руке, осоловело глядя на бездыханное тело Корбана. Она даже не может заставить себя пошевелиться, лишь смотрит на его упавшее в странной позе тело до тех пор, пока у входа в камеру не появляется он. Северус шокировано смотрит на тело Пэнси за спиной Гермионы и на труп Яксли возле него. Он складывает два и два моментально. Грейнджер ломается окончательно. Она совершает неосознанное убийство под гнетом стен этого поместья. — Я убила его, — истерично шепчет Грейнджер, подняв на Северуса взгляд. По щекам девушки бегут слезы. — Я его убила, — повторяет она. — Я убила его, Северус. Мужчина входит в камеру и присаживается на колени рядом с Гермионой, обхватывая ее лицо ладонями. Взгляд Грейнджер испуганный, отрешенный. Ее всю пробивает дрожью. Слишком многое происходит, слишком многое идет не по плану. — Я знаю, — сдержанно произносит он. — Яксли заслужил. Успокаивать ее сейчас нет никакого смысла. Ни смысла, ни времени. Он слегка трясет ее, стараясь привести в чувство. — Гермиона, он заслужил, — настаивает Северус. Грейнджер истерично качает головой из стороны в сторону, стараясь вырваться. — Нет, — всхлипывает она. — Не мне решать, чью жизнь забирать. На всё его воля! Северус непонимающе смотрит на девушку. — Чья?.. Грейнджер задыхается в истерике. — Бога, — со страхом произносит она. — Если забрать что-то у Бога, он заберет намного больше! — она интенсивно возит ладонями по лицу, продолжая глухо всхлипывать. — Я не должна была этого делать! Северус продолжает держать ее лицо в своих ладонях, стараясь сделать так, чтобы она себе не навредила. Он сдается в этом вопросе. Он не станет больше упрекать Грейнджер за ее слепую веру. Она принадлежит ей. Глупо пытаться вытравить из человека то, что он хочет в себе сохранить. — Я хотела ранить его, — смотрит на него Грейнджер блестящими от слез глазами. — Хотела, чтобы ему было больно, как Пэнси, — задыхается она. — Как Пэнси! Гермиона изломляет губы в плаксивом оскале и почти пополам складывается, опустив сжатый кулак на грудную клетку. Боль пожирает ее изнутри. Она оплакивает эту боль. Она оплакивает смерть Пэнси Паркинсон, которая лежит за ее спиной с закрытыми глазами так, словно просто спит. — А я убила его! — дрожит Гермиона. — Я убила его, Северус, — из легких вырывается болезненный всхлип. — Черт… Она вся сжимается, рассыпается на куски, намереваясь упасть замертво от всего происходящего, но Северус не дает ей этого сделать. Он обхватывает ее плечи и прижимает ее к себе, позволяя наконец разрыдаться в свое плечо. Гермиона мертвой хваткой вцепляется в его мантию, комкая ее между пальцев. Северус не одергивает ее, позволяет ей выплакаться. Это меньшее, что он может сейчас сделать. — Северус, — урвав мгновение между всхлипами, бубнит Гермиона ему в плечо, крепко зажмурив глаза, — у меня не хватает сил… Мужчина крепко прижимает ее к себе и гладит по волосам, глядя в темную сырую стену позади них. В какой-то момент он сжимает ее в кольце своих рук теснее и распахивает губы. — Мои забери. Гермиона вжимается носом в его мантию, судорожно выдохнув, разжимает пальцы с ткани, просовывает ладони под его руками и опускает их на лопатки, пропитываясь его словами целиком и полностью. Принимая помощь. Позволяя крохотной надежде на исцеление проникнуть в клеточки ее тела. Этот момент надолго запомнится Гермионе. Останется в памяти, как и многие другие, но будет занимать в ее мыслях особенное место. — Гермиона, пора, — нарушает он молчание. — Скоро полночь. Двадцать девятое мая. Грейнджер вдыхает в легкие до упора его запах. Пропитывается им целиком и полностью, впускает в себя, задерживает дыхание. Надо двигаться дальше. У них обоих просто не другого выбора. — Он скоро будет в твоих покоях, — продолжает Северус смотреть на темную стену, — а с рассветом начнется наступление. Нужно идти. Грейнджер расцепляет ладони с его спины и усаживается на месте, слегка ссутулив плечи. Ноша на них оказывается действительно непомерно высока. Однако вместо стенаний или слезливых речей она молча протягивает вперед руку. Северус опускает взгляд. Черная метка на ее светлой коже имеет воистину устрашающий оттенок. Он задерживает на ней взгляд лишь на мгновение, вкладывает в ее ладонь свою и, поднявшись с места, тянет ее за собой. Они впервые на своей памяти так идут по молчаливому Мэнору. Не оглядываясь, не беспокоясь. Шагая рядом друг с другом. Рука в руке. Миновав лестницу, ведущую на второй этаж, они проходят необходимое количество шагов и замедляются возле кабинета Северуса. До ее покоев остается пять дверей. Северус тормозит первым, Гермиона останавливается следом за ним. Он бросает на нее взгляд. Гермиона бледная, макияж испорчен, карие глаза тусклые и безжизненные. Что-то умирает в Гермионе этим вечером. Что-то непоправимо, навсегда отключается, и ее ни в чем нельзя винить. — Гермиона… Она оборачивается. Карие глаза блестят отсутствием принятия. Северус сжимает ее ладонь. — Будь осторожна, — это говорить глупо, но он говорит. Только бы слышать свой голос. И услышать ее голос в ответ. — Мы все несколько раз отрабатывали, — смотрит он ей в глаза. — Ты помнишь, что следует сделать, когда он войдет в твои покои?.. Грейнджер дергает уголком губ в безжизненной улыбке. — Да, — твердо отвечает она. — Даже на смертном одре не забуду. Гермиона ведет подушечкой большого пальца по его ладони. Взгляд блуждает по его встревоженному лицу. — До встречи на рассвете, — старается разрядить обстановку Гермиона. — Я буду в черном. Северус немного нервно усмехается. — Надеюсь, узнаю. Им нужно расходиться, нужно продолжать приводить в действие свой план, потому что остаются не месяцы, не недели, не дни и даже не часы. Остаются минуты. Однако Северус не может заставить себя отпустить ее руку. Словно подсознательно чувствует: если он это сделает, он потеряет ее. Взгляд Северуса лихорадочно блуждает по ее лицу. Запоминает ее сейчас такой, какая она есть. С взволнованно сведенными бровями, опустошенным взглядом, мокрыми ресницами, веснушками на крыльях носа и слабой, вымученной улыбкой. Улыбкой, которую она дарит исключительно ему. Чтобы было проще. Гермиона пытается убедить себя, что это временное прощание, но последние события убеждению не помогают совершенно. Она смотрит на него и понимает простую истину. Истину, которую она кропотливо и долго глушит в себе, потому что поддаваться этому целиком и полностью было просто нельзя в условиях всего происходящего. Однако сейчас она позволяет этой мысли заполнить свое сознание. Я его люблю. И больше не боюсь об этом думать. И Северус позволяет себе это сделать, глядя в ее глаза и сжимая ее ладонь. Она слишком крепко сидит у меня внутри. Поэтому, наверное, я так сильно ее люблю. Вслух они этого не говорят. Никаких громких слов, ни вздоха, ни вскрика. Оба принимают следующий удар от поворота судьбы с должным смирением. Ни объятий, ни поцелуев, ни прощаний. Только тонкая кисть Грейнджер плавно выскальзывает из его ладони, чертит четыре полосы кончиками пальцев по коже и падает вниз. Она направляется в сторону своих покоев, а он так и стоит на месте, смотрит на ее удаляющийся силуэт в кровавом платье и не может заставить себя сделать следующий вдох. Только когда она исчезает за дверью в свою комнату, так и не обернувшись, Северус входит в свой кабинет. Стрелки на часах над камином показывают половину двенадцатого. Северус старается занять себя какими-нибудь делами, потому что душа у него не на месте. То камин сам растопит, то переберет бумаги на столе, то сделает чай, но так к нему и не прикоснется. Он не находит себе места и постоянно смотрит на часы. Время словно издевается над ним, идет медленно. Тянется, как черная патока, оставляя неприятное послевкусие после каждой новой минуты. Дверь в его кабинет открывается, но Северус продолжает смотреть на огонь, не реагирует на вошедшего. Знает, кто это. Ведь все идет согласно плану. Нарцисса закрывает за собой дверь, проходит вглубь кабинета и нетерпеливо сцепляет перед собой в замок руки. — Она у себя? — нарушает она молчание. Северус продолжает встревоженно смотреть на язычки пламени. — Да. Нарцисса немного нервно кивает. — Хорошо. Женщина начинает наворачивать круги по комнате, заламывая руки. Какая ирония. Сидят в кабинете два человека. Волшебники, которых не так давно не связывает ничего, кроме непреложного обета и желания обдурить одного темного волшебника. И кто они сейчас? Союзники. Два человека, которых связывает третий так крепко и ярко, что этому даже сложно подобрать подходящие слова. Гермиона Грейнджер, которая для Нарциссы становится неродной дочерью, а для Северуса… Причиной жить. — Главное, чтобы она не струсила в последний момент, — старается справиться по-своему с тревогой Нарцисса. — Нет в ней больше этого, Нарцисса, — твердым голосом отзывается Северус. Женщина бросает на его спину взгляд и снова начинает заламывать руки. — Она справится, — чуть вздернув подбородок, отзывается она, — должна справиться, а если нет… — Помолчи, — просит ее Северус, прикрыв глаза. — Ничего не говори. Ни единого слова. Мужчина трет лицо ладонями. От тревоги хочется сунуть два пальца в рот и выблевать все это из себя, словно страх имеет свой вес. Минуты тянутся бесконечно, звон секундной стрелки водит с ума. Нарцисса решается подойти. — Северус, послушай, я… И внезапно стены Мэнора содрогаются от истошного крика, от которого в жилах стынет кровь. Северус и Нарцисса синхронно оборачиваются к двери, от лиц обоих отливает кровь. В желудках скручивается узел, потому что они оба этот звук знают и никогда ни с кем не перепутают. Этот крик принадлежит Гермионе Грейнджер.