***
— Афонасий, лови! — Алёнка срывала сочные яблоки и сбрасывала их княжичу, который бегал под высоким раскидистым деревом с корзиной и ловил спелые плоды. — Да сколько раз тебе повторять?! Афанасий я, Афанасий! — с притворной досадой возмущался оружничий. Афонасий, так Афонасий… В её устах даже эта издёвка звучала как ласковое прозвище. В этом опричник не сомневался: видел княжич, что в глазах карих за огненными бесятами нежность скрывается во взглядах, которые ему девица посылает. Сам не знал, когда влюбился. Не знала и она. Насмешки, произносимые, чтобы уколоть побольнее, перемежались с поздними прогулками, рассказами о прошлом, мечтами и надеждами. — Люблю, когда ты злишься, Афонасий, — следующее яблоко чуть не угодило княжичу в лоб. — Чертовка ты, ох, чертовка! — молодой мужчина поймал плод на лету. — Такой и любишь! — девушка грациозно, словно кот, валерьянки налокавшийся, спрыгнула с ветки, а княжич подхватил её на руки у самой земли. — Смотри не расшибись, погибель моя!***
Было то славное утро воскресное: даже птицы дурные горло не драли. Пока Алёна да Афоня променад свой яблочный совершали, Федюша со Светой двадцать первый сон видели. Много сил дуэт кромешный потратил на подбор правильных бус к летнику да серёжек верных к ферязи. Нелёгкое то дело, ой, нелёгкое: это вам не бояр до плахи доводить! Нежились юные кромешники в лучах тёплого солнышка. Света уткнулась носом в Федькину крепкую грудь, молодец зарылся носом в золотистые волосы девушки. Казалось, не было в слободе ни одной девицы, которая его бы понимала, принимала. Немало было у Феди поклонниц, немало. Да всё не те, кто сердцу нужен, были. За умильными вздохами да деланными обмороками скрывались лишь восхищение его моськой приятной да подвигами ратными. Ничего более… А с ней всё не так. Ни осуждения, ни тупого внемления каждому слову. Ну как жеж в такую не влюбиться?! Садость утра прервали громкие крики, огласившие слободу. — Соооообирайсь, честной народ, сам княже Серебряный вернулся! — Грязной, как и всегда, брал на себя обязанность главного глашатая. Голос у него был пропитый, но громкий. Уж лучше бы птицы верещали… Светла и Федя вскочили с постели. — Краса моя, такое мы пропустить не можем! — Нет, Федюша, не прав ты, такое мы сами им устроим. — С полуслова, горлица моя! — поцеловал кравчий девицу в висок.***
Алёна и Афоня флегматично жевали яблоки, опёрвшись о белоствольную берёзу. — Опять до полудня бы дрыхли? Завтрак пропустили. Держите яблоки, сони. А вдруг война? Приедете к шапочному разбору?! — Алёна эмоционально размахивала руками, случайно ударила по лицу Афоню. — Больно? — оружничий покачал головой, потирая щёку. — А вот нечего под руку лезть! — Ну что, появилась у вас идея, как гостя разлюбезного встретить? — переменил княжич тему. — Надо его хлебом с солью угостить, гостеприимностью попочивать, - улыбка Светлы не предвещала воеводе ничего хорошего. — Есть у меня одно средство… Устроим потеху мы люду на славу. Значит, слушайте… — Федя заговорщически потирал руки, сверкая глазами. Кружок салемских ведьм начал свой тихий шабаш.***
Неприветливо Россия-матушка встретила воеводу, ой, неприветливо. Узнал князь о бесчинствах людей государевых от боярина Морозова, деревни видел разграбленные. Ярость в крови закипала. Расправился с отродьями проклятыми. Значит, таких выродков сейчас царь на службу ратную принимает? Не его это Родина, не его. В думы тяжкие погружённый въехал Никита Романыч в слободу Александрову. Тихо было во дворе — ни звука. Сдал оружие своё, твёрдым шагом к государю направился. Рёв дикий раздался внезапно. Дорога отрезана. Большой бурый медведь. Что делать? Сабли нет при себе у князя. Помощь внезапно подоспела. Юноша в чёрном облачении зверя на себя отвлёк, отогнал его. Откуда-то сверху раздавался громкий заливистый смех. На крыльце, облокотившись о перила, стояли четверо. Не знал их князь. Юноша, в одежды дорогие разодетый, в ушах серёжки болтаются. Жеманный, женоподобный. Аж отвращение брало. Приобнимал он девицу красну. Ни дать, ни взять — красавица: стать княжеская, румянец на щеках, глаза синие, коса золотая, тяжёлая через плечо перекинута. Да вот только не было в ней ни скромности, девицам положенной, ни робости. Хоть бы постыдилась. Рядом другой молодец стоял. Знакомым он казался Серебряному. Точно, сын Вяземского. Позор княжеского рода. С опричниками, значит, спутался, собака. И с ним рядом девка. Смех её неприятный, громкий резал уши. В мужских одеждах, руку дерзко на плечо княжича закинула. Нагло прямо в глаза Никите смотрела. Хабалка. Так теперь на Руси-матушке гостей привечают… Поднялся по лестнице, прошёл мимо этих, взглядом недобрым, презрительным окинул.***
Пир был как всегда славным. Разгулье кромешное границ не знало. Встречали князя с почестями: осетром копчёным, вином фряжским, икрой чёрной. Ласков был государь, приветливы были кромешники, но осадок от встречи с ними всё же остался. Не ведал княже о ловушке, в пряничном тереме затаившейся. Не сдерживались и эти. Сидела троица по левую руку от царя. Смеялись во всё горло, пили чрезмерно. Государь их шуткам непристойным улыбался, да и другие опричники, казалось, особое уважение им выказывали: на оскорбления да колкости головы склоняли, не смели перечить. А где же тот, жеманный? — Здрав будь, Никита Романыч! Жалует тебя царь-батюшка чашею со стола своего, — поклонился юноша с венком васильковым на голове. «Кравчий, значит», — подметил Никита Романыч. Испил воевода вина, поклонился государю. — Слышали мы о подвигах твоих ратных, делах благодетельных. Защитник Родины ты нашей, надёжа, Богом посланная, — поднялась с места брюнетка, которую князь видывал сим утром, поклонилась ему низко. Сладки были речи её, медовы, но в душе воеводы уже нарастала буря тревожная. Что уготовил ему государь? Неспроста всё это, ой, неспроста. — Говорят, заступник ты бедных, несчастных да обездоленных. Лихо саблею машешь, многих в боях честных поверг. Да славно ты самосуд вершишь, верно, княже? Решил, что на людей государевых имеешь право клинок обнажать?! — с каждым словом улыбка на устах девушки приобретала всё более злорадный вид, слова опричница выплёвывала ядом, а голос приобретал металлический звон. Обходила она залу просторную, руками разводила, к люду обращаясь. Повисла гнетущая тишина. Князь поставил чашу на стол, напрягся, брови нахмурил. — Слышали мы, княже, и о успехах твоих славных в землях литовских. Хорош наш посол, ни мира, ни ряда не заключил! — златовласая девица встала из-за стола, со стуком поставила чашу, обвела присутствующих взглядом. По залу пошёл гул. — Хорош же судья, верно, други? Одних спасает, других же губит. Вот оно, милосердие земское! А сам ни на какие поручения государевы не годен. Каков же туес! - присоединился к девушкам Афанасий. Князь вскочил с места, ударил кулаком по столу. — Царь-батюшка, много ты людям своим дозволяешь, но оскорблений от щенка я не потерплю! Надёжа-государь, разреши мне княжича Вяземского на битву вызвать: пусть ответ за слова свои несёт. - Отчего же не разрешить? Дозволяю. Да неравный то бой будет - выбирайте себе замену. Ну, кто готов спор княжеский разрешить? - Княже, позволь, я за тебя биться буду, - Максим Скуратов резко поднялся из-за стола, чуть не опрокинув свою тарелку. Во взгляде кромешника горела жажда правосудия. Никита Романыч согласно кивнул. - А за Афоньку кто вступится? - Иоанн обвёл залу взглядом. Оружничий прошептал что-то на ухо государю. - Жалует княжич земли свои рязанские! - Царь-батюшка, дай дозволение за Афанасия Ивановича вступится! - в центр залы вышла затейница всей этой смуты. - Алёна? Да как же девица супротив юноши пойдёт? - Иоанн вопросительно приподнял бровь. - По твоему дозволению обучили нас битве на саблях. Преуспели мы в этом деле. Позволь мастерство своё показать, верность тебе доказать. Да и уж больно хорош дар за победу, - девица ухмылнулась и послала короткий взгляд Афоне. "Не переживай, не подведу". В глазах юноши она прочитала уверенный ответ "Знаю, доверяю". - А что до Максима Скуратова, так его любая девица земская победит! - по зале прошёл дружный хохот. - Что ж, согласен княжич с заменой? - Вяземский решительно кивнул. - Согласен, значит.***
Собрались во дворе, казалось, все люди слободские. Гудела толпа, опричники встали вкруг, поле битвы отделяя. В центр вышли Алёна с Максимом. Обнажили сабли. - Что, боязно тебе, Скуратов? - Да где это видно, чтоб опричник бабы в штанах боялся? Хоть одёжка на тебе мужицкая, так ведь бьёшься ты как девчонка! - Ах, жаль, то же самое и о тебе сказать хотела. - Полно лясы точить, начинайте, - царь в предвкушении потирал руки. Завертелась битва, заплясали клинки. Кружили опричники по полю, ловко удары друг друга отбивали, ответные атаки со сноровкой воинской наносили. Толпа напряжённо молчала и следила за происходящим. Казалось, равны в битве опричники были. Никто в силе не уступал. Но вдруг поскользнулась девица, свалилась с ног, проехала по траве зелёной. Максим тут же рядом оказался. Не дал сопернице с земли подняться, занёс саблю над её головой. Ловко девушка увернулась, припоминая уроки Вяземского. От удара ушла быстро - опричник опомнится не успел. Просвистела сабля, покатилась голова к ногам царя... Максимкина. Рухнул кромешник, как подкошенный. Заулюлюкали опричники, князь опустил в пол голову. - Твоя взяла, княжич, прощения прошу и у тебя, и у тебя надёжа-государь. - А то уж не мне решать, прощать ли тебя. В руках Афони жизнь твоя. Воротился на Родину... - Ну не зверь же я какой? Живота даю. Да впредь знай, князь, что на Руси порядки изменились, то верно, да не смей ты более людей государевых трогать. Деревни-то не нами пожжены, а разбойниками. А что до смертей боярских - верно люди говорят. Но неспроста мы головы сечём. Лишь повинных участь такая ожидает. Расходился народ, смеркалось на дворе.***
Позвал к себе государь воеводу. - Что, как тебе люди мои, Никита? - царь испытующе посмотрел на князя. - Лихие они, меры не знают, - воевода посмотрел в очи государя, голос его был твёрд. - Не скажи, Никита, ой, не скажи. Верные они в отличие от земских. - А что же девицы средь них забыли? - Алёнка с Светой-то? Гостьи наши, из земель аглицких. Родственников на Москве навещали, да я их в слободе задержал. Славные они девушки, толковые. - Из аглицких? Не серчай, надёжа-государь, да ведь видел я девок заморских много раз. Не похожи они на них. Да и имена у баб русские, говорят на языке нашем чисто, ладно да складно. Лгут они тебе, царь-батюшка. - Ты это брось, княже, брось. Пустое на опричниц моих за слова злится. Всё недоверие твоё от обиды. Впредь знать будешь, как людей моих трогать. Да смотри, если хоть волос с девичьих голов упадёт...