***
Шла в свои покои девица красная, шарахались по сторонам опричники славные, шептались окаянные о смертушке Скуратова Максимки лютой. День выдался сложным и тяжёлым — и то верно. Серебряного радушно встреть, на пиру уважь, пятую точку одного княжича защити… И как он до 20 лет дожил с такой-то страстью подоёбываться? А, точно, сама же такая. Удивительно, что Федя промолчал. Видно, Светлина работа. Что на этот раз? Кравчего из его покоев грозилась выкинуть, если выкабениваться раньше времени будет? В раздумьях добрела княжна (хоть где-то титул знатный получила) до опочивальни. Светла там уж дня три как не ночевала. Не знамо, кто наглел больше, только вот победные моськи***
По половицам коридора вновь зацокали каблучки. Агрессивно зацокали. Опричница пёрла напролом аки Титаник, только вот тонуть из-за айсберга-взломщика не собиралась. Сама утопит сдёргоумка недалёкого, коли не она это. — Свет мой золотце, скажи да всю правду доложи. Какого хера ты в моих покоях раскордаш устроила?! — Алёна ворвалась без предупреждения. — Федяяя! — криком позвала златовласка кромешника. — Да, краса моя, — высунулась из-за угла моська Басманова. Накрашенная моська. Алёнка прыснула со смеху. — Алёне больше не наливать на пиру! — Понял, — тряхнул безупречным каре Басманов. — Во-первых, какого такого хуя «не наливать», во-вторых, я серьёзно. А в-третьих, почему ты мне не сказала, что Федю до шута понизили. А, нынешний кравчий на двух работах работает. Ой, прости, трудяга, на трёх! Ночную смену не учла. Да не реви ты, шельма! Сам же счас подводку размажешь! — Ну вот, довела мне ребёнка. Рассказывай, с чего такие необоснованные предъявы. Я в твои хоромы уж три дня как не захаживаю. Что стряслось? — Там кто-то был. Зеркало повёрнуто, ящик недозадвинут, шторы задёрнуты. — Ой, мало ли! Может девки теремные прибирались, а может и твоя груша для битья захаживала. Федя, чё ты ржёшь?! Пожалел бы друга. Его там сковородкой ебашат. Феденька, по полу хватит кататься в припадке. Слышь, содомит окаянный, позорить меня не прекратишь, я ведь тоже сковороду сыщу! А правда. Могли ведь и девушки убираться. В Вяземском она не сомневалась: княжичу жить пока вроде не надоело, чтоб в комнату её вламываться. Вспомнишь лучик — вот и солнышко. В комнату ввалился оружничий. — Везде тебя обыскался, ненаглядная ты моя. Пойдём, прогуляемся. Света и Федя, по опухшему от слёз обиды и смеха лицу которого была размазана подводка, подпирали стену и гаденько ухмылялись. — А… Алёна не стала дослушивать, какую насмешку на этот раз выдадут друзья коллективными усилиями. Вылетела из комнаты вместе с Афоней. — Может тоже попроменадим? — Федя сверкнул голубыми глазами. — Подводку смой, променадник. Не надо ресницами хлопать! В крайнем случае, накрасься по-человечески. — Свеет… — Ладно, так уж и быть, нарисую тебе стрелки, рукожоп ты мой ненаглядный! Солнце нещадно припекало. Неспешно прогуливались опричники. — Так и не поблагодарил тебя. Молодец, хорошо биться научилась, спасибо, что вступилась. — Ты сейчас меня благодаришь или моську свою нахваливаешь? — Ну вот что ты за человек такой! С тобой невозможно нормально разговаривать. — Имение в Рязани большое? — улыбнулась девушка на взрыв Вяземского. — Ага. — А как получил ты его? — Царь-батюшка пожаловал. За поход Литовский. Хочешь, съездим туда вместе, покажу тебе всё. — А то уже не ты решаешь, Афонюшка. Имение-то моё! — Язва ты. Противная. — Что сказал?! — Что люблю тебя, заразою такою невозможной, — Вяземский поцеловал девушку, резко притянув к себе. Алёнка зарделась, но тут же оттолкнула княжича. — Руки убери. Распустил тут клешни!***
— Как кошка с собакою. Он к ней лезет, а та в ответ лишь лается да кусается. Крепкие ж нервы у Афанасия, — Федя обнял Светлану, опёршись спиною о берёзу. Девушка откинула голову на грудь Басманова и блаженно прикрыла глаза. — Вот видишь, как тебе со мной повезло! — Я и не сомневаюсь, солнце моё незаходящее.***
Время шло к обедне. Условились дружки-кромешники у Серой встретиться. — Не заметил никто, как уходил ты? — Не боись, Афанасий, не хватятся меня. Света на базар усвистала; царь, говорят, в кабинете заперся ещё с утреца. Тебя-то твоя ненормальная искать не собиралась? — Покоен будь. Не станет. — Ну смотри. Если что, твоя голова в ответе будет. Оседлали коней, помчались к колдуну. Не к Агафье. Пытались, да вот бабка их назад живо завернула. «Ничего не знаю, колдовства не ведаю, честная я женщина!» Как же, честная, а зверобой продаёт по цене фряжского. Приуныли тогда кромешники. Подслушали на выезде разговор Грязного. Завёлся, говорит, в окрестностях Александрова мужик один. Даже имени его не знали. Колдуном все и называли. То, что нужно. Мимо проносились поля и леса. Путь неблизкий. Остановились: надо ж спину размять. Ага, у изгиба Серой, токмо спину. Присели опричники в теньке берёз, не видно их с реки было. — Афонька, а, Афонька, смотри, виды какие дивные! — присвистнул Басманов, кивая на купавшихся в реке девушек. — А я думал у тебя уже перетрах. Всё между двумя покоями бегаешь. — В том-то и дело, шо бегаю, бегаю, а не даётся, — кравчий, приуныв, опустил голову. Вяземский заржал в кулак. — Тише, девок спугнёшь! И вообще, что это ты тут разгоготался? Ишь, важный аки гусь, а самого в покои ни разу не впустили. — Отчего же не впустили? Впустили. — Цвет штор. — Ладно, ладно, не был я в её покоях. — Ну вот, тебе бы сначала эту крепость взять. А до амбара тебе… Далеко, как до земель аглицких! Через полчаса кромешники продолжили свой путь. В деревне у местных узнали, где колдун проклятый живёт. С предупреждением царским приехали. Жил старик в хижине на болоте. Пригрозили саблями, тряхнули за шиворот, ладанки получили. — Вы их не снимайте, молодцы честные, и будет с вами и удача, и милость государева. — Смотри у меня! А коли брешешь ты, пёс смердящий, сабля моя востра.***
В то время Света уже вернулась с базара. Девушки в саду упражнялись битве на саблях. Остановились отдышаться. Позади раздался чей-то незнакомый доселе голос: — Да, Ванька, верю я тебе теперь. Чтож, не завидую Скуратову, не завидую. Токмо вот отец его — тот ещё пёс. Может, и сын ничем не отличен? — девушки обернулись и увидели перед собой знакомого им опричника и юношу, дорого одетого. — Здравы будьте, опричницы царёвы, — на губах молодца заиграла лёгкая улыбка. — И тебе не хворать. Кто таков будешь? — Света сдула со лба выбившуюся из косы прядку волос. — Иван-царевич я, — юноша пристально рассматривал голубоглазую опричницу, удостоив героиню вчерашней битвы лишь коротким взглядом. — Вон оно как! Сам сын царёв к нам пожаловал. Почто припёрся, смертник скорый? — Света больно сжала руку Алёны. Нельзя ходу истории мешать. Но царевич, кажется, ничего и не приметил. Через какую-то четверть часа компания, состоящая из трёх опричников и царского сына, сидя на поваленном дереве, обсуждала новости слободские. Оказалось, что Иван-царевич в слободу надолго приехал. С Ванькой Разбитным знаком был давеча. Возвращение, как и отсутствие, Басманова и Вяземского никто даже и не заметил. — Приехал, леший, — Вяземский хмурил брови, издалека наблюдая за шумной компанией. Ревновал княжич, ой, ревновал. Сколько ж наглости иметь надобно, чтоб с его девицей так мило лясы точить. И что, она ему даже Дусей ни разу не заехала? Федя сжимал кулаки. Да как этот щенок царский смеет — царевич всё ближе придвигался к Свете, приобнял княжну. — Убью, как собаку! — прорычал кравчий. В голове оружничего родился план. — Девонька моя, помнишь, ты говорила, что на коне скакать научиться хочешь? — княжич подошёл к компании и положил на плечо девушки руку. — И где тебя черти носили?! — Это месть за утренние поиски, свет мой. — Слушай, я не теплоэнергетик, но счас как Дусей тресну, и свет сразу же погаснет. А на конях кататься пойду. — Света, пошли и мы поможем. А то мало ли что… — до конюшни Федя понёс кромешницу на руках. Пусть знает, окаянный. — Жалко-то как. А какая дивчина красная… — разочарованно протянул царевич. — Ну ладно, мы не в обиде. Не всё ж этому соромнику из отцовских покоев не вылазить.***
Скоро закат. Небо постепенно окрашивается в малиновый цвет, контуры деревьев становятся всё более расплывчатыми. По полю катаются со смеху трое кромешников. Ржёт и бьёт копытами конь; Алёна уже который раз оказывается скинута своенравным животным. — Нет, ну Алён, видать пешком на выезды ходить придётся, — издевался Федька. — У меня всегда есть запасной вариант. Запасной вариант, даже не поможешь подняться? Спустя полчаса девушка кое-как научилась самостоятельно забираться в седло. Только вот коню наездница не нравилась. Он брыкался, скидывая кромешницу в сотый раз. Девушка сердилась всё больше, терпение было на исходе. — Алён, ты давай поласковее со зверюшкой-то. А, забыла, ты ж так не умеешь, — язвила Света. Компания сгибалась пополам от хохота. Алёна сердито вскочила с земли, твёрдым шагом направилась к коню. С опричником расправилась, неужто лошадь для неё проблема? Вскочила в седло, натянула поводья. Конь попытался повторить свой трюк. Не вышло. Девица в седле осталось. Снова взбрыкнул. Бесполезно. Алёна упрямо вцепилась в поводья, она, кажется, поняла, как именно нужно поворачивать корпус тела, чтоб не вылететь из седла. Животное успокоилось. Что ты сделаешь с упрямою бабой?! Алёна ударила по бокам коня и понеслась. Галопом. Адреналин в крови зашкаливал. Девушка не видела ничего, не слышала собственных мыслей. Удержаться в седле. Удержаться в седле. Конь вынес её на какое-то поле. Отлично, теперь можно попытаться им управлять. Когда компания из трёх друзей наконец догнала и нашла кромешницу, та уже бодро нарезала круги по полю. — Ну что, кромешьё несчастное, погнали наперегонки до слободы? — ударила по бокам коня, тот понёсся во всю прыть лошадиную. — Нечестно! — кричала компания, сбиваясь с ног. — Кто последний, тот пидорас! — весело прокричала девушка. Надо ли говорить, что последним в слободу вернулся Феденька Алексеич.***
Света направлялась в