***
— Не женюсь я на ней! — Женишься! — Ни в жисть! — Ты отцу родному перечишь?! — Ежели и хочешь меня женить, то токмо на Светлане! — Ишь, какой резвый! Варя Васильевна и роду знатного, и умница, и красавица, и рукодельница, и хозяюшка, а что ж твоя Светлана? Вот как возьмёт, так и уедет из слободы к себе на Родину, али по приказу царскому куда-нибудь в Германию ускачет, только её и видели! Басманов кипел от злости. Юношу трясло аки от сорокаградусного мороза. Его распирало от гнева. — Не тебе, отец, решать. Ты-то сам жену выбирал! Так дай и мне волю по душе себе девицу сыскать! А что до знатности — так и мы не крестьяне. Отчего ж ей не поделиться? Сам знаешь, что Света в посольском приказе государю служит. А разве по любой девке такая ноша? Разве сдюжит Варя Васильна на должности государевой? А уж какая Света рукодельница! То и делает, что вышивку из рук не выпускает, когда времечко есть, делами государственными не занятое. А уж какие кушанья готовить умеет — Сицкая-то и их названий не ведает. Да и тебе ли не знать, что Света первая красавица на слободе. Нет ей равных! Видишь, отец, я себе жену ладную сам нашёл. Не нужна мне в этом деле помощь отцовская. — Вы только посмотрите на него! Крыльями хлопает, перья распушил! Важный какой! Не нужна ему помощь отцовская! Да коли ты своего батьки умнее, то что ж по сеновалам с Сицкой всё бегал? Думаешь, в слободе-то не знают? Коли девку обесчестил, то уж замуж бери. Не вьются вокруг неё женихи: твоя то заслуга. Федя открыл было рот, но не нашёлся, чем возразить, а потому погрузился в задумчивое молчание. Кто ж знал-то, что потрахавшись, надо ответственность нести? Не слышали, не ведали, хата была с краю, баба-сплетница не заходила. — Рожу не хмурь. Завтра же свататься будешь. И только попробуй к государю в ножки кинуться о помощи моля! В голове Феди родилась дерзкая, как сам кравчий, идея. Басманов-младший нагло ухмыльнулся. Неплохое решение ему батька подсказал. Ситуация перестала походить на пробку в центре Москвы. Появился неожиданный и удобный объезд. Ну, Федька бы был не Федькой, если б им не воспользовался!***
— Ну Иван Васильевич, ну нельзя же так с людьми хорошими поступать! Какая Германия, царе? Вот как вы тут без меня обойдётесь? Ни в жисть не поверю, что я там нужнее чем тут! Сам посуди, сколько я для слободы делаю, для Государства, для тебя, в конце-то концов! Света уже вторую четверть часа во всю орудовала навыками красноречия. Так старалась, так распиналась: и все уроки по ораторскому искусству с ютуба вспомнила, и невербальный язык подключала, и в психологию пыталась, и на жалость давила, и на совесть, и в Государственные интересы играла. Царь лишь задумчиво гладил бороду и абсолютно похуистично сверлил одну точку взглядом: не работали навыки красноречия нонче — Иван Василич даже придремал. Уравновешенная Света была на грани срывного нерва. — Завтра уезжаешь, — безразлично бросил государь. Кромещница мысленно в сотый раз прибила правителя России-матушки и покинула помещение. В молчаливо-грозной задумчивости она свернула в коридор, так и не заметив пролетевшего мимо пылающего яростью Басманова. А крайчий тем временем направлялся к государю. Вошёл юноша, чуть ли не с ноги открыв дверь. В синих очах горело желание разнести нафиг весь кремль. Иван Васильевич зевнул и нехотя поднял голову, бросив быстрый взгляд на кравчего: — Что, Федя, за благословлением пришёл? Так я тебе его даю. Варя Васильевна хорошей женой тебе будет. Главное ты не плошай, — царь нажал на курок нервной системы Басманова. Выстрел последовал незамедлительно и сопроводился громким взрывом. Долго бушевал Федя, всё своё недовольство государю высказал. — Коли так, царе, лиши меня кравчества, имя родового, жалования, почёта, всего! Дай мне только Светлану. Уедем мы куда прикажешь, в какую ссылку не отправишь, но на Сицкой я ни в жисть не женюсь! То ли царь сегодня особенно выспался, то ли настойки какой от стресса выпил, то ли устал правитель земель русских — даже брови не поднял на выходку кромешника дерзкую. Молвил государь спокойным голосом: — Ты бы, Федька, так не горячился. Сицкая женой тебе хорошей будет… — Да что Сицкая?! Мне Светлана нужна! — А ты не Маши крыльями раньше времени, а дослушай. Уезжает твоя Светлана завтра в Германию. Там год-другой побудет, потом в Англию отправится. А там гляди и останется на Родине. Мир Басманова рухнул ко всем собачьим чертям и провалился сквозь землю прямо в царство Гадеса. В голове молодого мужчины не укладывалась одна мысль: как такая прекрасная и счастливая жизнь в миг оказалась растоптана, разорвана на клочки и выброшена прочь? Фёдор покинул царский кабинет в глубокой задумчивости. Грызла его мысль одна, терзала словно блоха дворнягу. Неужто по своей воле едет? Не верит он. Неужто оставит она его? Но ведь совсем иное молвила. Неужто больше не свидятся? Но ведь не такое сердце у неё. Неужто обманула?.. А ежели прав батька был?***
Светлана поникшим взглядом наблюдала за снегопадом. Девушка куталась в тёплые меха; пушистые снежинки, вальсируя в соло, ложились на золотую косу, длинные ресницы, шерстяные варежки, соболиную шубку. Опричница не могла подобрать слов, придумать хоть какое-то внятное оправдание. Она не ведала, как отнесётся к её отъезду Федя. Хотя кого обманывала — прекрасно знала кромешница горячность характера до боли родного кравчего. В горле стоял ком, что-то кололо в груди, маленькие слезинки замерзали на алых от мороза щеках. Не поймёт Федька, не услышит. Всё к чертям её отъезд разрушит. Басманов не декабристка — за ней не помчится. Он бы и рад, да кто ж его отпустит. Да и женит его али отец, али государь. И полгода не минет. Ранящие душу мысли прервал девичий хохот. Кромешница медленно перевела взгляд на источник неприятного шума. Сама того не желая, опричница подслушала разговор трёх напыщенных девиц. — Неужто замуж выходишь?! — Отец мой уж обо всём с царём да с Алексеем Даниловичем договорился. Завтра сватов пошлют. — Так уж и завтра? — И не днём позже. Значит, узнал обо всём Федька. С глаз долой, из сердца вон. Быстро ж и на свадьбу решился. Но почему на ней? Чтоб уколоть побольнее?.. Ведь не женил бы его ни отец, ни государь, покуда она в слободе. Хотя… А с чего она это взяла? Царь — самодур. Что в голову взбредёт, то и сделает. — Что, Светлана Константиновна, неужели меня не поздравишь? — Сицкая поднялась на крыльцо. Мерзкий хохоток девиц лишь вторил её надменному голосу. — Да ты обиды не держи. Приходи на венчание-то. Рады будем, сестрёнка. — Дождалась своего? — Бог меня за терпение вознаградил. Видит он, что из нас двоих я поболее в жёны Федюшеньке гожусь. Знаю я, что ему для счастия нужно. Света громко рассмеялась: — Да что ты знаешь про Федю, глупая? Нет, не ведаешь ты, что его душе нужно, не знаешь, кто он такой. Думаешь, твоя слащавая рожа ему нужна? Думаешь, утешишь ты его в горе? Да разве знать тебе, о чём он печалится, о чём думу мрачную думает? А разве разделишь ты с ним долю тяжкую? В ссылку за ним в Сибирь поедешь? Нет. А я поеду. — Только выбрал он меня, а не тебя, — ухмыльнулась Варвара. Послышался оглушительный хлопок. На алой насвеколенной щеке Сицкой появился красный след от ладони. Тонкая струйка крови, оставленная перстнями, медленно стекала по лицу ошарашенной девушки. Светлана как ни в чём не бывало надела варежку. — Только кулаками махать и можешь? То-то он от тебя и убежал! Запомни, гадюка, ты здесь никто — крестьянское отродье. И навсегда такой останешься. Никакая ты не англичанка. Простая деревенская девка. Басмановой стать захотела? Забудь. Твой удел — поля да огороды, безродная. В ту же секунду девушка полетела вниз с крыльца, на ходу пересчитывая спиной ступеньки. У Светы не было ни сил, ни настроения тратить время на бессмысленные споры с Сицкой. Высказать хотелось многое. И одной оплеухой тут бы не обошлось. Обида и злость кипела в груди. Но порой пиздюли способствуют усвоению информации и моментальному отъёбыванию куда лучше слов. Не зря же Алёна с первого дня Дусей махать начала. Под крики Варвары Васильевны кромешница развернулась, величественно и степенно, словно боярыня, поднялась по ступеням и с высоко поднятой головой и расправленными плечами двинулась в покои, поправив платок.***
Федя не находил себе покоя. Он метался, словно зверь запертый в клетке. Юноша мерил комнату шагами, то и дело сокрушенно облокачиваясь на стену и тяжело вздыхая. Сюда б какую сказочную лягушку-помошницу, что пожрать нормально мужику даст (за всеми заботами кравчий даже толком не поел), по голове погладит, в лобик поцелует, спать уложит да шепнёт на ушко, что утро вечера мудренее, а все проблемы сама порешает. Но не в сказке наш кравчий. Не придёт к нему лягушка. Не решит его проблем. Самому думать надо. Не знает кромешник, как ему быть. Не ведает, что девице молвить. Да не узнала ли она про Сицкую? Не прознала ли про сватовство скорое? Не затаила ли обиду лютую? Дверь покоев открылась беззвучно. Басманов стоял оперевшись рукой на стену, запустив ладонь в волосы. Опричник поднял голову и встретился взглядом со Светой. Повисло неловкое молчание. Кромешники отнюдь не спешили отводить взгляды друг от друга. Напротив, глаза их передавали все те снежные бури, что заметали горячие сердца. Пристальный взгляд Светы был наполнен горечью близящейся разлуки, глубокой печалью и искренним сожалением. Басманов смотрел на девушку словно заблудившийся ребёнок, потерявший все ориентиры и сломавший чётко отлаженный механизм счастливой жизни. В голубых очах отражалась боль. Она плескалась ледяным океаном. Боль предательств. Отцовского, царского. Винил ли он Светлану? Больше нет. Всё было сказано взглядом прекрасных небесного цвета глаз. Заплаканных глаз. Федя опустил голову и вновь горько вздохнул. — Урою. Всех. И отца, и царя, и Сицкого, и Штадена, — в голосе опричника прозвучали стальные нотки. — А тебя — в охапку, в церковь, а затем в терем. И пусть оно всё горит адским пламенем, — молодой мужчина поднял голову и посмотрел на Свету решительным взглядом уже не потерянного мальчика, а грозного воина, готового грызть глотки за своё счастье. — Пусть хоть кто-то из них попробует нам помешать, пусть хоть кто-то против слово молвит. Всех убью на месте. — Так мне вещи тогда не собирать? — улыбнулась Света. — Только попробуй, — рыкнул Басманов. — Пиши Алёне. Пусть приезжает на наше венчание. Заодно и морды бить поможет. — Ну, Сицкой я лицо сегодня сама поправила… — Давно пора было. А теперь иди ко мне, — улыбнулся Басманов. — Вот как сейчас прижму тебя к себе, так никто и не отнимет. Не отпущу никуда. — А как же традиции? Я ведь к твоей матери в дом должна уехать после венчания-то, — хохотнула девушка. — Я тебе уеду, я тебе уеду! Я не Афонька. Клювом щёлкать не буду. С коня тебя стащу, коли придётся. Негоже Басмановым порознь быть.