четыре двадцать два

щербакова влетает в раздевалку сразу за трусовой. — какого черта ты творишь, дура?! жить надоело? — шатенка в гневе смотрит на сашу, что потупила взгляд на секунду и продолжила шнуровать кроссовки, — ответь мне, идиотка! я не шучу, зачем ты так убиваешься? — какая тебе разница? ты ведь будешь только рада, если я проломлю череп, — трусова усмехается, — во-первых: минус соперница, во-вторых: никто не будет мешать твоей личной жизни. и не отрицай этого. саша морщится и шипит, задевая кровоточащие коленки, что не остается без внимания щербаковой, поэтому она берет аптечку из шкафчика и протягивает ее саше. — не надо мне ничего. чего ты вообще пришла? сначала так спешила на тренировку, а теперь тратишь драгоценное время, — она говорит с упрёком, — иди занимайся дальше, чемпионка. щербакова явно смущена таким заявлением, но, понимая, что саша действительно не собирается ничего обрабатывать, присаживается на корточки рядом и открывает аптечку, доставая перекись, вату и бинты с пластырями. — ты злишься? — аня посмотрела на нее мрачно, упрямо. саша думает, что она не ждёт ответа на вопрос. она ищет оправдания или возможность обвинить во всём её. однако, вопреки ее ожиданиям, аня абсолютно сосредоточена и, кажется, не имела в виду ничего плохого. — нет, не злюсь, — спокойно ответила она не глядя. щербакова осторожно вытирает уже подсохшую кровь, стараясь причинить девушке как можно меньше неприятных ощущений и быстро смотрит ей в глаза: в них нет никакой злости или неприязни — только благосклонность и, как ей показалось, нежность. она принимает эту ситуацию и ане это нравится. — то, что произошло, — начинает саша, — это случайность, я бы хотела объяснить тебе все свои поступки, но ты будешь в гневе, я же знаю. и еще я знаю, что обещала говорить обо всем, но пока не время, пойми меня, пожалуйста. ты же знаешь, что это ничего не значит! — говорила она, махая руками, что означало ее искренность. почему, чтобы она ни сделала, как бы ни старалась, она все равно недостаточно хороша? — я все равно не понимаю, саш, — она не смотрит на трусову и не может придумать ни одной причины, объясняющей такое поведение девушки. она лишь только льет перекись на рану саши, отчего та начинает шипеть, резко дергая ногу. рука щербаковой удерживает ее на месте, а сама она начинает легко дуть на больное место, — а вот не надо было пытаться разбиться, больно бы не было, — улыбается она легко. и в этой улыбке не было ничего, кроме сожаления. — да ты меня ненавидишь! — о чём ты? — не понимает щербакова таких лживых обвинений. — зачем ты это делаешь? — трусова срывается на крик. — что именно? саш, я не понимаю тебя. — врешь мне! — она бросает в неё эти слова как смачную пощечину. она прикрыла глаза, спокойно принимая этот удар. она привыкла. — что ты хочешь услышать от меня? — правду! почему бы тебе не признать, что ты на самом деле ненавидишь меня? ты не говоришь этого, потому что привыкла быть спасателем, да? или же ты боишься меня? щербакова не реагирует на эти ужасные слова. она лишь заклеивает пластырем ранки и берет сашины руки в свои. она устало посмотрела на трусову. — ты только это хотела сказать? тогда какой смысл просить у меня прощения, если ты вновь срываешься на меня из-за чего-то, о чем я даже не думала? и эти слова как-то особенно влияют на сашу, которую будто кипятком облили и она тут же жалеет о своих словах. — я слушаю тебя. о чем ты хотела поговорить изначально? — она говорила очень медленно, но что-то изменилось в её голосе, — ты права во всём, кроме одного. — да? и в чем же? — я не ненавижу тебя, я не могу да и не смогла бы тебя ненавидеть, даже если бы захотела. в этом вся проблема. — проблема? — она выглядела недоуменно и встревоженно. — я не чувствую к тебе ненависти. я вообще не знаю, что я чувствую с тех пор… — она запнулась, — у нас ведь все было хорошо, саш, разве нет? — да, — тихо ответила она, выдыхая. — тогда что могло произойти такого, чтобы буквально за день твоё отношение ко мне изменилось с любви на всепоглощающую злость? — аня поднимается и садится уже на скамейку совсем близко с сашей и несмело берет ее за руку. трусова не против, что заставляет ее чуть улыбнуться. — я чувствую, что во мне что-то копится. другие с этим нормально, справляются. но я нет. понимаешь? мне очень страшно, — голос ее дрожит и она сглатывает подступающую истерику, — я чувствую, что я на грани взрыва. все стрессы и беспокойства всплывают, но я никак не могу выпустить их. я просто держу это внутри. я обещала тебе говорить обо всем, но мне страшно, что ты будешь считать меня проблемной девушкой. я не хочу, чтобы ты отвергла меня. — но ведь… это же твои эмоции? ты имеешь полное право на них. я бы никогда не стала осуждать тебя, если бы ты доверилась мне. ты хотела сделать как лучше своим молчанием, когда я просила об обратном и думала, что это действительно смягчит ситуацию? — ань, я… я просто запуталась, ладно? я не знаю вообще ничего. мне просто страшно, пойми, — саша берет ее за руку и осторожно обхватывает ладонями, — поверь, я не хотела, чтобы все произошло так. — тем не менее, ты причинила мне боль, — аня поглаживает ладонь саши большим пальцем, — и я не знаю, что теперь делать. если ты хоть немного мне доверяешь, пожалуйста, объясни мне, что с тобой произошло в тот день? ведь все правда было хорошо и ты не можешь отрицать этого, — аня улыбается, предаваясь воспоминаниям. — я и не собиралась отрицать очевидное, — саша улыбается и собирается продолжить, но ее прерывает открывшаяся дверь и входящие в раздевалку девушки, которые замечают их тесный контакт, но все же идут к своим шкафчикам, делая вид, будто их это не интересует. аня наклоняется к уху саше и шепчет, отделяя каждое слово: — сегодня в восемь двадцать. в холле. я буду ждать. она отдаляется от трусовой, подмигивает ей и уходит. саша мысленно кивает и улыбается, обещая прийти.