***
щербакова поклялась себе, что теперь уж точно не даст вопользоваться собой: сколько можно уже врать самой себе и выдавать этот абьюз за отношения? «кошмар» — думает она, видя синяки под глазами и совсем бедное лицо, — «точно призрак». — ты конченая идиотка, щербакова, — сказала девушка своему отражению в зеркале и ощутила, как наполняются болью ладони из-за вдавленных в неё ногтей. она заперлась в ванной около получаса назад, убедившись, что саша не пойдет за ней, наверняка думая, как еще унизить ее. в правой руке уверенно лежало тонкое лезвие. когда она делала это впервые, у неё ужасно дрожали кисти. пожалуй, будь она сильнее духом, не было бы этих многочисленных порезов на лодыжках, животе и ключицах, которыми она наказывала себя за многие ошибки, как ей казалось. она дала воспользоваться собой, словно вещью. снова. она поверила в откровенную ложь и провалилась. вновь. она полюбила человека, а в ответ видела пустоту. опять. она теперь почти также покорилась ей, как однажды по-иному покорилась другому человеку. и оба раза в своих глазах она казалась дурочкой. физически она чувствовала себя очень слабой и разбитой, но куда хуже была ее душевная подавленность — подавленность, заставлявшая ее все время тихо плакать. она плотнее сжимает лезвие и делает первый надрез: на светлой коже резать приходилось поверх старых шрамов, ибо их хотя бы можно замазать и скрыть, нежели постоянно открытые участки кожи. не успевала она стереть со щеки одну соленую каплю, как тотчас по ней скользила другая. аня надавливает сильнее, и бордовые струйки стекают вниз по груди, ребрам, стройным ногам, а затем оказываются на белоснежном полотенце под ногами, что щербакова замечает слишком поздно. «твою ж мать» — ругает она себя, поднимая полотенце и ищет куда его спрятать. особых идей, да и вариантов, нет, потому она закидывает его в стиральную машину и надеется, что трусовой резко не понадобится достать грязное белье. порезы почти перестали кровоточить, поэтому она убеждается, что халат скрывает их и не пропускает алую жидкость, аня повернула защелку и, игнорируя головокружение, быстрым шагом направилась в комнату. однако, ей мешает саша, что слишком пялится на нее, прожигая взглядом.***
трусова упала на кровать и тихо скрипела зубами от несправедливости. просверливая потолок взглядом она не обращала внимание ни на вещи вокруг меня, ни на звуки, ни на время. хотя она осознавала, что все уже давно на катке готовятся, смеются и… не ищут ее. однако, ей было всё равно. ей все равно не хотелось там находиться.***
— а где трусова? — этери георгиевна спрашивает с упреком и слишком громко, так что на нее смотрят все находящиеся на катке, а не только валиева, что стояла рядом. она сомневается в том, что ей ответить, потому что правды она не знала, да и, честно говоря, не собиралась углубляться в подробности. — я не знаю, где она, — валиева пожимает плечами и подзывает щербакову, что в миг оказывается перед ними; камила казалось было собиралась спросить о саше, но тутберидзе перебивает ее: — где твоя подруга? — она спрашивает зло и продолжает уже громче, чтобы услышали все присутствующие: — если трусова не появится через три минуты, все будете стоять в десятиминутной планке! — но, этери… — не успевает закончить валиева, как саша появляется на трибунах и снимает чехлы с коньков. тренер смиренно смотрит и смягчает пыл: — скажите ей спасибо, — и ее тон не кажется пренебрегающим. она подходит к своей ученице и обращается уже к ней: — соизволила прийти? планка пять минут и тренировка на полчаса дольше. есть возражения? — тутберидзе готовится к тому, что трусова выступит против, но, вопреки ожиданиям, она кивает и встает в планку. тем временем медведева, стоящая у бортика с загитовой подзывает камилу. — ты тоже это видишь? — она кивает в сторону саши и поднимает брови в изумлении. валиева не понимает и странно косится на загитову, затем возвращая взгляд к жене: — ну, вижу, пришла на тренировку, и что такого? я бы больше удивилась, если бы не пришла. все бы удивились, а потом прибили бы за планку. — да нет же, — женя пропускает слова мимо ушей и продолжает, — этери сказала ей стоять в планке и она даже не поспорила с ней, понимаешь? она сразу приступила, а не стала просить не делать ее! уловила суть теперь? — подожди. то есть ты хочешь сказать, что наша ракета просто сделала то, о чем попросили? вот это да. знаешь, не удивила: она всегда такой была, — загитова хмыкает и убеждает свою девушку, что это норма. — слушай, это ты странная, но никак не саша. ты, случаем, не заболела? — валиева прикладывает руку к ее лбу, — не-а, снежная королева, как всегда, — улыбается она, за что получает легкий удар в плечо и возвращается к тренировке, ловя грозный взгляд тренера. — где, кстати, дудаков и глейх? — загитова оборачивается в поисках мужчин. — они в кабинете заняты, позже придут, — женя дуется и садится на сидение. тем временем щербакова отрабатывала риттбергер, перебивая его ойлером. изредка она позволяла себе взглянуть на трусову, однако сразу отворачивалась и продолжала оттачивать движения. саша выглядит слишком сосредоточенной и грозной, когда выходит на лед. оно и верно — она начинает с каскада четверного лутца и тройного тулупа, а затем повторяет их снова и снова, несколько раз падая и расшибая коленки. это ее не останавливает и александра прыгает четверной флип, четверной сальхов и вновь возвращается к четверному лутцу, в очередной раз падая. она, словно ракета, носилась по льду всего полчаса, но успела упасть намного больше раз, чем когда-либо и этери георгиевна не может проигнорировать это. — трусова! ты убиться хочешь? иди сюда! — она подзывает ученицу и смотрит в ее отчего-то темные глаза, — ты что творишь? совсем с ума сошла? что с тобой просиходит, саш? — и тутберидзе не может отрицать того, что действительно волнуется. не за ее тренировки, а за состояние. и этот факт заставляет ее смягчиться: — отдохни, а после тренировки зайди ко мне. нужно обсудить твои занятия, — в ответ трусова лишь кивает и направляется в раздевалку.***
— камил, а ты что думаешь? — думаю, они разберутся. не трогайте их.***
аня, признаться честно, наблюдала за девушкой. и ей было жаль.