четыре двадцать два

трусова встречается во взглядом щербаковой и про себя отмечает, что у нее действительно слишком ахуительные для этого мира глаза. — извини, я опоздала, — проговаривает аня и, не отрывая взгяда от девушки, садится в кресло напротив нее. саша быстро оглядывается на большие часы посередине несущей стены и возвращает свой взор на аню: — наоборот, это я пришла раньше. почему ты все время извиняешься за такие мелочи? — она порой переживает за излишнюю взволнованность ани по любым причинам. — мне проще извиниться, чем ловить косые взгляды, — она легко улыбается и складывает руки вместе на колени. — хочешь чего-нибудь? — саша указывает пальцем на автоматы с едой и напитками, на что получает отрицательный взмах головой, — хорошо. я, пожалуй, возьму чего-нибудь, ладно? — она собирается привстать, но дожидается легкого кивка и подходит к кофейному аппарату. — саш, ты пытаешься избежать разговора? — аня спрашивает с усмешкой и совершенно беззлобно, когда девушка уже возвращается со стаканчиком горячего напитка: — нет, — улыбается она, — я просто хочу капучино. трусова присаживается и ставит стакан на столик рядом, складывая руки и повторяя позу девушки напротив. — всё встаёт на свои места с чашечкой хорошего кофе, — аня задумывается на долю секунды, — ну, или же капучино, в твоем случае. саша тихо посмеивается и обдумывает, как начать разговор, пока щербакова чуть подергивается на месте и теребит пальцами черную рубашку. — из-за чего ты так волнуешься? — трусова не оставляет без внимания движения ани, — или тебе холодно? её глаза устремлены в пол, но саша уверена, они его не видят, её глаза обращены как бы внутрь, в глубину её сердца: она смотрит на свои воспоминания, а не на то, что сейчас вокруг неё. — ань, посмотри на меня, — она кладет руку поверх ладоней шатенки и чуть сжимает, — о чем ты думаешь? — думаю, чем это все обернётся. думаю, что сказать, — она вздыхает и сморит на сашу, что смотрит на нее с необъятной нежностью. — не надо ни о чем думать, не надо ничего бояться и выражения тоже подбирать не надо! — утвержает трусова, возвращаясь на свое место, — вообще, это я должна думать над этими вещами. — и что ты надумала? — аня выпрямляется, смотря с явным интересом, пока рыжеволосая отпивает жидкость из стаканчика, — вкусно? — улыбается она. — очень, — она повторяет выражение лица шатенки и ставит стакан на место, — так вот: ничего я не надумала. проще сказать как есть, да? и это настораживает. ноги сводит от предвкушения, смешанного со страхом от того, что может выдать девушка. — порой мне кажется, что я не способна любить. словно у меня нет сердца, — голос дрожит и она не спешит продолжить, ожидая реакции. — сердце делает многих людей несчастными, — отвечает аня, — не очень большое преимущество — иметь сердце, — она поджимает губы и снова опускает голову вниз. — как глубоко. ты это дерьмо на ходу придумываешь или типа записываешь заранее? — саша фыркает и на минуту отворачивается. — это просто домыслы, ладно? я так думаю и все, — она смотрит, словно готовая заплакать. — как можешь ты судить о том, чего не знаешь? — саша в недоумении вглядывается в лицо кареглазой и вдыхает, — извини. я просто… мы ведь хотели поговорить, но снова ссоримся. — мы не ссоримся. мы лишь говорим с тобой на разных языках, как всегда, — отозвалась аня, — но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. обе немного задумываются, но их прерывает голос жени семененко, что, судя по куртке на нем, собирался выйти на улицу: — девчонки, вы чего тут делаете? — улыбается он ослепительно, — нормально все? — он обращается к ане, что так и сидит, опустив голову. — жень, все у нас нормально. мы просто пытаемся поговорить, — саша отвечает с небольшой резкостью, но тут же смягчается, — мы потом все расскажем, ладно? ты только не говори никому, что видел нас, хорошо? семененко почесывает затылок, коротко кивает и, бросив напоследок: — вас понял, товарищ майор! — вышел за пределы помещения. саша вновь отпивает капучино и собирается с мыслями. — ань, ну не дело это: пятнадцать минут в тишине сидеть. что именно ты хочешь знать? — саша чувствует себя подавленно и начинает понимать анины чувства. она чувствует себя на ее месте абсолютно каждой клеточкой тела и разума. — я не знаю, саш, — она поднимает голову и встречается взглядом с влажными глазами рыжеволосой, — я хочу услышать твою версию всего происходящего. потому что я боюсь спросить что-то, что вызовет очередную волну агрессии, а мне уже хватило, знаешь ли. — боже, да я не хотела этого, ань! — срывается она и сразу понимает, что лишь подтвердила ее слова, — прости меня, анечка, прости, — она сжимает пальцами обивку кресла и жмурится до пятен. — просто объясни мне почему ты сделала это. — сначала ответь, пожалуйста, на мой вопрос: ты злишься? — сашин голос готов сорваться в любой момент. — нет, — твердо отвечает аня, — я не злюсь на тебя. я волнуюсь за тебя, — она приостанавливается, размышляя, — и за нас тоже. и для саши это звучит как надежда. — слушай, ань, еще днем я бы не сказала об этом, но одна вещь, произошедшая позже, изменила ситуацию в корне, — отпивает напиток и вздыхает она с неким облегчением, — все дело в том, что мне запретили отношения с тобой. и аню словно бьет током, — кто? — она ошарашена данным заявлением и в основном ее выдает резкий вскрик. — этери георгиевна, — она посмеивается, — она нас слышала, в общем. и когда мы пошли одеваться она вызвала меня к себе. аня вжимается в кресло всем телом, — и что она сказала? — в основном, что я испорчу тебе карьеру, — ее голос стих, — и я поверила ей, — шмыгает носом, — и я не сказала тебе не потому что хотела что-то скрыть, — голос ее ломается, — а потому что в глубине души боялась, что ты согласишься с ней, — и саша не выдерживает. она обнимает себя руками, жадно хватая ртом воздух, задыхаясь от душащих слез, что собрались в ком и режут горло. она чувствует чужие руки, обнимающие ее талию и голову, прижимающуюся к животу. и среди шума открывающихся дверей и своих всхлипов она может расслышать тихие чужие отчаянные всхлипы и успокаивающее: «прости».