четыре двадцать два

зарываясь в одеяло, аня находит в себе силы подняться с постели, утирая лицо руками. не хочется, чтобы кто-то увидел, как она снова плачет без какой-либо причины — просто на сердце тяжело, и бывают дни, когда слёзы тяжелеют на хрупких ресницах, а выплакаться причины нет. лицо ее бледное, руки дрожат, но она делает шаг вперёд. пять утра. рань неимоверная — саша на соседней стороне кровати посапывает, укутанная с головой. щербакова направляется в ванную, чтобы смыть остатки сна и слез. ее лицо чуть припухло, а под глазами расплылись едва заметные синяки, вызванные усталостью. дверь ванной слегка приоткрыта и аня видит сквозь щель, как разбросаны по подушке рыжие волосы, как худое тело прячется в одеяле. снова всхлипывая, кареглазая выключает воду, вытирает руки и босыми ногами шлёпает по полу к кровати, залезая на нее. она слышит, как скрипит матрас, и чувствует, как он прогибается под чужим весом, но она никак не могла ожидать, что она увидит нависающее над собой довольное лицо саши. — ты чего так рано? — проснувшаяся от шорохов, она тихо усмехается, слыша, как ее девушка неровно, надломлено дышит, утыкаясь носом в толстое пуховое одеяло. — не знаю, — шепчет она, будто остальные могут их услышать, но сомнения развеиваются воспоминаниями: после вчерашней короткой программы, что закончилась поздно вечером, их сморило. обреченно вздыхая, она смотрит на напряженную девушку. — не беспокойся, все будет нормально. — с чего ты взяла, что я нервничаю? уже забыла, кто тебя уделал вчера? — да нет, просто дрожишь тут, как осиновый лист, поэтому… — пытается она пошутить, но щербакова испепеляюще смотрит ей в глаза, заставляя замолчать, — всё, молчу. трусова скидывает с себя одеяло и протягивает руки вперёд, приманивая аню длинными худыми пальцами в свои объятия. — иди ко мне. щербакова ложится рядом, позволяя саше обвить ее талию и спину. рыжеволосая накрывает их обеих одеялом и утыкается в основание горячей шеи напротив. — снова плакала? — хрипит трусова, прижимая ее ближе к себе. вторая же тихо угукает. «прости, что вынуждена омрачать твоё тело своими слезами», — допускает эту мысль шатенка, стискивает ладони в кулаки и робко касается груди девушки, целующей ее в макушку и обнимая с новой — казалось бы, куда больше — силой. — поплачь, — улыбается она, — всё будет хорошо, принцесса. это все скоро закончится. аня вдыхает аромат ее тела. утром оно пахнет роднее всего: домом, уютом и какой-то любовью. пахнет тем, кем они были на самом деле: наивными слезливыми маленькими и красивыми девочками, что пошли во взрослое дело. щербакова роняет прозрачные слёзы ей на грудь, хныча в глубине одеяла. — но почему… так больно? — ломается она. — рядом со мной больно? — трусова переплетает их ноги. — рядом с тобой ещё больнее, — на выдохе произносит она, улыбаясь, чтобы скрыть рыдания, но она, стискивая зубы, тихо шипит. саша чуть надавливает на плечо девушки и укладывает ее на спину в кровати. — где же твой выключатель? — в отчаянии шепчет трусова и целует подбородок щербаковой. — это смущает, саш, — улыбается аня, глотая слёзы. — ты можешь плакать сколько хочешь, — она ложится кареглазой на грудь, касается ее носа своим и легко проводит по нему, — но моё сердце разрывается, когда я понимаю, что не могу утешить тебя. саша пропускает пряди шатенки сквозь пальцы, целует ее в уголок губ, а затем проходится губами по каждой слезинке девушки. — все будет хорошо, слышишь? — улыбается зеленоглазая, касаясь пальцами щек любимой. щербаковой остается лишь кивнуть, всхлипывая снова. новый поток слез вырывается наружу уже с громкими выдохами-всхлипываниями, и она прижимается к трусовой, хватаясь за нее руками и ногами, словно она — последнее, что может спасти ее от этого мира. — пообещай мне, — кое-как проговаривает она дрожащим до изнеможения голосом, сталкиваясь с сашиным «м?», — пообещай, что между нами все будет хорошо, несмотря на результаты олимпиады, — щербакова сглатывает ком в горле после каждого слова, понемногу успокаиваясь. саша колеблется пару секунд. — обещаю, — она вторит это много-много раз, словно рекой с быстрым течением. и кто же знал, что через пару дней это будет рекой ее сожалений о сказанном.