Людей сближает школьная скамья и другие несчастья

      На следующий день Айзава не появился в школе.       Пустующее перед Тошинори место нервировало его своей неправильностью, неидеальностью, точно криво проложенный шов или неровная линия в чертеже. Не меньше чем постоянно вертящийся рядом дальше парень, спину которого он видел сегодня впервые. Не меньше чем собственное непонимание, что произошло вчерашним вечером и что хотел сказать Шота.       В каком-то внутреннем порыве отчаяния он перевел взгляд вправо, привычно натыкаясь на зелёные глаза, надеясь увидеть в них какой-то ответ, но Хизаши смотрел как-то нечитаемо-осуждающе. И это тоже нервировало. Он словно что-то знал. И Тошинори едва сдерживался, чтобы не подойти и не вытрясти из него ответ «что». Но… разве он мог себе это позволить? Находящийся чуть больше недели в их классе, совершенно чужой не только Хизаши, но и самому Айзаве, какое он имел право требовать какие-то ответы на те вопросы, которые и сформулировать-то мог с трудом.              Ну, нечто странное проскользнуло в разговоре. Даже не ссора — Акеми так и вовсе не заметила, что что-то произошло, только пожала плечами, сказав: «он как всегда, не обращай внимания». И лишь сам Яги почувствовал, что тут нечто иное, что какая-то тонкая нить, только-только натянувшаяся между ними, внезапно лопнула, оставив в воздухе еле слышный хрустальный звон, осыпающийся на темнеющие отпечатки ботинок на свежем снегу.       А, может, ему просто показалось.       Может, зря прогулку девушке испортил, когда, так и не сумев выбросить из головы глаза брюнета, в которых в один момент пронеслось столько эмоций, сколько он за всю неделю от него не видел, спустя полчаса рассеянного променада на провокационный комментарий уже что-то заподозрившей Акеми «а вот и самая большая свалка района», невнятно ответил «здорово, да». Надо отдать ей должное — она не закатывала сцен и не дула обиженно губы, просто вздохнула и сказала, что, пожалуй, ей пора домой. И он не возражал. Даже вроде не извинился нормально, дурак. Просто не мог в тот момент думать ни о ком другом, кроме как об Айзаве… Шоте, как он украдкой произносил шепотом, даже в своих мыслях, словно боясь, что кто-то его подслушает и пожурит за такое неуважение. Произносил и слышал в его имени шорох мягких прядей волос и теплое дыхание, шелест убранных в рюкзак тетрадей и его поспешные шаги, когда он в очередной раз за день убегал от него.       Но теперь, определенно, по совершенно другой причине.              Почему ему было так больно и стыдно, словно он разбил чьи-то надежды и предал доверие. Ведь… ничего такого не было, правда?       Им просто надо было поговорить и решить это недопонимание.       Но Айзава не появился на уроках, и Тошинори спустился на следующий круг своего личного ада, отчаянно пытаясь убедить себя в обратном.              Ну, не пришел один день в школу. Разве это повод для беспокойства? Все видели, в каком состоянии парень был накануне, даже на физкультуре его отправили отдыхать, так разве не мог человек заболеть? Или остаться дома по другой не менее важной причине? А он просто напридумывал себе. Вспомнились слова опекуна: «Не думай, что весь мир вертится вокруг тебя». И Тошинори признавал — не вертится. Да, он знал, что у него есть врожденный талант притягивать к себе людей, но он никогда не покушался на их независимость, не привязывал к себе, позволяя следовать по своим орбитам. Так почему в этот раз он вдруг решил, что все иначе и он — причина всех неурядиц? Как эгоистично, Тошинори, как эгоистично.              Он так и не подошел к Хизаши. Усилием воли заставил себя отпустить эту ситуацию, и только сгрызенный почти до основания карандаш был свидетелем его нервного напряжения. Не пошел в тот день на спарринг. Боялся в порыве эмоций просто не рассчитать силу и сорваться на своем партнере, и тогда уже его вина была бы вполне однозначной. Вот только не до конца понятной, даже ему, и он безусловно не смог бы объяснить кому-то другому свое поведение. Ему ничего не оставалось — только ждать. И из школы в тот день он ушел раньше остальных, непривычно немногословный, но все равно с улыбкой — уж что-что, а прятать за ней свои эмоции он умел.              Хизаши проводил его придирчивым взглядом, и, только когда дверь за высоким блондином захлопнулась, с осуждающего он сменился на сочувствующий.              «Шота, тебя блин где носит?!» — он отправил смс спустя 15 минут от начала первого урока. Еще неделей ранее даже не подумал бы ждать так долго, но за его другом уже числилось одно опоздание, так что чем черт не шутит. Вдруг опять электричество отключили.       «Извини, я сегодня не приду», — ответ пришел сразу же, словно адресат сидел с телефоном наготове в ожидании вопроса.       «Что-то случилось?» — Хизаши не глядя набирал сообщение под партой, с нагловатой улыбкой смотря в глаза учителя, точно самый добропорядочный ученик.       На этот раз ответа не было долго. Он уже готов был сорваться с места и отправиться к Айзаве домой за разъяснениями — и пофиг, что за такой самовольный побег с уроков ему грозил бы выговор, но тихий «вжж» в районе колен охладил его пыл.              «Я ведь говорил… так всем было бы лучше».              Можно было даже не сомневаться, что в этом замешан мистер Самый блистательный! И что он умудрился натворить? Хизаши ему нос разобьет, если только узнает, что он обидел его друга. И пофиг на рост, дотянется, если надо будет.       Убирая телефон в карман, он обернулся, возмущенно высматривая новенького, который, наверняка, и в ус не дул о случившемся, и нечаянно наткнулся на его вопросительный взгляд, в котором было столько искреннего непонимания и надежды хотя бы от него получить ответ, что вся его злость приутихла. Яги точно было не все равно. Что бы ни случилось между ними, это определенно затронуло их обоих, и, наблюдая весь день за непривычно отрешенным блондином, Хизаши только утвердился в мысли, что в сложившейся ситуации явно были замешаны оба. А еще — что в его друга, кажется, безнадежно втюрились. И только сам Ямада мог понять, насколько Тошинори не повезло с объектом своего внимания. Даже несмотря на то что эта симпатия по-видимому была взаимна.              Впрочем, кажется, очевидным это было только для него одного — Хизаши сдвинул пальцами очки на лоб, а затем с протяжным стоном вжал ладони в глазницы. Он отчаянно не хотел этого признавать, но, кажется, теперь счастье и душевное равновесие его друга зависело от него. А он, черт возьми, в сводники не нанимался! Но кто его спрашивал, в конце-то концов.              Айзава вернулся через день. Извинился перед учителем, сославшись на плохое самочувствие матери и необходимость присутствовать дома для помощи ей. Затем прошел до своего места, коротко кивнув головой в знак дежурного приветствия: не то чтобы кому-то определенному, скорее всем присутствующим, и тяжело опустился, привычно занимая собой всю поверхность стола. Он выглядел как обычно — для других, но что-то в нем неумолимо изменилось — для самого Тошинори. Осознание, что именно, пришло не сразу, а только через два урока — брюнет избегал смотреть в его глаза. Более того, он словно в принципе отрицал все его существование в классе, даже мурашки по шее больше не пробегали, сколько бы Тошинори ни прожигал взглядом его упрямую спину. Прочертил невидимую черту, разделившую их, и вот на ней рука у чертившего не дрогнула.              К черту игры. К черту попытки постепенно втереться в доверие к брюнету, завладеть его мыслями, существом: через небольшие знаки внимания, якобы случайные прикосновения, присутствие рядом, не нарушая при этом чужих желаний и личного пространства. Это требовало больших временных затрат, а прямо сейчас у него времени совершенно не было. Что бы ни произошло накануне, между ними словно пролегла трещина в только-только схватившемся ледяном покрове, и сейчас эта полынья расширялась, грозясь осыпаться от любого неосторожного шага и в итоге превратиться в непреодолимую преграду, которую уже не перепрыгнуть и не переплыть. Даже ему. Тошинори решительно должен был поговорить с ним и как можно скорее.              Но Айзава ускользал от него незримой тенью, точно фантом, который он сам себе придумал. Пожалуй, еще никогда блондин так не страдал от своей общительности, как в этот день. Стоило прозвенеть звонку, как к нему привычным потоком текли люди «на поболтать» и «по делам», и пока он максимально вежливо от них открещивался, брюнет успевал испариться из класса. Яги бы, наверное, даже начал верить в его нереальность, если бы не проводивший с тем все свое свободное время Ямада — тот факт, что он мерещился им двоим, был максимально сомнителен.              — Долго ты собираешься от него прятаться? — на пожарной лестнице было холодно, и только привычная сигарета согревала пальцы и горло Хизаши. Он курил уже вторую. Не потому, что настолько сильно нуждался в никотине, хотя, пожалуй, некоторая помощь его нервам была нужна, а потому что первую нагло угнал почти никогда не куривший Шота. Ямада даже не предлагал ему в этот раз согласно их устоявшейся привычке, когда, только услышав звонок, они завалились в свое укромное место. Тот просто вперился взглядом в тлеющий кончик сигареты, пока блондин её раскуривал, вырвал четким движением пальцев из его губ и затянулся. И ожидаемо закашлялся с непривычки. Сигарета выскочила из пальцев и, скинув с себя пепел от удара о борта лестницы, полетела в сугроб. Пришлось доставать следующую.              Молчание было ответом. Айзава стряхнул снег с поручня и, сложив на нем руки, опустил поверх подбородок. Он не смотрел на своего друга, но понимал, что юлить сейчас и отвечать «понятия не имею, о ком ты» будет максимально глупо. Все и так было очевидно. Для этого даже не надо было пытаться прочистить себе мозги никотином.              — Вам как-никак в одном классе учиться и каждый день видеться.       — Угу, — как будто Айзава сам этого не понимал. Как будто не изнывало его сердце, когда он даже не видел, а просто ощущал его присутствие рядом. Чувствовал где-то на уровне подсознания, точно тот тянется к нему, и, что самое паршивое, готов был ответить на этот порыв.       Он зарылся пальцами в волосы и с силой их растрепал, болезненно сжимая черепную коробку — ему просто надо было выкинуть его из головы. Остановить распространение этой заразы по своему организму, пока не стало совсем плохо. Пока это еще было возможно вылечить. Потому что, в противном случае, он не сомневался в смертельном исходе.              Ямада смотрел на него с сочувствием. Что он должен был ему сказать? Что тот загоняется зря и его зарождающиеся чувства взаимны? А мог ли он это гарантировать? На что он ориентировался: на свою интуицию? Если в случае с Айзавой он еще мог использовать это в качестве стопроцентной доказательной базы, то, что касается новичка, ему было сложно взять на себя такую ответственность. Вдруг он все-таки ошибся? Шота ему никогда этого не простит. Нет, Хизаши сам себе не простит, что толкнул друга на амбразуру и заставил пережить не самые приятные эмоции. Пусть никто от них не застрахован. Пусть порой самые счастливые истории заканчиваются не так, как хотелось бы. Но даже знать наперед, чем все закончится — это не повод отказываться от них. Как минимум, он сам так думал. И каждый раз сломя голову бросался в новую любовную авантюру, даже если её итог был не то что неочевиден, а предрешен. Игра стоила свеч.       Но это было его сознательное решение, он знал, на что идет.       Готов ли был идти на это Шота? Зная его, Ямада ответил бы «нет». Его друг точно был не сторонник риска, тем более ничем не оправданного.       С другой стороны, если бы он всегда ориентировался только на его желания, они бы никогда и не подружились. Но имел ли он право снова так нагло влезать в жизнь своего лучшего друга? Любовь — это все-таки не новый диск любимой группы и не концерт, с которого можно уйти в любую минуту. Единственное, что он точно мог посоветовать сейчас…              — Слушай, я не знаю, что там у вас случилось, но тебе надо с ним поговорить, — Айзава кинул на него такой взгляд, точно тот ему броситься с моста предлагал.       — Да знаю я, что ты не фанат разговоров! — Хизаши взмахнул руками в порыве отчаяния — жест, который сейчас более подходил бы его другу, и пепел с недокуренной сигареты осыпался на его волосы, заставляя на минуту отвлечься на последствия этого происшествия, — но кому ты предлагаешь с ним поговорить? Мне? — Айзава смотрел так, что Хизаши понял: этот вариант ему очень по душе.       — Не, чувак, это не дело. Как ты себе это представляешь? «Привет, я адвокат вот того угрюмого сыча, который явно что-то с тобой не поделил, теперь сам страдает от этого, но не хочет это обсуждать. Поэтому давай ты расскажешь мне, как все было, а я уже решу, кому из вас двоих отвесить бóльшую оплеуху, чтобы вы в это меня больше не втягивали?»       Парень выставил вперед открытую ладонь:       — Черта с два, я — пас, — он затянулся и откинулся на поручень рядом с Шотой, — но поговорить вам все равно надо.       — В этом-то и дело, — Шота тихо выдохнул последнее слово и снова уставился куда-то вперед. В окнах коридора напротив мелькали ученики: кто-то спешил на урок, кто-то просто болтал, стоя у окна. На миг показалось, что среди них стремительной кометой пронеслась еще одна фигура: на голову выше других и расточающая вокруг солнечное сияние.       — М? — Ямада не на шутку заинтересовался, — в каком смысле?       — Все произошло потому, что я хотел с ним поговорить. А надо было просто идти домой. И всем было бы проще. Придумал себе невесть что. Такой дурак, — брюнет бормотал себе под нос, точно не с товарищем разговаривал, а со своими собственными мыслями.       — Ха?       — Забей, неважно, — он поднялся и стряхнул остатки снега с чуть намокших рукавов пиджака и своих волос. Сердце опять противно заныло от совсем еще свежего воспоминания, которое за один день умудрилось ему принести как приятные мгновения, так и чувство разочарования. Всего лишь одна мелочь — а столько последствий. Столько противоречивых чувств. Хотел ли он их? Хотел ли мучиться каждый раз, спрашивая себя, означает ли что-то этот жест или нет, сравнивать себя с другими (и в основном, не в свою пользу), завидовать, ревновать, бояться, что недостоин этого и может все потерять и винить будет некого. Просто он такой. Просто иногда с людьми так происходит, и их оставляют. Его мама была тому отличным примером.       — Я пойду в класс, — он повернулся к двери и, заметив, что Хизаши начинает стремительно докуривать сигарету, осадил его, — не спеши. Хочу пройтись один, — повернул ручку и вышел в коридор.       * * *       — Айзава!       Внезапный оклик заставил его буквально врасти в то место, где он стоял. Оцепенение прошло не сразу — запоздало откликнулось на осознание, что это был всего лишь голос секретаря Инуи, а не того, кого он сейчас больше всего боялся и хотел услышать одновременно. Да и с чего бы Тошинори его искать — опять эти глупые надежды. У него наверняка есть более важные дела в перерывах между уроками. Всегда были.       — Айзава, ты Ямаду не видел? — секретарь подошёл ближе, возвышаясь над учеником, — его ищет завуч Немури.       Айзава мог бы поклясться, что услышал тихий нервный кашель, доносящийся из-за тяжёлой двери со знаком экстренного выхода — разве что тот действительно слышал их через металлическую преграду. Представил, как Хизаши судорожно прячет сигарету в пачку, а пачку — в трусы, и нервно оглядывается по сторонам, прикидывая, сможет ли он сигануть с последней ступеньки во двор или нет. И решая, что страшнее: сломать ногу или оказаться пойманным с поличным, да ещё и посыльным от Немури. А эта женщина была страшна в гневе. Впрочем, не меньше чем сам секретарь.       — Акхем, кхем, — Шота кашлянул в руку, надеясь только, что от него сейчас не так сильно разит сигаретами, как от искомого ученика, и ненароком отступил назад, заодно пряча за спину влажные рукава пиджака, — кто ж его знает. Мы с ним не сиамские близнецы. Возможно, ушёл в радиорубку, а может — в туалет топиться от очередной несчастной любви. Начало урока покажет, какой вариант был верным, — он тихо усмехнулся. Хоть что-то в его жизни оставалось неизменным, и это приносило успокоение его страдающей душе.       Где-то за дверью, он уверен, сейчас раздался одновременно облегчённый и раздражённый вздох. Но с этим он точно сможет разобраться.       — Вечно с вами одни проблемы, — мужчина раздраженно выдохнул, приложив ладонь ко лбу, — ладно, на урок не опаздывай, — и, минув пожарный выход, прошёл до конца коридора, скрываясь из видимости. «Обошлось». Можно было последовать его примеру, как тут…              — Айзава!       Ноги снова его предавали, не давая сдвинуться с места. И хотелось бы, чтобы это было дежавю. Чтобы кто-то ещё из учителей искал его самого, Хизаши, да хоть черта лысого, но увы, судьба не была так к нему благосклонна. И чем только он успел ей насолить? Ведь всегда был тише воды, ниже травы.              — Тч, — Шота до скрипа стиснул зубы, не оборачиваясь к нарушителю своего покоя, который, тяжело дыша, стоял, опираясь ладонями о колени — явно не один круг навернул по школе, пока искал своё наваждение. Было, конечно, наивно думать, что, если Шота и дальше будет делать вид, что его нет: здесь, в школе, в его жизни, то он исчезнет, но он решил рискнуть и с усилием сделал шаг вперёд по узкому коридору. Там впереди словно спасительный маяк мелькал силуэтами учеников главный коридор. Шумел, смеялся, перекрикивал друг друга. Ему надо было только дойти до конца, и он будет спасён. Все равно иного пути не было: здесь сейчас был только он, дышащий ему в спину словно зверь на охоте Яги, да еще Хизаши где-то за дверью пожарного выхода. Точно, не хватало ещё его вмешательства в эту ситуацию, страшно было представить, что получится из этой гремучей смеси и кто будет крайним. Почему-то казалось, что при любом исходе эта роль уготована Шоте.       Уйти, только уйти — другого варианта у него не было. Чего бы ни хотел от него Тошинори, он бы не смог ничему ему сказать, слова бы застряли где-то в глотке. Он сделал ещё шаг к спасению.       — Подожди, — крепкая ладонь аккуратно, но решительно схватила его за запястье, и Айзава захлебнулся одновременно от возмущения и от ощущения тепла, что проникло в его тело в месте прикосновения, точно яд под кожу. Он был на грани тахикардии — даже в ушах отдавался бешеный стук его сердца, и если бы Тошинори был чуть более внимателен, он бы наверняка почувствовал это в пульсе на удерживаемом запястье. А, может, даже и чувствовал.       Снова эти ладони. Если бы только они могли скользнуть выше по его рукам, от запястий к локтям, по предплечьям — чтобы снова ощутить их под тканью пиджака. А лучше и без него. Айзава тряхнул головой — боже, о чем он только думал — и дернул рукой, вырываясь из захвата. «Просто скорее уйти отсюда». Не тут-то было. Сделав размашистый шаг вперед, Яги схватил его за плечи и, развернув, припечатал к стене, практически скрыв от случайных глаз за опорной колонной.       — Черт, — выплюнув из легких весь воздух вместе с ругательством от удара, он на секунду замешкался, а затем все же поднял на блондина нарочито равнодушный взгляд. Спиной он ощущал проникающий через бетон зимний холод, и это максимально контрастировало с тем жаром, которым обдавал его Тошинори. Сердце пошло на новый круг, сжигая все предохранители.       — Прости, — парень выглядел сконфуженно. Он и сам не ожидал, что его попытка разговора закончится так. Но отпускать не спешил и решительно поджал губы, — прости, но мне надо с тобой поговорить.       — М? — Айзава вопросительно приподнял бровь. На большее он был просто не способен. Его голос наверняка задрожал бы, стоило бы ему произнести хоть слово. Все силы уходили на то, чтобы выдерживать взгляд блондина и не обращать внимания на то, как реагировало тело на его такое близкое присутствие: на руки, которые держали так же крепко как и в их первое знакомство, на чуть щекочущие нос пряди волос, на его дыхание, которое он ощущал своей кожей. Он уже понял, что побег ему не дастся — что ж, тогда он просто должен был выдержать эту пытку, чтобы покончить со всем здесь и сейчас. И он даже уже понял, как. Ничего сложного — как отодрать пластырь. Один раз потерпеть, зато больше не придется мучиться. А больно будет в любом случае, так к чему оттягивать этот момент.              Тошинори чуть заметно выдохнул. Кажется, брюнет больше не собирался убегать, и они, наконец-то, смогут разрешить это недоразумение.       — Слушай, я не знаю, что произошло позавчера на лестнице, но, по всей видимости, я чем-то тебя обидел, хотя и неосознанно. И если это так, то мне очень жаль. Говорят, что ты — не общительный, но мне действительно хотелось с тобой подружиться, и, скорее всего, я начал не с того. На самом деле, ты мне очень нра…       — Хватит, — Шота резко прервал его на полуслове. Потому что еще несколько секунд, и ему не хватило бы сил произнести то, что он собирался сказать. Где-то в сознании птицей билась отчаянная мысль, но он запер её под замок разума и выбросил ключ. А может, это билось на последнем издыхании его сердце.       — Знаешь, меня раздражают такие люди как ты. «Меня тянет к тебе, и это сводит с ума». Которые прячутся за лживыми улыбками, втираются в доверие. «Я знаю, что ты не так прост, и я хотел бы узнать тебя лучше». Считают, что весь мир им должен и эгоистично идут к своей цели, не считаясь с чужим мнением. «Если бы я был хоть немного смелее, то это со мной, а не с Акеми ты бы пошел на свидание». Я не хочу даже приближаться к ним. «Я так хочу быть ближе к тебе». Поэтому оставь меня в покое. «Потому что однажды ты все равно меня оставишь, и тогда будет больнее чем сейчас».              Пальцы на его плечах дрогнули, а затем и вовсе отстранились. Исчезло и чужое тепло, и теперь только уличный холод пронизывал его насквозь, пробирая до самого сердца, которое с каждым произнесенным им словом билось все медленнее и теперь грозило совсем остановиться. Тошинори сделал шаг назад, словно пребывая в прострации, а затем внезапно улыбнулся, закрывая глаза и закидывая руку себе за голову.              — Блин, вот это я начудил, — он коротко хохотнул, — извини, ты прав, увлекся малек. Больше не потревожу, мир?       — Угу, — кивнул Шота, теперь уже сам находясь в некоторой прострации. Все так легко прошло? Он… почему-то он ожидал совсем другой реакции, но никак не извинения или предложения мира. Впрочем, так было даже проще. Наконец, все вернется на круги своя, и ему не придется больше переживать из-за этого странного улыбчивого новичка. Действительно, в их классе… нет, в их школе достаточно людей, которые смогут стать для того отличным объектом внимания. Заслуживающим это внимание. Кто угодно лучше самого Шоты. И реакция Яги давала явно понять, что он все сделал правильно.              Тогда отчего же было так невообразимо грустно.              Айзава оттолкнулся от стены и неспешно прошел мимо все еще улыбающегося блондина. Манящий коридор словно в искажении казался далеким и недосягаемым, а звуки доносились глухо точно сквозь толщу воды. Хотелось броситься со всех ног, чтобы не погружаться все глубже, не чувствовать это давление на барабанные перепонки. Но нет, нельзя. Он должен был довести свою партию до конца. Поэтому он сунул руки в карманы и, незаметно сжимая их в кулаки, спокойным размеренным шагом двинулся вперед, оставляя позади и Тошинори, и свои невысказанные чувства.              Только когда шумный поток захлестнул и унес его в сторону классов, улыбка соскользнула с лица Яги восковой маской и разбилась об пол. Так уже бывало. Не раз. Его образ вечно улыбчивого парня, его фигура, к которой ни за что нельзя было отнести ассоциацию «хрупкий», создавали у людей ощущение, что и сердце у него такое же — непробиваемое, за толстой броней.              — Ой, подумаешь, пару раз погуляли, ты же не придумал себе ничего такого, правда? — симпатичная девочка с короткими каштановыми волосами смотрела на него открыто и, что самое досадное, без капли насмешки. Она действительно так думала. — У меня вообще парень есть, но с тобой клево общаться. Еще увидимся?       И он улыбался ей:       — Конечно, без проблем.              Но в этот раз… в этот раз он был уверен, что все будет иначе. Неужели снова ошибся? Сейчас как никогда ему не хватало рядом Наны, она бы точно сказала, в чем он был не прав. И что ему делать дальше. Хлопнула бы его по плечу и улыбнулась: «Так, не вешать нос. Пока ты жив, всегда есть шанс что-то изменить. Не переставай сражаться за то, что тебе дорого». Но её не было. И на фоне этой боли даже нынешний разговор казался не больше чем вывихнутым пальцем при раскуроченном до внутренних органов теле.              Он оперся рукой о стену и зажмурился так, что перед глазами начали плясать цветные пятна. И тут случилось то, чего он совсем не ожидал: дверь экстренного выхода отворилась, и из-за нее выглянули привычно сощуренные зеленые глаза. По спине Тошинори аж холодок пробежал — точно черт из табакерки. Здесь-то он откуда?!              — Есть разговор, — произнес Хизаши таким тоном, что было понятно: вариантов он не предоставляет. А затем неожиданно чихнул и поежился, — только не здесь. Задубел ждать, пока вы закончите.              Тошинори ничего не оставалось, как только кивнуть в знак согласия.