Людей сближает школьная скамья и другие несчастья

      Яги не задержался с ними надолго.       После того, как они выслушали историю Ямады и пропустили еще по парочке шуток на тему, уверен ли он, что это было все же лучше того, о чем они изначально подумали, за что получили дополнительную порцию тумаков, уже разделенную на двоих, Тошинори извинился и все-таки вернулся к своей команде — «укреплять товарищеские связи», как тихо хмыкнул себе под нос брюнет. Что ж, он не имел права на него обижаться. То, что он и так провел с ними хоть сколько-нибудь времени, было настоящим чудом. И… он все-таки был рад его увидеть. Был рад дать ему то немногое, что сейчас мог — поддержку.       Даже если он не один был с такими поползновениями.       Стоило блондину вернуться за общий стол, как к нему тут же подлетела стайка девчонок из их класса и параллели, во главе с неутомимой Акеми. Странно, что когда он сидел с ними, они даже на периферии не показывались. Может, их аура Айзавы отпугивала? Ха. А тут сразу слетелись, как косяк разноцветных рыбок на тонущую краюшку хлеба. Они щебетали какие-то слова поддержки и уверования в их победе, неловко тупили глаза и теребили пряди волос — цирк, да и только. Но команда довольно улыбалась от этого внимания. И Тошинори, в том числе. Ну, а как могло быть иначе.       — Хочешь с ним встречаться? — это было как гром средь ясного неба. От внезапного прозвучавшего вопроса у Айзавы пошёл носом чай, так что он закашлялся, а на глазах выступили слезы. Он судорожно пытался понять, где и когда он прокололся, но Хизаши смотрел так, словно для него уже давно все было очевидно, лишь с легким намеком на снисходительную улыбку. И он решил, что отпираться будет бессмысленно.       — Не говори ерунды, — Айзава цокнул языком, приводя себя и стол в порядок, и добавил чуть тише, подперев щеку ладонью, — это все равно невозможно.       Он все еще смотрел в сторону мило беседующего с девочками Тошинори, а его волосы на затылке медленно приподнимались от осознания — он только что сказал «да». Сознался своему другу, что хотел бы встречаться с новеньким. Что он ему нравится. Настолько привычной стала для него эта мысль за последние несколько недель, что она сама собой просочилась в реальность из всех его фантазий, подставляя его.       Что ж, он был готов к язвительным высказываниям со стороны Ямады, которые вот-вот должны были прозвучать, и, о, он был уверен, что среди них обязательно будет «А я тебе говорил!». Однако, тот промолчал — и эта тишина неожиданно оказалась даже более волнительной, чем возможные подколки. Точно не услышав для себя ничего нового, блондин спокойно поднялся со скамейки, забрал поднос со стола, а, проходя мимо замершего в растерянности друга, остановился и тихо произнес, словно бы в никуда:       — Ну, на твоем месте я не был бы так уверен.       Взволнованно ускорившее свой ход сердце не дало Айзаве тут же подняться с места, чтобы потребовать объяснений. «Что он имел ввиду?»       Он нагнал его уже в коридоре. Хотя скорее это было похоже на то, что его и так поджидали. Ямада даже не сопротивлялся, когда его схватили за рукав и потащили на пожарную лестницу. За праздники здесь навалило порядочно снега, но, судя по притоптанному покрову, они были там уже не первыми за сегодня.       — Что ты имеешь ввиду? — настойчиво повторил брюнет единственный волнующий его сейчас вопрос, и Ямада отступил назад, прислоняясь спиной к заснеженным перилам. Ладно, он должен был продумать этот момент получше. Возможно, даже обсудить изначально с Яги, когда понял, что улитка, наконец, выбралась из домика и их отношения достигли нужной кондиции. Но его же коронной способностью была импровизация!       — Дружище, ты такой умный, когда речь идет о ком-то другом, но такой глупый, когда дело касается тебя, — он сокрушенно покачал головой с таким видом, точно объяснял, сколько будет два плюс два. — Он же всегда по тебе сох. С того момента, как вы поругались. А может, и еще раньше, с самой первой встречи. Сам не знал, во что вляпывается, — послышалась снисходительная усмешка, и Шота сконфуженно потупил взор, стряхивая снег с носков ботинок. Он и сам знал, что он далеко не подарок. — Ты ему настолько нравишься, что он только из-за тебя и играет в вашу дружбу и не делает никаких поползновений в твою сторону. Потому что боится тебя спугнуть, — Ямада не стал уточнять, кто его надоумил на эту мысль. Неважно.       Он хлопнул себя по карману, надеясь выудить привычную сигарету, но понял, что пачка осталась в рюкзаке, и обреченно выдохнул, поднимая глаза на друга:       — И ты боишься этого же, да? — Шота заметно вздрогнул, это было очередное прямое попадание. — Вы такие смешные, ей богу. Бросаете друг на друга умильные взгляды и страдаете в сторонке, думая, что это совершенно незаметно. А могли бы уже просто быть вместе, — Ямада и сам не ожидал, что сорвавшийся с его губ вздох неожиданно окажется таким тягостным.       Пока он играл в эту игру со сводничеством, он даже не думал о том, как тяжело ему будет в итоге «отдавать» кому-то Шоту. Они всегда были вдвоем. Да, в последний месяц к ним присоединился Яги, но при этом они продолжали быть в общении на равных. А если (он все-таки надеялся, «когда») у них все получится, он останется не у дел. Третий лишний. Нет, конечно, они будут все еще общаться, но у этих двоих появится что-то свое, только их — шуточки, события, воспоминания, которые будут образовывать их личную вселенную. Уже Тошинори будет молчать вместе с ним, когда Шоте станет невыносимо дома. Он будет звать его на прогулку, в кино, видеть краем глаза, как тот вздрагивает на волнительных моментах и старательно моргает — на трогательных, и шутливо подкалывать после. Будет покупать ему кофе, чтобы поднять настроение — черный с молоком и одной ложкой сахара. И не размешивать — он же не любит сладкое.       У Шоты начнется совсем другая жизнь. А он? У него даже девушки нет, чтобы предложить сходить на двойное свидание. Так странно: он всегда думал, что это он спасает своего друга, а оказалось, что это Шота давал ему множество причин жить каждый день.       Из глубин души неожиданно поднялись отголоски чувств, которые он даже не знал, что есть в нем: зависть, ревность, собственничество. Сказать бы сейчас, что все это шутка, взять свои слова назад, придумать что-нибудь для Тошинори, чтобы тот забыл о своих притязаниях на брюнета. И чтобы все оставалось, как есть. Чтобы все вернулось на круги своя.       Но он не мог. Он все-таки чертовски сильно любил своего мрачного сыча и хотел для него только лучшего. А он… он обязательно справится со всем, что будет дальше. Но сперва — счастье лучшего друга. Оставалось совсем немного.       — Помнишь, что я тебе сказал здесь в последний раз? «Поговори с ним». Этот совет все еще в силе. Поговори с ним, если это действительно то, чего ты хочешь. Какой бы вариант ты бы ни выбрал, я тебя поддержу. Но, знаешь, Шо… — он сделал шаг к выходу и остановился возле своего друга, который пока так и не нашелся, что ему ответить, — игра действительно стоит свеч.       Походя он положил ему ладонь на плечо и толкнул тяжелую железную дверь. Он сделал все, что было в его силах. Но решение оставалось за Шотой.       * * *       Айзаву не держали ноги.       Когда дверь захлопнулась, оставляя его наедине со всем сказанным, он опустился на колени прямо в притоптанный снег, рвано цепляясь ладонями за перила. Не замечая, как начинает мокнуть ткань брюк, а смахнутый снег оседает на форме.       Неистовое биение сердца заглушало все другие звуки, грудь сдавило тяжелым обручем, воздуха не хватало. Это было похоже на приступ паники, сродни тому, что захватил его в доме у Яги. Когда вся привычная ему картина мира рушилась перед глазами, чтобы предстать в новом свете, а он не был властен над этой стихией.       Он. Нравился. Тошинори.       Он столько времени хотел, чтобы это было правдой, что теперь не мог поверить, что это действительно так. И даже подумал бы, что его разыграли, жестоко пошутили, что, в конце концов, кто-то ошибся, говоря это, если бы этим кем-то не был Ямада. Единственный человек, которому, несмотря на всю его взбалмошность, Шота доверял как самому себе. И если он так говорил, значит, это действительно было правдой — хотел он этого или нет. И над этим он тоже уже был не властен.       Паника постепенно сходила на нет, возвращая возможность мыслить рационально, как бы отчаянно ни билось при этом сердце, притесняя все остальные органы. Казалось, что в организме осталось только оно одно — горячее, огромное, громогласное, заполненное осознанием взаимного чувства и такое счастливое, что от этого слезы наворачивались на глаза, благо ему не перед кем было сейчас держать лицо.       Когда-то давно Ямада без спроса всучил ему в руки свою дружбу, а теперь — это знание. Знание, что он может стать счастливым, если этого сам захочет. Теперь все зависело только от него. Не было больше никаких «бы», сомнений и множества вариантов исходов в зависимости от того, что чувствует другой человек. Был только он и вопрос: готов ли он сделать шаг вперед и узнать, что скрывается за этой дверью? Найти там счастье, любовь, поддержку, заботливые объятия, горячие пальцы и самую очаровательную в его жизни улыбку, а вместе с ними, скорее всего, страхи, сражение со своими и чужими демонами, семейные невзгоды и, возможно, в конце концов, разочарование и боль. Готов ли он ко встрече со всем этим? Стоило ли оно того?       «Игра стоит свеч», — сказал, уходя, Ямада, и сжимающий пальцами комковатый снег Айзава не удержался от улыбки. Тот словно знал, к какому вопросу он в итоге придет, и заранее оставил ответ на него.       Но мог ли он ему довериться?       За дверью послышались возня и незнакомые голоса. И еще до того, как ручка двери опустилась вниз, выпуская из школьного коридора нагретый воздух и нескольких старшеклассников, искавших местечко для перекура, Айзава уже вскочил на ноги. Он метнулся меж ребят черной кошкой, чуть не сбивая с ног и совершенно не задумываясь о своем внешнем виде и снежных подталинах на форме. Теперь он уже был рад тому, что сегодня больше не увидит Тошинори, а завтра тот будет на соревновании. Потому что это означало: у него еще есть время подумать.