я думаю, это бесы

— Как прошла неделя, Матвей? — Хуже некуда.       Рыжая женщина, сидящая напротив, заинтересованно склонила голову набок. Татьяна Александровна — Татьянсанна, если быть проще — была человеком слишком прямолинейным для психиатра. Удивительно, но именно это качество и нравилось Матвею. Она бы скорее тихо хрюкнула над шуткой пациента про смерть, чем стала его поучать или, чего хуже, читать заумные речи. Работала Татьянсанна в государственной психушке — это всё, что можно было сказать о её отношении к работе. — И кто умер? — поинтересовалась женщина с доброй усмешкой, которая уже давно стала родной. — Я сам. — Нет, Матвей. Если ты умер, то и я подохла, а я ещё слишком молода для этого, — она гордо подняла острый нос и тут же с серьёзным выражением лица его опустила, — Ладно, и кто тебя убил? Ещё раз съязвишь — не дам сосательных конфет после сеанса! — Вы всё равно дадите: вы слишком меня любите, — Матвей сколотил свой самый высокомерный взгляд, отчего каждый из них рассмеялся, разрывая животы. Громкие голоса растрясли воздух вокруг и отразились в рядом висящих картинах и зеркалах. Здесь почему-то не висели так раздражавшие Корецкого плакаты про здоровье и дорогу жизни. Оно и к лучшему. — Знаешь меня как облупленную, Матюш… И всё же, когда мы в прошлый раз с тобой встречались, ты был в гораздо лучшем расположении духа. — Я…эм…сходил на общество анонимных наркоманов, — пациент отвернулся в сторону. Он и до этого понимал, что про это придётся Татьянсанне когда-нибудь рассказать, мало того, Корецкий даже надеялся на её похвалу. Сколько бы они не занимались, женщине никак не удавалось вывести Матвея в люди на одно из устраиваемых собраний или обществ. Он отчаянно сопротивлялся, а если и соглашался на уговоры, то просто не приходил в назначенный час. — Да? И что повлияло на твоё решение избегать любого контакта с человеческой расой? — Ну, — Матвей снова встретился глазами с Татьянсанной, отчего в душе потеплело, — Не то чтобы это было сильно по моему желанию, знаете. Утром Женя тупо разбудила меня, часов в девять-десять, наверное, и сказала собираться. Куда мы шли, мне, конечно, сообщили уже по дороге. Варианта отбрехаться, как видите, у меня не было. Пришлось идти. Вот и сходил. Не понравилось.       Татьянсанна, слегка выпустив выглядывающий из зубов кончик языка, с удивительным рвением принялась что-то записывать. Делала она это редко, и подобная привычка за всё это время быстро перекочевала к ассоциативному ряду Антона Евгеньевича. В голове сразу пронёсся не свой голос, говорящий не свои слова, и пришлось излишне зажмуриться, чтобы изгнать раздражающий образ из разума. — Рассказывай-рассказывай, — Татьяна Александровна мельком подняла на него взгляд и тут же отвлеклась на записи, — Почему тебе не понравилось? — Да всё так же, — Матвей тихо усмехнулся, — Люди просто приходят, жалуются, все им наигранно хлопают, а потом они считают это самым великим занятием в их жизни. Глупость, как по мне. — Однако они всё равно приходят туда, разве нет? — женщина подняла рыжую бровь, — Не значит ли это, что для них общество — важная часть жизни? — Возможно… Просто мне не понравилось. Там я вроде рассказал и про себя, и про семью чуть-чуть, — задумавшись о Юре, Матвей решил эту подробность опустить, — да и всё в принципе. Ни жарко ни холодно, хоть убейте. — Ну, значит, такая форма терапии тебе не подходит, Матюш, в этом нет твоей вины… — Татьянсанна в задумчивости потерла подбородок, — Кстати о семье, в прошлый раз ты так и не ответил на один вопрос, помнишь? — Рад ли я, что у мамы новая семья? — на расспрос Татьянсанна утвердительно моргнула, — А…Я так не подумал об этом, если честно. Только вот вчера вечером об отце вспомнилось. — Что же тебе вспомнилось? — Помните историю про то, как на меня в первый раз отец замахнулся? Одна из неудачных попыток была которая?.. Вот, что вспомнилось. Я…Я… — в горле опять, как и с Юрой, встал ком от нежелания делиться таким странно сокровенным, но где-то далеко, на самом краю сознания, сияло понимание, что без этого они никогда не сдвинутся с их «мёртвой точки», как точно изобразила Матвеескую ситуацию Татьяна Александровна ещё в один из первых их приёмов, — Я расплакался, и в это время меня застала Женя. Обнимала, утешала, все дела… — И как ты реагировал? — Будто вы не знаете. Огрызался, конечно. Это же я, — Корецкий болезненно улыбнулся своему отражению в ближайшем окне. Эта улыбка — его второй щит и кольчуга после пассивной агрессии — давно закрепилась с ним. А всё потому, что злиться на Татьянсанну не получалось — она единственная, на кого Матвею не хватает смелости накричать — поэтому и приходилось разрывать щеки тошнотворным смехом, — И всё же, если говорить про мои чувства к дяде Олегу, сестре и маме… Я просто рад, что у Даши не моя фамилия. Это лучший для неё подарок.       Татьяна Александровна лишь по-доброму улыбнулась в ответ. *** @sxlprssr 12:43 всё в силе?       Метро почти беззвучно мчалось по рельсам, когда Матвей увидел сообщение от Антона. В последнее время голова шла кругом, так что, наверное, напомнить о встрече общества было неосознанно хорошей идеей психиатра.       Пока пациент думал, что ответить, в вагон успели войти какие-то музыканты и начать играть прямо тут. Люди искоса смотрели на них, иногда презрительно фыркая и надрываясь кому-то в личные сообщения, но на выходе копеечку всё же оставляли. Помнится, Матвей тоже так ездил, когда только-только в Москву переехал. От таких выступлений сразу кидало в приятную дрожь, и мнимое чувство свободы поселялось в сердце. А если приходилось ехать на электричке, то помимо этого можно было получить и накормленный какой-то бабушкой живот. Все эти бабули обязательно говорили про его красоту и талант, а после приглашали к себе как-нибудь на чай. Пользовался этим Корецкий лишь единожды, ещё до смерти Риты, когда денег на еду не было вовсе. Это оказалось приятнее, чем он думал, так или иначе. @dampnessss 13:02 Да       Ответ для таких усердных раздумий оказался уж больно лаконичным. Но, как любила говорить Женя, краткость — сестра таланта, так? @sxlprssr 13:03 зайдёшь ко мне перед сеансом, ок?       Матвей нахмурился. И зачем ему заходить к Антону, если они и так встретятся? Что за несусветная глупость? @dampnessss 13:04 Зачем @sxlprssr 13:04 узнаешь <3       Прочитав сообщение, Корецкий резко выключил телефон, так ничего и не ответив. Что за интриги такие? Антон будто воображает себя распрекрасной принцессой из сказок, где и драконов, и принцев ежедневно заносят десятилитровым пакетами. В любом случае, особого выбора у Матвея не было. Придётся идти.       На входе в клинику его встретила не уже привычная Яда, а парень, совсем как капля воды на Ядвигу похожий. На груди было написано «Январь», поэтому гость и сделал вывод, что странные имена в семье этих ребят какая-то своя необычная традиция. — Где можно Антона Евгеньевича найти? — А вам зачем? — Январь холодно (иронично, да?) взглянул на Матвея, уже собираясь отправить куда подальше, как на плечо пациента упала чужая рука. Это был Антон. Весь от холода раскрасневшийся. В своём неизменном пальто. — Я его сам вызвал, Ян. — Антон снисходительно улыбнулся, — Там где-то в записях за прошлую неделю должно быть его имя: Матвей… Матвей… — Корецкий. — Матвей Корецкий, точно. И как я мог забыть?       Пациент измученно вздохнул. Неужели он реально думает, что ему есть дело, помнит ли Антон его фамилию? Наивный. Однако, повернувшись, Матвей заметил, что рука психиатра всё ещё лежала на его плече, отчего стало почему-то не плевать на эти глупые выражения. Увы, внимательности Корецкому не хватило, чтобы увидеть свои розовые щёки, покрытые морем веснушек и родинок. Зато у Антона всегда был зоркий глаз.       Личный кабинет Антона Евгеньевича кричал о личности своего владельца. На столе лежали какие-то глянцевые журналы и стойка для подвесок и иных украшений, рядом покоились чехлы от очков и куча изрисованной в каракулях бумаги. На полках аккуратно толпились книжки по психиатрии, отдельно стояла тумбочка с кофеваркой, а в отдельном закоулке вели беседу между собой два мягких белых кресла, которые, судя по всему, предназначались для сеансов личной терапии. Всё казалось каким-то кукольным и блестящим. — Ты же впервые здесь, да? Чувствуй себя как дома. — Слишком чисто для моего дома, — пациент закатил глаза. — Если хочешь, можешь оставить там в углу свой грязный носок, — шутка была абсолютно не смешной, и в обычной обстановке Матвей либо носом вовсе не дёрнул, либо стал бы огрызаться ещё сильнее. Сам от себя не ожидая, Корецкий осознал, что рассмеялся. От этой глупой шутки Антона. Глупо как-то. Глупо.       Варчук с удивлением наблюдал, как пациент прикрывал ладонью ямочки на щеках, но, по-видимому, никак это комментировать не стал. Несмотря на это, в глазах его пробежалось нечто доселе незнакомое. — Так вот, я зачем тебя позвал-то, — Антон уселся за белое компьютерное кресло у стола, — Буду говорить откровенно и прямо, если ты не против. — Да-да, я только за, — буркнул Матвей, наконец притащив себе одиноко стоящий в углу стул. Когда он уселся, его взгляд встретился с чужим, более тёплым. Только в этот момент проскочила мысль, что вот так, напротив друг друга, ещё и наедине, они с психиатром никогда не оставались. От этого сердце будто и потяжелело, и полегчало одновременно. — Хорошо… В общем, я очень заинтересовался в твоей истории. Как ты там говорил… «Мужское-Женское», да? — Корецкий кивнул, — Вот и славно. Дело в том, что я готовлю… Материал для своей диссертации, поэтому обществом и занимаюсь я, а не кто-то другой. И, грубо говоря, ты кажешься мне довольно интересным примером для моей работы. — Что за тема? — Эм… Ну, там настолько мудрёное название, что я на ходу даже не вспомню. Короче говоря, как обстановка в семье может повлиять на лояльное отношение к наркотическим веществам. Скучно и занудно, тебе это не нужно. Не бери в голову, хорошо? — Ага… И что я должен делать? — Матвей недоверчиво склонил голову набок. Внутреннее предчувствие било в колокол и кричало, что тут явно не всё чисто, и не надо даже спрашивать ничего, просто отказаться и вернуть всё как было. Но с этим чувством боролось банальное любопытство, которое, хоть и не имело логических преимуществ, было гораздо сильнее своего оппонента. — Ходить ко мне на сеансы… Бесплатно, если что. Было бы странно, если работа так-то нужна мне, да и ты уже нашёл себе специалиста, а тут я буду врываться, — Антон тихо хихикнул и с интригой посмотрел на ничего не изображающее лицо Корецкого. Он подпёр ладонью подбородок и даже не думал особо, просто размышлял. С одной стороны, это придётся дополнительно куда-то ходить, дополнительно делать все эти противные задания да и, если обобщать, дополнительно что-то делать. С другой — отказывать Антону казалось каким-то стыдным и неприличным. — Ладно, договорились.       Чужое согласие Антон воспринял с уж слишком обильной радостью. Он широко улыбнулся и потянулся Матвея обнимать, отчего тот комариной королевой отскочил от психиатра. Немного подумав, Варчук свой приступ любви приструнил, но показывать белые зубы радости не перестал.       В этот момент в кабинет постучали. Это была женщина солидных лет с белобрысыми кудрями и аккуратной тростью, которой она помешала двери закрыться, когда вошла. Белый халат был надет ею чисто формально: накидка покрывала только плечи и часть спины. Гостьей оказалась Ангелина Евгеньевна, одновременно жена докапывающегося мужика с общества и заведующая клиникой. — Антон Евгеньевич, рада, что у вас хорошее настроение, но направьте его к пациентам. У вас там люди уже собрались.       Своей хмуростью Ангелина Евгеньевна вмиг превратила радость Варчука в беспокойство. Психиатр оторвался от Матвея и заметался в поисках каких-то бумаг. — Уже иду, Ангелина Евгеньевна, не волнуйтесь, — успокоив начальницу и наконец её выпроводив, он забегал ещё быстрее. — Тебе помочь может? — вылетело из рта Матвея ещё до того, как он сумел осознать, что сказал. Он и предлагать помощь? Да что сегодня с ним такое? — Хм… Не думаю… Иди лучше к остальным. Я догоню, — Антон нежно улыбнулся, и следующим звуком раздался уже хлопок дверью кабинета.       Пока Корецкий шёл по коридору, он, как и в первый день здесь, принялся рассматривать плакаты, висящие вдоль стен. На этот раз горькой иронии они почему-то не вызвали. Матвей внимательно оглядывал каждый миллиметр картинок, всё чаще поглядывая назад, где таился кабинет Антона. Но позади никто не шёл и, кажется, даже не собирался. Чтобы себя не расстраивать, пациент даже поклялся больше не оборачиваться, рассудив, что, если психиатр действительно встретит его по дороге, сам не откажется поговорить. Рациональность не помогла. Матвей всё равно вечно оборачивался назад и чертыхался каждый раз, когда понимал, что вновь это сделал.       Вот вроде и раздражает этот Антон Евгеньевич до дрожи. Вот вроде и говорить, и даже дышать рядом с ним не хочется. Но одновременно сердцу только то и необходимо, как смотреть на него и наслаждаться чем-то странным и неведомым.       Перед тем как зайти в кабинет, где проводили собрания, Матвей заставил себя не обернуться. Это даже помогло. Внимание сразу переключилось на сидящих полукругом его коллег по несчастью. Лица были знакомы: тот бомжеватый мужик, супруг Ангелины Евгеньевны, дьявольский мальчик и эмо. Их имена, к сожалению, Матвей уже успел позабыть. Да и почему мальчик оказался дьявольским, тоже. Может та бешеная с дыркой в зубах рассказала. Тама вроде. — М-матвей! М-мы тебя ж-ждали! — эмо заискрился и похлопал по соседнему стулу в приглашающем жесте. Корецкий искоса оглядел предлагаемое место, но всё же уселся рядом. Лишь потом заметил, что сидение его располагалось прямо напротив Антоновского. Да что за напасть! — Как успехи? — бомжеватый мужик, похоже, снова решил к нему пристать. Если бы тут никого не было, Матвей бы уже закатил глаза, но перед другими стало слишком неловко язвить взрослому человеку. — В чём успехи? — В прошлый раз ты говорил, что чуть не сорвался. Интересуюсь теперь. — Не интересуйтесь тогда, — он сорвал недовольное лицо на растерянных эмо и дьявольского мальчика, — В смысле, всё хорошо просто. Нет необходимости. — Тогда я рад, — бомжеватый мужик улыбнулся, а следом за ним счастье на лица натянули и остальные. Кто знает, что сделал бы Матвей от внезапно возникших страха и стыда, если бы в дверь не ворвался Антон. Или Антон Евгеньевич. Или Антон Варчук. Или тот придурок, который ему пишет в инсту. Корецкий, честно говоря, до сих пор не разобрался. — Извините за опоздание! Надо было кое-что доделать, — Антон поправил ладонью то и дело сползавшую на лоб чёлку. Матвей отвернулся.       К этому времени Антон (Евгеньевич) уже успел сесть, привычно рассмотреть каждого прибывшего и даже улыбнуться подошедшей прямо после него мелкой с дыркой в зубах. Кажется, её всё-таки звали Тама, но Корецкий ещё не сильно в этом уверен. — Итак, сегодня нас немного, но ничего страшного. Скучно не будет, — люди в комнате хихикали, пока Антон устанавливал метроном на свой лад, — начнём, как всегда, с минуты молчания в честь тех, кто сейчас в срыве, тех кто не получает помощи и поддержки и тех, кого больше нет с нами.       Звук метронома прыгал из ушей в уши. Глаза людей, как и в прошлый раз, немного помутнели и стали чуть тусклее. Однако в этот раз мысли Матвея так и не погрузились в скорбь за страдальцев. Краем глаза он вновь увидел державшихся кончиками пальцев эмо и дьявольского мальчика. Владю и Дёму. И вмиг стало как-то одиноко.       Они есть друг у друга. Они наверняка прошли многое вместе, и, даже не учитывая, что ребята скорее смахивают на парочку, чем на друзей, их путь уже не кажется таким страшным, если учитывать присутствие второго в нём. А у Матвея такого нет. И не было никогда. У Жени всегда на первом месте стояла Рита. Даже когда её не стало. Он был вторым. Альтернативным вариантом. Или не был вообще.       Поток самоистязания прекратил чужой кашель. Метроном отбил свой последний стук. Минута молчания окончена. Оказалось слишком мало времени, чтобы Корецкий смог заплакать от собственной ничтожности. — Кто хочет начать? — Антон слишком подозрительно глянул на Корецкого, но он вмиг отрицательно замотал головой. Дёма поднял руку. Матвей выдохнул с облегчением. — Мне сегодня утром мама позвонила, — он ухмыльнулся, пока Володя и Владя нервно вздыхали, — Знаю-знаю. Самый ужас в том, что я ей даже ответил. — А с ней что не так? — внезапно спросил Корецкий и подпёр щеку ладонью. Рассказчик быстро повернулся. — А, ты знаешь? — Дёма почесал затылок, — Не то, чтобы она меня ненавидит, или что-то такое. Просто она…эм… Даже не знаю, как в одно слово сказать… Излишне фанатичная на Вельзевуле.       Так вот почему мальчик дьявольский. — Снежа, моя девушка, упрашивала меня не портить себе утро, а перезвонить вечером. Но это она привыкла становиться невидимкой, случись что-нибудь, а я всё-таки напролом иду. Про невидимку я образно, если вы не поняли.       Значит, всё-таки с Владей они друзья. Ну, уже не так обидно. — Понятно, что образно, Дём. Мы бы удивились, если это было не так, если честно. Это как, ну, не знаю, если бы у Матвея крылья отросли, а Антон Евгеньевич огнём пулялся, — Тама подала голос. — Вот это ты фантазёрка, Леска, — добавил бомжеватый мужик. — Вам, Владимир, я, кстати, никакой способности хорошей не придумала. Будете просто на фоне шляться прикольчиком ходячим. Помощник главной героини, или что-то такое. — А кто главная героиня? — Я, естественно! — Тама усмехнулась, будто её слова были самым очевидным на свете. — Фу, только не ты! — Дёма отвернулся, — Ты этот…как его…трикстер! — Кто? — Трикстер. Это… — Д-давайте прекратим… — Согласен с Владей, не надо устраивать балаган, — прервал перепалку Антон Евгеньевич, — Давайте вернёмся к рассказу Дёмы. Нам же всем интересно, так?.. Молчание — знак согласия. Дём, прошу. — Ну, в общем, я маме ответил, и она снова начала заливать, что когда я был под веществами, то больше слушал её сатанинские бредни. И, мол, вернись в то русло, тот Дёма мне нравился больше, ля-ля-ля… — А С-снежа? — Снежа? Была в ярости, конечно. Тарелки не била, но очень сильно ругалась на всё это. Она же меня от того кошмара и спасла… Да и…       Дальше Матвей не стал слушать. Слишком одинаковые и какие-то сентиментально нереалистичные все эти истории про спасителей и спасённых. Скучно даже.       Гораздо интереснее было снова наблюдать за Антоном. Он как раз прислонил тыльную сторону ладони к мягким губами и долго-долго что-то выискивал нового в рассказе Дёмы. Как ему только не скучно всю эту нудятину слушать? Удивительный человек.       Будто услышав слова о нём, Варчук повернулся в сторону Корецкого и вопросительно взглянул. Матвей вмиг встрепенулся и помотал головой, бесшумно говоря, что всё хорошо. Такое молчание психиатра удовлетворило: он обратился обратно к Дёме и своему постоянному занятию выслушивать чужих тараканов. А пациенту снова стало скучно: вокруг ничего интересным быть не обещало, даже Тама увлечённо вникала в суть рассказа. Он казался единственным человеком на этой планете, кому было, в общем-то, до фонаря на всех этих незнакомцев и кому пришлось придти только из-за чужой воли его самого контролировать.       Антон не обращал на его скуку никакого внимания, это расстраивало. Хотелось прервать каждого и просить: «Ну же, повернись ещё на секундочку, я хочу посмотреть в твои глаза и увидеть в них что-то схожее с моими». Бред? Да. Но мечтать ещё никто не запрещал.       Матвей не заметил, как Дёма уважительно откланялся и уселся обратно на своё место. За ним пошёл Владя, и тогда стало ещё нуднее. В конце собрания Корецкий откровенно клевал носом и даже не засматривался ни на кого. Когда Антон наконец объявил о конце, он вылетел в коридор одним из первых, размял затёкшие плечи и спину и уже собирался уходить, как его остановили. — Матвей? — это снова был Антон. — М? — Как ты смотришь на то, чтобы завтра встретиться? Насчёт моей работы. — Завтра? А меня этот ваш Январь–июнь не остановит на полпути? — Насчёт Яна… Я хотел бы встретиться где-нибудь в другом месте. У меня квартира здесь неподалёку, я когда-то там проводил практики, ещё до устройства сюда. В общем, я думаю, что так будет лучше, — почти заканчивает Антон, а после шёпотом добавляет, — И эта карга Ангелина не узнает, что я тебя к себе за бесплатно вожу.       Варчук подмигивает — Матвей уводит взгляд. — Хорошо. Напишешь мне во сколько. В инсту.       Варчук улыбчиво соглашается. Домой Матвей едет один: Антон остался в клинике, хотя и очень сильно извинялся, что не сможет проводить как в прошлый раз. Корецкий даже сделал вид, что ему не особо-то и плевать. Или что ему не хотелось этого. Чувства к психиатру всё ещё казались двойственными.       И он даже не хочет думать, что ему с этим делать.