К. А. С. И. Т. А.

Я вхожу в зал и из наполненного электрическим светом и галдящим эхом коридора оказываюсь будто в другом мире, окутанном тишиной и полумраком. Отчего-то нарушать эту умиротворенную идиллию мне не хочется, и я как можно тише прикрываю дверь, оглядываясь по сторонам. Настенные лампы горят очень слабо, и очертания предметов видны лишь в отблеске единственного луча прожектора. Под этим ярким столбом света я замечаю сидящего на сцене Камило. И при одном взгляде на него мне вдруг хочется спрятаться, задержать дыхание, стать невидимкой, лишь бы не спугнуть его, и наблюдать в безмолвном изумлении. Потому что сейчас Камило выглядел совсем другим. До репетиции спектакля я видела в кучерявом знакомом просто парня-приколиста, идущего по жизни беспечно и играюче и у которого лишь две серьёзные заботы — еда и тикток. Но когда тот появился в роли иллюзиониста, я разглядела в нём ещё и невероятно талантливого актёра, который умеет пробить на эмоции и за несколько мгновений может создать нужную атмосферу, что не всегда получается даже у матёрых профи. А сейчас, в освещении одинокой струи света, Камило кажется мне таким… уязвимым, таким ранимым. Он озабоченно смотрит в одну точку, что-то беззвучно бормочет себе под нос, потом внезапно взмахнет рукой или сделает гримасу, и вот уже его лицо озаряет надежда, он спешно строчит что-то в своём блокноте, страшась не успеть записать мысль, с трудом пойманный образ… и через мгновение с отчаянным остервенением зачеркивает написанное. И в этот момент, пусть и на долю секунды, в его глазах темнеет такая печаль, такая злость на себя, что у меня внутри всё сжимается, мне становится так жалко и обидно, будто я сама бьюсь в раздумьях, и мне так хочется ему помочь, хотя и понимаю, что не могу. И вот Камило вновь начинает шептать какие-то реплики, пробовать разные позы и выражения лица. То он с томной грустью посмотрит куда-то в сторону, да так пронзительно, что вот ещё чуть-чуть — и заплачет, а то через мгновение уже сияет лучезарной улыбкой, светясь неподдельным счастьем. А то и вовсе вдруг встанет на ноги и давай махать руками, изгибаться, как кошка, выполняя пируэты не хуже заправского гимнаста. Вот парень скользит в сторону, галантно подаёт кисть невидимому партнёру, поворачивается вокруг себя и… — Мира?! От испуга я чуть не грохаюсь на пол. Вся магия образа разом испаряется, и Камило превращается вновь в себя обычного, правда, с округленными от ужаса и шока глазами: — Ты нормальная, нет?! Сколько ты уже здесь стоишь?! — Совсем недолго, правда, прости, прости, пожалуйста… — лепечу я, готовая сгореть от стыда и досады. Такой момент был, а я умудрилась его испортить! — Что ты вообще здесь делаешь? Ты же на тусовку шла! — продолжает кричать Камило, сверля меня безумным от гнева и смущения взглядом. — Я… я просто… подумала, что будет неправильно оставить тебя здесь одного… — слегка дрожащим шёпотом бормочу я. — Наверное, мне не стоило это делать… надо было сразу подумать, что я буду тебе мешать… мне очень стыдно, правда и мне… думаю, мне лучше уйти. Закончив свою дурацкую речь, я поспешно отворачиваюсь, чувствуя себя полной идиоткой. Сама ничего не умею, ещё и у других под ногами путаюсь. Я дёргаю ручку и уже хочу выскочить в коридор, как вдруг… — Стой. Я отхожу от дверей и в недоумении поднимаю взгляд на Камило. Тот смотрит на меня в каком-то неясном смятении. — Просто… я не ожидал тебя увидеть здесь, да и не только тебя, вообще кого-нибудь… — парень запинается и замолкает, запутавшись в собственных словах; порозовевшие щеки начинают пылать ещё ярче. — Прости, я не должен был так орать. — Не нужно, я сама виновата, не должна была тебя отвлекать. — примирительно отвечаю я. — Остаться с тобой было глупой идеей… — Да дело даже не в том, что ты будешь мешать. Понимаешь… — парень отводит взгляд, — тебе вряд ли будет интересно смотреть на меня. — Почему? — Потому что… потому что… это ведь не комедийная роль, Мира. Ещё и не отработанная. — А что, разве интересно смотреть только на смешные и до блеска отполированные партии? — лукаво усмехаюсь я. — В моём случае, наверняка да. — в свою очередь усмехается Камило, правда, немного удрученно. — Да ты что! — восклицаю я, быстро взбегая на сцену. — Ты хоть видел себя со стороны! У тебя так здорово получаются все эти… эти… — Осознавая, что описать престранные телодвижения друга у меня не получится, я пытаюсь их продемонстрировать, вырисовывая руками кульбиты в воздухе. — Вот это вот всё. Ну ты понял. — Ага. — прыскает парень, со смехом в глазах наблюдая за моими потугами, и с шутливой надменностью добавляет: — Правда, у меня это выходит куда изящнее, скажи? — Даже спорить не буду. — смеюсь я в ответ. Вдруг я замечаю блокнот, оставшийся лежать на досках сцены. — А что у тебя там за записи, если не секрет? — А, это. — Камило поднимает вещицу и с любовью отряхивает её обложку от пылинок. — Я иногда пишу сюда идеи для роли, но вообще это мои путевые, так скажем, заметки. Сюда я фиксирую все интересные образы людей, что попадаются мне в реальной жизни. Необычное поведение, черты лица, стиль одежды. У тех, кого я встречаю наиболее часто, стараюсь ещё прописывать характер, привычки. Незаменимая вещь для актёра, на самом деле. Чтобы правдоподобно показать того или иного персонажа, полезно найти его прототип в настоящем мире. Ну или подчерпнуть для него интересные детали, типа «изюминки». — Ого! — с неподдельным восторгом выдаю я, пожирая глазами выпуклые от времени и чернил страницы, расписанные вдоль и поперёк мелким быстрым почерком. — И что, ты можешь рассказать о повадках всех твоих знакомых в универе? — Актёры не рассказывают, они показывают. — с гордостью подмигивает Камило. — Ради этого всё и пишется. — Отпад! — в предвкушении пищу я, судорожно перебирая в голове имена людей, которых я встретила сегодня в Касите. — А Долорес показать сможешь? Парень коротко кивает, засовывает руку в карман, вытаскивает оттуда резинку и ловким движением собирает кудри в пышный пучок на затылке, а затем подворачивает штанины брюк, имитируя джинсовые шорты подруги. В одну секунду выражение лица Камило меняется: глаза невинно округляются, а губы складываются довольно милым бантиком. — Конечно, я слышала, что Элизабет встречается с Франциско. — произносит актёр непринужденным и почти что девчачим голосом. — Правда, она не знает о той его интрижке с Оливией. Но я-то знаю. Камило завершает сценку звонким хмыканьем и торжественно кланяется. — Афигеть, один-в-один! — хихикаю я, восхищённо хлопая в ладоши. — Ооо, а давай теперь Изабеллу! Парень распускает волосы, снимает накидку, обматывает её вокруг бёдер «под юбку», и, изобразив высокомерную улыбку точь-в-точь как у Изы, изящным жестом встряхивает свои кудряшки. — Ох, миссис Мадригаль, я уже и не знаю, куда мне деть пятисот пятую награду с конкурса «Самый цветущий цветок». — жеманным фальцетом воркует Камило. — Может, вам лучше выделить для моих дипломов отдельный кабинет? У вас ведь должны быть на это средства, в конце концов, я обогатила этот университет, едва Мариано увидел мои идеальные сис… прошу прощения, цветочные композиции. — Ахах, Боже… Камило…ты просто гений! — еле-еле выдавливаю я, задыхаясь от смеха. — За такое надо давать Оскар, не меньше! Тут мне на ум приходит еще один образ, и я замолкаю, в раздумье глядя на довольно улыбающегося друга, ожидающего следующей заявки. — А мистера Маго сможешь? — Так я его уже перед лекцией показывал, а тебе почему-то не понравилось… — с наигранным недоумением тянет парень. — Ну Камило, ты же сам сказал — это был не он! Давай, мне правда интересно, как ты его покажешь! — Ну ладно, сама напросилась. — предостерегающе произносит актер. Он знакомым жестом встряхивает волосы, потом берет в руки блокнот и начинает внимательно пробегать по нему глазами, будто бы по записям для пары. Губы парня вытягиваются в тонкую нить, и он проводит по ним пальцем, чтобы побелить их пудрой со щек. Камило слегка прикрывает глаза, и его взгляд становится таким томным и меланхоличным, что меня невольно пробивает дрожь. Актер поправляет невидимые очки и несколько мгновений с сосредоточенным видом изучает листочки, да так правдоподобно, что я неосознанно начинаю на него в открытую пялиться, слегка даже приоткрыв рот. Тут парень резко поднимает глаза, отчего я невольно вздрагиваю, и размеренным шагом подходит ко мне. — Мисс Марикоса, — произносит тот глубоким с хрипотцой голосом, одаривая меня покровительственной улыбкой, — как вы смотрите на то, чтобы провести сегодня дополнительное занятие? Вы явите ваши современные, новаторские взгляды на эту тему, а я, в свою очередь, продемонстрирую вам свои, проверенные временем методы… Последние фразы звучат с особым трепетным придыханием, что внутри аж все колотит, а затем я внезапно чувствую на своем колене холодную ладонь, из-за чего не выдерживаю и издаю протяжное «Ааах!» И в ту же секунду наваждение испаряется безудержным громким хохотом Камило. — Ты… ты совсем больной что ли?! — чуть ли не визжу я, постепенно осознавая всю суть происходящего. — У тебя совесть вообще есть?! И прекрати ржать, это ни капли не смешно! — Прости… прости, Мира… — кряхтит парень, давясь от гогота. — Я не удержался, честно… Но это ведь правда смешно! Особенно… особенно вот это вот… — он строит воздыхающую гримасу, пожирая пустоту возжеланным взглядом, а потом вдруг закатывает глаза и неприлично звонко выдыхает, после чего снова заливается хохотом. — Ты уже достал со своими шуточками! — дрожащим голосом кричу я, готовая от стыда провалиться сквозь землю. — Только и можешь, что ржать над всеми! Хоть раз можешь обойтись без своих дебильных приколов?! Я замолкаю, пытаясь восстановить сбившееся дыхание, и вдруг замечаю, что больше не слышу звенящего смеха. Подняв глаза, я вижу, что Камило резко переменился в лице: отвернувшись в сторону, он с досадой смотрит на свои записи в блокноте. И только сейчас я понимаю, что опять повела себя как дура. Он ведь даже ничего такого не показал и не сказал. Да, поугарал над тем, как я, словно двенадцатилетняя школьница, запала на образ препода (и только на образ, реальный прототип здесь совсем не при чем!), но ведь это было по-доброму, не издевательски и не со зла. А я наорала на него и наверняка обидела… — Камило, прости, пожалуйста… — умоляюще шепчу я, с тревогой смотря в его понурые глаза. — Я это ляпнула, не подумав, я совсем не хотела это говорить… — Да нет, ты всё правильно сказала. — произносит парень с горькой улыбкой. Он вдруг отшвыривает блокнот в сторону и в бессилии откидывает голову на спинку кресла. — Как бы я ни старался, меня все равно заносит в образ шута. — Но ведь на грамотную иронию тоже нужно огромное мастерство! — бодро уверяю его я. — И оно у тебя есть! Ты ведь так похоже показал девочек, подметил все их важные черты! Да даже взять меня! Я ведь разозлилась, потому что у тебя получилось правильно выстроить образ, через призму другого человека выставить мои… ну… особенности! У тебя ведь настоящий талант сатиры! Последние фразы я чуть ли не выкрикиваю, с отчаянием пытаясь приободрить актёра. Но тот лишь с грустью усмехается: — Ну и буду я с этим талантом вечным джокером на втором плане. Пойми, такие, как я, никогда не получают главных ролей, они всегда где-то там, на подмостках. Да, если повезёт, их запомнят за комичную сценку или фразу, но именно стекольные истории ключевых персов западают людям в души, остаются в истории искусства на века! — Камило на несколько мгновений делает паузу в своём пылком монологе, а потом с тоской вздыхает: — Настоящий актёр должен уметь и в драму, и в комедию. Мне самому хотелось доказать себе, что я способен на большее, чем просто юморные скетчи в тиктоке. — И докажешь! У тебя ведь всё ещё впереди… — Ты не понимаешь! — с болью шепчет Камило, качая головой. — Я уже несколько месяцев бьюсь над этой ролью, пытаюсь сделать её глубже, понять персонажа, его мотивы, внутренний мир, но каждый раз мне кажется, что попадаю мимо, что мне недостаёт какого-то опыта, знаний, чтобы раскрыть его и показать в полной мере! — Парень замолкает, будто обдумывая сказанное. Помолчав несколько мгновений, он решается продолжить. — Я ведь не должен был браться за эту роль, да и вообще за этот спектакль. Мисс Эмасьон изначально предлагала поставить что-нибудь стандартное, типа «Ромео и Джульетта». Сыграл бы я там какого-нибудь Меркуцио, может, меня даже заметил бы директор ТЮЗа или театра сатиры, и мой портрет бы висел рядом с этим мелодраматичным четверокурсником. А меня дёрнуло найти написанный Эмасьон давно заброшенный сценарий и уговорить ее на постановку, хотя изначально она была категорически против. Она и согласилась-то только с одним условием — если работать над образом иллюзиониста я буду самостоятельно, прося помощи только в крайних случаях. А могла бы и отказаться. Это ведь постановка в «Таленто», первый крупный проект на актёрском факультете за десять лет, и главная партия держится на каком-то там первокурснике, слепо верящим в то, что потянет такую ответственность… Хотя tia Пепа до сих пор в это верит. Я просто не имею права её подвести. В зале воцаряется тишина. Я сижу, вновь и вновь прокручивая в голове слова актёра, и чувствую, как болезненно сжимается сердце, как глаза щиплют подступающие слезы. Видеть кучерявого друга таким подавленным было просто невыносимо. На щеках не играет прежний живой румянец, каштановые кудряшки кажутся поникшими и тусклыми, а во взгляде бушуют внутренние терзания, неуверенность и отчаяние. Сколько вечеров за полгода он провёл здесь в одиночестве? Кто мог вообще заподозрить, что за беззаботной улыбкой таятся столько переживаний, стремлений, стараний? И почему он скрывает всё это в софитах сцены, когда так нуждается в поддержке? Тут Камило поворачивается ко мне. По его выражению лица кажется, что он только сейчас осознал, какой поток мыслей выплеснул наружу. — Слушай, ты… не бери в голову, ладно? — произносит парень как можно беспечнее, пытаясь вымучить улыбку. — Ты же знаешь, мы актёры — народ эксцентричный, у нас случаются всякие заскоки… Но прежде, чем он начнёт оправдываться этим дурацким бредом, я неожиданно для себя кидаюсь к нему в объятия. Да, наверное, это чуть неловко и странно, но как по-другому объяснить этому придурочному кучерявке, что высказывать накопившееся — абсолютно нормально, я не знаю. Особенно неловко ловить себя на мысли, что мне нравится, как пахнет его рубашка. Это почти неуловимый аромат одеколона, румяных лепёшек Куравор, сладкого столовского чая и пудры. И сама рубашка такая мягкая, тёплая, а со спины тебя окутывают полы широкой накидки, и так становится комфортно и хорошо… Но всё же стеснение берёт верх, и я поспешно отстраняюсь, сконфуженно закусив губу. — Это означает «Камило, не парься, я уже давно выкинула из головы твою нудятину»? — спрашивает Камило с удивлённой, но заметно просветлевшей улыбкой. — Это означает, что я вовсе не считаю сказанное тобой нудятиной. У тебя правда огромный талант, Камило. И я не хочу, чтобы ты загубил его своими угрызениями. Если честно, я даже втихую завидую тебе. У тебя есть цель, мечта, крупный проект, способности, почти что дар! Я бы всё отдала, чтобы у меня было также. — А как же твои искусства и гуманитарные науки? — Да знаешь…я поступила-то на них в надежде на то, что осознаю своё призвание, увижу, к чему лежит душа. Но пока у меня всё идёт через задницу. На литературе облажалась, на английском, на ИЗО тоже было полно народу гораздо круче меня. — Я с тоской оглядываю аппаратуру в оркестровой яме, оборачиваюсь к искусно написанному фону сцены. — Мне так хочется также, как вы, гореть своим делом, вместе работать над мероприятиями, быть частью этого всего! Но даже не знаю, смогу ли я, что мне делать для этого… — Так, ну-ка не киснуть! — шутливо строгим голосом произносит Камило и хватает меня за плечи, поворачивая к себе и с уверенностью заглядывая мне в глаза. — Во-первых, у тебя сегодня было только четыре пары, а ты уже ставишь на себе крест! Во-вторых, завтра у нас будет обсуждение номеров на городской фестиваль. Очень важное мероприятие, тебе скажу. На нём представляют креативные номера или проекты по одной дисциплине, и для этого отбирают самого способного студента. Посидишь, послушаешь и, если повезёт, твою заявку утвердят. А даже если не получится — это уже в-третьих — наслаждайся свободой! Поверь, наших девчонок так загружают всеми этими активностями, что они, в свою очередь, по-чёрному завидуют вот таким вот зелёным первокурсникам вроде тебя. Да и я с высоты своего скромного опыта могу сказать, что каждый день ощущать лежащую на твоих плечах ответственность за честь кафедры — то ещё удовольствие. О, кстати! — В глазах парня вдруг заплясали озорные искорки. — А давай к нам в постановку? Я даже могу выбить тебе главную роль! Будешь играть подающую надежды юную актрису. Или дочку пекаря и лекаря. Она тоже главный персонаж, только появляется позже. — Да нее, Камило, ты что, это же…как ты там сказал…таланто… — «Таленто». — Ну да, который супер престижный театр. Если уж ты так бьешься над образом, то я точно свой не потяну. Тем более мисс Эмасьон наверняка будет не в восторге. — Нее, в отличие от моего персонажа, tia Пепа работает над ролью девчонки с удовольствием. Да и актриса, что её играет, пока под вопросом, так что если надумаешь — говори. А вообще, tia Пепа на самом деле очень добрая. Конечно, при этом ещё вспыльчивая и малость безбашенная, но мне это даже нравится. В общем, она классный препод. — У вас с ней довольно милые отношения. — с улыбкой подмечаю я. — И за опоздание она тебя почти что не ругала. — Ага. — в свою очередь с большой теплотой улыбается Камило. — Она знает, что голодным я ни одну эмоцию не сыграю. Поэтому сама меня подкармливает, в гости приглашает. Tia Пепа для меня как…наставник. Без неё я бы не получил главную роль. Как она уговорила ректоршу утвердить меня, я до сих пор в шоке. И племяш её, Антонио, просто очаровашка. Приезжает к ней на каникулы, и мы всю неделю мотаемся то в кино, то по паркам развлечений. В общем, эти двое мне уже почти что родные. Последнее слово Камило произносит с еле заметной грустью, и в моей душе закрадывается некое подозрение, озвучивать которое я не спешу. Не хочу портить такой момент. И тут в сумке начинает вибрировать телефон. — Черт, я совсем забыла, через час мне должны привезти вещи! — страдальчески морщусь я, увидев на экране всплывшее уведомление будильника. — А я даже маршрута толком не знаю! Сейчас этот дебильный навигатор заведёт в какой-нибудь тёмный переулок и поминай как звали! — EnExpress что-ли? — выгибает бровь Камило. — Да там один квартал ехать. — Ты знаешь дорогу? — с отчаянной надеждой вопрошаю я, отрываясь от поиска в гугле. — Блин, а можешь проводить меня, а? С моим топографическим кретинизмом я в двух пальмах могу заблудиться! — Очкастая, на сегодняшний вечер я весь в твоём распоряжении. — с наигранной галантностью кланяется Камило. — Только зря ты идешь к дверям, нас там либо задавят, либо припахают. Особенно ты рискуешь потерять проводника — ректорша без ума от моих еврейских анекдотов. — А как тогда нам выйти? Через окно что-ли? — с иронией вопрошаю я. Но когда Камило на серьёзных щах подходит к занавешенным бархатом стёклам, моя саркастичная улыбка меркнет. — Ты что, реально хочешь выйти в окно?! Так, во-первых, суицид не выход, а во-вторых, с высоты второго этажа мы рискуем сломать себе что-нибудь или вообще свернуть шею! — Очкастая, не кипишуй, работают профессионалы. — спокойно отвечает Камило, распахивает настежь окно и чуть ли не всем телом высовывается наружу, осматриваясь вокруг. От этой картины меня начинает мутить. Этот самоуверенный придурок сейчас точно сверзиться вниз! Поэтому, ведомая каким-то инстинктом коллективного самосохранения, я подбегаю к парню и крепко хватаю его за полы накидки. — Ты чего? — с удивлением спрашивает тот. Обернувшись и заглянув мне в лицо, парень озаряется догадливой улыбкой. — Боишься что-ли? — Смотри себе под ноги, иначе точно грохнешься. — Не боись, помирать, так красивым. Так что я пойду сниму грим и переоденусь, а ты стой здесь и не сигай без меня! Парень, беспечно посвистывая, бежит за кулисы, а я осторожно выглядываю наружу. Высоко, блин! Как у него вообще язык повернулся такое предложить?! Ему разве самому не страшно? Или выпендриться перед дамой важнее? В любом случае, меня от одного вида из окна начинает передёргивать, так что лучше ему сразу скажу, что никуда я лезть не буду. А то умру и даже не поем в здешнем Маке, а там, говорят, игрушки другие, не те, что в маленьких посёлках… — Ну что, готова? — врывается в мои мысли бодрый голос Камило. И прежде, чем я успеваю возразить, он ловко перекидывает ноги через раму и через мгновение оказывается на узком уступе под окном. Все протесты разом застревают у меня в горле, и я в ужасе замираю, во все глаза глядя на безбашенного друга. Тот мелкими шажками пробирается к крыше и, ступив на красную черепицу, начинает спускаться вниз. От каждого его движения у меня подкашиваются ноги, и я умоляюще шепчу себе под нос «осторожно», «чуть правее», «не ставь ноги так высоко», «Господи, прошу тебя, только не упади»… — Видишь, и совсем не страшно! — с гордой улыбкой поворачивается ко мне Камило. — Отвернись сейчас же, смотри под ноги! — кричу я в ответ, в страхе глядя на замеревшую в воздухе ступню. Парень самоуверенно опускает её… и промахивается мимо. Сердце пропускает удар, и в моих глазах разом всё темнеет. Видя двинувшегося вниз Камило, я издаю истошный крик и кидаюсь вперёд, намереваясь допрыгнуть, успеть, схватить… — Всё в норме! — быстро тараторит парень, зацепившись руками за выступы черепицы. Он снова поворачивает ко мне голову и ободряюще подмигивает, хотя по застывшему ужасу в его глазах видно, что он и сам до смерти перепугался. Безмозглый придурок, точно прибью его, если живым спуститься! Камило добирается до края крыши и прицеливается на растущее вблизи исполинское дерево. Он потихоньку раскачивается, готовясь к прыжку, прищуривается, прикидывая расстояние — и через мгновение оказывается на толстой ветке, аккуратно приземлившись на нее руками и ногами, словно кошка. Сказать, что в эти секунды я готова была откинуться от страха — ничего не сказать. — Что ты там застыла, очкастая? Давай, спускайся! — кричит мне Камило, сверкая ужасно довольной улыбкой. Спускаться? Мне?! После того, как он чуть не разбился об асфальт?! — Я не пойду! — упрямо заявляю я, съеживаясь от подувшего ветра и нарастающей паники. — Очкастая, ну хорош стрематься, пошли уже! — нетерпеливо подначивает парень. — Не пойду! — почти срываюсь я на крик, крепче хватаясь за оконную раму. Сердце начинает колотиться как бешеное, а к горлу подкатывает удушающий ком. — Здесь слишком высоко! Мне…мне страшно, ясно?! При виде моих безмолвно молящих глаз, из которых от напряжения уже готовы брызнуть слезы, улыбка Камило меркнет. Он несколько мгновений смотрит на меня с беспокойством, и неожиданно прыгает обратно на крышу. — Мирабель. — как можно ласковее произносит парень, улыбаясь и глядя уже совсем по-иному, мягко и успокаивающе. — Не бойся, я буду здесь внизу. У тебя все получиться. Доверься мне. Я все также стою в тревожном смятении, ощущая, как гулко стучит сердце, как дрожат колени. При виде отвесной черепицы, уходящего далеко вниз обрыва и ненадежно качающейся ветки хочется просто убежать как можно дальше от окна, забиться в угол и не выходить оттуда по меньшей мере час. Но тут я перевожу взгляд на терпеливо ждущего Камило. За его спиной самый край пропасти, ветер опасно дует навстречу, а парень спокойно стоит и смотрит лишь на меня своими добрыми, необычайно светлыми глазами. И в них плещется такая уверенность, поддержка и теплота, что отвернуться и уйти у меня просто не хватает духу. Поэтому я медленно и очень-очень осторожно ступаю на край крыши, слегка надавливаю на нее носком, проверяя на прочность, потом решаюсь перекинуть вторую ногу и каким-то чудесным образом оказываюсь за окном. Мамочки! — Все, молодец. — ободряющим шепотом бормочет Камило. — Теперь аккуратно присядь, хватайся руками и тихонько спускайся. Молясь, чтобы ладони не дрогнули в самый ответственный момент, я берусь за выступы черепицы и аккуратно прощупываю балетками опору. Скурпулезно делаю маленький шажок, перемещаю руку, снова делаю шаг второй ногой, стараясь не сбивать дыхание. И лишь одна навязчивая мысль не дает мне покоя: что если уже конец? Вдруг я сейчас опущу ногу в воздух и упаду? Голову повернуть я не смею, поэтому каждый шаг сопровождается бухующим в груди серцем, готовым вот-вот улететь вниз… Но внезапно мою талию мягко, но крепко хватают гибкие пальцы. — Ну вот и все, дошли. — слышится позади нежный голос. — Осталось всего ничего. Бурлящий внутри ужас потихоньку спадает, но как только я поворачиваюсь, все внутри меня начинает клокотать с новой силой. — Ну-ну, тише. — шепчет Камило над самым ухом и заботливо берет мои руки в свои, пытаясь унять их дрожь и согреть обледеневшие пальцы. — Это не так страшно, как кажется. Я прыгаю первым, а ты внимательно смотри, хорошо? А потом на той стороне я буду ловить уже тебя. Парень отстраняется, из-за чего мне становится еще хуже, холоднее и тревожнее. Хочется, чтобы он снова прижал меня к себе, укрыл от пробирающего до костей ветра и не пускал сигать над этой воздушной бездной. Но Камило уже готовится прыгать, стоя на полусогнутых ногах, и как можно доходчивее втолковывает мне инструкции: — Опорную ногу ставишь по краю, толчковую опираешь на крышу, слегка раскачиваешься и со всей силы отталкиваешься вперед. Главное — сгруппируйся, чтобы сразу же схватиться за ветку. Понятно? — Угу. — еле слышно бурчу я, нервозно покусывая зубами губу. — И не паникуй. Чтобы не случилось, я обязательно тебя поймаю. Камило напоследок ободряюще подмигивает и поворачивается к обрыву, тут же приобретая сосредоточенное выражение лица. Он несколько мгновений качается из стороны в сторону, шумно выдыхает и отталкивается, на долю секунды замерев в воздухе. Отсюда наблюдать за этим еще ужаснее, и я делаю над собой неимоверное усилие, чтобы успокоить рассудок и не свалиться в обморок. С ветки мне уже зазывающе машет Камило, и я в панике осознаю, что пришла моя очередь. Я медленно сажусь на корточки, опираюсь подушечками пальцев на уступ, готовлю толчковую ногу, опираюсь другой… И тут мой взор падает вниз. В мое сознание остро врезается мысль о том, как далеко внизу асфальт, какой он твердый и каменистый, как ветер упорно толкает меня туда, как легко будет разбиться… Из глаз снова готовы потечь слезы, и я вновь поднимаю их на Камило. «Я не смогу, я упаду, у меня не получится, я упаду…» — в отчаянии бормочу я одним лишь взглядом. На долю секунды я замечаю, что парень сам жутко нервничает: щеки побелели, лицо напряжено, а зрачки встревоженно блестят, не решаясь даже мигнуть и упустить меня из виду. Но вот он замечает мой взор и тут же лучезарно улыбается, не желая выдать своего беспокойства. «Чтобы не случилось, я обязательно тебя поймаю,» — снова звучит в моей голове его удивительный, такой родной голос… Я делаю уверенный вдох и начинаю раскачиваться. Вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад… Выдох, толчок, прыжок! Сознание как будто отключается, и я очухиваюсь уже на ветке, стиснутая в объятиях кучерявого друга. — Мира, ты умничка! — облегченно бормочет он мне на ухо, щекоча мочку своим теплым дыханием. — Все сделала правильно! И оттолкнулась, и приземлилась как нужно… — Все, я больше ничего не хочу слышать про эти дурацкие прыжки. — лепечу я, устало роняя макушку на грудь Камило. Я настолько испереживалась и выдохлась, что все это уже не кажется мне зазорным, неловким, стеснительным, хочется просто вот так вот сидеть и дремать под убаюкивающе шелестящую крону дерева… — А ты случайно никуда не опаздываешь? — будит меня смеющийся голос парня. — Точно! Доставка! — моментально отмираю я, поднимая голову и начиная вертеть ей в разные стороны, ища спуска. — Не переживай, после наших полетов спуститься будет совсем просто. — Камило нагибается, обхватывает ветку руками и спускает ноги вниз, приземляясь на ветку пониже. Сейчас он слегка смахивает на кудрявую обезьянку, ловко пробирающуюся сквозь извилистые сучья. И через минуту парень уже стоит на земле, маша оттуда рукой. Кучерявый был прав: по сравнению со всеми пережитыми воздушными ужасами, дерево кажется совершенно плевой преградой. Я уверенно хватаюсь за сучья, перебираясь с ветки на ветку, и вскоре оказываюсь рядом со своим кудрявым спутником. — Так, сколько у нас времени? — я рыскаю в сумке в поисках мобильника и, взглянув на экран, в потрясении восклицаю: — Капец, полчаса прошло! Теперь точно опоздаю! Может, такси вызвать? — Пфф, какое такси, сейчас самый час-пик. — Тогда автобус? — И в автобусе сейчас будет куча народу — потно, грязно, противно, бррр! — Камило аж брезгливо передергивает. — И что предлагаешь? Опять по крышам бегать? — недоуменно вопрошаю я, тут же пожалев о своих словах — сейчас ведь, чего доброго, согласится! — Ну почему сразу по крышам. Есть другой, более удобный и комфортабельный вид транспорта. — Камило загадочно улыбается. — Жди здесь, я скоро. Парень заворачивает за угол универа, а я, вскинув брови, гляжу ему вслед. Даже боюсь представить, что он придумал на этот раз. Сейчас достанет где-нибудь метровую петарду и предложит на ней улететь… — Вот. — с гордостью произносит Камило, демонстрируя в руках черный скейт с ярким хамелеоном и неоновой надписью «¿Lista para ver mi verdadero rostro?» — Мы поедем на скейте? — с потрясенной усмешкой спрашиваю я. — Так, я не понял, ты что-то имеешь против скейтов? — обиженно вопрошает парень. — По моему скромному мнению, это самый лучший способ добраться в любую точку земного шара. Топлива не требует, с горы может разгоняться до ста километров в час, с него открывается прекраснейшая панорама на город, в общем, любуешься красотами и катишься себе с ветерком. — Вот ветерок сейчас совсем не в тему. — недовольно бурчу я, ежась от вечерней прохлады. — Не проблема. — Камило опускает скейт на землю, снимает свою замшевую куртку и накидывает мне на плечи. Довольно увесистая, оказывается, но такая теплая! Так в ней становится уютно, будто под одеялом, и ткань изнутри такая мягкая на ощупь… Немного смутившись сама не зная чего, я украдкой гляжу на парня. Такой простой жест, но так приятно… — Теперь нормально? — усмехается Камило, разглядывая меня с интересом. — Угу. — Ну слава Богу, теперь все желания дамы выполнил. — звонко смеется он в ответ, запрыгивая на доску. — Ну, чего стоишь, залезай давай! — А мы точно вдвоем поместимся? — интересуюсь я, с недоверием смотря на скейт. — Я не свалюсь? — Если будешь держаться за меня и не будешь растопыривать ноги — не свалишься. Я осторожно ставлю на доску сначала одну ногу, потом другую. Если честно, мне вообще не понятно, как люди на таком катаются. Четыре малюсеньких колеса, узкая поверхность, еще и пошатывается в разные стороны — как на таком можно удержать равновесие? — Если будешь просто так стоять — звезданешься на первом же повороте. — Камило вдруг берет меня за руки и резко придвигает к себе так, что я аж врезаюсь носом в его спину. — Не тормози, хватайся уже! На начавший болезненно ныть нос я отчего-то не обращаю внимания. Да ладно, Мира, ты прекрасно понимаешь, отчего. Я вплотную прижата к его рубашке и руками обхватываю его худощавый торс. Все-таки от этого становится немножко неловко. Может, все же стоит чуть отстранится?.. Но тут Камило ставит ногу на землю и начинает быстро отталкиваться, за считанные мгновения набирая скорость. Я вцепляюсь в него еще крепче, дико боясь упасть. И что, мы вот так будем ехать всю дорогу?! Однако, я довольно быстро вхожу во вкус. Сначала перестаю жмуриться, потом начинаю оглядываться по сторонам, а затем и вовсе ловлю себя на мысли, что мне нравится! Вечером городские пейзажи действительно выглядят очень красиво. В метро такого точно не увидишь. Да и в такси из окна смотреть на все это совсем не то. Золотисто-розовые оттенки закатного солнца кажутся гораздо сочнее и ярче, если наблюдаешь их не из-за затонированного стекла. И атмосферу ощущаешь в разы сильнее, когда вживую слышишь звуки шелестящих листьев и чувствуешь проносящийся в волосах ветер. И стеснение как-то само собой начинает пропадать. Ну держусь я за парня, и что, что такого-то?! Ему, по-моему, вообще по кайфу. Стоит, довольно улыбается, смешно щурит свои темно-карие карамельки. И, блин, как же я тащусь от его кудряшек! Они так мило колышутся на воздухе, а еще безумно красиво переливаются в золотистых лучах! Так и хочется их потрогать и погладить! (интересно, они мягкие на ощупь?) И вот, любуясь живописными красотами проносящегося мимо парка и прижимаясь к теплой, вкусно пахнущей рубашке, я вдруг осознаю, что безмерно счастлива! Все это так необычно, немыслимо, непохоже на мою прошлую, какую-то совершенно далекую жизнь в Пасадо, что могу с уверенностью сказать — это определенно лучший исход первого дня в Энканто! И так не хочется, чтобы он заканчивался… Но вот Камило тормозит у небольшого здания со светящейся вывеской «EnExpress» и я с досадой признаю, что все хорошее имеет свойство пролетать незаметно. — Что такая кислая? Не тушуйся, обратно-то точно поедем на автобусе. — Да нее… — смущенно тяну я и с виноватой улыбкой поворачиваюсь к актеру. — На самом деле, это было очень здорово. И ты был прав — скейт и вправду классный транспорт. — Вот и будет тебе уроком, чтобы не бурчала направо-налево. — ухмыляется Камило, легонько щелкая меня по носу, и убегает к дверям. А я на несколько секунд замираю, с глупой улыбкой потирая кончик. Выходим мы уже с моим багажом — двумя чемоданами, огромной походной сумкой и тяжеленным рюкзаком. Камило мужественно вызвался нести все, кроме одного чемодана, но вздыхал, охал и жаловался так, что я раз пять грозилась отнять у него ношу и понести сама, лишь бы тот заткнулся. — Нет, я ведь просто хочу понять, что у тебя там такое лежит в таких объемах! — Одежда, аптечка, предметы личной гигиены, канцелярия, пособия… — Пипец. — охреневающим тоном выдает Камило. — Ладно аптечка — я надеюсь, для благородного носильщика там есть пачка аскорбинок — но пособия, блин, Мира, на кой хрен?! — Вообще-то учиться! — раздраженно бурчу я, утомленно волоча за собой чемодан. Рука уже начинает отваливаться, и я все же решаюсь признать: — Ну ладно, с тремя томами истории искусств я, может, и погорячилась. Но ты наверняка тоже привез из дома какую-нибудь ненужную фигню, ну признайся! — Не-а. — качает головой Камило. — У меня с собой был только рюкзак. — Что, ты типа у нас такой педантичный? — саркастично ухмыляюсь я. — Нет, мне типа нечего было брать. Я поджимаю губы и поворачиваю голову, сталкиваясь со слегка приунывшей улыбкой Камило. От своего дурацкого вопроса мне становится очень неудобно, и я замолкаю. Остаток дороги мы проводим в тишине, лишь изнеможденно пыхтя под грузом захапанных мной из Пасадо вещей. И вот наконец плюхнувшись на сидение в автобусе (благо, к позднему вечеру ездят они уже почти пустые), я внезапно понимаю, что жутко выдохлась. На меня вдруг наваливается неимоверная усталость, и я позволяю себе облокотиться на стену, в бессилии закрыв глаза. А дальше уже все как в тумане. В памяти всплывают лишь невнятные отрывки: вот я еле встаю с места и плетусь от остановки, то и дело норовясь навалиться на плечо парня, вот мы у дверей общежития, заходим внутрь и стоим у будки консьержки, и сквозь сон я слышу чуть насмешливый голос Камило: «Да, Мирабель Марикоса. Нет, с какой пьянки, вы что, просто малость околдована властью Морфея. Нет, я тоже не пьяный…». А потом наконец постель, такая мягкая, пушистая, пахнущая хлоркой, красотища! И прежде чем окончательно отрубиться, я чувствую, как чьи-то мягкие пальцы ласково треплют меня по волосам, а потом доносится тихий шепот: — Спокойной ночи, Мирабель…