К. А. С. И. Т. А.

Перед началом сущего кошмара –

Деяний нашего великого и божьего творца,

Во имя данного мне дара,

Начну рассказывать всё от начала до конца. Случилось это накануне выступления,

Очередного, долгожданного… итак,

В самый разгар нашего представления,

Мисс Тьемпо натворила сущий кавардак. А планы были всем уже известны,

Все гости знали кто идёт в почёт,

Однако даме той, как ныне нам известно,

Было всё ново и, естественно, плевать на этот счёт. После того, как гости все исчезли,

Под кровлей тьмы и небесами полных звёзд,

И не было почти и шанса, однако помыслы те в голову напрóчно-то засели,

Желание её было превыше и дó цели своею добралось. Однако разговор их был не многословен,

И повторяющие сéбя жалостивы па…

Провидец был пред нею неприклонен,

Её и выше не воспринял жалкого клопа. Обиженная тем, мисс Тьемпо,

Особо в голову потока мысли не беря,

Всё также, не сбавляя темпа,

Помочь дурному вдруг решила, мимоходом говоря: — И всё ж дурной и странный тот Футуро,

Я же от чистого, уступчивого сердца,

А он меня… отшил как всякую последню дуру,

Ну я девчонка тоже интересна пава, и сделаю ему подарочек за дельце. Словечко за девицей держит свой ответ,

И через некоторое время,

В гримёрке: Футуро вдруг, в один момент

Сдержать не смог в руках проклятый тремор. На потрепавшемся от времени столе,

Пошарпана то тут то там,

Лежала, перевязаная лентой, расписанная в хохломе,

Книжонка, хранившаяся им когда-то. А дива, в удовольствие себе,

Даря усладу её глазонькам наивным,

Да про себя там радовалась той черте,

Что отвечала в ней за чувствие интуитивное. С тех пор их было и не разлучить

А малый стал чуть более смелее

В конце концов он Тьемпо стал тогда и говорить

О том, что повстречал однако человека, что поменял его мировозрение, Про то, как хочет он его найти,

Судьбу свою однажды изменить пытался,

Но помешал ему тогда Баскара с полпути,

Сказал, что если он прознает о таком, чтоб с жизнью тот прощался. Футуро-то тогда и заперся в себе

Не знал как быть, что делать-то ему с несчатною судьбой

И повстречався с Тьемпо, уверился он было в той своей судьбе

Но те сомнения она изгнала все долой…

~ Тереза Таленто, второй курс факультета филологии. Подготовлено для постановки «Луч, затерявшийся в осколках».

***

2002 год Так вот, значит, какой он — запах свободы! Запах потных тел, перемежающийся с чересчур приторным парфюмом сидящей рядом женщины, запах сигаретного дыма курящих украдкой прям в электричке и… Кажется, тут еще стошнило кого-то недавно. Добровольно Пепа бы точно терпеть эту вонь не стала. Но только ведь в этом и суть, что это никакая не вонь, это предвестник ее новой жизни! Еще круче было бы, если окно распахнуть или в проход между вагонами залезть и голову высунуть, чтобы, как в фильмах, волосы по ветру и свежий ветер в лицо! Но только когда Пепа пыталась хотя бы понять, как это окно открывается, на нее очень косо посмотрела контролерша, из-за чего от идеи повторить за героинями кинематографа пришлось отказаться. Ну и ладно, не больно-то и хотелось! И вообще, это далеко не самое главное! Вот, например, сидит напротив мальчик и в носу ковыряется, и ему тут же от мамы по руке прилетает. А Пепа теперь может и в носу ковыряться (но не будет, не пристало будущей звезде таким непотребством заниматься), и косичку в руках трепать, и смеяться до неприличия громко. Теперь она будет сама решать, что ей и как делать. Не будет нотаций и взбучек от крикливой матери, не будет молчаливых строгих взглядов от отца и извечного «мы старается для твоего же блага». Конечно, Пепа ведь ничего не добьется без своей «погодной» династии, это протоптанная дорожка, а в других профессиях пробиться нереально, тем более в актерской сфере, с ее-то характером! А вот и нет, она докажет, она добьется! Она станет такой знаменитой, что ее будут знать далеко за пределами Колумбии, афиши с ее изображением будут висеть повсюду, ее имя будет у всех на слуху! И тогда вы, папенька и маменька, уж точно поймёте, как глубоко вы в ней ошибались, еще и прощения попросите! В том, что ее обязательно примут в театральное училище при главном университете искусств Эмбрухо, Пепа даже не сомневалась. Не подвергала она сомнению и то, что впоследствии очень скоро станет всенародной любимицей, с кучей фанатов и с не меньшей кучей режиссеров, желающих видеть ее в своих работах. По-другому просто быть не могло. И непременно многие из ее поклонников в нее влюбятся, и с одним из них у Пепы точно случится большая и светлая любовь, совсем как в фильмах… Кхм, ладно, об этом позже. Но перед тем, как покорить приемную комиссию училища, она должна исполнить ещё одну заветную мечту. Именно из-за нее Пепа взяла билет с пересадкой в Энканто вместо прямого рейса в Эмбрухо, который устраивал ее гораздо больше. Поскольку, судя по пейзажам за окном, городок еще та дыра, в коей торчать ой как не хочется. Пепе совершенно не понятно, как в таких захолустьях могут жить люди, еще и добровольно. Что здесь ловить, к чему стремиться? Вот она, как только поняла, что хочет быть актрисой, сразу же решила свалить в мегаполис покрупнее. Там ведь столько шансов, столько возможностей, там ее неизбежно заметят в театрально-кинематографичной тусовке! А на меньшее Пепа не согласна. Просиживать штаны в провинции — затея гиблая и абсолютно глупейшая. Что тут делать? Пытаться повысить местный культурный уровень? Пробовать что-то менять и поднимать далекие уголки страны с колен? Пфф, это же полный идиотизм. Только безумец согласится на такое. А для Пепы застрять в такой дыре так вообще самое страшное, что может приключиться. В общем, добровольно в эту глушь она бы точно не сунулась. И лишь ради одного человека Пепа готова сделать исключение. Эрнандо. Уже одно его имя вызывает внутри бурлящий восторг и заставляет ерзать на месте от нетерпения. Вы бы непременно поняли Пепу, побывав хотя бы на одном из его представлений. Поскольку, стоит человеку увидеть очертания фигуры в темно-зеленом вихре и словить азарт в разгадке тайн своей судьбы, как он тут же, сам того не ведая, становится ярым поклонником провидца. Ну или поклонницей, коих уж будет все же поболее, чем парней-фанатов. Ну это и понятно, в такого не влюбиться — задача отнюдь не из легких. Многие девушки как раз и приходят на его представления, чтобы в очередной раз полюбоваться загадочным Эрнандо и про себя молиться, чтобы в этот раз пластина с предсказанием досталась именно ей, и в этом предсказании молодой маг нарек ее своей возлюбленной… Есть и те, кто побаиваются юного пророка с его ужасающими предсказаниями, и посещают его выступления, дабы пощекотать себе нервишки, хотя прекрасно понимают, что его гадания — всего-навсего выдумки. Но все они так или иначе связаны одним желанием — попытать удачу и получить от Эрнандо хороший расклад, что, поверьте, сродни чуду — настолько редки они бывают. Гораздо чаще юноша-провозвестник кличет людям беды, отчего толпы зрителей не только не редеют, но и с завидным успехом пополняются новыми лицами. Видимо, такова наша природа — в каждом человеке живёт вера, что именно он — избранный, и что именно к нему судьба в итоге окажется благосклонна. Что греха таить, Пепа и сама втайне надеялась увидеть на нефритовом стекле благие вести. Но что касается остального, ее мотивы побывать на представлении Эрнандо были несколько иными, нежели у других. Пепа не видела в провидце потенциального суженого и не желала получить билет из-за праздных пугалок. Что было для нее по-настоящему важно — то, как зрители смотрят на Эрнандо. Они сходят с ума от восторга, едва завидев его силуэт на манеже, вслушиваются в каждое его слово, затаив дыхание, их внимание сосредоточенно лишь на нем. Эрнандо виртуозно умеет держать зал в напряжении, создавать непередаваемую атмосферу пугающей и одновременно манящей таинственности, а главное, создается впечатление, будто он обладает уникальной формулой идеального образа. Кроящаяся в нем загадка, на которую очень хочется найти ответ, сбивающие с ног шарм и обаяние, то, как он плавно, грациозно и с достоинством передвигается по сцене, и этот взгляд неоново-зеленых глаз, от которого теряешь голову… Когда Пепа в первый раз побывала на гастролях цирка «Фаласья», актерское мастерство юного иллюзиониста очаровало ее с первых секунд, мгновенно возведя Эрнандо в глазах девушки в ранг кумиров. Вот какой она хочет быть. Уметь завораживать публику, едва появившись на сцене, каждого зрителя за одно представление превращать в преданного поклонника, быть на слуху всех в округе, красоваться на огромных афишах, расклеенных по всему городу! А у кого еще узнать секрет мастерства, кроме как у самого его обладателя? До этого Пепе удавалось посетить его представления от силы пару раз — мама совершенно не одобряла ее увлечения цирковыми «шутами», профессия которых считалась рациональной и трудолюбивой работницей метеостанции унизительной и позорной — и ни разу на них девушке не удавалось хотя бы приблизиться «к телу» кумира. После выступлений иллюзионист скрывался в кулисах и больше не появлялся на глазах у публики, автографов не давал, а возможность получить предсказание выпадала только избранным (и Пепа, как девочка умненькая, догадывалась, что избранность измерялась в денежном эквиваленте). Но сейчас все иначе. Ну как все, хотя бы мать за душой не стоит, а по поводу денег… Пфф, ну, может, они и нужны кому-то, чтобы завладеть вниманием артиста, а она возьмет харизмой и упорством! Кто знает, вдруг Пепа с нагрузкой в театральном училище уже не сможет посетить представления Эрнандо, так что тут надо действовать наверняка, напролом идти! Прямо после шоу пробраться за кулисы и найти его, попросить автограф и пару советов для начинающей звезды сцены, наверняка он почувствует в ней будущую коллегу и разглядит её талант, так что отказать не сможет. Ну и предсказание получить тоже бы не мешало. Страшно, конечно, от Эрнандо уже очень давно нет хороших вестей, но и Пепа не из робких! Уж она-то поцелована судьбой, в этом сомнений нет! Из потока сознания девушку вытягивает зашумевшая толпа, и только сейчас Пепа замечает, что поезд подъехал к станции. Она тут же хватает свой небольшой чемоданчик и протискивается к выходу в числе первых, сбивая людей с ног, что, правда, нисколько ее не волнует. Очутившись на улице, Пепа оглядывается по сторонам и неприязненно морщится. Мда, как все запущено. Грязные пустынные улочки, хаотично разбросанные старенькие домики и гнетущие спокойствие и тишина. Двадцать первый век на дворе, а такое чувство, будто городишко застрял в средневековье. Даже та провинция, из которой Пепа приехала, выглядела куда лучше. Не дай боже опоздать на вечерний рейс и застрять здесь. Одна мысль об этом заставляет Пепу тут же отправиться в кассу на станции и получить заветный билет, который для пущей безопасности и успокоения души отправляется в самое надежное хранилище, доставшееся девушкам от природы. За вторым билетом Пепа бежит к будке, расположенной прямо у раскинувшегося неподалеку огромного цветного шапито, весьма удачно выделяющегося среди низеньких темно-серых домов. — Здрасте! — звонко приветствует она угрюмую хозяйку будки. — Мне, пожалуйста, билет на ближайшее представление, и чтобы место было совсем рядом со сценой! Вот, этого хватит? — Пепа высыпает на деревянную жердочку горстку монет и несколько купюр. Она уже заранее распределила имеющиеся у нее деньги: часть на проезд была теперь потрачена, и в кармане лежали оставшиеся наличные на несколько дней пропитания. Ну а там, как водится, ей и комнату в общежитии датут, и стипендию оформят, верно ведь? — Только на четвёртый ряд. — с какой-то непонятной неприязнью выплевывает кассирша, печатая билет. — Ну ладно, четвёртый так четвёртый. — пожимает плечами Пепа, нисколько не растеряв боевого настроя. Но потом та вдруг придвигается к кассирше ближе и, облокотившись на жердочку, заговорщицки шепчет. — Только можно мне на место… ну… для избранных? Я же все понимаю, вы должны знать, под каким номером Эрнандо гарантированно возьмет зрителя для предсказания? Билетёрша косится на девушку крайне недобрым взглядом. — Конечно, я понимаю и то, что такое удовольствие не из дешевых, поэтому я готова доплатить… — с тем же видом опытной аферистки полушепотом вещает Пепа, придвигая тетке еще несколько купюр. Один денечек в принципе можно не поесть, фигуру сбережёт для вступительных экзаменов. — Девушка, выбор на предсказание зависит не от места, а от зрителя. — вкрадчиво поясняет билетерша, весьма красноречиво просверливая оживленно-хитрое лицо напротив взглядом. — А как тогда Эрнандо определяет, кого нужно выбрать? — с усмешкой допытывается Пепа, абсолютно уверенная в своей правоте. — Зрителя ведь не знакомят с ним заранее, значит, ему предварительно говорят номер места, так? Послушайте, если этого не хватит, я могу предложить больше. — На жердочку со звоном сыпятся еще несколько монет. Тетка смотрит на Пепу с нескрываемым раздражением, что девушку нисколечко не смущает. И тогда лицо билетёрши приобретает довольно противное плутовское выражение. — Что ж, ладно. — пожимает плечами она, будто сдавшись, сгребает все деньги себе в кассу и выдает Пепе распечатанный билет. — Приятного отдыха. — Спасибо! — ликующе улыбается та, хватая пропуск на представление. Это было даже легче, чем она предполагала. Теперь дела идут как нельзя лучше: сейчас Пепа возьмет честно заработанное предсказание, автограф и напутствие, а вечером спокойненько будет ехать прямиком в Эмбрухо. До начала остаётся целых полчаса, но люди уже собираются вокруг цирка огромными толпами. Видимо, развлечений у местных не так много, вот они и пытаются получить как можно больше радостных мгновений до следующего приезда труппы, которое неизвестно еще когда случится. Пепу вообще удивляет, с чего вдруг весьма популярное цирковое шоу колесит по таким захолустьям. Судя по всему, хозяин не чурается таких трущоб, как никак такие рейды тоже деньги приносят. Хотя, раз Пепе удалось раздобыть билет незадолго до начала, тем более на четвертый ряд, не каждый себе здесь может это позволить. С каждой секундой Пепа все больше проникается всеобщей праздничной атмосферой: играет уличный оркестр, в крохотных ларьках продают сладкую вату и яблоки в карамели, дети выпрашивают вкусности и игрушки, а любящие родители с многострадальным видом поддаются взглядам просящих глазок своих чад. Леденцы и прочая дребедень для карапузов Пепу не интересует, поэтому она спешит поскорее занять своё место. И по пути задерживается лишь на минуту около небольшого темно-зеленого фургончика, приставленного к шатру. На фургончик наклеена огромная афиша, в центре которой как раз красуется Эрнандо с фирменным пугающим выражением лица и ядовитым блеском ярко-зеленых глаз. Его взгляд даже с афиши пробирает до мурашек. Вот что значит профессионал своего дела. «Скоро и мои фотографии будут красоваться по всей Колумбии, уж я-то вам обещаю, сеньор Эрнандо, » — решительно шепчет Пепа глянцевому изображению, после чего снова вливается в людской поток, стремящийся ко входу. Народу и вправду куча, заполнены почти что все ряды, кроме, пожалуй, первых. Девушка нетерпеливо ерзает на табуретке, уже не в силах спокойно дожидаться начала. От постоянных дёрганий она даже чуть не сверзивается с сиденья, на что слышит надменное фырканье рядом. На соседнем табурете оказывается другая девушка, удивительно опрятно и недурно одетая, в отличие от всех прочих. И смотрит еще так высокомерно, надо же, какая фифа! Ну ничего, вот она увидит, как Пепу Эрнандо на сцену пригласит, так тут же все высокомерие как ветром сдует, сидеть будет вся зеленая от зависти! Но вот наконец гаснет свет, зажигаются софиты и на сцену выходит… нет, не Эрнандо, к большому сожалению. Его всегда ставят в конце, чтобы у больших поклонников иллюзиониста не было соблазна уйти после его номера. На сцену выходит директор цирка — мужчина средних лет, в широкополой шляпе, лимонно-черном камзоле и красных брюках. На шее директора покоится излюбленная им фишка его образа — длинный рыжий шарф, концы которого заправлены в карман камзола. Кажется, хозяина цирка зовут сеньор Хольдмейер. — Добрый вечер, достопочтенная публика! — торжественно объявляет он с приторной елейностью в голосе. — Я рад приветствовать вас снова в нашем неподражаемом цирке! Надеюсь, вы уже успели купить буклеты и сувениры на входе, а если нет, то у вас есть прекрасная возможность сделать это в конце представления!.. Пепа недовольно цокает. Сейчас этот спекулянт будет долго-долго и нудно-нудно впаривать им всю продукцию его дражайшего цирка. Ну нельзя же настолько любить деньги, чтобы заставлять зрителей уже на первых минутах умирать от скуки! Впрочем, смотря на то, сколько в руках у детей вокруг этого товара, речи Хольдмейера пользуются успехом. Хотя Пепе на это плевать с высокой колокольни. Она поскорее хочет получить предсказание от Эрнандо, а не выслушивать проповеди местного руководства о любви к пополнению капитала! Но перед тем, как застать выход иллюзиониста, требуется вытерпеть еще с десяток номеров. Но, признаться, Пепа смотрит на них с довольно искренним интересом. Все-таки не каждый день ей удаётся посещать цирковые шоу. Вторым по популярности после Эрнандо в «Фаласье» считается гимнаст под псевдонимом Эластико — высокий стройный парень в пикантном костюме лилового цвета, обнажающем упругий крепкий торс своего обладателя. Пояснять, отчего акробат снискал любовь публики, в особенности у представительниц прекрасного пола, было бы излишне. Неплохой зрительский спрос имеет и жонглер Малабар, выделяющийся не вызывающим внешним видом, а забавными трюками, которые очень нравятся детям. Кроме них есть и фокусники, и факиры, и клоуны, но как бы блистательно они не справлялись со своими номерами, с каждым новым артистом Пепа все сильнее жаждет увидеть фигуру с зелеными пластинами за спиной. Поэтому, как только шатер погружается в темноту, а по бокам сцены пускают зеленоватый дымок, девушка чуть ли не кричит от восторга. Господи, неужели дождалась?! Так, нужно сесть прямо, показать свою осанку, хороший актер не должен сидеть сгорбившись. И улыбнуться надо, но не широко и не глупо, а так, слегка самолюбиво, чтобы Эрнандо сразу заметил, какая она… Но едва в проходе появляется силуэт с до боли знакомой шевелюрой, Пепа моментально забывает о всех наставлениях самой себе, радостно завивзжав вместе с другими зрительницами и аж подпрыгнув на табурете. Надменная соседка косится на нее с недоумением, граничащим с презрительностью, но Пепе на это абсолютно все равно. Ее взгляд прикован только к нему. — Уважаемые господа и прекрасные дамы, добрый вечер! — раздается бархатное мурчание, от которого аудитория замирает не то от страха, не то от восхищения. Юноша окидывает собравшихся зловещим и чуть насмешливым взором, после чего на его лице расплывается жуткая усмешка, больше похожая на оскал. — И снова полный зал. Признаться, я поражен людской смелостью… и глупостью. — На последнем слове по залу проносится тихий рокочущий смех, навевающий ужас и кружащий голову особо восторженным поклонницам. — Так наивно полагать, что сегодня будущее будет к ним благосклонно. И что судьба способна приносить хорошие вести… Конечно, такие речи вкупе с неоновым свечением огромных глаз и леденящей душу зловещей ухмылкой не могут не вселять хотя бы малейшего испуга. Но какой бы праведный ужас не заставляет испытывать окружающих Эрнандо, никто не может оторвать от него глаз. И если сейчас в головах других зрителей царит ужас или же трепещет упоение, то Пепа думает лишь об одном: «Я хочу быть такой, как он». Как он создать образ, который будет вызывать бурю эмоций и привлекать столько людей. Как он приковывать внимание толпы за считанные секунды. А если говорить совсем честно, то Пепа ему даже завидует. Еще бы, он ведь вероятно не намного старше ее, а уже имеет такую бешеную популярность! К тому же, его родители наверняка работают в этом цирке, и поэтому уж точно не такие нудные и доставучие, как ее папа с мамой! И наверняка гордятся сыном и его успехами, а не губят его мечты на корню… — Итак, кто же сегодня станет жертвой превратностей судьбы? Кто осмелится заглянуть в картины своего будущего? Пепа мгновенно оживляется и чуть ли не подпрыгивает на месте, вслед за остальными поднимая руку высоко вверх. Пфф, зря они так надеятся, сейчас он ее пригласит, сейчас, сейчас, сейчас! Эрнандо неспешно оглядывает присутствующих, сверкая ядовитым блеском зеленых глаз в полумраке. Темно-изумрудная руана колышется в воздухе, распущенные черные кудри обрамляют бледную кожу, отдающую матовой белизной в слабом свете софитов. И, кажется, весь зал затаил дыхание, любуясь его пугающей красотой и предвкушая, кого же маг-иллюзионист выберет на этот раз. Цепкий взор останавливается на Пепе, отчего ее сердце словно замирает в груди. Она еще ни разу не пересекалась с ним взглядами. И от этой пульсирующей в голове мысли девушка не замечает, как этот взгляд перемещается чуть в сторону. — Что же, сие храброе и безрассудное создание, прошу на сцену. Эрнандо протягивает в ее сторону руку, и Пепа моментально вскидывается с места, уже норовясь протиснуться к выходу, как вдруг сталкивается со своей соседкой. — Эй, а ты куда вскочила? — злобно шипит Пепа в лицо девушке. — А ты куда? — в свою очередь шипит та. — Это меня пригласили! — Что?! — вскидывается Пепа и поворачивает голову к провидцу, будучи абсолютно уверенной, что он приструнит наглую девицу. Но его лицо остаётся бесстрастным. — Девушка с пятого места, прошу вас. Девица победоносно хмыкает и спускается вниз, а Пепа шокированно гипнотизирует цифру «шесть» на своем табурете. Вот же!.. Мразотная старуха! Но это значит… Пепа, пребывая в потрясенном трансе, медленно садится, глядя, как провидец берет «избранную» за руки, раскладывает перед ней карты, рисует на нефритовой пластине ее предсказание… Предсказание, кстати, опять обещало какие-то беды, но Пепа даже не расслышала, да и не вслушивалась, какие именно. Это она должна была получить предсказание! Ее должны были выбрать! У нее нет денег на еще одно представление, да и нет никаких гарантий, что во второй раз ей сможет повезти. Ладони Пепы невольно сжимаются в кулаки. Ну уж нет. Она этого так не оставит. Ей наконец выпал шанс, она теперь свободна и может делать все, что ей вздумается, сама вершить свою судьбу! А значит, она достанет предсказание и встретится с Эрнандо. Любым способом. И лишь сейчас девушка понимает, что представление кончилось и толпа уносит ее к выходу. Как раз в этот момент Пепа незаметно скрывается за какими-то черными ящиками около зрительских мест, дожидаясь, пока шатер опустеет. План прост: ей всего-навсего нужно попасть за кулисы. Правда, как назло эти неугомонные артисты, едва зрители покидают шапито, начинают репетировать перед следующим представлением. Значит, придётся пробираться так. Всего-то нужно тихонько проскользнуть к ящикам на другой стороне… вот, теперь немного пройти между спрятанного реквизита и… — Так-так, кто это тут у нас? Пепа едва не вскрикивает и вмиг оборачивается, сталкиваясь с двумя парами любопытных глаз. — Вы чего пугаете?! — возмущается она так, будто это они пытаются нелегально прокрасться к артисту. — Я… я вообще к выходу шла! — Выход там. — с хитрой улыбкой указывает жонглёр назад. Как будто она сама не в курсе. Знали бы, что перед ними будущая звезда, не путались бы под ногами! А хотя… они могут ей очень даже помочь. — Ну то есть, я сначала хотела попасть к сеньору Эрнандо, а потом уже пойти к выходу. — без утайки выкладывает Пепа и требовательно добавляет. — Вы можете провести меня к нему? Гимнаст и жонглер с насмешливым удивлением переглядываются, после чего сеньор Эластико с усмешкой вопрошает: — А тебе зачем? К нему нельзя. Тебе вообще нельзя здесь находиться. — Мне нужно получить от него предсказание! — безапелляционно заявляет девушка. — И желательно еще автограф. Жонглер от такого аж присвистывает, но гимнаст слегка толкает друга под бок, прося замолчать. — Предсказание хотят получить все. — произносит Эластико, на чьем лице ирония сменяется интересом. — С чего вдруг именно тебе Эрнандо, еще и в своё нерабочее время, должен его сделать? — Потому что я — Пепита Эмасьон! — с гордостью поясняет девушка, не задумываясь. — И скоро я стану величайшей актрисой, так что ваш сеньор Эрнандо будет еще всем хвастаться, что был знаком со мной до моего триумфа! У Малабара чуть челюсть не отвисает. Так даже сразу и не скажешь, забавляет его вся эта ситуация или ему поскорее хочется выдворить строптивую девчонку за дверь. Но его коллега, кажется, только и ждавший подобного ответа, остается крайне доволен. — Ну раз так, то тогда, пожалуй, ради тебя Эрнандо сделает исключение. — кивает он, игнорируя тихое возмущенное «Что?!» рядом с собой. — Только он не здесь. Иди к выходу, мы тебе покажем. — К выходу? — недоверчиво переспрашивает Пепа, сщурившись. — Смотрите, если вы меня обманете, то уж тогда я… — Не обманем. — спокойно отвечает Эластико, стойко выдерживая пронзительный взгляд девушки. — Обещаем. Пепа, так и не отыскав признаков лжи на лице гимнаста, все же решается выйти на улицу, и едва та оказывается вне зоны слышимости, как Малабар тут же подскакивает к другу. — Ты что, с ума сошел?! — остервенело шепчет он с заметным беспокойством. — Эту выскочку нельзя подпускать к нему! Ты ведь прекрасно знаешь, что он… — Я все прекрасно знаю, Джеймс. — прерывает Эластико с необычайной серьёзностью. — И она не выскочка. Возможно, она именна та, кто нам нужен. — Фел, не повторяй мою ошибку. А если мы сделаем только хуже? Хотя, куда уж хуже… — Amigо, не паникуй раньше времени. Мы сейчас устроим ей небольшое испытание. Ты же помнишь: чтобы взять что-либо у Эрнандо, надо сначала до него добраться. — подмигивает гимнаст. — Пошли, пока эта девчонка, упаси Боже, не нарвалась на нашего Манджафуоко. Но Пепа не успела ни на кого нарваться, терпеливо ожидая парней около шатра. — Что вы так долго плететесь? — тут же высказывает недовольство девушка. — Я не могу тут так долго торчать, у меня поезд! — А у меня есть стойкое ощущение, что я ей скоро врежу. — долетает до Фелицио тихое рычание. — Calma, amigo, calma. — бесстрастно бормочет ему на ухо гимнаст и обращается к Пепе. — Эрнандо не ходит на общие репетиции. Он обычно сидит вон там. — Эластико показывает на фургон, стоящий чуть поодаль. — Ну ладно, там так там, пойдемте уже… — Стоять. — с загадочной улыбкой парень хватает Пепу за руку. — Не спеши. К нему попасть не так-то просто. Ты должна будешь попасть туда через крышу. — Через крышу? — непонимающе повторяет девушка. — А что, Эрнандо к себе тоже через крышу лазает? — У него есть свой проход за кулисами, но открыть его может только директор цирка. — Эмм… а почему? — А вот этого тебе пока знать необязательно. — с той же таинственной ухмылкой отвечает Фелицио. — Ты же вроде будущая великая актриса, а все великие актрисы ради ролей способны пойти на многое. В том числе и на работу без каскадера, правда? — Да без проблем. — горделиво выхватывает руку из его ладони Пепа и подходит к вагончику. Нуу… немаленький, да. Можно и ногу себе сломать, если грохнешься. Пфф, ну и что? Она-то точно не грохнется. Да и кто они вообще такие, чтобы ее вот так на слабо брать?! Сейчас она им покажет, кто и на что пойти способен. Обойдя вагончик сзади и прикинув, за что и как лучше ухватиться, Пепа берется за железные крючки для креплений и подтягивается наверх. Пару раз ступня или пальцы так и норовят соскользнуть с них, но девушка на все окрики «осторожнее!» и попытки гимнаста подстраховать ее лишь нарочито злобно фыркает, уверяя, что контролирует ситуацию. Выдавать, что ей жутко страшно и что она при каждом неверном движении готова вскрикивать от ужаса, Пепа уж точно не намерена. Особенно сейчас, когда на лицах этих двоих застыло изумление. Вот так вот! Сейчас она как встанет в полный рост, еще и рты пораскрыва… Один промах — и Пепа оказывается на руках вовремя подскочившего гимнаста. — За смелость явный плюс, но вот с техникой надо поработать. — усмехается он, едва девушка распахивает зажмуренные глаза. — Будет тут еще меня цирковой шут учить! — обиженно фыркает Пепа, стараясь как можно быстрее слезть из «объятий» Эластико. Технику они ее тут взялись критиковать! Да кто они вообще такие?! И вообще, что за дурацкая система?! С улицы зайти нельзя, ключи только у директора, дурость какая! Надо будет у Эрнандо об этом тоже выведать, к чему весь этот лабиринт с препятствиями. И все же теперь Пепа двигается на порядок осторожнее и по крыше перебирается на четвереньках. Доползя до люка, она слышит снизу громкий шепот: — Эй, актриса! — Чего ещё? — раздраженно закатывает глаза та. — Имей в виду: Эрнандо на сцене и Эрнандо в обычной жизни — две абсолютно разные личности. — со внезапной серьезностью предостерегает Фел. — И, поверь, я еще не встречал ни одного человека, кого могло бы обрадовать разрушение этих иллюзий. Ты уверена, что готова его увидеть таким, каков он есть на самом деле? — Я всегда уверена в своих действиях. — лишь фыркает Пепа, принявшись разбираться со ржавыми защелками на люке. Она что, совсем рехнулась, чтобы отказываться от своей мечты только потому, что какой-то там гимнаст ляпнул непонятную дребедень? «Разрушение иллюзий… каков он есть на самом деле…» — что это еще за глупости? У Эрнандо рога, что ли, вырастут или хвост появится? Пепа нисколечко не сомневается, что иллюзионист окажется таким же харизматичным и обаятельным, каким он предстает на сцене, а эти двое просто завидуют ее храбрости и целеустремленности! Кое-как справившись с дурацкими защелками, девушка откидывает люк и заглядывает внутрь. Ни черта не видно. Только чуть в сторонке исходит слабый зеленоватый свет. Чего это Эрнандо в темноте сидит? Ооо, а может, он прямо сейчас гадает?! Тогда еще круче! Надо поторопиться! И Пепа, воодушевившись застать такое зрелище, стремглав сигает вниз. Лишь в полёте до нее доходит, что она совершенно не знает, куда прилетит и как приземлится, а потому вырывающийся испуганный крик приходится сдерживать ладонями. Но все заканчивается как нельзя благополучно: девушка оказывается в куче песка, которая удачно смягчает падение и неудачно портит прическу. Выплюнув изо рта и вытряхнув забившеся в копне волос песчинки, Пепа оглядывается по сторонам. Дурацкая темень даже не позволяет толком осмотреться. Постепенно, правда, глаза все же привыкают к мраку, улавливая очертания настенного зеркала с трещиной посередине, столика, на котором валяются кисточки и, кажется, карты и около которого стоит большая банка с краской. Потом девушка замечает одно-единственное заколоченное досками маленькое окошко, сквозь которое еле-еле пробиваются лучи закатного солнца. Понятно, почему тут так мрачно. А еще здесь повсюду разбросаны стеклянные нефритовые пластины. Есть и аккуратные ровные стопочки, и крупные треснувшие куски, и разбитые вдребезги маленькие осколки. Именно они окрашивают блеклый свет лампадки в зелёный цвет. Но Пепу заботит далеко не это. Вроде тут и нет никого. А если эти придурки специально заманили ее сюда, чтобы она у них под ногами не путалась?! Если так, то им уж точно не поздоровится… Но тут взгляд девушки улавливает еще что-то. Или кого-то. Кого-то, кто жмётся к стенке, глядя не нее в упор огромными от жутчайшего страха глазами. — Эй, ты! — выкрикивает Пепа, щурясь и подходя ближе, пытаясь рассмотреть скрытую во тьме небольшую фигурку. — А ты вообще… «А ты вообще кто?» — хотела произнести девушка, но закончить фразу не смогла, потрясение от внезапного осознания сковало ей горло. Она тут же хватает лампадку со стола и направляет ее на незнакомца. От резких движений незванной гостьи и блеснувшего перед ним света паренек еще пуще прижимается к стенке, закрывая маленькое худощавое тельце руками, словно боясь, что его могут ударить. В тусклых зеленоватых лучах и общей убогой и унылой атмосфере бедно обставленной комнатки мальчик выглядит еще более тщедушным и беспомощным, а осунувшееся и бледное лицо искажено таким всеобъемлющим праведным ужасом, что кажется вот-вот и он заплачет или упадёт в обморок. — Так ты… и есть Эрнандо? — с трудом обретает дар речи Пепа, не веря своим глазам. — В-вы кт-то? — сильно заикаясь, едва слышно произносит мальчик, дрожа, как лист на ветру. Но Пепа пропускает его вопрос мимо ушей. — А ты кто?! — вскидывается она, в порыве топнув ногой и всплеснув руками, отчего паренек тут же отшатывается, задрожав еще больше. Такое зрелище совсем выбивает девушку из колеи, даже губы начинают дрожать от обиды. Нет, нет, нет и еще раз нет! Это не Эрнандо! Где тот харизматичный, до ужаса обаятельный и пугающе-привлекательный иллюзионист, который может одной лишь своей энергетикой захватить весь зал?! Здесь никакой энергетикой даже не пахнет. Перед ней зашуганный и до безумия трусливый малец, еще наверняка и младше ее самой! Да это ведь идиотизм! Она абсолютно отказывается в это верить! Это плаксивое нечто не может иметь ничего общего с тем головокружительным образом на сцене! Хотя, по сути, все-таки может. Руана та же, черные, как смоль, волосы те же, но, черт, на сцене это вообще по-другому смотрелось! Эрнандо казался много выше, волнистые кудри блестели в свете софитов, руана развевалась в воздухе, и все это было так волшебно, так дурманяще-великолепно… А глаза. Это же абсолютно другие глаза. В них напрочь отсутствуют та ослепляющая неоново-магическая яркость, маниакальный блеск и чуть нахальная самоуверенность. Сейчас они такие блеклые, почти бесцветные, и излучают они страх и беспомощность, от которых тошнит. Так и напрашивается вопрос — и на это она равнялась? Тогда мама права — она полная идиотка. — Тааак, ладно… — выдыхает Пепа, прикрывая глаза и натягивая улыбку. Отогнать злость и дикое разочарование крайне сложно, но если она не добьётся своей цели хотя бы частично, то просто лопнет от ярости и досады. — Пусть даже ты и… Эрнандо. В любом случае, ты ведь в состоянии сделать мне предсказание? Ну и желательно еще автограф дать. — К-кто в-вы та-акая? — снова повторяет циркач. Любопытство все же берет верх, и мальчик с опаской делает шаг вперед. — Ка-ак вы во-обще з-здесь очу-утились? — Я — Пепа Эмасьон! — с гордостью заявляет девушка. — Твоя большая поклонница, между прочим! А очутилась я вооон оттуда! — показывает она наверх пальцем. — Короче, завтра я уезжаю поступать в самое крутейшее театральное училище и не знаю, когда в следующий раз попаду на ваше шоу, поэтому мне позарез нужно предсказание и твой автограф. Сделаешь? Несколько мгновений дети проводят в молчании. Эрнандо гипнотизирует гостью пронзительным взглядом, страх до сих пор не отпускает его, но он не торопится что-либо сделать. За пеленой сильного потрясения промелькивает интерес и даже что-то, слабо напоминающее воодушевленное волнение. Но вдруг, то ли в вагончике, то ли на улице доносится еле слышный шорох, и паренька будто молнией пронзает. Он подскакивает к заколоченному окну и боязливо заглядывает в щелку, после чего произносит тихо, но твердо: — Уходите. Вам здесь делать нечего. — То есть как — уходите? — в потрясении вопрошает Пепа, хватая отвернувшегося юношу за плечо, отчего тот ощутимо вздрагивает. — Я сюда вообще-то через крышу лезла, чуть шею себе не свернула! — Я сказал — уходите! — звенящим тревожным голосом вскрикивает иллюзионист, отшатываясь от девушки как можно дальше. — Как можно вот так просто отталкивать своих фанатов?! — чуть ли не с воплем возмущается Пепа. — Будь я на твоём месте — купалась бы в лучах славы! Толпы людей мечтают о твоих видениях, автографах, тобой восхищаются и тебя боятся, а ты вот так запираешься в своей конуре и даже не осознаешь, как тебе повезло! Да многие всю жизнь стремятся к тому, что есть у тебя! — Ты ведь совсем не знаешь, каково это… — в отчаянии шепчет циркач. — Нет, прекрасно знаю! — в ярости рычит Пепа. — Я сбежала из дома, чтобы поступить на театральный, потому что никому, никому не было дела до моей мечты! Мои родители с чего-то возомнили, что знают, как мне лучше и правильнее жить, а я хочу, как ты, выступать на сцене, чтобы моё имя было на слуху, чтобы мой портрет был на афишах, расклеенных по всему городу! Девушка замолкает, переводя дух, и в охвативших ее эмоциях совсем не замечает, какой неподдельный шок сковывает лицо артиста. — Т-т-то есть… т-ты бросила род-д-дителей… р-ради того, что-чтобы стать ак-ктрисой? — в тихом ошеломлении спрашивает иллюзионист, ещё больше заикаясь. — Да. — с неимоверным достоинством отвечает Пепа, не обращая внимания на то, как шок в выражении циркача сменяется горечью, мрачной тенью ложась под тусклыми грустными глазами. — Какая же ты глупая. — утирая слезы, шепчет юноша, качая головой. — Что?! Я глупая?! — остервенело выкрикивает Пепа. — Да. — слабым надрывистым голосом произносит иллюзионист, хватая лежащую рядом сумку с нефритовыми пластинками и перекидывая ее через плечо. — Я бы всё отдал, чтобы не быть знаменитым, но иметь семью. Поблизости слышится металлический клац, после чего Пепа замечает небольшую выемку в стене вагончика, из которой доносится речь директора цирка: «… все беды, принесенные Эрнандо, под силу развеять только Хорхе…» Затем следует условный знак, — три удара, по звуку будто бы по ведру — и мальчик напоследок оборачивается, после чего исчезает в проходе. От его взгляда Пепе становится не по себе. Она стоит, словно прикованная к полу, и разглядывает темноту, в которой только что скрылся странный юноша. Эрнандо. Нет, ему совершенно не подходит это имя. Внезапно Пепа замечает не месте холщовой сумки со стеклянными пластинами что-то серо-красное. Она осторожно поднимает это что-то и разглядывает в ладонях. Грязная грубая повязка, пропитанная кровью. От ее вида девушке становится тошно, а в горле застревает ком. Так она и стоит, прикованная взглядом к повязке, пока не слышит сверху знакомый голос: — Как ты там, артистка? Пепа поднимает голову. Глядя в открытый люк, Фелицио весело подмигивает, а Джеймс зачем-то закрывает уши, с недовольным видом бурча: «Какого черта вы там вопили, вас ведь могли услышать…» — Как тебе знаменитый Эрнандо? — снова задает вопрос Фел, изнывающий от любопытства. — Я… я не знаю. — честно признается Пепа, сбитая с толку непонятным внутренним смятением. — Почему он так не похож на себя на сцене? Почему не захотел дать мне предсказание и автограф? И разговаривает очень странно… Он еще и глупой меня назвал! Легко судить человека за поступки ради мечты, когда у тебя самого все есть! — Глупой? — с интересом переспрашивает Фел, вдруг очутившись рядом с Пепой в куче песка. Он приземлился так неожиданно и бесшумно, что девушка даже не заметила этого, но и не испугалась, всецело поглощенная мыслями о иллюзионисте. — А что ты ему сказала? — Сказала, что не понимаю, зачем он отталкивает поклонников. — бормочет Пепа, сосредоточенно вспоминая детали разговора. — Сказала, что на его месте так бы не поступала, что хочу быть, как он, что ему очень повезло и что я ради такой жизни, как у него, сбежала от родителей, чтобы стать актрисой… А он… Он что-то такое ответил… вроде сказал, что не хочет быть знаменитым, но хочет… хочет… — Хочет иметь семью? — подсказывает Фел с печальной усмешкой. — Да… кажется, так. — кивает Пепа, поднимая на гимнаста растерянный взгляд. — Что это значит? — То и значит. — доносится мрачный голос сверху. — У Эрнандо нет семьи. — Что? — невольно громко вырывается у Пепы, поднявшей округлённые глаза на жонглера. — Тише, дурочка, услышат ведь! — шипит Джеймс, приставляя палец к губам. — Нет у него семьи, нет, ты глухая, что ли?! — Но… я думала, у него родители работают в труппе… — бормочет Пепа, переводя взгляд на Фела. — Неужели у него совсем никого нет? Так ведь не может быть! Где его родители? — Его родителей давно нет в живых. — с грустью поясняет Фелицио, жестом предлагая Пепе сесть рядом с ним на песок. — Они умерли через несколько месяцев после его рождения. Эти люди были из цыган, и, когда их не стало, остальными членами табора было принято решение продать мальчика директору цирка. Хольдмейеру позарез нужна была сенсация, коронный номер, и цыгане пообещали ему, что Эрнандо принесет большие деньги. Уже тогда будущий иллюзионист смог, будучи совсем крохой, указать на верные карты, безошибочно описавшие прошлое и настоящее создателя «Фаласье». Хольдмейер на свой страх и риск взял младенца за относительно небольшую сумму, но он даже не представлял, с каким небывалым успехом эта сделка окупится. — Подождите, он что, купил Эрнандо… как вещь, что ли?! — вскидывается Пепа, отчего сверху снова доносится разъяренное шипение. — Но ведь так нельзя! Нельзя купить себе человека за деньги! — Конечно, нельзя. — соглашается Фел. — В мире вообще очень много противозаконного и аморального… — Нет, вы постойте! — искренне возмущается Пепа. — Разве Эрнандо не пробовал бежать? И почему вы ему не дали такую возможность, вы ведь все знаете! — Знаем. Вот только Эрнандо до поры до времени все устраивало. — Устраивало?! Да вы посмотрите вокруг! Как можно жить в таких катакомбах?! Разве человека может устраивать такое?! — Если человек не знает другой жизни, кроме как ютиться в этих катакомбах, тогда да, может. — спокойно поясняет Фел, и смысл этой фразы заставляет Пепу замереть в потрясенном молчании. — А что касается нас, то один раз мы решились попробовать. Правда, сделали только хуже. Фелицио поднимает глаза на друга. Тот отворачивает взгляд, сидя с хмурым видом, тем самым пытаясь скрыть вину на лице. — Рассказывай сам. — бурчит Джеймс, поджав губы. — Я не смогу. — Это было несколько недель назад, когда проходили гастроли на окраине Эмбрухо. Нам дали свободное время по городу помотаться, прикупить себе что-нибудь, но Эрнандо никуда не выпускали. Понятно, зачем — для директора Эрнандо как комнатная собачка на цепи, пока животное не знает, что такое свобода, никуда рыпаться не будет, беспрекословно слушаясь хозяина. А мы с Джеймсом здесь работаем буквально третий месяц, пока осваивались, пока с коллективом знакомились, потом уже только про Эрнандо разузнали. Всем до него до лампочки, не хотят с директором связываться, он с недавнего времени особенно злой, цирковые представления нынче не в почёте, да и именитые артисты от него разбежались. Денег нет, вечно в гневе, нам как бы тоже на конфликт неохота было нарваться, но мальчишку совсем стало жалко. Он перед Хольдмейером вечно на задних лапках ходит, чуть в рот ему не заглядывает, а остальных людей шугается, дружит только с крысами. Это разве нормально для подростка? Вот Джеймс и решил его взять с собой втайне от директора, тогда за Эрнандо еще не было такой пристальный слежки. Еле-еле уговорили пойти с нами, так Эрнандо боялся ослушаться своего опекуна! Но на полчаса все-таки согласился. Я ушел нам съестное в дорогу купить, а Джеймс к тамошнему университету, за какой-то второкурсницей решил приударить. Эрнандо он отпустил в свободное плавание по территории универа, а тот к нему через час подбегает, счастливый-счастливый, уверяет, что к вечеру будет около шатра и дорогу найдет сам. Джеймс даже спрашивать не стал, куда и зачем, главное, что Эрнандо наконец увидел по-настоящему радостным и веселым. В конце дня Эрнандо пришел уже другим человеком. Он заверил нас, что больше не будет работать в цирке, что всю жизнь делал людям плохо своими предсказаниями и что теперь он пойдет учиться к профессору Мадригаль. Он потом и учебник философии нам показал, оказалось, что на него так разговор с ректором университета повлиял. И вот тогда мы поняли, какую роковую ошибку совершили. Пытались уговорить Эрнандо не идти к директору, но он был совершенно непреклонен. Сказал, что больше не может жить так, как жил последние пятнадцать лет. Взгляд Фелицио становится необычайно тяжелым. Он берет из рук Пепы повязку и прокручивает ее меж пальцев, скрепя сердце вспоминая о событиях того злополучного дня. — Эрнандо наивно полагал, что Хольдмейер выслушает его и отпустит, он ведь считал его своим покровителем, почти что отцом, несмотря на то, в каких условиях тот держал своего подчинённого. А директор рассвирепел не на шутку. Он ведь прекрасно понимал, что без номера с предсказаниями его цирк просто загнется. Его алчность и жажда наживы, которые усугублялись с каждым годом из-за растущего дохода с выступлений Эрнандо, погубили в нем всякое чувство сострадания. Да и о каком сострадании может идти речь, если человек выкупил совсем юного несмышленного мальчика и целенаправленно губил в нем личность, создавая безвольную марионетку в своих руках. От страха потерять главный источник дохода Хольдмейер обезумел настолько, что чуть не прикончил этот «источник» на месте. Директор страшно разозлился, воплями и угрозами внушал Эрнандо, что он никто, пустое место, не значащее ничего без этого цирка. Внушал, что он является всего лишь собственностью, вещью, которая не достойна чего-то хотеть, желать, иметь право голоса, что он никому не нужен и что как только ректор университета узнает, кем Эрнандо является на самом деле, то тут же отвернется от него. На Эрнандо было больно смотреть. Он привык во всем подчиняться директору, беспрекословно слушаться и делать то, что тот говорил, и потому принимал все его слова за чистую монету. В конце концов, Хольдмейер дошел до крайности — пообещал заколотить дверь и окно в фургончике мальчика и пристально следить за всеми его передвижениями, не выпуская никуда, кроме сцены, «дабы не набирался дури от всяких проходимцев». И чтобы окончательно пресечь всякую мысль о побеге, он вырвал учебник из рук Эрнандо и бросил титульный лист, а потом и саму книгу в огонь камина, пригрозив, что мальчик окажется там же, если застукает того за неповиновением. Бедный Эрнандо с отчаянным криком бросился за томиком к огню… Фелицио замолкает, переводя взгляд на окровавленную повязку, после чего с виноватым видом снова поднимает глаза на ошарашенную девушку. — Мы с Джеймсом хотели защитить мальчика, но… понимали, что сделаем только хуже. У него на стене есть большая плеть, в ящике револьвер с патронами, наше вмешательство только угробило бы всех троих. Но смотреть на это, поверь, было еще страшнее, чем броситься на помощь. На наших глазах в Эрнандо губили последнее, что ему было так дорого, что стало смыслом его жизни, первой мечтой… После того дня он окончательно замкнулся в себе, стал похож на зверька, загнанного в клетку, из которой его выпускают только лишь на потеху публике. — Но неужели… неужели вы не можете организовать ему побег? — тяжело выдавливает Пепа сквозь подступивший к горлу ком. — Мы бы с радостью. — доносится скорбный голос Джеймса. — Но эта старая сволочь убила в Эрнандо всякую веру в себя. Теперь он взаправду считает себя всего лишь игрушкой в руках директора без собственных желаний и воли. Он даже не знает, какого это — жить не по чьей-то указке. Похоронил в парне все зачатки жизненного стремления, урод… Уничтожил в нем самое главное — веру в то, что он кому-то нужен, что кто-то может о нем заботиться. Всерьез считает, что ректор не захочет иметь дело с тем, кто поломал гаданиями десятки судеб… Но ведь в этом нет его вины! Все этот Хольдмейер, тварь такая! Взвалил чувство вины за свои же злодеяния на несчастного ребенка! Ненавижу, когда уже ему эти деньги поперек горла встанут!.. — Джеймс, успокойся. — мягко просит Фел, с пониманием глядя на вскипевшего друга. Затем с грустной улыбкой обращается к Пепе. — Не знаю, стоило ли тебе все это рассказывать. Мы просто хотели, чтобы ты не злилась на Эрнандо и могла осознать всю ситуацию. Известность и поклонники не гарант счастливой жизни, есть вещи гораздо важнее. И не делай столь поспешных выводов о людях, ведь ты никогда не знаешь, что у них творится на душе на самом деле. Фелицио замолкает и озадаченно смотрит на девушку. Джеймс тоже поворачивает к голову к Пепе, и его мрачный взгляд становится удивлённым. Он полагал, что девушка станет в своей дурацкой театральной манере заламывать руки, лить крокодильи слезы и трещать о том, как у нее болит душа за бедного циркача. Ну или нахальной девчонке просто будет все равно, она же приехала за автографом, ей же потом на поезд до вершин театрального Олимпа, станет она ещё проникаться какими-то жалостливыми историями. Но нет, девушка сидит до странного тихо, задумчиво глядя в пол. Джеймс совершенно не понимал такой реакции, в отличие от Фела, в которого серьезный вид будущей артистки вселил еще большую надежду. — Где находится фургон директора? — наконец раздаётся твёрдый голос Пепы. — Хольдмейера? — переспрашивает Джеймс, изумляясь еще больше. — А тебе зачем? — Там ведь остался учебник, правильно? — спокойно отвечает девушка, прикидывая взглядом, как можно забраться обратно наверх. — Я его достану и принесу Эрнандо. — Что? Ты? — ошеломленно восклицает жонглер. — Да ты с ума сошла! Если он увидит тебя, то убьет, идиотка! — Сам идиот! Я к нему на глаза лезть не буду! Тихонько проникну в фургон, заберу книжку и уйду. Если вы, конечно, поможете, а не будете впустую языком трепаться! Как отсюда на крышу подняться? — Фел, да она сумасшедшая. — шепчет Джеймс, совершенно сбитый с толку. — Спокойно, amigo. — с победоносной ухмылкой шепчет гимнаст в ответ. — Поверь мне, эта девочка — последний шанс подарить нашему маленькому другу свободу. И, вполне возможно, кое-что большее, чем просто свободу. Тем более, что Хольдмейер в ближайшие сорок минут будет вместе с Хорхе на индивидуальном платном предсказании. Давай, залезай мне на плечи. — обращается он к Пепе, садясь под люком на корточки. Девушка невозмутимо ставит перепачканные балетки на красивую ткань костюма, и Фелицио осторожно разгибает ноги, вставая во весь свой высокий рост. Девушка подтягивается на локтях и залезает на крышу, после чего сбрасывает вниз закрепленную к люку веревку, предусмотрительно привязанную циркачами. — А ты откуда ключи возьмёшь, артистка? — фыркает Джеймс. — Если захочешь стащить у директора, ничего не выйдет, спалит он тебя с потрохами… — А зачем воровать, когда с собой всегда есть ловкость рук? — ухмыляется Пепа, вытаскивая из волос шпильку. — Или жонглерам это не присуще? Джеймс уже хочет осадить юную нахалку, но та в мгновение ока оказывается на земле, приноровившись за вечер к многочисленным карабканьям. — Теперь надо вон туда. — любезно подсказывает Фел, указывая на фургон, в три раза превышающий габариты крохотной обители мага-провидца. И пока друзья добираются до него, Пепа уже вовсю занимается вскрытием. — С чего ты так уверен в ней? — продолжает тихо бурчать Джеймс, наблюдая за девушкой. — Она просто самоуверенная пигалица, совершенно не осознающая, на что идет! — По-моему, она вполне отдает себе отчёт в своих действиях. — бесстрастно отвечает гимнаст, после чего обращается к Пепе. — Уверена, что хочешь туда лезть? Если он тебя там увидит, тебя ждет та же участь, что и титульный лист томика философии. — Если я пообещала достать учебник — я его достану! — решительно заверяет будущая актриса. — Да и с чего бы мне вдруг бояться этого самовлюблённого фигляра? Раздается щелчок, и Пепа торжествующе демонстрирует приоткрывшуюся дверь, на что Джеймс не преминует закатить глаза. — Мы бы остались на стрёме, но у нас выход через пару минут. — оповещает Фел, глядя на толпу, собравшуюся вокруг шатра на последнее вечернее представление. — Когда закончишь, возвращайся обратно в фургончик Эрнандо. Удачи тебе, Пепита. — Удачи мне не занимать. — гордо произносит девушка и юркает за дверь. И только оказавшись внутри, Пепа внезапно осознает, что ей как-то не по себе. Хотя убранство фургона выполнено на высшем уровне: лакированная дубовая мебель, новый ремонт и в целом опрятный вид, кубки и дипломы на стенах… Но кроваво-красные тона комнаты, чернеющие угли в потухшем камине и огромная плеть, висящая у стула, ненароком вызывают невнятный иррациональный страх. И Пепа впервые решается задать себе вопрос: зачем она сюда полезла? Ее ведь ждёт поезд, Эмбрухо, театр, так что она делает в фургоне директора-садиста?.. Но на него она так и не находит ответа. Что-то внутри толкнуло ее на этот поступок. Она даже не может понять, что это за чувство, пересилившее ее заветную мечту побыстрее очутиться в мегаполисе, и из-за этого смятение и раздражение ещё больше клокочут в душе. Надо быстрее покончить с этим. Но вместо того, чтобы начать поиски, Пепа подходит к камину, где еще издали заприметила обугленный листок бумаги. Девушка берет его в руки, отряхивает от золы, и, прочитав единственное уцелевшее слово «Мадригаль», написанное от руки, вдруг явственно и резко осознает происходящее. Подержав вещественное доказательство в ладонях, она уже не может отмахиваться от главных деталей рассказа Фела, которые она так упорно не хотела принимать. Эрнандо знаменит и любим публикой, но глубоко несчастен. Все эти слава, толпы поклонников ему не нужны. Он великолепный актер, мастерски отыгрывающий совершенно чуждую ему роль, но в руках директора он всего лишь кукла, подчиняющаяся воле хозяина. Пепа вновь оглядывает фургон. Красиво обставленный, роскошный, с дорогой мебелью и многочисленными наградами на стенах, он все равно вызывает неприязнь и страх. Девушка просто не может смириться с тем, что исполнение ее заветной мечты не гарантирует ей идеальную жизнь. Ведь даже Эрнандо, ее кумир, на которого она так равнялась, сражаясь за свою мечту, проиграл в этой борьбе. Ну уж нет, борьба еще не проиграна. Пепа не позволит ему проиграть. Откуда взялось в ней это упрямство? Хотя… это ли так важно? Гораздо важнее то, что этот листок лишь усилил это упрямство втройне. Девушка подходит к столу и в одном из ящиков почти сразу находит почерневший от золы томик, куда бережно вкладывает обугленный кусочек бумаги. Директор явно не старался тщательнее прятать учебник. Впрочем, зачем ему это? Никто из труппы даже сунуться сюда не посмеет. Пепа триумфально усмехается. А вот она посмела и смогла, и сейчас вернет книжку законному владельцу. Отчего-то эта мысль вызывает в девушке странную эйфорию. Что это с ней? Хотя, какая разница? Она отдаст учебник и все закончится, едва перед ее глазами возникнет красивущий новенький поезд до Эмбрухо. Пепу ждет ее мечта, которую она ни на что не променяет, а Эрнандо пусть разбирается со своей сам. Это уже не ее дело. Ей до него совершенно все равно. Все равно, все равно… Почему-то Пепа начинает повторять это вслух и тут же одёргивает себя, поскорее направившись к двери. Представление уже началось, на улице пустынно, а потому девушке не составляет никакого труда добраться до фургончика и залезть на него вновь. В этот раз приземление выходит намного удачнее. Гораздо тяжелее оказывается пережить ожидание. Пепа не может усидеть на месте, ходит из угла в угол и сама же злится на себя за это. Откуда эта тревога, с чего она вдруг нервничает?! Ей вообще не надо переживать из-за этого, с какой стати? Чтобы хоть как-то отвлечься, Пера даже решает пролистать томик. Длинные определения, какие-то теории, пространные изречения… Как это могло стать мечтой Эрнандо? Особенно после такого бурного артистического прошлого… Едва девушка успевает подумать об этом, как в проеме загорается неоновый свет и на полу возникают очертания знакомой фигуры. — … Хорхе всегда к вашим услугам, сеньорита! Любой беды можно избежать, но помните — все имеет свою цену! Обаятельный ровный голос, тень статной красивой фигуры, аура загадочной притягательности — все это исчезает в один момент. Пепа даже не успевает подумать о том, насколько быстро происходит у Эрнандо перевоплощение из образа в себя настоящего, как за торопливыми шагами в проеме показывается сам Эрнандо. Девушка еще не успела привыкнуть к тому, что ее кумир выглядит в жизни несколько иначе, чем на сцене, но почему-то сейчас она смотрит на его худощавую сутуловатую фигуру и затравленное выражение лица совсем другим взглядом. И его зашуганный вид больше не вызывает отвращения и неприязни. — Хорхе? — удивленно спрашивает Пепа. — Почему Хорхе? — Ты??? — в изумлении вскрикивает Эрнандо, вздрагивая от своего же голоса. — Ты еще не ушла? Почему ты до сих пор здесь? А если тебя кто-нибудь бы увидел??? — Никто бы меня не увидел. — отмахивается Пепа, нервно перекладывая за спиной томик, пытаясь подобрать слова. — Эмм... в общем, Эластико и Малабар мне все рассказали. И про твоих родителей, и про универ, и про директора, и про книжку… ну и вот. Девушка отводит взгляд в сторону и быстро протягивает учебник. Она знает Эрнандо, сейчас будет гипнотизировать ее своим жалобным взглядом, от которого ком в горле и с души воротит… Нет, не будет она смотреть. Хоть и очень хочется увидеть его реакцию. — Ты что… была в фургоне сеньора Хольдмейера? — до жути испуганным голосом шепчет Эрнандо. — Это же очень опасно! А если бы ты не успела? Если бы он увидел тебя там? Он ведь мог тебя поймать! Ты не должна была туда идти! Пера все же не выдерживает и с удивлением и даже неким возмущением поворачивается к нему. Он нормальный вообще??? А где восторг, где многочисленные спасибо, где радостные вопли? Она ожидала услышать похвалу в свой адрес, а не опять его заунывный боязливый… Но как только она встречается с ним взглядом, как все возмущение мигом улетучивается. В глазах Эрнандо отражаются такие искренние ужас и беспокойство… за нее? Он ведь на книжку даже не глядит, на нее смотрит. О божечки, ну вот что за человек… — Послушай, раз достала, значит… значит, должна была! — отвечает Пепа, совсем растерявшись от такой реакции. — Чтобы ты знал, что твоя мечта не дурацкая, вот! Потому что если твоя мечта дурацкая и у тебя не получится, то значит и моя мечта тоже дурацкая и у меня не получится, и… и вот. Хотела объяснить как лучше, а получилась какая-то бессвязная чушь. Но Эрнандо, кажется, это не заботит. Он очень осторожно берет из рук Пепы книгу и смотрит на нее так, будто ему доверили самое драгоценное в мире сокровище. А потом поднимает взгляд на девушку, и глядит так, будто не верит, что она стоит перед ним и что она достала ради него эту очень важную вещь. А Пепе от этого взгляда хочется либо убежать, либо вовсе врезать пацаненку. Как же ее бесит этот взгляд, аж до дрожи! От него внутри девушки что-то сжимается, щемит в груди и не дает нормально дышать. И от этого ощущения Пепе хочется побыстрее отделаться, ведь она не знает, откуда оно, что с ней, и это неимоверно пугает. — Ты достала его… для меня? — еле слышно бормочет мальчик, все еще силясь поверить в происходящее. — Конечно, для тебя, глупый, для кого же еще! — раздражённо фыркает Пепа, пытаясь спрятать взгляд от пронзительных зеленых глаз напротив. И вдруг испуганно вскрикивает. — Да у тебя кровь! Мальчик опускает голову и раздосадованно ойкает, после чего торопливо осматривает фургон, пытаясь что-то отыскать. — Вот она. — произносит Пепа, доставая из кармана платья повязку и поспешно оттирая от корочки книги и ладоней мальчика уже успевшую подсохнуть кровь. — Да ты посмотри, у тебя все руки в шрамах! Это у тебя… из-за ожога, да? — Нет… не только… — совсем тихо признается Эрнандо, пытаясь спрятать ладони за длинными полами руаны. — Это от… разбитых предсказаний. — Разбитых предсказаний? — непонимающе переспрашивает Пепа. — Ну… — парень оборачивается к проему, затем задумчиво опускает глаза в пол, украдкой поглядывая на девушку. Видимо, ему очень тяжело решиться рассказать о себе хоть что-то после пятнадцатилетнего заточения и особенно после случая с директором. — Не молчи, говори давай, мне же интересно! — нетерпеливо требует Пепа, с искренним любопытством глядя на циркача. И на удивление, это срабатывает. — Это от… от бутылочных стекол. — запинаясь, поясняет мальчик. — Из них я делаю зеленые пластинки и на них… на них рисую предсказание. А Хорхе их разбивает, чтобы… чтобы не сбылось. Но осколки больно режутся… — поджимает он губы, разглядывая припухшие от ссадин руки. — А Хорхе — это кто? — Хорхе — это… как бы я, но как бы не я. — Увидев недоумение в глазах девушки, он натягивает капюшон и низким, совсем не похожим на его собственный, голосом произносит. — Я Хорхе, и я тоже умею гадать! Но недоумения во взгляде Пепы не убавляется, наоборот, от такого ее брови стремительно ползут вверх. — Перевоплотился. — стеснительно хихикает Эрнандо, снимая с головы капюшон. — Я ведь актер. — Хорхе — это твой… еще один сценический образ? — догадывается Пепа. — Но зачем? — Хорхе помогает избежать плохих предсказаний. Например, сегодня Хорхе гадал одной сеньорите. Ее папа купил ей билет, тот, что с предсказанием, она просто хотела развлечься, но Эрнандо предрек ей расставание с любимым человеком. Она испугалась, попросила п-помощи у Хорхе за д-деньги… Хорхе сказа-ал, что они вскоре сойду-утся. Но с-сеньор Хольдме-ейер запретил Хо-орхе го-оворить, что у ее па-арня по-оявилась дру-угая на сто-ороне… Мальчик замолкает, понуро опустив голову. Заикание вновь вернулось. — Уф, что ты из-за этой девчонки так расстраиваешься! — фыркает Пепа, вспомнив ту выскочку, которой досталось ее честно проплаченное место. — И вообще, зрители должны быть готовы ко всему! Они ведь сознательно идут на твои представления! — Многие ду-умают, что мои предсказания — всего лишь выдумки… Сеньор Хольдме-ейер не позволяет оглашать посетителям, что их пре-едсказания сбылись… Я винова-ат, что обманывают э-этих людей… — Глупости! Ты вообще здесь не при чем, это все кретин-директор! Вот, у тебя же теперь есть твоя книжка и ты можешь исполнить свою мечту! Кстати… а какая у тебя мечта? — Я хочу учиться в университете! — тут же выпаливает Эрнандо, вмиг ожившись, а светло-зеленые глаза вдруг загораются энтузиазмом. — На факультете философии у Педро Мадригаль! Хочу быть учителем, как он, и помогать людям! — Эээ… благородно. — озадаченно тянет Пепа. Как по ней, цель уж какая-то слишком скучная. Ну да ладно, какая ей разница? Пусть учит свою мутнейшую мутотень, раз ему так нравится. — Ну и вот, главное, что у тебя есть… Эй, ну что опять такое? — раздосадованно вздыхает она, заметив, что глаза мальчика вновь потускнели. — У меня все равно ничего не выйдет. — грустно бурчит Эрнандо, с тоской рассматривая в руках учебник. — Я собственность цирка. Я все равно ни на что не годен, кроме предсказаний. Сеньор Мадригаль не захочет со мной общаться, когда узнает, что я порчу людям жизнь… — Перестань! — возмущенно восклицает Пепа, топнув ногой. — Ты ведь не кукла, ты самодостаточная личность! Ты должен бороться за свою цель! Бери пример с меня! Я ведь даже съехала от родителей, чтобы… Ой. — спохватывается она, прикрыв рот рукой и виновато посмотрев на мальчика. — Думаю, это не очень подходящий пример… Но Эрнандо, кажется, не обижается. Напротив, он глядит на девушку с каким-то непонятным интересом. — Ты не единственная, кто так хочет быть актрисой. — наконец, произносит парень. — Почему ты так стремишься стать ею? — Потому что… потому что… вот потому что! — не найдя подходящих слов, упрямо заявляет девушка. Но Эрнандо продолжает гипнотизировать ее изучающим взглядом. Господи, ну как у него так получается? Смотрит прям в самую душу, только что дырку не просверливает! — Уфф. — раздраженно фыркает Пепа, сдавшись под напором выпытавающего взора. — Ну… просто… артистов ведь все любят. А классных артистов так вообще обожают. Не то, чтобы меня не любят родители, но… Им все время что-то не нравится. Они вечно твердят, что со мной трудно, что у меня сложный характер… Говорят, что из-за него со мной мало кто общается, что мне надо усмирять свой «пылкий нрав». А я не хочу ничего усмирять! Я такая, какая я есть, почему никто не хочет этого понять? Да, я знаю, я вспыльчивая, я крикливая, я упрямая, но… неужели меня нельзя полюбить такой? Пепа как можно быстрее смахивает непрошенную слезу, злясь на саму себя, что затеяла этот разговор. И вдруг с удивлением замечает, как холодная шершавая ладошка мягко накрывает ее пальцы. Девушка поворачивается к Эрнандо, удивленно шмыгая носом. Тот смотрит на нее во все глаза, но молчит. Видимо, не знает, что говорить, и отвечает, как может — несмелым прикосновением. — Если я буду очень стараться и стану хорошей актрисой, меня обязательно будут любить. Поклонники ведь любят своих кумиров, правда? И может, кто-нибудь обратит на меня внимание… В смысле… В колледже почти у всех девчонок были парни, они, там, целуются с ними, обнимаются, любят друг друга… Я тоже хочу, чтобы у меня это было. Чтобы у меня была красивая свадьба, своя семья, тот, кто будет любить меня даже вычурной и шумной… Но я не знаю. Я пытаюсь быть уверенной в том, что у меня все получится, но иногда мне становится страшно. Это мой последний шанс. Если у меня не получится, то… Дальше продолжить не получается. Как же это глупо и странно — говорить о переживаниях своему кумиру, оказавшемуся всего-навсего несчастным затравленным мальчишкой. Зачем она все это ему рассказала? Но вроде бы ей даже стало легче… — А ты… не хочешь еще раз посмотреть мой номер? — внезапно прерывает тишину робкий голос. — На твой номер? — переспрашивает Пепа, выходя из своих мыслей. — Но у меня нет билета. — Я покажу тебе, куда сесть. — Эрнандо вдруг берет ее за руку и подводит к проему, откуда через слабое свечение прожекторов виднеется зрительный зал. — Напротив у края шатра стоит табуретка, садись туда. На время представления вход шатра закрыт, поэтому сеньор Хольдмейер оставляет проем открытым, а сам уходит отдыхать к себе. Так что тебя никто не увидит. — Ого. Спасибо. — произносит Пепа, все ещё озадаченная таким предложением. Но до поезда еще сорок минут, почему бы и не посмотреть? Тем более, что после знакомства с настоящим Эрнандо его перевоплощение в загадочный образ мага должно выглядеть еще удивительнее. — А, да, кстати. Почему у тебя на сцене глаза… эм, светятся, а в жизни нет? — Это все линзы. — смущенно улыбается Эрнандо, доставая из кармана маленькую коробочку. — Они не очень хорошие, от них глаза болят и буквы от них в книге размытыми кажутся. Но сеньор Хольдмейер заставляет их носить, говорит, с ними лучше образ получается… Давай, беги, мне скоро выходить. Пепа тихо и молниеносно прошмыгивает через проем и добирается до указанного места аккурат к объявлению номера. — А сейчас на сцену выйдет тот, кого все вы так долго ждали! Неподражаемый, великий и ужасный маг-предсказатель Эрнандо! В воздухе раздаются оглушительные аплодисменты, однако Пепа не подхватывает их, в задумчивости глядя вглубь проема. И из него незамедлительно появляется фигура циркача, отчего толпа буквально взрывается, разражаясь восторженными возгласами. Но девушка не разделяет всеобщего восторга. Хотя Эрнадо все так же мастерски завораживал толпу бархатистым голосом, зловещим оскалом и уверенной походкой, Пепа не могла прогнать из головы образ пугливого замученного мальчишки, нервозно заикающегося и шарахающегося от любого резкого звука или движения. С самого рождения играть чужую роль, жить чуждой тебе жизнью, которую ты ненавидишь… от осознания этого девушке становится не по себе. Она ловит себя на мысли, что не может уже как прежде просто наслаждаться выступлением, будто тяжёлый груз лег на сердце. — Итак, кому же на этот раз выпадет доля встретиться с судьбой лицом к лицу? Кто не боится узреть тайны своего будущего? Почти весь зал разом поднимает руки, откуда-то даже слышатся призывные крики и свист. Вот только Пепа по-прежнему сидит тихо. Былого трепетного предвкушения того, что ее выберут, она не ощущает, да и после всего увиденного и услышанного желание стать той самой счастливой обладательницей предсказания куда-то пропало. И вдруг взгляд Эрнандо останавливается на ней. — Прошу вас, сеньорита. Пепа недоуменно вертит головой по сторонам. Он ведь это не ей, верно? — Да-да, это я вам, niña. Прошу на сцену. — произносит с таинственной улыбкой циркач, жестом приглашая девушку. — Ты что, зачем еще? — шипит сквозь зубы Пепа, глядя на Эрнандо округлёнными глазами. «Иди, иди, что ты сидишь, он ведь выбрал тебя!» — уже шепчут ее соседи, толкая девушку в бок, но та не сдвигается с места. Она совершенно не ожидала такого поворота и совсем не была к нему готова. Внезапно, под изумленные возгласы зрителей, Эрнандо пересекает край сцены и проходит прямо к Пепе. Люди с соседних рядов, толкая друг друга, рвутся хотя бы прикоснуться с сошедшему к ним любимцу, некоторые начинают просить автографы, зовут к себе, но циркач не обращает на них никакого внимания. — Разве вы не хотите узнать, что готовит для вас будущее? — завлекающим шепотом говорит предсказатель, подходя вплотную к девушке и протягивая ей руку. Пепа смотрит сначала на нее, потом на Эрнандо, пребывая в абсолютном недоумении. Он ведь только что шарахался от нее, прогонял, зачем ему это, что он хочет? — Вы боитесь? — спрашивает циркач, улыбаясь шире и как-то… дружелюбнее, что ли. — Напрасно. Судьба благосклонна к тем, кто смело идет по своему пути. Пепа внимательнее всматривается в глаза напротив. Она готова поклясться, в них что-то изменилось. Даже сквозь ярко-зеленые линзы видно, что во взгляде Эрнандо пропали неприязнь к самому себе и страх. У него в глазах как будто даже появилось воодушевление. С тем же взглядом он буквально пятнадцать минут назад рассказывал о Педро Мадригаль и о своей мечте. — Нисколько не боюсь. — решительно отзывается Пепа, беря циркача за руку и вставая с места. Отчего-то к ней вновь вернулось жгучее желание осуществить давнюю цель и наконец-то стать той «избранной», удостоившейся вниманием кумира сотен людей. Эрнандо мастерски скрывает возникший энтузиазм на лице фирменной пугающей ухмылкой и проводит девушку на сцену. Пепа с волнением встает напротив циркача у небольшого столика, где лежат карты, баночка краски с кисточкой и уже знакомая зеленая пластина. — Нужно взяться за руки. — маг кладет ладони тыльной стороной на стол, приглашая девушку сделать то же самое. Едва их руки соприкасаются, как свет в шатре гаснет полностью, остаются лишь крошечные зеленые и желто-бурые крошечные огоньки, похожие на крупицы песка. Огоньки маленьких фонариков начинают беспорядочно кружится вокруг столика, вкупе с искусственными ветром и дымом создавая волшебную атмосферу. Пепа чувствует, как ее переполняет восторг: наконец-то она ощущает эту магию, в эти секунды одна из ее заветных мечт претворяется в жизнь! А Эрнандо уже не видится ей таким, каким она видела его в фургончике. Волшебство окутало ее с головой, и теперь перед ней стоит лишь красивый юноша, с закрытыми глазами сосредоточенно прокручивающий что-то в голове. Внезапно он распахивает веки и обращает взгляд на карты. Молча иллюзионист вытаскивает их одну за другой из колоды, располагая на столе и внимательно всматриваясь в полученный расклад. Затем он вдруг поднимает глаза на Пепу, пристально вглядываясь в ее лицо. По спине девушки прокатывается волна мурашек. Что он увидел? А вдруг там все плохо? Вдруг в будущем все ее цели обернутся прахом?.. Эрнандо медленно убирает руки, и световой вихрь исчезает, сменяясь светом прожекторов. — Что же, мне все ясно. — тихим жутковатым голосом подытоживает он, расплываясь в загадочной ухмылке. Циркач берет стекло, ставит его на мольберт и окунает кисть в краску, попутно продолжая свой рассказ. — Большие амбиции, стремление к славе и готовность на все ради побега от прошлой жизни… Хотя успехи в делах минувших были весьма-весьма весомые, можно сказать, здесь замешан большой талант, дар свыше… Но теперь он без надобности. Его пламя было потушено теми, кто хотел это пламя разжечь… Пепа нервно сглатывает, глядя на иллюзиониста во все глаза. На всех выступлениях она слушала, как Эрнандо рассказывал о прошлом посетителей, но когда девушка ощутила это на себе, она почувствовала себя слегка не в своей тарелке. Пепа действительно была лучшей ученицей колледжа, в составлении прогнозов ей не было равных. Но стремление родителей выкрутить способности дочери на максимум привели к тому, что та больше ничего не испытывала к изучаемой профессии, кроме отвращения. — Но так ли правильно убегать от того, что дано вам от рождения? — устрашающим шёпотом спрашивает Эрнандо, сверкнув глазами. — В погоне за великими целями огромен риск потерять все, что вы имели до этого. Любовь толпы, поклонники, аплодисменты и бурные овации — счастье, которое они приносят, настолько хрупко, что его неимоверно легко разрушить, зато сколько боли, сколько страданий оно способно принести… Сможете ли вы преодолеть все невзгоды и получить то, к чему так долго и упорно стремились? Пепе кажется, что она разучилась дышать. Душу сковал леденящий ужас, время будто остановилось, а в голове пульсирует одна мысль — вдруг он скажет «нет»? В какой-то момент ее одолевает жгучее желание убежать. Она ведь не сможет посмотреть на предсказание, не сможет собственными глазами увидеть, как на стекле отобразятся разрушенные планы и мечты… Но вдруг лицо Эрнандо озаряется лучезарной улыбкой, совсем не свойственной для дьявольского образа злого мага. — Да. — произносит он, поворачивая стекло лицевой стороной к девушке. Пепа тут же выхватывает из его рук предсказание и изумленно вглядывается в рисунок, не веря в происходящее. На пластине изображена повзрослевшая Пепа, стоящая на сцене с огромным букетом цветов и счастливым взглядом смотрящая на мужчину, сидящего перед ней на одном колене с кольцом в руках. — Вас ждет большое будущее. Вы станете примой в популярном театре, спектакли с вашим участием будут пользоваться огромным спросом, но самое главное — вы сумеете найти человека, что полюбит вас такой, какая вы есть. — завершает Эрнандо, восторженно глядя на сияющее лицо девушки. Под шокированные возгласы зрителей она поднимает на него блестящие от слез глаза и отчётливо шепчет: «Спасибо.» Внезапно Эрнандо бледнеет, а во взгляде отражается праведный ужас. Пепа недоуменно поворачивает голову и видит у входа цирка директора, чью физиономию в страшной гримасе исказил безудержный гнев. Завидев беспокойство на лице девушки, Эрнандо тут же встает перед ее глазами, закрывая собой фигуру Хольдмейера, и заставляет себя вновь улыбнуться. — У тебя все получится. — заверяет он чуть дрожащим шепотом. — Мои предсказания всегда сбываются. А сейчас тебе пора уходить. Не дав Пепе вставить и слова, Эрнандо отходит к проему, на ходу кланяясь зрителям на прощание. Хольдмейер куда-то исчезает, а толпа, все еще бурно обсуждая невероятное происшествие на представлении, выходит на улицу, куда вслед за ними направляется и девушка, крепко прижимая к себе заветную пластину. Вокруг нее все шепчутся, показывая на Пепу пальцем или просто глазея с удивленными физиономиями, что, конечно, ей льстит, пока чья-то сильная рука не выдергивает девушку из людского потока. — Эй, вы чего, отпустите!!! — незамедлительно начинает вопить Пепа, зажмурившись и спрятав пластину за спиной. — Тише ты! — шикает на нее знакомый голос. Пепа открывает глаза и с удивлением обнаруживает перед собой Фела. — Где пластина? — строго спрашивает он. — Дай ее сюда. — Ничего я вам не дам! — рычит Пепа, еще сильнее прижимая к спине заветное предсказание. — А ну дай сюда, кому говорят! — рассерженно доносится сзади, и через секунду пластина выскальзывает из руки девушки. — Вы что делаете? Верните сейчас же! — вопит Пепа, намереваясь отнять украденное. — Ты посмотри, Фел, это оно! — с горечью восклицает Джеймс, после чего остервенело набрасывается на девушку. — Ты совсем сдурела??? Идиотка малолетняя! Добилась своего, да?! Из-за тебя он его убьет, дура ты эдакая! — Кто кого убьет? Ничего я не добивалась! — протестует Пепа, ошарашенная такими нападками. — Ты попросила Эрнандо сделать это предсказание? — мрачно вопрошает Фел. — Нет! Он сам пригласил меня на представление и сам вызвал на сцену, я вообще не хотела туда идти! Фелицио и Джеймс недоуменно переглядываются. — Ох, черт! — только и произносит жонглер, в отчаянии хватаясь за голову. — А что случилось? Что произошло? — обеспокоенно спрашивает Пепа, страшась подтвердить свои догадки. — Эрнандо не должен был этого делать. — со вздохом поясняет Фел. — Все хорошие предсказания строго проплачены, забесплатно они не должны никому доставаться и должны в обязательном порядке согласовываться с Хольдмейером. Эрнандо ослушался его. Мало того, хорошие предсказания подрывают авторитет зловещего предсказателя, что пагубно скажется на продаваемости билетов и репутации Эрнандо. Та история с камином и книгой была последним предупреждением. Страшно представить, что грозит Эрнандо за такое серьёзное неповиновение… — То есть, Эрнандо пошел на такой риск… из-за меня? — ошарашенно бормочет Пепа, глядя на свое сокровище. — Но… почему? — Может, ты сумела стать для него той, ради кого он готов пожертвовать собой? — загадочно произносит Фел. — Ты че несё… Эй, ты что?! — перебивает себя же Джеймс, не обнаружив в руках пластины. — Я тебе не доверяю. — фыркает Пепа, вручая предсказание Фелу. — Держи, положишь ко мне в чемодан, он остался у ящиков в шапито. Через пятнадцать минут, когда начнется ливень, отвлечёшь директора, скажешь, что шатёр прохудился или что-то типа этого. А этот пусть откроет нам ворота, подвезёт чемодан и будет стоять на шухере. — Да какой ливень, на небе три облачка! — огрызается Джеймс. — Если ничего не смыслишь в метеорологии, то держи язык за зубами, ладно? — парирует Пепа, быстрым шагом направляясь в противоположную от выхода сторону. — Эй, артистка, ты куда? — окликает Фел. — Ты что задумала? Та оборачивается и решительно произносит: — Побег, что же еще.

***

Убедившись, что в большом фургоне горит свет, Пепа, уже преисполненная опытом, проворно забирается на крышу маленького фургончика. — Эй, Эрнандо? — зовет она, спустившись вниз. Поздним вечером внутри царствует беспроглядный мрак, так что девушке приходится хорошенько напрячь слух, чтобы если не увидеть, то хотя бы услышать парня. И через пару мгновений из дальнего угла доносится тихий всхлип. — Эрнандо, это ты? — спрашивает она, наощупь продвигаясь в сторону звука. — За-ачем ты при-ишла? — слышится совсем близко плачущий голос. — Те-ебе ну-ужно у-уйти. Он мо-ожет у-увидеть те-ебя. — Я никуда без тебя не уйду. — безапелляционно произносит Пепа, пытаясь взять Эрнандо за руки. Но вместо этого дотрагивается до чего-то горячего и влажного, отчего парень издает болезненный стон, сопровождаемый громким всхлипом. — Он что… тебя побил? — испуганно шепчет девушка, чувствуя, как у нее самой начинает предательски дрожать голос. — Послушай, нам нужно бежать отсюда как можно скорее. Пойдем, вставай… — Нет! — надрывно вскрикивает Эрнандо, прижимаясь к стенке. — Это бессмы-ысленно. Он на-айдет меня. Я ведь все-его лишь цирко-овой шут. Сеньо-ор Хольдме-ейер прав: у ме-еня ни-ичего не выйдет, я по-огубил сли-ишком много су-удеб… — Да он убьет тебя, глупый! — в отчаянии вырывается у Пепы. Она смаргивает выступившие горячие слезы и почти умоляюще бормочет. — Так больше продолжаться не может. Он не имеет право так с тобой поступать, слышишь? Ты не игрушка, которую можно сломать и выбросить, ты живой человек! Нельзя сдаваться, надо бороться за себя, за свою свободу, за свои мечты! Пожалуйста, доверься мне. Позволь помочь тебе. На несколько мгновений в фургончике воцаряется тишина. Пепа с надеждой вглядывается в темноту перед собой, пытаясь унять дрожь в теле и сбившееся из-за плача дыхание. И вдруг чувствует на своем запястье холодную ладонь. — Говори, что нужно делать. Пепа едва сдерживает ликующий визг. Она подводит Эрнандо к веревке, предусмотрительно спущенной ею с люка, и помогает подняться. Едва дети указываются наверху, как из внезапно сгустившихся туч начинают лить крупные капли, за пару секунд создавшие плотную водную стену. — У нас мало времени, Эластико не сможет задержать его надолго. Быстрее, нам надо к выходу! Скрываясь за раскинутым на земле реквизитом и зорко следя за стоящим у шатра Хольдмейером, ребята ловко пробираются к выходу, где их уже ждет Джеймс, с кислой миной закрывающий голову от дождя чемоданом. — На небе всего три облачка, правда ведь? — язвительно произносит Пепа, подходя к нему. — Иди к черту. На, забирай свое барахло. — неприязненно цедит Джеймс, небрежно опуская чемодан на землю, после чего с теплой улыбкой обращается к Эрнандо. — Удачи тебе, малыш. Фел просил передать тебе привет. Надеюсь, у тебя все получится, мы очень верим в тебя, кабальеро. Ну давайте, бегите, пока Хольдмейер вас не хватился. Эрнандо, бросив кроткое благодарное «спасибо», шмыгает за ворота, куда вслез за ним порывается проскочить и Пепа, как вдруг жонглер крепко хватает ее за руку. — Отвечаешь за него головой, ясно? — грозится он. — Если с ним что-нибудь случится, то… — Спасибо большое за напутствие, Малабар. — с саркастичной ухмылкой щебечет Пепа. — Буду безмерно скучать по нашей теплой дружбе. И пока жонглер пребывает в недоумении от ироничной колкости, девушка вырывается из его цепкой хватки и шмыгает за ворота. — Побежали скорее, вон туда, к той роще! Пепа готова поклясться, что никогда в жизни так быстро не бегала. Одна мысль, что Хольдмейер спохватиться и найдет их за воротами, заставляет рразвивать немыслимую скорость. Легкие горят, сердце бьётся в бешеном ритме, насквозь мокрые волосы и одежда прилипают к телу, грязь забивается в туфли, так что Пепа невольно задается вопросом — а стоят ли того эти мучения? — Фууух… — тяжело выдыхает она, наконец добравшись до леса и облокотившись на ствол дерева. — Все-таки уделали мы этого мудака… Эй, иллюзионист, а ты где? Девушка вертит головой и с удивлением замечает Эрнандо, стоящего посреди опушки и молча глядящего на серые плотные тучи. — Ты что, совсем сбрендил? — недоуменно восклицает Пепа, подбегая к нему. — Простудишься же! Пойдём, нам надо спрятаться! Девушки дергает Эрнандо за руку, но тот не двигается с места. Глядя с приоткрытым ртом на дождь как на восьмое чудо света, он не может оторвать от него взгляда. — Как же красиво… — в восхищении шепчет он. — Это противные серые тучи. — скептически констатирует Пепа. — И хлещущий, как из ведра, ливень. Не придумывай, пошли уже. — Я даже не думал, что он может быть таким чудесным… — в эйфории бормочет Эрнандо, не обращая никакого внимания на недовольство Пепы. До девушки внезапно доходит. Она в смятении выпускает из рук ладонь циркача и вновь поднимает глаза на небо. Для Эрнандо, впервые увидевшего и ощутившего дождь, он и вправду может показаться красивым и чудесным. Да и Пепе окружающая их природа вдруг начинает видеться не такой скучной и пресной. Боже, да что с ней происходит?! Черт, она же ненавидела, абсолютно презирала это место! А теперь… — Я наконец-то свободен. — не веря собственному счастью, произносит Эрнандо, поворачиваясь к Пепе. Он смотрит на нее так благодарно и преданно, что у девушки невольно сжимается сердце. И глаза его уже не кажутся блеклыми и бесцветными. По правде говоря, сейчас они выглядят такими светлыми, сияющими, гораздо лучше, чем в приторно-ядовитых линзах. Неожиданно он кидается к ней и обнимает так крепко, что ее на секунду посещает изумление, как может это худощавое маленькое существо так сильно сжимать ее руками. — Спасибо. — говорит Эрнандо, уткнувшись в платье носом. — Ты спасла меня. И Пепа, насквозь промокшая и уставшая, коря себя за излишнюю сентиментальность и вновь выступившие на глазах слезы, отчетливо понимает — эти мучения определенно стоили того.

***

— Ну, вот и мой поезд. Пепа, держа в одной руке заветный билет, а во второй чемодан, оборачивается к Эрнандо. Тот, натянув капюшон как можно глубже, пугливо озирается по сторонам. — Я завтра поступаю в театральный, поэтому… ну… мне уже сейчас нужно ехать. — зачем-то оправдывается девушка. — Да, я понимаю. — ободряюще улыбается Эрнандо, хотя скрыть грусть в глазах у него не выходит. И Пепа спешит повернуться обратно к поезду. Вот он, красивый, блестящий, в руках билет в один конец к самой большой и заветной месте. Как она ждала этого момента… Тогда почему впервые так остро чувствует, что делает что-то неправильно? И отделаться от этого ощущения, как назло, не получается, как ни повторяй себе, что впереди ждут сцена, слава, поклонники. Слишком много произошло за один день, слишком много было увидено и услышано… В голове, как нарочно, всплывает фраза Джеймса: «Отвечаешь за него головой…» Эрнандо не может с ней поехать, у него нет документов, плюс скоро его могут объявить в розыск и на вокзале возникнут вопросы. Да и с чего Пепе вдруг брать иллюзиониста с собой? Он ей, по сути, никто, бывший кумир, которого она спасла по доброте душевной. Глупо из-за какого-то циркового беспризорника бросать все, верно?.. Девушка снова оглядывает стоящего позади Эрнандо. Тот испуганно шарахается от проходящих мимо людей, путается в капюшоне длинной руаны и едва не роняет из рук учебник, пытаясь скрыть лицо от посторонних глаз. Почему-то хочется ударить и обнять его одновременно. Невероятно дебильное чувство. О боже, ну за что ей все это? Так, ладно. Чем быстрее она это сделает, тем безболезненнее все пройдет. — А знаешь что? — Пепа на секунду сильно зажмуривается и рвет билет на мелкие кусочки, разбрасывая их по всему перрону. — Никуда училище не денется. Да я в любой момент могу туда поступить! Но для начала мы с тобой как следует обоснуемся и поймем, что делать со всем навороченным, что думаешь? Глаза напротив округляются до немыслимых размеров. — Мы… вместе? — Ну конечно вместе, куда я тебя дену, глупый? И вновь он улыбается той самой дурацкой улыбкой, ради которой она готова перекроить все свои планы и остаться в этом злополучном захолустье. Как же он все-таки ее бесит. — А в какое училище ты хотела поступить? — любопытствует Эрнандо. — При главном университете искусств. Улыбка предсказателя становится еще шире. — Тогда ты ничего не теряешь. Набор аспирантов там проведут только через месяц. — Что? — опешенно переспрашивает Пепа. — Ты-то откуда знаешь? — Сеньор Мадригаль как раз является ректором этого университета. Он сказал, что даже может взять меня на особых условиях на программу первого курса. Так что мы можем поехать через три недели вместе. — Это же замечательно! — радостно восклицает Пепа, хватая чемодан и беря за руку новоиспеченного друга. Но внезапно она останавливается и со всей серьёзностью переводит взгляд на парня. — Слушай, а как мне все-таки звать тебя? Эрнандо или Хорхе? Иллюзионист смущённо поджимает губы. — Эти имена не настоящие. Их придумал сеньор Хольдмейер, чтобы не было проблем с документами о начислении заработной платы и все деньги переходили ему. А вообще… мое настоящее имя Брунитто… — он на секунду замолкает и с улыбкой поднимает глаза на подругу. — Для друзей можно просто Бруно. — Что ж, приятно познакомиться, зеленоглазый! — весело подмигивает Пепа и тянет юношу за собой. — Пошли, будем покорять Энканто!