Уроки нежности

Фушигуро не сразу заметил, что в комнате что-то изменилось. Когда он зашел, его обитель обрадовала его глаз привычной простотой и серостью. Было довольно темно, но Мегуми какой-то далекой частью мозга лишь бегло отметил, что, в общем, картина оставалась такой же, какой была и перед его уходом - все пожитки лежали там, где он их и оставил. Он даже обратил внимание на чистую стопку белья, аккуратно сложенную в углу, которую нужно убрать в шкаф. Обратил, но прошел мимо. Мегуми устал так сильно, что восседай на этой стопке восьмирукий семихуй, он бы все равно пошел дальше, в манящий кипятком душ. Мегуми всегда был довольно аккуратным. Привыкнув к скрупулезно-дедовскому порядку в пространстве, он мог боковым взглядом арестовать любую крадущуюся к его вещам пылинку и предъявить ей за покушение на его до скрежета выдраенный стол. Смешно обнаружить такую любовь к чистоте у человека, который с завидным постоянством валяется в грязи и собственной крови. Вот к такому-то точно хрен привыкнешь, наверное, поэтому он и превратил свою спальню в единственный островок личного пространства, где в его силах было убрать осточертевшую грязь и разложить все по местам. Создать иллюзию мирной жизни, будто у него всегда все так - организованно и спокойно. Обманывать себя Фушигуро не любил, но на это всегда закрывал глаза. Однажды Юджи даже спросил, не считает ли он это болезнью. Фушигуро промолчал. Нобара предположила, что это нервное расстройство. Спорить с ней, кстати, никто не стал. Однако в ту ночь Фушигуро был настолько вымотан, что, едва выйдя из душа, тут же упал на застеленную темно-синим покрывалом кровать. Свет включать не стал, рассматривая, как полоток расчерчивают тени и тусклый свет фонарей со стадиона. Наконец-то все закончилось. Такие мысли посещали его каждый раз, когда он возвращался с миссией живым и перевозбужденным. После обожаемого им адреналина всего приходила пустота. Но она того стоила. Мышцы ужасно болели, посылая неровные спазмы по всему телу, отчего даже лежать даже на таком мягком одеяле было неприятно. Лодыжки то и дело сводило судорогой. Перспектива забыться беспокойным сном парня удручала, но была единственной возможной; встать, чтобы раздобыть обезболивающее слишком энергозатратно. Он, конечно, мог бы позвонить кому-нибудь, но его товарищам тоже пришлось сегодня несладко, и тревожить их лишний раз он не собирался. Оставался только Сатору, но Фушигуро не хотел, чтобы к мышечной боли прибавилась еще и головная. Сатору. Неловко повернувшись, Мегуми уставился в стену. Свет скользил по голым стенам, и он проследил за ним взглядом. Туда-сюда. Туда-сюда. Сатору. Шесть букв, три слога и тысяча проблем. Сраный Сатору. То, что Фушигуро стал избегать его и игнорировать, не означало, что тот просто взял и растворился в воздухе. Нет. Он был везде. В этих полосах света на потолке, за веками Мегуми, в его тревоге, в его голове, уложенной на простой белой подушке. Периодически Мегуми ловил себя на мысли, что Сатору и вовсе не человек, потому что люди не могут занимать тысячу процентов чужих мыслей. Кто вообще тогда такой Сатору? Сатору - вирус. А может и что-то среднее между озабоченным животным и божеством. Сплошной контраст. Его эта развязная манера речи и не менее развязные руки, пытающиеся полапать живот Фушигуро при каждом удобном случае. Грязная ухмылочка и вечные, просто непрекращающиеся доебки. Этот человек словно расширил территорию только у своего пубертатного периода, и у Фушигуро даже было бы право ненавидеть его, если бы... ...если бы он так отчаянно его не любил. Фушигуро неловко закусил костяшку своего пальца от липко накатывающей тревоги. Где он? Что с ним? Думает ли о нем? Сколько Фушигуро себя помнил, он всегда задавался этими вопросами. Неважно где - лежа дома на диване или в луже собственной крови. На миссии или в колледже. В школе или в их маленькой квартирке на отшибе города, где они жили вдвоем с Цумики. Когда Нобара стала замечать, что между ними двумя что-то резко изменилось, она спросила, когда Фушигуро понял, что любит его. И Мегуми понял, что, кажется, просто любил его всегда. И все бы было ничего, если бы Годжо Сатору не был бы засранцем во плоти. Все началось так красиво. Эти теплые взгляды, чуть дольше задерживающиеся объятия. А поцелуй? Боже, каким же импульсивным и сладким был их первый поцелуй! Мегуми никогда в жизни не был счастливее, чем в тот момент, когда Сатору наклонился к нему и прижался теплыми губами вначале к его щеке, а потом и к губам. Ничего в его жизни не было романтичнее. Да, произошло все это далеко не в пагоде под цветущей сакурой. На фоне не пели цикады, да и серебряная луна чужое счастливое лицо не освещала. Ничего этого не было. Все случилось здесь, в этой маленькой комнате Фушигуро, на этой самой кровати. Да и какая разница? Внутри них в тот момент все и так цвело и сияло. Горело. А что сейчас? Фушигуро лежал один, потому что находиться рядом с Сатору это как сесть голой задницей на пороховую бочку. В какой-то момент Фушигуро действительно был готов врезать ему, потому что он вел себя как самый последний извращенец. Вся рефлексия Мегуми сводилась к тому, что этого козла было слишком много и слишком мало одновременно. Но сдаваться он не собирался – Годжо не нужен был повод, чтобы сесть ему на шею. Как и Мегуми не нужен был повод, чтоб всегда скучать по нему. Сколько бы Мегуми не отрицал этого, Годжо был ему нужен. Когда он был маленьким и отпускал Сатору на важные миссии, он всегда говорил ему об этом. Его сенсей лишь улыбался и щекотал его, осыпая обещаниями вернуться как можно скорее. Крошка Мегуми уже тогда понимал, что этот человек будет с ним всегда. Не знал он только то, что в свои семнадцать лет станет называть Сатору своим парнем. Это, пожалуй, было самым приятным поворотом этой истории. Мегуми ворочался. Его убаюкивали собственные мысли, и он, в надежде, что все-таки сможет уснуть – повернулся на другой бок. Сонно моргнув, он застыл. Краем глаза он зацепил что-то непривычное, размазанное пятно тени перед собой и широко распахнул глаза. Моментально привыкший к темноте взгляд расфокусированно выцепил на столе что-то инородное, и парень дернулся, чтобы на автомате включить прикроватную лампу. Искусственный свет больно ударил по глазам, и Фушигуро потер их в надежде поскорее снять напряжение. Расплывчатые лужи за веками быстро приобрели очертания комнаты и небольшой вазы, стоящей на его столе. Красные, лиловые, белые лепестки нежно выглядывали из ее краев. Это просто букет. Букетик полевых цветов. На его, черт возьми, столе. К одному из цветочков на нитку была привязана бумажка, напоминающая этикетку. Несложно было догадаться, кто принес их сюда. Фушигуро потянул руку к неожиданному подарку и аккуратно развернул записку. Действительно, этикетка из магазина сладостей в сувенирной части Токио, где Нобара постоянно покупает эти лакричные конфеты для пищевых инвалидов. Ровно под эмблемой магазина зеленой ручкой было нацарапано:

Прости меня. Я без тебя не могу.

По телу прошла легкая дрожь. Ему не хотелось признавать поражение, но слабая улыбка слегка озарила уставшее лицо. Одна из скул шипела от боли, но Фушигуро улыбался. Наверное, любовь, которую Фушигуро испытывал к этому человеку, напоминала улыбку через боль – саднящую и неконтролируемую. Фушигуро вдруг захотелось поверить в то, что каждый человек когда-то испытывал что-то подобное. Словно легкие накачивают чистейшими эндорфинами. Нет, он ни в коем случае не простил придурка. Тому вообще мало что светит без дежурного разговора, который рано или поздно, должен у них состояться. Он не простит его так просто, позволяя лапать себя, когда тому вздумается, не считаясь с ним. Но то восхитительное тепло, окутавшее тело парня, Сатору, кажется, уже простило. Аккуратно вытащив букетик из вазы, Мегуми глупо прижал его к груди. По рукам тут же полилась холодная вода, в которой стояли стебли, щекотно забираясь под пижамную кофту. Ему первый раз в жизни кто-то подарил цветы, и Фушигуро захотелось засмеяться – теперь он понимал, что чувствуют девушки, получая цветы от обосравшихся перед ними парней. Чесавшиеся от желания врезать кулаки неловко завязываются вокруг небольшого, но такого приятного букетика. И почему-то Фушигуро был уверен, что Годжо не спал. Сатору действительно не спал. Практически весь вечер он старался что-то написать на бумаге, но выходило из рук вон плохо. Все-таки выражать свои чувства таким способом было весьма изматывающим занятием. Оставив перечеркнутую и заляпанную кляксами своих страданий простыню текста, он сдался. Да, писать не его, а вот трепать языком… Черт возьми, ладно! У него есть идея получше. Подготовив для Мегуми небольшой подарок, Годжо вернулся в тот офис на верхних этажах колледжа в надежде застать там Нанами, но тот уже ушел, поэтому похвастаться своей затеей было не перед кем. Дети были на миссии, а директору лучше не знать, что у Сатору любовная интрижка с его же учеником. Хотя Сатору был уверен, что этот молодящийся любитель мягких игрушек все знал, просто не хотел с ним связываться. Поэтому да, Годжо оставалось лишь ждать. Он знал Мегуми, как самого себя, и понимал, что холодный рассудок и храбрость его мальчика спасут его в любой ситуации. Его решения всегда были взвешенные. В его возрасте сам Годжо был просто невыносим, чувствуя свое превосходство над другими шаманами. Его кидало в бой, рвало на части – он пылал. Каждая миссия заканчивалась скандалом, в центре которого обсуждалась его дикая импульсивность. Фушигуро таким не был. Он был расчетлив и холоден. Спокоен. Однако каждый раз, когда Мегуми не было рядом, Сатору переживал. Были ли это его безумные чувства или просто самый обычный отцовский инстинкт, про который ему еще давно говорил Нанами, он не знал. Даже у некоторых настоящих отцов-то он напрочь отсутствовал, что уж говорить о Сатору. Но было в этой тревоге что-то глубинное, двойное, как дно, или как сраный пороховой погреб, каждый раз готовый взорваться. Такая тревога отличалась от той, что он испытывал к остальным его детям не интенсивностью, а другим, тем самым неизведанным и родным. Искренней, взаимной любовью. Поэтому когда Сатору увидел, как машина очкарика заехала за ворота колледжа, то блаженно прикрыл глаза. Его дети тут, дома. И он с ними. Первым из нее выбрался Юджи, которому даже после миссии хватало сил о чем-то трепаться. Его одежда была исполосована вдоль и поперек, словно канцелярским ножом, и висела вдоль тела грязными лоскутами. Он о чем спорил с появившейся следом Нобарой, попутно отрывающей куски какой-то грязи с волос. Они встали рядом с машиной, сутулые, как сухие ветки – вот-вот и надломятся. Но Годжо облегченно выдохнул только тогда, когда из двери переднего сидения показалась черная растрепанная макушка. Спина прямая, как палка, походка твердая. Мегуми. Даже если на миссии ему досталось больше всех, он все равно будет выглядеть так, словно это было самым плевым делом в мире. За эту черту Годжо его особенно обожал. Неловко потоптавшись у машины, троица сразу же поплелась в техникум. В какой-то момент Фушигуро, идущий слегка позади, остановился. С высоты офиса не было видно выражения его лица, но Сатору мог поставить две тысячи йен на то, что оно было нахмуренное. Или угрюмое. Как минимум, очень суровое. И секунды не прошло, как Мегуми резко обернулся назад. Пыль поднялась вокруг его ботинок, когда он по привычке развернул стопу в боевую стойку, и Годжо засмеялся. Его мальчик настолько смышленый, что затылком почувствовал его взгляд. Но еще слишком неопытный, чтобы посмотреть наверх. Неопытный. Годжо это не озвучил, но неожиданно почувствовал вкус этого слова. Господи, Нанами прав, он действительно еблан. - Ты идешь? – окликнула его Нобара. Фушигуро огляделся по сторонам еще раз, выпрямился и пошел следом. Сатору проводил их взглядом и пересел с подоконника на диван. Больше всего на свете ему хотелось рвануть в комнату Фушигуро, спросить, как прошла миссия и какое там было проклятие. Больше всего на свете ему хотелось быть рядом с мальчиком – тихим и уставшим, греть его в своих объятиях, пока он не уснет. Но нужно было подождать. Он был уверен, что должен придерживаться плана, чтобы Фушигуро простил его. До того, как Сатору получил заветное смс, прошло почти сорок минут. Оно пришло ровно в тот момент, когда он уже намеревался самостоятельно пойти в комнату к Мегуми, чтобы просто проверить, не спит ли он (и не лежит ли его небольшой подарок в мусорном ведре на кухне). Но все-таки, все действительно шло по плану, и, когда телефон Годжо брякнул, на его лице расцвело нечто весьма самодовольное. Соскучился? Ждет его? Интересуется не спит ли он? > малыш Мегуми - принеси обезболивающее. Ну. Хотя бы так. Вытащив с полок в коридоре всю аптечку сразу (он видел подбитое лицо Мегуми, одним обезболивающим там явно не обойдется), он тихонько подошел к его двери, балансируя на коробке с крестом стаканом с водой. Потом прислушался. Суперслухом Сатору не обладал, зато кончиками пальцев почувствовал неровные и очень слабые вспышки проклятой энергии. Ночью они всегда были едва ощутимы, но Сатору легко различал эти вибрации – Мегуми игрался тенью. В любой другой ситуации, Годжо бы просто зашел внутрь. Ну а что? Чего он там не видел? Пару раз, конечно, он ловил Юджи за кое-чем, но неловкости от этого не испытывал. Сам был озабоченным подростком, все понимает. И, наверное, им и остался. Но на этот раз стоит сменить тактику, если он нехочет пасть жертвой игнора Мегуми в очередной раз. Сатору выдохнул и постучал. Спустя пару секунд послышалось удивленное: - Эм, войдите. Согнув под одеялом ноги, Мегуми сидел на кровати, опираясь поясницей на подушку. В комнате лишь одиноко горела лампа. Букетик был на месте. Хороший знак. Годжо любил комнату Мегуми, потому что на первый взгляд в ней не было ничего особенного, но стоило лишь присмотреться, чтобы увидеть всякие разные мелочи, которые подарил ему когда-то Годжо. Яркие брелки, мягкие игрушки, дурацкие кружки. Они все выбивались из вычурного порядка парня яркими пятнами. Даже тигровый плед, который укрывал ноги Фушигуро, был привезен Сатору из Тайваня два года назад. Мальчик бережно хранил его подарки, и от этой мысли сердце Годжо слегка дрогнуло. - Привет, - тихо сказал он, увидев Сатору. - Привет, малыш, - улыбка против воли треснула на лице Годжо, и ему оставалось надеяться, что она не была той жуткой улыбкой, увидев которую Фушигуро всегда морщился. Но на этот раз мальчик лишь слабо улыбнулся в ответ, и его плечи расслабились под взглядом Сатору. Он его действительно ждал. – Как ты? - Сойдет, - пожал плечами Мегуми, ближе подбирая к себе ноги, чтобы освободить пространство для Сатору на кровати. Годжо аккуратно сел напротив, рассматривая лицо мальчика. Да, досталось не слабо. - Так, посмотрим-ка, что тут у нас, - включив режим беззаботного взрослого, сказал Сатору, открывая аптечку и вытаскивая из нее заживляющую мазь на основе какого-то чуда-корня. Все его нутро трепетало, потому что он мог снова разговаривать с Мегуми, и тот даже пустил посидеть его у себя на кровати. А такой чести помимо него удостаивались только гончие Фушигуро. О чем-то это да и говорило. – Сильно болит? Годжо протянул руку, чтобы аккуратно потрогать такое любимое (и такое избитое) лицо, но Фушигуро перехватил его запястье на полпути. Сатору понял, что сделал он это больше неосознанно, потому что в следующий момент отпустил его, словно оно горело в его ладони. Годжо вымученно выдохнул. - Мегуми, - тон, которым Сатору начал этот разговор, кажется удивил парня, но тот позволил ему говорить. – Прости меня, пожалуйста. Последнее время я вел себя, как козел. Ты уже шугаешься от меня. Нанами сказал, что я веду себя как еб… - Стоп. О чем ты там говорил с Нанами? – глаза Мегуми округлились, и он стал похож на большую взъерошенную сову. - О нас, - спокойно признался Годжо. – Я облажался, малыш… - Надеюсь ты не сказал Нанами о… - … можно сказать предал тебя! Вначале я думал, что ты просто меня не хочешь, но потом, когда Нанами… - Чего?! - … сказал, что ты просто еще не готов, и я тебя домогаюсь… - Господи, Годжо, замолчи! Лицо парня пылало. Красные порезы на щеках напоминали трещины в раскаленном вулканом поле. Еще немного, и Фушигуро выгонит его взашей. - Прости меня, - торопливо добавил Сатору, поворачиваясь к Мегуми всем корпусом. Черная макушка скрылась под одеялом, но Сатору был уверен, что и под ним взгляд парнишки метал молнии. – Я очень сильно тебя обидел, но, клянусь, я не понимал, что делаю не так, окей? Одеяло промолчало. - Ну, правда! Я вел себя, как последний идиот, - Годжо хотелось сорвать это сраное одеяло, но он лишь тихо продолжил, касаясь пальцами букета на столе. – Я просто так сильно влюбился в тебя, что, кажется, тронулся головой. Кажется, в этот раз Сатору начал все правильно, потому что Фушигуро медленно выглянул из одеяла, аккуратно сжимая края пальцами. Как бы говоря – ну, продолжай. - Не перебивай меня, хорошо? – сказал Сатору просто, чтобы что-то сказать. Добровольно Фушигуро с ним разговаривать об этом и так не собирался. – Я сожалею, окей? Я очень много упустил за эти два месяца, что мы вместе, потому что… потому что очень сильно хотел тебя, ясно? Да, я – старый извращенец и вообще ужасный сенсей, но я потерял контроль и уже даже думал, что потерял тебя. Я знаю тебя так давно, и мне казалось, раз уж мы сейчас встречаемся, то ты тоже хочешь… всего этого. Я ошибся. Ты просишь меня? Фушигуро подполз ближе к изголовью, кидая быстрый взгляд на аптечку, словно ища в ней спасение от этого разговора. - А, да-да, конечно, держи, - ловко открыв коробку, Сатору выудил оттуда пузырек с обезболивающими таблетками. Он видел их в своей жизни так часто, что неосознанно почувствовал на языке горьковатый вкус. – На, запей. Мегуми послушно проглотил таблетки, слегка морщась. - Мерзкие, да? Он поставил принесенный Годжо стакан на стол и после десятка секунд молчания, сказал: - Ты не ошибся, - тихо сказал мальчик, смотря куда-то в пол. - Что? – Годжо слегка застыл от такого заявления. Пальцы с пузырьком застыли в воздухе. - Ну, эм, я… ну, ты не совсем ошибся, - Мегуми смущенно подтянул одеяла ближе к груди, словно пряча под ним обнаженную правду. - То есть, ты думал о том, как мы… - Годжо-сенсей. - Понял, заткнулся, - Сатору поднял руки в защитном жесте. - Просто все это очень быстро, – быстро пробормотал Мегуми, отчаянно краснея. – Я так… не хочу. Между ними скопилось какое-то непонятное напряжение. Сатору никогда в жизни не стеснялся говорить о чем-то, но сейчас этот разговор напоминал минное поле. Фушигуро и без того выгнал его в прошлый раз, поэтому Годжо, пораскинув мозгами, решил действовать аккуратнее. - Почему ты не поговорил со мной об этом раньше? - Потому что ты вел себя, как мудак? – изогнул бровь Фушигуро. – Последний раз, когда я хотел обсудить с тобой проклятия, ты пытался ухватить меня под коленом. А тот раз, когда мне нужна была помощь с теорией? Ты мне все губы искусал! Годжо прикрыл глаза и слегка отодвинулся от Фушигуро на кровати. Ему от себя было тошно. Будь Фушигуро хоть последним недотрогой, это бы тоже не играло никакой роли. Он ведь любил его, так чисто и бескорыстно, как не любил никто. И Сатору придется ради него стараться. Он очень этого хотел. - Я так сильно увлекся, что даже не заметил, как оттолкнул тебя. Мы так давно просто не разговаривали, верно? - Не меняй тему. Я все еще зол. - Цветочки умерили твой пыл? - Возможно, - на этих словах Фушигуро покраснел. - Славненько, - усмехнулся Годжо, а потом прочистил горло, словно без этого нельзя было продолжать серьезный разговор. – Мы больше не вернемся к этому, пока ты сам не будешь готов, хорошо? А пока дай мне намазать твое лицо мазью и расскажи, как... - Сатору, - слышать собственное имя из уст мальчика было непривычно. Он только с недавних пор называл его так. - Ты обещаешь, ну... не быть придурком? - Отныне я аскет, монах и девственник. Я больше не буду придурком. Ты мне веришь? Мегуми промолчал. Он долго смотрел на Сатору, пока не протянул к нему руку, аккуратно смыкая пальцы на его запястье. От распирающей грудь нежности Сатору захотелось лечь и обнять его ноги, как собака. Его мальчик сидел напротив, такой родной и домашний. Кажется, простил.