Горе никуда не девается, оно свивает гнездо у нас в сердце и ждет, чтобы его выплакали, а не забрасывали сверху ветошью, камнями и листьями. Ольга Примаченко
Прошла пара дней. К этому времени два отряда синигами разделились. Зараки с Котецу и их подчинённые направились в одну точку, а капитаны Кучики с Хицугаей и лейтенантами из четвёртого и шестого — в другую. Кохэйри шла в компании двоюродной сестры Ичики, а позади девушек в нескольких метрах — Тенрю и Акаге, которые несли походные вещи светловолосой наследницы благородного клана. Младшая из Абараи помнила двух однокурсниц, но ничего, кроме сухого приветствия, подругам от неё не перепало. Девушка оживленно разговаривала с кузиной, и этот диалог во всех красках показал всю разность их характеров: взрывной, бойцовский и непреклонный у Ичики и нежный, мягкий и бесконфликтный у Кохэйри. — Я не хочу верить в то, что тётя мертва, пока не увижу её тело лично, — жёстким голосом говорила Абараи. Младшая из Кучики печально выдохнула. — Мне бы твою уверенность. Но, похоже, пришла моя очередь говорить тебе — взгляни правде лицо. Мамы… её больше нет. — Тогда зачем её тело забрали? Любая сила покидает нас после смерти — даже небожителей и демонов. Вряд ли те двое решили поэкспериментировать с трансплантацией органов. О нет, сестрица, я смотрю правде в глаза. И чётко в них вижу — нас обманули. Кохэйри промолчала. Девушка знала, что каждый по-своему переживает горе. Она взглянула на отца, который не обмолвился с ней и словом после того скандала, который закатила девушка главе клана, чтобы тот взял дочь на миссию. Младшей из Кучики вообще казалось, что родитель избегает её и даже почти не смотрит на своё чадо. К сёстрам подошёл Томоэ. Он поинтересовался, как себя чувствует Кохэйри — это было первое такое далёкое путешествие для его сестры, где ту не носили в паланкине. Приходилось идти, пользоваться сюмпо (благодаря генам оно было практически совершенным) и снова идти. Девушка давно чувствовала усталость, но упрямо поджимала губы, чтобы слова жалоб не срывались с них. Она даже выглядела хуже — кожа совсем посерела, а щёки впали от недоедания. Нынешнюю Кохэйри едва ли можно было узнать в той Кохэйри, с которой Цукаса впервые встретилась на улочках Сейрейтея в свой первый выходной. — Всё в порядке, братец, — как-то недовольно говорила девушка. Ей не понравилось, что Томоэ напомнил ей о старательно подавляемой усталости. — У этого хрупкого цветочка крепкий стебель. Пятый офицер бросил взгляд на Цукасу и ушёл обратно к своему лейтенанту — Гину. Тот тоже изменился. Больше молчал, чем язвил, и даже не подкалывал Бьякую, хоть и очень любил это делать. Он старательно поддерживал Рангику, хотя и самому мужчине было очень тяжело переживать потерю лучшей подруги. Нацуми занимала большое место в жизни многих людей и, уйдя, оставила там пустую дыру с болезненно пульсирующими краями. — Что же сейчас с Падме? — переключилась Кохэйри на другую, не менее животрепещущую тему. Ей казалось, что все забыли о её сестре. — Я так волнуюсь. — Падме сильная девушка, — отвечала Ичика, стараясь тоном голоса передать хоть кроху своей уверенности кузине. — Я уверена, что она выжила в размыве. У неё на это были все шансы. Она точно не в Мире Живых, иначе бы уже вернулась. Капитан Куросаки проверит территорию Ада Скверных Душ, как и обещал. — А если она в другой территории? — Тогда нам следует поймать эту Эфу или кого-нибудь ещё из их братии, чтобы демоны провели нас на свои земли. Прекрати себя настраивать на худшее. Честное слово, мы будто бы с тобой действительно поменялись местами. Ичика тоже была напряжена и раздражена. Как бы она не старалась быть мягкой с кузиной, сдерживать себя девушке было сложно. Её парень Казуи отправился вместе со своими отцом и матерью в Ад на поиски Падме. Абараи не могла не переживать, хоть и знала, что семья Шиба-Куросаки невероятна сильна. Рукия поддерживала дочь, как могла, но сейчас женщина была занята своим заданием. Разведчики засекли первого врага к вечеру. Менос был один, с ним быстро расправились. Стало понятно, что совсем скоро синигами найдут и остальных вторженцев в их мир. Остановились, решили разбить лагерь. Конечно, за Кохэйри всё делали подруги-рядовые — не зря же она их с собой взяла. Палатка младшей Кучики была большой, девушка брала её с расчётом, что Тенрю с Акаге будут ночевать с ней. Они постелили внутрь футоны — постель рядовых, конечно, разительно отличалась от постели наследницы благородного клана. Кохэйри принялась готовиться ко сну. Переоделась в простую (для девушки своего статуса, конечно) ночную юкату. Развязала высокий хвост, расчесала их и заплела свободную косу. Затем запустила руки в одну из своих сумок и достала оттуда несколько кремов. Даже в полевых условиях и при плохом моральном самочувствии Кохэйри выполняла все наказы наставниц, которые с детства ей твердили, что нужно следить за собой. Она даже намазала Тенрю и отнекивающуюся Акаге. Подруги в свою очередь поделили часы вахты, когда одна будет бодрствовать и следить за обстановкой в лагере, а другая — набираться сил во сне. Ночью Цукасе снилось нечто странное. Она ничего не видела, но слышала голос, который звал её. Одновременно хорошо знакомый, словно с младенчества, но давно забытый, будто из-за ненужности. Голос просил идти, бороться, помочь, вернуться — странные мольбы и причитания. Тенрю проснулась с головной болью на рассвете. Канаэ, сидевшая у чуть приоткрытого входа и смотревшая на розовеющее небо, перевела взгляд на подругу, ничего не сказав. Цукаса глянула в сторону футона Кохэйри и удивилась, найдя девушку за низеньким столом, что-то писавшую в блокнот в твёрдом голубом переплёте. Её постель была уже заправлена, хотя на часах едва ли было шесть часов утра. — Ты можешь ещё поспасть, — спокойно произнесла Кучики, не отрыва глаз от своего занятия. Тенрю смутилась — рядовая не поняла, как блондинка обнаружила то, что подчинённая проснулась, даже не глянув на неё.***
Падме застонала от боли в теле и холода, что пробирал до костей, и постаралась разлепить глаза. Девушка плохо помнила о том, что случилось после её атаки кидо, но точно осознавала — она уже не на поле боя. Кучики лежала на чём-то твёрдом, словно на бетонном полу, и не находила в себе сил даже пошевелить пальцем. Вновь повторила попытку открыть глаза. Получилось, но Падме тут же закрыла их обратно. Её пробила дрожь страха. Кучики ничего не увидела, кроме темноты. Испуг был силён. Неужели она ослепла? О милостивые (хотя, судя по всему, не очень) небожители, только не это! Что-нибудь сломать или свернуть — это ничего, пройдёт. Но никто не даст гарантию, что какой-нибудь врачеватель или даже Куроцучи сможет спасти ей зрение или вернуть его. Мысли полные отчаяния напали на девушку и, одолеваемая ими, она впала в забытье от бессилия. Падме не знала, сколько прошло времени между её первым и вторым пробуждением в незнакомом месте. Но открыв в следующий раз глаза, девушка чуть ли не закричала от радости — она видела! Волна счастья прошла, когда Кучики поняла, где именно находится. Первым, на что наткнулся взгляд — это солома, не очень большой кучей накиданная в углу, который образовывал между собой две голые серые стены. Девушка постаралась двинуть рукой, и ей это удалось, но с определённым трудом. Падме упёрлась рукой в пол и повернула голову, радуясь, что она лежала на животе. Это была камера. Настоящая камера, словно бы в средневековой тюрьме. Кучики подозревала, что не в пятизвёздочном отеле, но эта истина её всё-таки удручила. Занпакто рядом нет, она не пойми где, у кого-то в плену. Решив, что подвигов на сегодня достаточно, Падме снова провалилась в сон. Во время следующего пробуждения боль в теле ощущалась меньше, от чего неприятные ощущения, которые принёс с собой ужасный холод, начали вызывать сильный дискомфорт. В этот раз из пограничного состояния между реальностью и сновидениями её вывел громкий резкий голос. — Просыпайся, синигами! Вслед за приказом на девушку вылили ведро воды. Не будь она тоже холодной, Падме бы даже обрадовалась — в горле сильно пересохло, а желудок просил чем-нибудь наполнить себя. Силы из-за этого больше не восстанавливались, а, наоборот, уходили. Злобно сморщив лицо, Кучики разлепила глаза. Взгляд лавандовых глаз упёрся в какого-то арранкара, стоявшего в шаге от решётки, ограждающей камеру девушки. Он был высок. С чересчур длинными конечностями по сравнению с синигами. Белые волосы торчали вверх. Дыра пустого находилась на переносице в промежутке между двумя части разделённой челюсти какого-то животного, которая представляла маска пустого. Чёрно-белый костюм выполнен в классическом стиле меносов высшего класса. Он широко улыбался. Глаза насмешливо смотрели меж щелей зубов челюсти-маски. Рядом с ним стоял другой арранкар — слишком простой смуглый парень с тёмными волосами, остатки маски в виде двух не слишком больших рогов и дырой пустого в груди. Его одежды состояла из простых хакама и кофты, полностью оголяющей торс. На шее — белый шипастый ошейник. Он поставил опустошённое ведро на пол рядом с решёткой и выпрямился, молча изучая глазами пленницу. — Ну, привет-привет, — всё тем же противным голосом вещал развеселённый белобрысый арранкар. — Как поживаешь? — Ты кто такой? — сражу же недовольным и даже надменным тоном заговорила Падме. — О, конечно! Как я мог забыть о манерах? Я Диего Серрано. А это, — Диего кивнул на сородича, — Бруно Варгас. — Я рада, что вам хватило ума придумать себе имена. Я спрашивала не о том. Кто вы такие? И что я здесь делаю? — Ты в моём Логове, пташка. И тебе придётся побороться за то, чтобы остаться здесь. Или же умереть. На лице арранкара расплылась кровожадная улыбка, которая только разозлила Падме. Девушка понимала, что ей надо делать. Выбраться отсюда и вернуться домой. Её ждёт семья. Её ждём мама и папа, сестра и брат. Она ещё не знала ужасной правды, которая бы разбила её скрытое под толстой бронёй, но на самом деле нежное сердце.