Happier than ever

Love when it comes without a warning 'Cause waiting for it gets so boring A lot can change in twenty seconds A lot can happen in the dark Love when it makes you lose your bearings Some information's not for sharing Use different names at hotel check-ins It's hard to stop it once it starts (It starts)

Мысль об устройстве на работу возникла у меня уже давно. Моя музыкальная деятельность приносила пока отнюдь недостаточно денег для комфортной жизни, а сидеть на шее у родителей в двадцать лет казалось мне совершенно неприемлемым. Финнеас в этом плане оказался куда более шустрым и изворотливым. У него была девушка, с которой они жили в недавно приобретённом доме, несколько статей заработка и уверенность в завтрашнем дне. У него была стабильность. У меня всё иначе. Это пошло ещё с детства. Финнеас всегда отличался рассудительностью и был развит не по годам, он часами сидел за музыкальными инструментами, пробовал писать свои первые песни, изучал теорию. Я в это время носилась по двору с камерой в руках, представляла себя в клипе, и играла с соседской дочкой в игры. Финнеаса часто хвалили окружающие, говорили о его талантах, загоняя в краску, а я… я всегда была просто непоседой с шилом в одном месте, мешающейся под ногами. Это ранило моё детское сердце, порождало чувство собственной неполноценности. С тех пор прошло много времени. Я тоже повзрослела, стала заниматься танцами, а после травмы, углубилась в музыку. Со временем у нас с Фиником получился тандем. Мы стали писать музыку вместе и вместе постепенно покорять «музыкальный олимп». Фестивали, выступления на каких-то небольших площадках, параллельно окончание школы, благо учились на домашнем, первые проблемы, казавшиеся тогда концом света, первая любовь — происходило много всего. Незаметно мне стукнуло восемнадцать лет, затем девятнадцать… Нужно было постепенно обустраивать свою жизнь, однако я до сих пор испытывала большие трудности с определением себя и своего пути. Бесконечно надеяться на то, что какой-нибудь трек выстрелит и сделает меня известной на весь мир, уже не работало — в конце концов я прекрасно понимала, что для продвижения творчества в массы нужны связи и много-много денег, которых у меня и так было в обрез. Я пробывала работать в Интернете, в кафе, лет с шестнадцати выполняла мелкую работу за небольшую плату — всё было не то. Работа в школе подвернулась мне, можно сказать, случайно. Однажды на наш традиционный воскресный семейный ужин приехал старый папин товарищ со своей женой. За разговором я узнала о том, что в школе, где он занимает должность в администрации вот уже двадцать лет, недавно уволился учитель по музыке и теперь нужно искать замену. Пазл в моей голове сложился, и я предложила свою кандидатуру. Я, честно говоря, на успех не надеялась, однако наш гость охотно согласился, зная о моей музыкальной карьере и любви к этому делу. Мы обговорили все детали и уже в следующем месяце, получив необходимые документы и справки, я вышла на работу. Я жутко нервничала в этот день X. Идея работы учителем конечно нравилась мне невероятно, особенно учитывая мою любовь к детям и какие-никакие лидерские способности, однако мне всё-ровно было страшно. Я помню как чувствовала лёгкую боль в животе перед тем, как мы с завучем вошли в актовый зал, где нас ждали мои будущие ученики. Всё прошло даже лучше, чем я предполагала. Подростки оказались совсем не такими страшными, какими рисовали их другие работники школы. К ним всего лишь нужно было найти подход и заинтересовать. Я прекрасно понимала их, потому как сама ещё недавно была такой же. Я начала со знакомства. Выход на сцену для короткой самопрезентации было хорошим решением, давшим мне первоначальную информацию о каждом ученике. Но ничего примечательного не происходило до тех пор, пока очередь не дошла до девочки в худи, прятавшейся на заднем ряду. — Прошу на сцену, мисс, — сказала я и изобразила рукой жест. Она сидела неподвижно и смотрела в пол. Честно признаться, я не знала как правильно действовать с таким подростком. У меня не было конкретных педагогических и психологических знаний, я боялась сказать или сделать что-то неправильно, что спугнёт девочку. — Можно я не буду этого делать? — спросила она тихо-тихо. Тогда я вздохнула и подошла чуть ближе. Я объяснила, что это дело добровольно, однако подобный опыт был бы полезен. Но больше всего девочку поразило обращение «солнце». Её глаза в этот момент выражали смятение, удивление и какую-то вселенскую тоску. Моё сердце сжалось. Когда Мишель вышла на сцену, я наконец смогла разглядеть её. Она была худой, это было заметно сразу, под глазами легли синяки. Девочка переживала. Я задала ей три банальных наводящих вопроса, понимая, что услышу на них общие, поверхностные ответы. Она явно была не из тех, кто хочет делиться какой-либо информацией о себе. После окончания самопрезентации, я рассказала ребятам планы на наши уроки, спросила их о том, чему они хотели бы научиться, а в самом конце мы вместе спели несколько всем известных песен. Всё это время я украдкой на Мишель. Мне хотелось, чтобы она тоже была вовлечена в процесс, однако та так и сидела в задних рядах, накинув на голову капюшон. Тогда я решила, что должна помочь этой девочке почувствовать себя лучше и увереннее. Эта мысль плотно засела в моих мыслях. Время летело быстро. Работать учителем было интересно, но выматывающе. Однако самой противной частью была документация. Кому это всё нужно ума не приложу, но бумагами меня загрузили чуть ли не с первого же дня. С Мишель я пересекалась два раза в неделю на моём уроке и иногда в коридоре на перемене. Она всегда ходила одна, всегда старалась быть незаметной. Как же мне хотелось это исправить! Однако заставить других школьников общаться с ней было не в моих силах, и потому я лишь наблюдала издалека. На одном из уроков по музыкальной грамоте я дала ребятам тест. Я не собиралась мучить их чем-то сложным, просто хотела закрепить теорию. Затем включила две простых мелодии и попросила написать ноты. Друг за другом ребята заканчивали свои работы, сдавали мне листы и покидали кабинет. Осталась одна Мишель. Я видела, что музыкальный диктант никак ей не даётся, но мне хотелось, чтобы она сама попросила меня о помощи. Так и не дождавшись никаких действий с её стороны, я всё-таки спросила: — Что у тебя не получается? Мишель была не то в отчаянии, не то в гневе. Я встала сзади и облокотилась на стол, изучая её работу. Девочка заметно напряглась. Тогда я подвинула стул и села рядом, рассказав о том, что в детстве у меня совсем не шло сольфеджио. Надо сказать я немного соврала и с сольфеджио у меня в своё время было вполне хорошо, но для ученицы такая история могла стать мотивацией и подтверждением того, что всему можно научиться. Я объяснила Джонс как правильно писать такого рода диктанты и включила двадцатисекундный отрывок моей первой песни «Ocean eyes». Она закончила достаточно быстро, но явно боялась идти сдавать лист. «Ну не укушу же я тебя за ошибки» — хотелось сказать мне. Я промолчала. Наконец девочка оказалась около моего стола с протянутой работой. Я пробежалась глазами по ответам. Ошибки были не значительными, и я, похвалив её, поставила A. Про коробки, оставленные Финнеасом в углу класса, я вспомнила, когда Мишель уже собралась уходить. Я предложила ей помочь мне. Это было вовсе не обязательно, однако мне хотелось провести с девочкой чуть больше времени. Она согласилась. Мы дошли до машины, разговаривая о чём-то отстранённом. Я не знала как стереть эту странную неловкость между нами. Мишель постоянно избегала зрительных контактов, предпочитая смотреть куда угодно, но не в глаза, и вела себя очень неуверенно. — Давай я тебя подвезу, — предложила я. Джонс тут же принялась отнекиваться и в итоге ретировалась, я бы даже сказала сбежала. Я тяжело вздохнула. *** О драке Мишель с какими-то малолетними ублюдками я узнала от миссис Грэй — сорокалетней преподавательницей по биологии, с которой мы неплохо общались в стенах школы. — Нет, ты представляешь? Где это видано, чтобы девочка первой бросалась с кулаками на трёх мальчиков. Смелости ей не занимать. — А что за девочка? — Джонс. В выпускном классе учится между прочим. — Джонс?! — переспросила я, не веря своим ушам. Кто бы мог подумать, что хрупкая и неприметная Мишель могла вступить в драку. Кажется, я совсем ничего о ней не знала, — а из-за чего случился конфликт? — Да я толком не знаю, — ответила миссис Грэй, попивая горячий чай, — кто этих подростков поймёт. После уроков мне нужно было зайти в кабинет и занести документацию мисс Кларсон — ворчливой учительнице, которую терпеть не могла добрая половина школы. В тот день она была «надзирателем» группы провинившихся детей. Увидев на четвёртой парте Мишель, я поняла, что её сюда отправили за ту самую драку, потрясшую миссис Грэй. Мне захотелось помочь девочке. Я не верила, что она сама спровоцировала конфликт и считала несправедливым заставлять сидеть её здесь. Вытерпев бубнёж мисс Кларсон, я смогла отпросить Джонс. Узнав о том, что своё наказание девочка будет проводить в моём кабинете, она сильно удивилась. Что ж, вряд ли кто-то помогал ей на протяжении школьных лет, так что её недоверчивые взгляды вполне объяснимы. Мы зашли в кабинет. Мишель села на самую дальнюю парту, на что я невольно поджала губы. Почему же она вела себя как запуганный зверёк? Я была чуть раздражена, но не поведением ученицы, а несправедливостью жизни. Некоторым подросткам действительно достаётся не хуже взрослых. А ведь из психика ещё не до конца окрепла, да и мир их глазами воспринимается несколько иначе. Со временем мы разговорились. Правда мне приходилось клещами вытаскивать из Джонс какую-либо информацию о ней, но теперь я знала хотя бы что-то. В обмен я рассказала о причинах работы в школе, о домашнем обучении и других аспектах моей жизни. Неловкость всё ещё присутствовала между нами, но уже не ощущалась так остро. Более того Мишель оживилась, пусть и ненадолго. *** Когда я дала ребятам задание выучить на пианино мелодию, больше всего мне хотелось услышать игру Мишель. Большую часть урока она сидела в своей типичной закрытой позе с уставшим, безразличным, как многим казалось, взглядом, когда как её одноклассники с энтузиазмом следили кому же выпадет выступать следующим. Наконец я произнесла фамилию Джонс и вызвала её к инструменту, однако она так и не встала из-за парты. — Мишель, ты будешь играть? — спросила я. Ответом мне была тишина. Ученица смотрела куда угодно, но не на меня. Между нами будто снова выросла стена, — ладно. После уроков я попросила её остаться. Мне нужно было выяснить, что происходит. Я не собиралась ругать Мишель, ставить ей плохую оценку или менять своё мнение о ней, та, однако, уже успела надумать себе лишнего. — Билли, мне очень жаль, — говорила она, — я не стесняюсь, это другое. И я не вышла, потому что не подготовилась. Я правда хотела разобрать произведение, но… в общем с этим не срослось. Я чувствую себя безумно виноватой, потому что ты правда заслуживаешь хорошего отношения к себе и своему предмету. Я могу выучить хоть десять песен, каких хочешь, только не думай, что я такая неблагодарная тварь… В ту минуту мне жутко захотелось прижать Мишель к себе, да не позволял статус учителя. Я видела, что у неё какие-то проблемы, но не знала как и чем помочь. В глазах этой девочки было столько разных эмоций, столько боли и усталости плескалось на дне. Затем она предложила сыграть песню, которую выучила ранее. Я согласилась, но не потому, что я такой дотошный учитель. Я хотела, чтобы она хоть в чём-то проявила инициативу. Мишель сыграла «Where’s my love». Мне нравилась эта песня, а в исполнении Джонс она звучала ещё лучше. Я наблюдала за её сосредоточенным лицом, красивыми длинными пальцами, перебирающими клавиши. Мишель была красивой. Она не наряжалась в дорогую, брендовую одежду и не наносила на себя тонну косметики как многие девочки из школы, не вела себя вызывающе или нагло. Она была естественной, самобытной и… это цепляло. Боги, как мне хотелось узнать о ней побольше, как хотелось сделать её хотя бы чуточку счастливее. *** Постепенно наши отношения с Мишель из разряда учитель-ученик перешли в дружеские. Во многом этому поспособствовало «наказание» за драку. Мы проводили достаточно много времени наедине, узнавали друг друга. Затем Джонс стала приходить ко мне во время ланча, а иногда мы даже выбирались на улицу на прогулку. Мне было интересно с ней, у нас во многом совпадали взгляды на жизнь. Я узнала о Мишель гораздо больше. Непростое детство, совершенно безответственные опекуны, работа по вечерам — эта девочка была невероятно сильной. Меня радовало, что во время наших встреч она улыбалась и больше не испытывала неловкости, находясь рядом со мной, она больше не боялась говорить то, что на самом деле думает. Мне было ценно наше общение, мои будни стали краше. Между тем я стала всё вообще задумываться о своих чувствах к ученице. Всё началось с обыкновенной жалости и любопытства, а вылилось в острое желание прижать Мишель к себе и впиться ей в губы. Это до чёртиков пугало меня. Нет, я конечно давно знала, что бисексуальна, однако я никак не рассчитывала, что мне понравится школьница. С другой стороны она была уже без пяти минут студенткой… У меня было много сомнений и душевных метаний на этот счёт. Я не знала как правильно действовать и что делать со своими чувствами. Как учитель я точно не имела никакого права на отношения такого рода с ученицей, как у обычный человек я могла встречаться с кем угодно. Был и другой вопрос: а чего хочет сама Мишель? Может ей нравятся исключительно мальчики? Может она вообще не задумывается на тему любви? В конце концов я твёрдо решила молчать и продолжать вести себя как простая подруга. Сердце же моё отчаянно верило во взаимность. *** Я очень испугалась, когда узнала, что Мишель заболела. Я заподозрила неладное ещё в первый же день, когда увидела девочку без сил, лежащую в кресле-мешке. От моего предложения сходить в медицинский пункт она отказалась. Заставить её я не могла. На следующий день Джонс не пришла в школу вовсе, и я, проведя два урока, отпросилась у директора по срочному личному делу. Благо мистер Морита оказался мужчиной понимающим. Адрес ученицы я достала в её личном деле, где ненароком обнаружила много «интересной» информации о диагнозах психолога и других вещах, которые она упорно скрывала. Когда-нибудь я хотела поговорить с девочкой на эту тему. Может, я бы смогла ей чем-то помочь. Дом Мишель расползался в отнюдь не благополучном районе и выглядел плоховато. Мысленно я понадеялась, что в скроем будущем девочка уедет отсюда. Я постучалась. Мне открыли через несколько минут. Джонс выглядела уставшей и слабой, но всё ровно улыбнулась мне. Я почувствовала некоторое облегчение только когда обняла девочку. В этот раз она обнимала меня крепче обычного. Мне всегда казалось, ей не хватает просто человеческого тепла. Мы провели вместе целый день, а к ночи температура стала рости. Сон Мишель стал беспокойным, кажется, ей снился кошмар. Лоб покрылся испариной, а щёки покраснели. Я поняла, что оставить её одну не могу и потому, бросив в сумку вещи первой необходимости, которые могли понадобится ей завтра, отнесла девочку в свою машину. Джонс была лёгкая словно пушинка. Казалось, она не ест вовсе. Мне определённо это не нравилось. Всю дорогу я поглядывала на ученицу в зеркало заднего вида. На душе было тревожно. Ночь прошла тяжело. Температура достигла слишком высокой отметки и мне пришлось вызвать нашего семейного врача Давида. Он сделал Мишель укол и отправил меня в круглосуточную аптеку за всеми необходимыми лекарствами. Утром Джонс конечно извинилась тысячу раз за доставленные хлопоты. Эта девочка совершенно не умела принимать помощь. Она привыкла всё делать самостоятельно, как бы тяжело не было. Теперь у неё была я, и она могла снять с себя ответственность хотя бы на чуть-чуть. Спустя несколько дней болезнь сошла на нет, и после двух ночей у меня в квартире Мишель отправилась к себе домой. Честно, мне совершенно не хотелось отпускать её одну в эту дыру, однако выбора у меня не было. Жизнь снова втянула нас в водоворот. У Джонс учёба и вечерняя подработка, у меня ученики, музыкальная деятельность. О своих романтических чувствах к девочке я старалась лишний раз не вспоминать. Не к чему делать её жизнь ещё сложнее. *** Предложить Мишель поездку в Нью-Йорк было моим хорошо обдуманным решением. Мне хотелось, чтобы девочка посмотрела новый город, получила заряд положительных эмоций. К тому же когда-то она поделилась своей маленькой мечтой оказаться за кулисами концерта и увидеть как всё происходит изнутри. Это я вполне могла устроить. Фестиваль, на который меня пригласили выступать, был хорошо известен в стране и, как говорил Финнеас, был шансом продвинуть наше творчество. Такие возможности упускать нельзя. В утро перед отлётом я нервничала больше обычного и оттого сорвалась на Джонс. За это я винила себя ещё долго, ибо, несмотря на прокол девочки, я не должна была злиться и повышать на неё голос. Благо ещё в аэропорту мы разобрались с этой ситуации и полёт прошёл гладко. Видеть восторженнее глаза Мишель было для меня приятнее всего. Для неё всё было в новинку и оттого реакция была самой искренней. Поселиться в одном номере было моим желанием, на которое Финнеас подозрительно хмыкнул. Мне жутко захотелось треснуть по его самодовольной роже. Мы с ним не разговаривали на тему моих чувств к ученице, но мне казалось он о чём-то догадывался. Слишком хорошо братишка мог меня читать. Прогулка по городу, репетиция, суета, решение организационных вопросов — наш первый полноценный день в Нью-Йорке прошёл очень насыщенно и плодотворно. Мишель ближе к вечеру ушла гулять со своим интернет-другом Питером. Я почувствовала себя мамочкой с повышенной тревожностью, ибо мне было страшно отпускать её одну в незнакомом городе. Я вовремя себя одёрнула. Она семнадцатилетняя взрослая девушка, повидавшая в жизни многое. Мне стоило засунуть свои переживания куда подальше. Вечером я взяла предоставленную командой машину и поехала за Мишель. Она буквально сияла. Общение с этим Питером явно доставляло ей радость. Я почувствовала укол ревности. Другая моя сторона радовалась, что у девочки есть хороший друг. Ей определённо необходимо было больше общаться со сверстниками и налаживать контакты. Джонс повела меня на крышу, откуда открывался потрясающий вид на дома и закатное небо. Мы молчали. В моей голове отчего-то исчезли все мысли. Мне просто было хорошо и спокойно. Надо сказать, такое чувство посещало меня редко. Затем наши взгляды встретились на несколько секунд и случилось то, чего я ожидала, наверное, меньше всего в жизни: Мишель прижалась к моим губам. Робко, боязливо. Это даже нельзя было назвать настоящим поцелуем. Я замерла. Одна моя часть безумно хотела ответить на такой желанный поцелуй, однако другая, которая была куда более убедительной, чем первая, предпочитала не шевелиться и просто позволять девочке делать то, что она хочет. Так и не дождавшись от меня реакции, Мишель отпрянула. В её глазах читалось отчаяние, стыд, страх… Мы оказались в тупике. Проснувшись утром и не обнаружив в номере Джонс, я чуть не поседела от страха. В голову тут же закрались самые страшные картинки. Я отчаянно звонила девочке, разбудила всю команду и боролась с подступающей к горлу паникой. Бог знает, что могло с ней случиться, пока мы спокойно спали в своих кроватях. «Вдруг она сбежала из-за меня? Вдруг она наложила на себя руки?» — звучал голос в моей голове. Я корила себя за то, что не поговорила с Мишель прямо там на крыше, корила за трусость. Я была старше и опытнее девочки, на мне лежала ответственность за неё, чёрт возьми. Джонс показалась на пороге номера около половины девятого утра. Увидев её целой и невредимой, я, кажется, испытала самое большое облегчение в своей жизни. Мне до жути хотелось зачитать мораль о том, что нельзя без предупреждения уходить гулять посреди ночи и доводить тем самым ответственных за тебя людей до трясучки, однако сдержалась. За два месяца нашего общения я хорошо усвоила, что Мишель терпеть не может указания и поучения. «Я с детства живу сама по себе, так что сейчас, когда я уже взрослый человек, нет смысла пытаться чему-то меня учить» — сказала она однажды, а ещё добавила: «Волноваться за меня тоже не стоит. Не пропаду, выкручусь. Всегда выкручивалась». Только как я могу за неё волноваться? Джонс стала мне близким и важным человеком, а за близких и важных приняло волноваться. В рамках разумного разумеется. Более того мне хотелось, чтобы девочка почувствовала, что такое забота. Я никогда не хотела ограничивать её в чём-то или тыкать как правильно жить. Дело было во взаимной отвественности, обмене опытом и поддержке. Днём мы практически не разговаривали. Я была занята подготовкой к предстоящему выступлению, а Мишель предпочитала жаться по углам и лишний раз ни с кем не контактировать. Мне было больно наблюдать за тем, как между нами снова растёт огромный барьер, который мы когда-то смогли сломать. Я твёрдо решила поговорить с девочкой, оставалось только подгадать нужный момент. Таковой выдался, когда я шла по коридору и наткнулась на приоткрытую дверь. Из комнаты доносилась красивая мелодия. Я заглянула внутрь и увидела Мишель. Это выглядела так кинематографично: полумрак, рояль и девушка, ловко перебирающая клавиши. — Молодец! Пять в журнал, — улыбнулась я, дождавшись окончания песни. Джонс явно не ожидала встретиться здесь меня и оттого вздрогнула. Я неспешно подошла к ней, взяла за подбородок и стёрла слёзы большим пальцем. Её глаза были такими… Я не могу их описать. Они выражали так много всего. Больше всего на свете мне хотелось обнять девочку и никогда не отпускать. — Нам нужно поговорить. Сделаем это сегодня вечером, — произнесла я и удалилась из комнаты. Отчего-то кололо горло. *** Выступление прошло действительно хорошо. Конечно, я нашла к чему прикопаться, но для простых слушателей эти нюансы не имеют никакого значения. Спустившись со сцены, команда буквально накинулась на нас с Финнеасом с поздравлениями. Мы много обнимались, жали друг другу руки, смеялись, но мой взгляд неизменно возвращался к Мишель, стоявшей у дальней стены. Мне так хотелось, чтобы она тоже подошла, обняла, сказала что-нибудь банальное, но в то же время приятное. Это было важно для меня. Однако этого не произошло. Между нами была дистанция. На обратном пути я разговаривала с человеком из лейбла, который буквально светился от радости, что всё прошло так, как и предполагалось, и расписывал мне дальнейшие перспективы. Значительно увеличилось и число моих подписчиков в социальных сетях. Моя музыкальная карьера обещала пойти в гору. Это будоражило. По возвращению в отель Финнеас и Клаудия тут же удалились в номер. Они объяснили это тем, что хотят поскорее лечь спать, но я то знаю этих двоих. Им явно не до сна. Команда тоже долго засиживаться не стала и вскоре разбрелась кто куда. Местоположение Мишель я не знала, но тревожить её я не хотела. Мне самой было необходимо побыть в одиночестве и обдумать предстоящий разговор. Около половины двенадцатого Джонс появилась в номере. Пару минут она перекладывала свои вещи с места на место, не зная куда себя деть. Тогда я подошла к мини-холодильнику и достала оттуда бутылку шампанского и два пластиковых стаканчика. Нам необходимо было чуть расслабиться. Мы расположились на полу прямо на против окна с видом на ночной Нью-Йорк. Девочка явно была удивлена происходящим. Мы выпили за то, чтобы всё получалось и поговорили о сегодняшних впечатлениях. Но долго оттягивать волнующую нас тему не было смысла, и потому я начала: — Мишель, ты хороший человек. Что бы тебе не внушили до этого, каких ярлыков бы не повесили, это все неправда. Ты может пока слишком скромная и стараешься быть незаметной, но у тебя есть большой потенциал. Ты талантливая, интересная личность. Именно личность. Таких людей я ещё не встречала… На пару секунд я замерла. В глазах напротив я читала непонимание, волнение, страх и, кажется, надежду. — Но тебе нужно двигаться дальше, — продолжила я, — ты достойна большего. Я вижу всё, что с тобой происходит, понимаю твои эмоции, но ты не осознаёшь чего желаешь. Тебе нужно совсем не это, поверь мне. Я хотела дать ей выбор. Я понимала, что нравлюсь Мишель, но я точно не собиралась этим пользоваться. Она была совсем не опытна в любовных делах и потому, могла до конца не понимать природу своих чувств. С другой стороны отталкивать девочку и лгать нам обеим было неправильно. Я должна была дать нам шанс. Шанс на счастье, на ошибку, не знаю. Мы обе запутались. — Мишель, я просто хочу лучшего для тебя. Вернее, хочу, чтобы рядом был тот, кто сделает тебя счастливой, но в то же время не хочу лишать тебя выбора и лгать. Это… Чёрт. Я отпустила ситуацию и просто прижалась к её губам. Почувствовав, что девочка пытается отвечать, я углубила поцелуй. Её руки расположились на моих плечах. Встретились наши языки. Это было не пошло. Это было нежно и страстно. Когда в лёгких закончился кислород, мы встретились взглядами. — Я люблю тебя, — сказала Мишель. Эта ночь изменила всё.