Андроиды не рассказывают сказок

Жил был мальчишка, на редкость смышленый. О таких обычно говорят: он пойдёт далеко. И он, действительно, ушел. Мальчишку сторонились, мальчишку никто не любил. От зависти ли, от отвращения ли? Он знать не мог, глядел в своё отражение и не находил приятных самому себе черт. Не верил он и в человеческий идеал. Никто не идеален. Никто, кроме… Фотография отца смотрела на мальчишку снисходительной своей безмятежностью. Безразличием. Мама опускалась рядом на колени и принималась шептать себе под нос просьбы о милостыни и спасении. Мальчик эти речи слышал часто, так часто, что они отпечатались на внутренней стороне его черепа. — Твой папа — великий человек, солнышко, — она носом зарывалась в его макушку. — Он был на Аспане. — Знаю мама, знаю, — отвечал он ей. Каждый раз. И на отца он смотрел с таким незыблемым восхищением, нарушая все правила, создавая себе кумира. За кухонным столом старуха трясущимися руками очищала мелкую крупу для ужина. Она подняла к дочери с внуком свои полупрозрачные глаза: — Наби, хватит травить ребёнка всякой чушью, отправляй его в школу, сейчас снова опоздает! Женщина оставила лёгкий, почти невесомый поцелуй на лбу мальчика и передала соответствующий своей улыбке ланчбокс. — Оладьи забери, — кричала она ему вслед, не сдерживая смех, — да постой же! Это была неестественная, паранормально-засушливая весна. Солнечные лучи робко бились в окна класса. Дети без особого интереса слушали друг друга, без особого интереса вносили себе что-то в планшеты. Мальчик смотрел в окно, явно мечтая о прогулке на улице, а не о шуршащей в руках бумаге. — Мой доклад касательно вероятности вечной жизни, — он так часто пытался до их достучаться прагматичных сердец, пробить стены утилитарного образа мысли. Так долго, что уже не верил в успех. Одноклассники щелкали по планшетам универсальными карандашиками и смотрели на его распечатанный доклад с неким сожалением. — Я нашел способ записывать свои воспоминания, пока не все, но- — Это уже умеют делать записные машины «Соуль-интерпрайз». Он вытянулся, выше приподняв подбородок, словно от этого его будет видно и слышно лучше. Будто от этого ему сразу все-все поверят. — Да, но… — мальчишка поморщился от неуверенности. — Если разработать точную структуру мозга, то можно заменить… — Тебе уже говорили, что это несущественно, Лунатик, — снова перебивали его из класса. Лунатик, так они его называли. — Откройте свои души, вам будет куда проще! — пытался в очередной раз вразумить слушателей выступающий, бумаги скрипели с каким-то сочувствием, вот-вот и — взлетели бы вверх в негодовании. — Он снова сейчас будет нести бред про то, что его отец Странник. Кто-то его передразнивал: «Открой душу», будто слушали бредни старика, просившего милостыню на станции метро. — Если тебе так хочется, то иди в школу в районе Мулла и пускайся в монахи. — Не вам решать принадлежность вашего одноклассника, — учительница захлопнула пудреницу и наконец довольная своим внешним видом отложила свою косметичку в сторону. Мальчику же она указала проследовать за свою парту. В тишине класса раздался тяжелый детский вздох, его генератор грузно приземлился на свой и так до ужаса уставший стул и до конца урока просмотрел в окно: как солнечные отблески отображались в капельках дождя на стекле, может, даже видел солнечных зайчиков. После школы он вышел во двор, рассматривал небо, выискивая в нём ответы на свои вопросы. Вынул из недр школьного ранца сок с трубочкой и, намереваясь пожалеть себя, принялся его сонно потягивать. — Они просто невежды, — раздалось из-за спины, и мальчишка от неожиданности подавился напитком. Скрутился в три погибели и попытался восстановить дыхание. — Руку правую вверх поднимай, — скомандовали ему с озабоченностью. Мальчишка его не слышал, откашливался так громко, что, казалось, весь мир перешел на бесшумный режим. Он закашлял ещё сильнее, когда чужие руки обвили его правую ладонь и потянули к тому самому небу, с которого всё начиналось. Вверх-вниз. — Полегчало? — Относительно. Мальчишка его знал. Дохляк, так его называли. Сидел сегодня за задней партой во время его доклада, переписывал одну из своих контрольных. Дохляк часто оставался после уроков и каждый семестр находился под вопросом отчисления. — Чудик нашел другого чудика, превосходно, — прокомментировали одноклассники, тоже неспешно покидая территорию школы. — Погнали отсюда, — Дохляк подцепил Лунатика за руку и, не терпя возражений, повёл за собой.

***

— Клубника нравится? — он рассматривал содержимое автомата с мороженным: стекло покрылось тонким слоем льда и снежинки своими неповторимыми узорами прикрывали ему обзор на лакомства. Они стояли возле автомата. Дохляк ждал ответа мальчишки, искав в карманах изношенных брюк завалявшиеся там по случайности рацы. — Нет. — Тогда два шоколадных, — не теряя энтузиазма заговорил тот с аппаратом. А у Лунатика индекс энтузиазма понижался с каждой секундой, ему хотелось домой, закрыться в своей спальне и уткнуться носом в неразрешенные уравнения, которые когда-нибудь, хотелось верить, открылись бы ему с новой стороны. Однако с новой стороны ему открывались люди, демонстрируя своё внимание рожком мороженого. Руки, сами себе пораженные, принимали сладость из чужих ладоней. — Слушай, — начинал он, подыскивая нужные слова. — Мне пора. Неожиданно что-то ослепило глаза, мальчишка зажмурился, увернувшись, прикрылся ладонями, мороженое местами испачкало ему щёки. — Перестань, — просил он, — что это? Лунатик на пробу открыл глаза и увидел в свободной руке Дохляка крохотное зеркальце, во второй — таявшее мороженое, которое пускало капли по вафельному рожку. Вот кто пытался развлечь его в классе. Стоял улыбался, слизывал сладкие подтёки, в том числе и со своих пальцев. — Хочешь попробовать? — спросил он. И мальчик не понял поначалу что именно: мороженое или облизать чужие пальцы. — Запусти одного. Он робко принял зеркальце из чужих рук и попытался повторить столь на вид примитивный жест. Только солнце всё не поддавалось, или зеркало… или собственные руки. Да как это работало, в самом-то деле? Он всё пытался, Дохляк всё смеялся, а мороженое всё таяло и таяло, стекая с рожков.

***

В школьных коридорах их перестали видеть порознь. Вдвоём, надо заметить, всё же не так одиноко. — Вы что, образовали тандем? — один из одноклассников нагнулся над ними, пока мальчики лежали в траве перед зданием школы. — Ну и правильно, правильно, — чуть по голове их не гладил. На всё у них есть ярлыки — развешал и живи спокойно. Если надо что достать из подсознания, воспользуйся поисковой строкой в браузере предвзятостей и ни о чём не переживай. Одноклассник кивнул своим, неведомым никому мыслям и вернулся в свою среду обитания. — Мы можем звать наш тандем «Аeternitas», — Лунатик наткнулся на непонимающий чужой взгляд и сквозь улыбку объяснил. — Вечность. Эта паранормальная весна оказалась лучшей в жизни мальчишки… обоих, на самом деле. Он нахмурился вдруг и приподнялся на локтях, ветер ласково пробежался по его волосам: — А ты веришь в Аспан? — спросил он у Дохляка. И по направленному куда-то в сторону чужому взгляду, старательно прячущему свои красноречивые глаза, ясно было, что нет. Дохляк отрывал по травинке от реденького и так газона и боялся говорить откровенно: — Но я готов поверить тебе. То была… то была точка невозврата. Они питали спектр всевозможных отрицательных чувств к своей школе, но по разным для каждого причинам. Дохляк хотел изучать медицину, сердце его не лежало к кодам и механизмам, он хотел спасать жизни: вырезать из чужих организмов то, что тех отравляет; хотел нестись по коридорам хирургического отделения, развевая своим халатом, словно герой плащом. Лунатик смотрел на учащихся, что сидят вразброс на газоне и тоже о чём-то там мечтали: — Пойдём за мной. Они ушли с территории школы, обогнули здание новой мэрии и завернули в переулок между двумя кирпичными домами, которые к верху тянулись монолитными блоками с панорамными окнами. Дохляк брёл, то и дело оглядываясь. — Я кое-что изобрёл, — полушёпотом произносит Лунатик, отворяя дверь заброшенного склада, — но пообещай не пугаться. Дохляк не обещал и всё же испугался. Целый склад из металлолома, руки и ноги повсеместно блестели своей хромированной поверхностью. Он никогда не питал к ним симпатии, а здесь их уймы с закатанными в подобии ужаса глазами. — Я краду их. За стеной металлических конечностей имелась лаборатория. Старое, стянутое со всего города, оборудование ровными рядами стояло вдоль стен. Имелись и холодильник с микроволновой печью — единственное на чём глаза Дохляка могли отдохнуть, переваривая увиденное. Лунатик прошел к подобию своего стола, кресло под ним заскрипело, с полминуты он смотрел на растерянный вид гостя. — Открой свою душу и прекрати отвергать, — произнёс он, в первый и в последний раз достучавшись.

***

Крали они не только андроидов. Бродячие псы, коты и дикие птицы бились в клетках, мечтая оказаться где угодно, но не в тени их лаборатории. Они хворали и очень хотели сложить лапки где-нибудь за одной из любимых забегаловок. Лунатик и Дохляк пытались помочь. Честно-честно. Выходило поначалу из рук вон плохо: до опухших от слёз глаз, до криков в подушку по ночам, до крохотных похоронных сессий, но с каждым разом животные спускались со стола изученными, но благодарными. Так у них завёлся Пират. Пёс с искусственным сердцем, который любил их как своих родных, а они его, в свою очередь, любили не меньше. Эдакая… семейная идиллия. В которой, как это нередко бывает, случилось непоправимое. *** — Лунатик! — истошный вопль парня бился о стенки подвала и возвращался в двукратном размере. — Лунатик, ты где? Лунатик бежал, спотыкаясь о разбросанные остатки их экспериментов, сердце билось в такт громким и истошным крикам о помощи. В ушах заранее стучал страх, а тело вдруг замерло. В своих руках Дохляк нёс молодое девичье тело. Нет, нет, людей они ещё не крали, мальчишка этого не хотел. — Мы играли, — бормотал он, будто язык не помещался у него во рту, кладя девочку на кушетку. — Я случайно, правда, я не знаю. — Элементарные манипуляции ему поддавались с трудом. — Она упала прямо на… что мне делать? Они были очень похожи: Дохляк и девочка. — Родители где? — спросил Лунатик, сделав вывод. — В Лисбоне. Я-я… — Я не могу, — он держался, он знал, что их ждёт в случае неудачи. Любой дурак знал. — Давай просто сделаем как обычно, — но глаза эти… дурацкие, молящие. — Как с Пиратом, пожалуйста. — Видят в друге спасителя. — Клади её на стол, — сдался он. Он, Лунатик, мечтал о том дне забыть, о чужой людской крови на своих руках. Мечтал забыть о спасении. — Спасибо. — Капли со лба Дохляка стекали на чужое лицо. Всё смазалось, совсем неясно, где начинались страхи одного и заканчивались кошмары другого. — Ты поступишь так же, — Лунатик пытался успокоить бешеный темп в груди, — когда наступит твой черед. Дохляк тогда ещё не осознавал силы данной клятвы. Разумеется, такое от глаз не скроешь. Разумеется, Дохляка пытали: поначалу родители за шрам на теле дочери, потом полиция за кражу. Разумеется, он сдался. Разумеется, привёл к Лунатику, который в этот момент совсем-совсем ничего не знал и играл с Пиратом; чесал тому пузико и улыбался. Недолго. А Дохляк лишь отгонял от себя ничего не понимающего пса и смотрел на друга сквозь пелену из солёных слёз. Он стирал их пальцами, но мутная призма всё не сходила. Лунатик наблюдал за тем, как лаборатория лишается девственности, той сакральности, что несла в себе. И наблюдал он так, словно просчитал этот акт насилия многим заранее. — Прости меня, — молил Дохляк. Слова путались со слюной, — прости. Он звал друга до тех пор, пока голова Лунатика не скрылась за дверьми автомобиля, в который того усадили взрослые дяди. Кричал он и после. Слёзы заливали собой лицо. Топили, топили всё.

***

Оканчивалась история на совсем не доброй ноте в стиле: «Они жили долго и счастливо». Совсем не так, как положено в сказках. — Ты сам мне её рассказал, Чонгук