И кажется раем, когда повстречаю Твой взгляд среди прочих таких одиноких, Чтобы снова зажечься и падать, сгорая, Как падают звезды, что мы наблюдали.
Жарко. Одеяло каменной плитой к постели придавливает, одновременно все тело парализуя и адскую боль в каждой косточке вызывая. Алина дышит тяжело, загнанно, пока выпутаться из кокона пытается. Ногами от себя его отпихивает, руки в стороны в позе звезды раскидывая. Шею безбожно что-то сдавливает, а каждую мышцу судорогой сводит. Либо ее вчера избивали, либо от большого количества алкоголя она спортом пошла заниматься. Душу когтями кто-то выцарапывает, раны кровоточащие после себя оставляя. Какая-то пугающая пустота все живое внутри заполняет, не оставляя после себя ничего. Но Алине улыбаться хочется, не смотря на гнетущие мысли и провалы в памяти. На разгоряченной коже фантомные касания ощущает, губу прикусывая. Она в объятия морозного запаха хочет, чтобы также каждое прикосновение к оголенной коже током, импульсом во всем теле отдавалось. От него, как от батареи, согреваться постоянно хочется и нагло все себе забирать, потому что, где-то там, где-то очень отдаленно она прекрасно понимает, что все это ей одной принадлежать должно. От черных, смоляных волос, до запаха, все ее нутро выворачивающего. Алина голову в сторону двери поворачивает с огромным трудом, в надежде темный силуэт увидеть, но лишь шипит, глаза до звездочек жмуря. Шею от боли разодрать в клочья хочется. Пальцы судорожно колье из жемчужен нащупывают и сорвать его пытаются, вот только оно лишь сильнее в нежную кожу впивается, следы оставляя. Она вся извивает, от боли в голове корчится, но разрывает нитку, вдыхая полной грудью. Солнечные лучи на тюле переливаются, отблески на нем оставляют, подсвечивая полупрозрачную ткань. А пылинки от кровати в воздухе пируэты исполняют, в своеобразном вальсе кружатся, на мебели оседая. Алина внимательно за ними наблюдает, каждую взглядом провожает, прослеживая все мельтешения вокруг. Нехорошее предчувствие всю душу ей изводит, оставляя после себя только полосующую по всему телу слабость. Она взгляд на потолок переводит и вздыхает шумно. Слишком много событий, которые нужно переварить, чтобы хотя бы к чему-то прийти. Пустота внутри никуда не уходит и лишь мертвыми цветами каждую частичку оплетает, шипами кожные ткани изнутри разрывая. Алину всю от последний событий половинит, потому что понять ничего не может, что только чувство безысходности вызывает, всю ее пожирая все сильнее. Мысли роем пчел вокруг кружат, не давая даже малейшей возможности за них уцепиться. Протяни руку и получи в нежную кожу жало, что медленно кровь будет отправлять. Они все ее тело сотнями покроют, живого места не оставляя. Снова на дверь смотрит, гипнотизирует ее, пытаясь к себе босса призвать. Виски еще сильнее начинают пульсировать, выстрелом револьвера ей мозги вышибая. Хочется тут же обратно в одеяло закутаться, потому что опять холодно становится. Босые ноги поджимает, пытаясь их хотя бы чуть-чуть спрятать в попытке согреться. Край одеяла на себя натягивает, содрогаясь вся. По коже холодный воздух струится, коркой льда все покрывая. Видимо, она не закрыла окно перед тем, как ушла из номера. Новые сны походят на кошмары все меньше и меньше, что пугает лишь сильнее. Вместо Всадника теперь перед ней постоянно какие-то видения мелькают, неопределенные чувства вызывая. Они всю ее кромсают на мельчайшие кусочки, из которых цельный пазл уже не выйдет собрать. Алина сама для себя головоломкой для гениев становится, но проблема лишь в одном — она никогда не причисляла себя к великим людям с высоким IQ. Видения во снах и галлюцинации наяву кажутся какими-то знакомыми, какими-то родными. Словно у нее прогрессирующая амнезия и Алина половину своей жизни просто не помнит. Вот только все мельчайшие детали до переезда в голове болью не отдаются, как эти; она каждый миг из прожитых лет помнит: от детской влюбленности до первых похорон и вертолетов от алкоголя. У нее никак не могло быть пепельных волос, потому что Алина их никогда не красила и не хотела. Она не помнит, чтобы какие-то старомодные платья и плащи носила, как в тех снах. Комнат таких роскошных, в свете солнца золотом переливающихся, не помнит, потому что и не видела никогда чего-то похожего. Да и Дарклинга с Малом она не помнит совсем, хотя что-то внутри нее тянется к ним, вокруг вьется и сказать ей пытается. В Мале чувствуется что-то неописуемо родное, что-то такое, к чему прижаться хочется и не уходить никуда, тихо посапывая рядом. С Дарклингом сложнее. От него у нее все туманом обволакивается, в тьму ее погружая, через которую даже самый маленький лучик пробиться не сможет. От его касаний хочется на атомы расщепиться, с морозным запахом перемешиваясь, пока единым целым не станут. От него бежать далеко-далеко хочется, чтобы больше не пересекаться никогда. К нему ползти хочется, чтобы прикипеть всем своим существом, потому что внутри кости трещат, вибрируются, его зазывая. Требуют его рядом. Это все больше похоже на побочные действия от приема сильных успокоительных, которые ей доктор прописала. Но почему там появляются только Дарклинг и порой Мал? Почему именно их воспаленный мозг выбрал в роли главных героев? Алина не знает и даже не пытается понять, потому что от каждой мысли ее болью простреливает, заставляя на кровати в калачик сжиматься, зубы до скрежета сжимать и тихо плакать. Таблетки ей не помогают. Мал. Алина его вчера нагло бросила на той площадке. Стоп. Он же ее не видел, хотя она стояла прямо перед ним в нескольких метрах... Или это просто был сон? Голова новым приступом мигрени отвечает, заставляя в позу эмбриона сжаться, руками пульсирующие виски накрыть. На постели сгусток тьмы скапливается, в пятно формируется. Черное пятно. Алина моргает несколько раз, а потом высматривает на другом конце кровати черный пиджак, скверной по белоснежным простыням расползающийся. Она даже не отрицает набатом бьющую мысль, чей он, чьим запахом насквозь пропитан, потому что знает все это прекрасно. Знает, что сейчас перекатится на другую сторону, чтобы носом в него уткнуться, укутаться им с ног головы, блаженно глаза закатывая. Она в запахе тонуть будет, не пытаясь даже спастись. Титаником на дно за ним пойдет, связанная по рукам и ногам. Самой собой связанная. Дарклинг. Он вчера ее в комнату принес, в темную ткань пиджака укутывая. Он вчера ее каким-то образом от Мала скрыл, не позволив даже увидеть. Это уже точно не было сном, потому что доказательства рядом лежали, так и маня скомкать ткань в руках и смотреть, как ладони в темноте тонут. Алина снова взгляд к двери возвращает в надежде и страхе, что она с минуты на минуту откроется. Алина будет счастлива, если босс сейчас войдет в ее номер. Алина будет от страха трястись, если босс сейчас войдет в ее номер. Алина по ключицам невесомо проходится, воспроизводя в памяти фантомные прикосновения горячих пальцев. Веки прикрывает, пытаясь вспомнить мельчайшие моменты вчерашнего дня. В ушах все разбитым стеклом звенит, нервы до предела натягивая. Все в ней ропочет, клокочет, потому что Алина важную информацию упускает и уцепиться за нее не пытается. Хочется куда-нибудь спрятаться, чтобы ближайший месяц его не видеть, вот только сделать это нереально. На подкорке знает, что он найдет ее даже в Аду, потому что сам там всем заправляет. Дарклинг кажется ей страшнее Сатаны. Дай ему волю и он все миры поработит, себе подчиняя. От этих мыслей она вся вздрагивает. В душе буря эмоций поднимается, в самое сердце урагана ее затягивая. Уверенность в собственных доводах рассудок на стружки дробит, и все внутри ломает, крошит. У Алины кровь в ушах шумит, чечетку на ее гробу отбивает, гвозди вколачивая один за другим. Откуда такие мысли? Она не знает, но уверена в них больше, чем в самой себе. Мысли к Малу возвращаются, пока она перекатывается в сторону черной ткани и носом в нее утыкается, легкие морозом наполняя. Жмурится довольно, словно кошка на солнце, и руками к себе пиджак прижимает, невесомо губами по шероховатой ткани проходясь. Чокнутая идиотка. Алина прекрасно понимает, что это делает не она, а кто-то другой. Кто-то, кто внутри нее живет, одно тело на двоих разделяя. Кажется, что у нее раздвоение личности развивается в геометрической прогрессии, потому что единым человеком себя она больше не чувствует. Мал. Нужно подумать о Мале. Он единственной здравой мыслью для настоящей Алины ощущается, за которую она, словно утопающий за соломинку, цепляется. Нужно его номер найти и связаться, иначе ее мирный и хрупкий мирок рухнет, оставляя за собой осколки хрусталя, что ноги будут ей вспарывать от малейшего шага. Она окончательно с ума сойдет, если не наладит с ним связь. Чужой аромат успокаивает натянутые тетивой нервы и расслабление дарует. Тело болезненные судороги отпускают, а Алина все глубже и глубже дышит, пытаясь пропитаться насквозь морозом черной ткани.***
Яркие лучи солнца припекают ее макушку, пока она на небольшой полянке лежит, раскинув руки в стороны. Сладкий аромат цветов всю ее от пальцев до кончиков волос наполняет. Где-то возле уха разносится жужжание кружащих вокруг пчел, а крохотная бабочка на нос ей садится, отчего Алина звучно чихает и смеется. Покой по крови тонкими золотыми нитями струится, все тело слабой дымкой свечения покрывая. Отдаленно журчит небольшая речка, к который слишком лениво добираться. Алина лишь лепестки любимых ромашек тонкими пальчиками перебирает, каждый лаской одаривая. Один цветок она безжалостно срывает и к носу подносит, довольна морщать от пыльцы, оседающей на самом кончике желтым пятнышком. Белые хлопья аккуратно от сердцевины отрывает, под носа бормоча: «Любит, не любит». Алина не задумывается, о ком конкретно у цветка спрашивает; самой себе признаться в этом не хочет. Она уже несколько месяцев в прятки со всем дворцом играет и проигрывать в любимую игру не собирается. После отъезда Дарклинга к границе с Фьердой она сразу же дала деру, чтобы от него скрыться. Чтобы искал ее за каждым кустом, потому что долго без нее не протянет. Алина знает, что так быстро он не вернется обратно, а поэтому с чистой совестью наслаждается каждым солнечным днем в дали от каменных стен, всю ее сущность стягивающих. На пальцах искорки блестят, пока она маленькие солнечные сферы создает и по пушистой траве их пускает. Они мячиками вокруг прыгают, сотней лучей сверкая. Заливисто смеется и по траве катается, пачкая белоснежное платье в зелени. Мал любил, когда Алина белый цвет на себя надевала. Он всегда говорил, что она сама на солнце похожа. Солнечная Святая. Санкта. Воспоминания о нем тоской по сердцу прокатываются и болью в груди отдаются. Она бы с радостью сейчас к нему убежала, проклиная все за спиной. Забыла бы все произошедшие, как страшный сон и никогда бы не вспоминала. Вот только тонкое кольцо, ее палец змейкой обвивающее, ей не позволит этого сделать. Глаза кварцевые от себя никогда не отпустят дальше позволенного и всегда преследовать будут. Алине очень хочется за ниточку потянуться, чтобы отклик на обратной стороне ощутить, но отказывается. Он скоро опять за ней придет, потому что знает, что никуда она не убежит от него. Дакрлинг позволяет ей многое, но не переходит грань. Алина тоже ее не переходит, потому что знает, что поплатится за это не одной жизнью: десятками или сотнями. Непослушные пряди в глаза лезут, вызывая новый звонкий смех, колокольчиком переливающийся. Она сдувает их со всем усердием, на живот перекатываясь. Голову посещает дикая мысль написать в лагерь Николаю пару писем, чтобы с Малом связаться, но это кажется плохой идей. Ее монстр ей этого не простит, как бы Алина его не умоляла. Глаза прикрывает, обратно перекатываясь. Солнце все на своем пути слепит, не давая возможности без боли в чистое небо смотреть. Интересно, а Дарклинга также ее свет ослепляет, когда она рядом с ним? Злобно от этой идеи хихикает и возвращает все свое внимание к потерянной рядом ромашке, которую с трудом нащупывает. Осталось пару лепестков, которые слишком быстро в пушистой траве исчезают. — Любит. — тихо шепчет, выпуская тонкий стебелек, когда последний лепесток опадает. Слово болью отдается, горечью на кончике языка оседая. У них не любовь, а взаимное насилие. Он просто прожить без нее не может. Как и она без него, но признаваться в этом самой себе не собирается. Алина холодными пальцами нащупывает ошейник, который на нее ее «любимый» нацепил, к себе привязывая. Ниже спускается, по легкой ткани платья проходясь, и к запястью переходит, чуть царапая слегка загорелую кожу ногтями. Браслет тихо брякает, когда она его касается. Алина со своим «любимым» вечностью повязана. Эти нити ничем разорвать нельзя, потому что они их насквозь прошили, к друг другу припечатывая. Возле уха снова тихое жужжание раздается, а по телу ветер проскальзывает, всю ее в мурашки загоняя. Солнце уже не так сильно припекает — к закату клонится. От этого Алина ноги под себя подбирает и довольно жмурится, потому что последними крохами тепла согревается. Внутри все колышется, рябью по телу проходится, а это только одно означать может. Теплые пальцы нежно белоснежную прядь за ушко убирают, стирая пыльцу с кончика ее носа. На губах непроизвольно довольная улыбка расползается, но открывать глаза Алина не спешит. Знает, что он пришел. Знает, что снова нашел ее. Все как обычно. — Соскучился? — довольно жмурится, кошкой вытягиваясь на все еще теплой земле. Позвонки звучно хрустят, пока она сладко ноги тянет, тут же их обратно возвращая, когда прохладный ветерок по голым ступням проходится. — Тебе это никогда не надоест, да? — на губах слышится улыбка, поэтому Алина руки в его сторону вытягивает, призывая к тому, чтобы поднял ее. — Как и тебе. — Алина, почему на тебе это платье? — горячий шепот ей ушко обдает, а она ехидную улыбочку натягивает, наслаждаясь тем, что внутри чувствует. Он злится, бесится и постепенно в ярость приходит, потому что она опять все вещи его цвета, находящиеся в гардеробе, сожгла, пока никто не видел. — А мне белый цвет больше нравится, — зарывается ему в волосы, с силой назад оттягивая. — Ненавижу черный. Упивается его открытой шеей и представляет, как приятно бы кровь с нее ей на пальцы капала. Так и хочется языком провести, ощутить соленость и вгрызться в бьющуюся жилку. Алина кошкой к нему ластится, пытаясь рядом с собой хмурого короля повалить. Знает, что его злит такое ее поведение. Знает, что он сейчас снимет с себя кафтан и укутает ее в него с ног до головы. Его заклинательница должна всегда быть в его цвете. Дарклинг ее на руки подхватывает, к себе прижимая, а потом на прохладную землю перед собой ставит. Всю ее осматривает, недовольно морщится, когда находит на белоснежной ткани следы зелени и грязи. Алина переминается подле него, пытаясь босые ноги согреть — туфли она возле речки оставила и возвращаться к ней не хочет. Алина хмуро на него из-под бровей смотрит, готовая сопротивляться в любой момент. Она не дастся без боя. Дарклинг лишь на боевую позу усмехается и вплотную к ней подходит, чуть голых плечей касаясь. Он знает, что она уже замерзла, отчего лишь растягивает момент, смакует его на кончике языка, довольно ухмыляясь. — Я не люблю, когда на тебе одежда белого цвета, — снова морщится, медленно тонкие лямки вниз стягивая, пока она россыпью мурашек на горячие касания реагирует. Алина вся к нему тут же льнет, чувствуя струящуюся по венам силу. Силу ее живого усилителя, который ей целиком и полностью принадлежит. Ну, почти. Касания Дарклинга еле ощутимы, но точно за собой дорожку следов, меток оставляют, всем показывая, кому принадлежит Святая, которой все с таким рвением поклоняются. Алина вся расслабляется, раскаленным золотом перед ним разливаясь. Хочет его руки своими накрыть, но сдерживается, чуть кончиками пальцев дергая. Она не сдастся, нет. Легкая ткань по ее телу вниз струится, падая на холодную землю. Очередная преграда между ними только что рухнула, сама капитулируя, потому что хозяйка даже не думала останавливать проворные руки. Алина вся дрожит, от прохладного ветерка, что по лопаткам проходится, оставляя на нежной коже колючие льдинки. Дарклинг по ее талии горячими руками ведет, перебираясь к голой спине, на которую белоснежная копна волос спадает. Он нежным движением волосы на кулак наматывает, с удовольствием обводя под левой лопаткой родинку — только он знает о ее существовании, поэтому с трепетом кружит вокруг нее, вызывая новую толпу мурашек по слишком взбудораженному телу. Алина шумно выдыхает, носом ему в ямку ключиц утыкаясь. Довольно жмурится, когда кончиком языка капельку пота слизывает, сильнее его назад за волосы оттягивая. Тихий рык слышит, довольно хихикая. Не только она тут вся такая чувствительная. Дарклинг чуть отстраняется от нее, кафтан с плеч скидывая. Алина на это только глаза закатывает, шепча: — Чертов собственник. Он ничего на это не отвечает, аккуратно ее в теплую ткань укутывая. Алина на месте топочет, пытаясь из рук выкрутиться, отстраниться подальше, чтобы избежать очередного клейма на себе. Черный кафтан смотрится на ней комично, явно не подходя по размеру, пока она недовольно что-то под нос бормочет, мешающиеся пряди с лица злобно убирая. — Ты меня бесишь. — хмурится, к нему спиной поворачиваясь и руки на груди скрещивая. Хочется прибить его среди ромашек, чтобы довольной улыбки на***
Телефон противной трелью пищит, нервы в клочья разрывая. Алина подушкой голову накрывает, пытаясь вернуться в сон, вернуться в новое видение, потому что там все ответы на ее вопросы. Телефон продолжает пищать, пока она с рыком не выключает напоминание о новой встрече с инвесторами. Алина глаза резко открывает, смотря на время. 17:13 У нее все краски с лица пропадают, пока она пытается из одеяла выбраться. К окну подбегает, наблюдая за сгущающимися над городом сумерками. По лбу себя смачно бьет, тут же жмурясь от пронзившей виски боли. За оконную раму хватается, пытаясь восстановить последовательность всего дня, который она проспала. Алина к зеркалу подбегает и от страха назад отшатывается. Она на живого мертвеца похожа: глаза воспаленно красные слезятся постоянно, а кожа серым цветом отдает, из-за чего синяки еще ярче подсвечиваются на осунувшемся лице. Морщится, моргая часто-часто, чтобы кошмар перед собой развидеть, но отражение смотрит на нее все так же болезненно, вызывая панику. На ней до сих пор вчерашнее платье, от которого все тело чесаться начинает. Алина быстрый взгляд на кровать кидает и обнаруживает там пиджак, который все так же черным пятном по белоснежным простыням растекается, тьмой весь свет пожирая. Глаза судорожно трет, вдавливая пальцы до противного хлюпающего звука, пока мир плыть не начинает, но картина так и остается неизменной — она выглядит так, словно ее неделями избивали и не кормили. У Алины в легких запахи ромашек и мороза перемешались, создавая иллюзию сна вокруг. У нее тело штормит, пока не находит упокоя в мягкой кровати. Сознание снова в какой-то туман погружается, одновременно балансируя на краю с реальностью. Ее тошнит так, что все внутренности на белоснежный ковер выплюнуть хочется, свесившись вниз головой. На лбу чувствует прохладное прикосновение, и она льнет к нему, всем телом пылая. Сейчас бы ледяные руки Мала на разгоряченной коже ощутить, чтобы в себя прийти. — Мал. Звучит тихо и жалко: голос дрожит, всю ее бурю внутри выдавая. Алину на части рвет от раздирающего нЕчто, что либо выбраться из нее пытается, либо слиться с ней воедино. Она борется, отторгает его всей своей сутью, пытаясь в дальний угол сознания заползти, чтобы не встретиться с тьмой, которая ее волной цунами накрыть пытается, переливаясь с ослепляющим, все на своем пути выжигающим, светом. — Не смей, — слышит какой-то утробный рык, который по всей комнате прокатывается, в ушах эхом отдаваясь. Дарклинг. Почему-то нéчто в ней смеяться начинает, кровью захлебываясь. Оно в истерике бьется от последних слов, а потом резко затихает, выпущенные когти обратно убирая. У Алины голова сейчас на мелкие частички разобьется, взорвется, мозги по бежевым стенам размазывая. Ей до трясучки его убить хочется, пока так близко возле нее сидит, хотя в реальности происходящего Алина уже сомневается. Ей до трясучки хочется к нему прижаться, не смотря на жар,исходящий от его тела . — Мне нужен Мал, — это не она сейчас хрипела, вся на мокрых простынях выгибаясь. Это была та, другая Алина. Она в ней паразитирует, корни все глубже и глубже пуская. — У него руки холодные. Вздрагивает, когда по оголенной шее что-то мокрое и холодное проходится, выступивший пот аккуратно вытирая. Тряпка со льдом. — Молчи, моя королева, — звучит так нежно, почти ласково. Алине котенком у него на коленях свернуться хочется, чтобы волосы без конца перебирал, пока она уснуть пытается. Дарклинг ее и сейчас по макушке гладит, мокрые пряди зачесывает, чтобы на мешались. Алина тихо хнычет, пытаясь от касаний избавиться, потому что от них боли только усиливаются, а нéчто снова когти выпускает и за ней бежит, пытаясь сожрать. Виски пульсируют, и она готова поклясться, что сейчас от кровоизлияния в мозг умрет, либо от разрыва сердца, потому что выдержать всего этого не может. Ее тело сдастся без боя, а разум первым падет, на мелкие осколки дробясь. — Терпи, Алиночка, терпи, — он ей вывернуться не дает, придвигаясь еще ближе, чуть ли собой мельтешащую фигуру не накрывает. — Все святые проходили через мучения и ты не исключение. Тебе нужно всего лишь вспомнить. У нее сосуды лопаются, а комната от пронзительного крика сотрясается, пока хрупкое тело все на кровати ломает, из стороны в сторону кидая. Спутавшиеся каштановые волосы по подушке разбросаны и пропитаны потом с бесконечными слезами. — Тише. — шепот слышит, от которого ее сильнее наизнанку выворачивает. — Не надо! Молю тебя, прекрати! — она хрипит, кричит сквозь рыдания, снова вся изгибаясь до хруста костей. — Отпусти меня! Ее лишь сильнее к себе прижимают, горячими губами по мокрому лицо проходясь. Алина вся змеей шипит, потому что каждое прикосновение на ней ожоги оставляет, а тьма к ней мерзкими щупальцами подбирается, в себя затягивая. — М..монстр. С искусанных до крови губ прозрачный, словно стекло, шепот срывается слишком отчетливо, слишком разборчиво. Алина чувствует, как над ней тело содрогнулось, и лишь обреченно улыбается, в кроличью нору вслед на белым комочком проваливаясь.***
— А ты никогда не думал прервать свою вечность? — смотрит на свои оголенные ноги, из окна спальни высунувшиеся. Она ими качает, отклоняясь телом в комнату и на подоконник руками опираясь. По босым пяткам летний воздух проходится, теплом их обласкивает, пока Алина довольно щурится, за заходящим солнцем наблюдая. Оно ее сейчас оставляет, чтобы передать бразды правления тьме, сзади нее сидящей. Беззвездному Святому. — Зачем мне это? — знает, что бровь сейчас приподнял, проходясь взглядом по ее оголенной спине, которую даже белоснежная копна волос не прикрывает. Он на родинке под лопаткой останавливается, а потом на безобразный шрам на плече переходит. Алина против воли ежится — все никак к пронизывающему кварцу, ножом нежную кожу вспарывающему, привыкнуть не может. — Потому что она забирает все прелести жизни себе, оставляя взамен лишь звенящую пустоту. — грустно улыбается, прокручивая большим пальцем кольцо вокруг безымянного. Взгляд детей в саду за дворцом замечает. Маленькие гриши по зеленой поляне бегают, свои способности друг к другу применяют. — Вечность тебе дарует большее. Нужно только принять и все. Слышит, как кресло в сторону отодвигается, а потом на оголенных плечах, с которых простыня уже давно съехала, горячие ладони ощущает. Он ее своим теплом насквозь пронизывает, вплотную к голой спине прижимаясь. У него грудь спокойно вздымается, не царапая кожу жесткой тканью кафтана, потому что он на спинке стула висит, идеально выглаженный. Алина голову назад откидывает, глаза прикрывая. У нее в душе все неспокойно, вихрем чувства кружатся, пытаясь ее внутрь затянуть, чтобы попутно все кости переломать. Ей бы убежать без оглядки, но она лишь к своему кошмару сильнее прижимается, наслаждаясь каждой минутой покоя. Знает, что скоро это все закончится с ее легкой руки. — А я не хочу ничего принимать. — шепчет, так и желая дополнить: «И тебя тоже...» — но лишь проглатывает последние слова, не давая им с бледных губ сорваться. Солнце ее не лечит, последними лучами глаза слепя. Оно ее бросает на произвол судьбы, в самые лапы тьмы, которая ее волосы распускает, вынимая из них спицу. Белая копна водопадом вниз обрушивается, тут же голову назад еще сильнее оттягивая. Дарклинг сразу же пальцы туда запускает, нежно каждую прядку перебирает. Он ненавидит белый цвет, но ее волосы являются исключением. Псих. Алина тяжело выдыхает, когда ее обратно с холода утягивают, в кровать укладывая. До свадьбы остается полтора месяца. Они будут последними для Алины Старковой.***
Весь номер тенями клубится, пока из окна тонкий лунный свет пробивается, перекатываясь бликами на оконной раме. Мертвая тишина нарушается только ее собственным дыханием. У Алины руки трясутся, пока она пытается осознать, где находится: во сне или наяву. Постоянные видения всю ее изламывают, по позвонкам булавой проходясь. У неё все кости уже в пыль измолоты, а по спине кровь струится, окрашивая белоснежные простыни. Кровать под ней вся от пота мокрая, как и одежда на Алине. Она была в бреду и, судя по времени, уже достаточно долго. Тело трясёт, пока она холодные ноги на ледяной пол свешивает, пытаясь спутанные и липкие пряди с лица убрать. Хочется пить. Шатаясь к мини-бару идёт, за стену хватаясь, ногтями поверхность шкрябая. У неё колени подгибаются, и она на пол оседает, морщась от боли по всему телу. В голове одновременно миллион мыслей и вакуум мозг порабощают, убивают его постепенно. Бутылки с водой не оказывает, а несчастная дверца с грохотом захлопывает, издавая треск — сломала мини-бар. Алина волосы назад зачесывает, дышит глубже, чтобы в себя прийти. Руки в разные стороны ломит, похлеще, чем от действия наркотиков. Ее спазмы наизнанку выкручивают, когда снова предпринимает попытку на ноги встать, за стену ногтями хватаясь. Хочет тихо-тихо из номера выскользнуть, чтобы внимание босса к себе не привлечь, иначе Алина снова провалится в ад, откуда уже никогда не выберется. Он ее там замурует, под себя перестраивая. У неё дикое желание позвонить Жене или психотерапевту, но она его подавляет, ботинком притаптывая, потому что не время. Не сейчас. Тихо из номера вываливается, замечая краем глаза, что стрелка часов уже давно за час ночи перевалила. Надежда никого не встретить бьет ключом. Алина за стены держится, пока к лифту добирается. У неё мир перед глазами кружится, вокруг неё плывет, всю видимость размывая. Губу до крови закусывает, стараясь на ощупь идти. Она даже предположить не может, куда пытается убежать, пока ее исчезновения не заметили. Та, другая Алина, кричит ей, что никуда она не сбежит от него. Никогда не сможет с радаров пропасть, потому что Дарклинг ее из-под земли достанет, к себе цепями навек приковывая. В зеркале лифта отражение своё встречает и расплакаться от страха хочет, потому что выглядит ещё хуже, чем при первом пробуждении. У неё волосы поблекли, придавая самый настоящий вид мертвеца. Скулы выступают чётче. Кажется, проведи по ним кончиком пальца и получишь глубокий порез. Все происходящее ее изнутри отравляет, ядом каждую частичку пропитывая. Вот-вот на серой коже черные вены выступят, пузырясь от повышенного градуса. Ее всю лихорадит, а температура с каждой секундой все выше поднимается, вызывая перед глазами галлюцинации. Вот Алина в просторном коридоре, лепнинами и золотыми подсвечниками украшенном, бежит без оглядки, спотыкаясь на каждом повороте. Босые ступни звучно по мрамору шлепают, а за спиной голоса раздаются. Ночная сорочка с плеч спадает, а волосы постоянно в глаза лезут. Она по лестнице вниз сбегает, больно локтем о перила ударяясь. Алина загнанным олененком вокруг оглядывается, ища пути отступления. Ноги снова на бег срываются, а она к свету в далеке бежит, двери перед собой открывая. Там лучик солнца ее манит, все больше и больше разрастаясь в ослепляющее сияние. Силуэт вдали на шум оборачивается, к Алине полностью оборачиваясь, отчего она лишь быстрее бежать начинает, кричит задыхаясь: — Мал! — силуэт вздрагивает, а Алина руки вперед выставляет, мечтая в прохладные объятия упасть, чтобы долгожданный покой в них найти. Перед глазами все то ли от слез, то ли от пота рябит, плывет, сменяясь новыми картинками, но она старается удерживать в центре Мала, чтобы на скорости впечататься ему в грудь. Тени вокруг оживают, сгущаться начинают, нагнать пытаясь. Они змеями за ней ползут, голые пятки кусая. Золотые подсвечники резко гаснут, и единственным источником света остается открытая дверь за Малом. Алина от счастья рыдает, его настигая в несколько широких шагов, обессиленно в сильные руки падая. Ее всю трясет, пока мир постоянно меняется, прокручиваясь перед ней декорациями из театра. Finita la commedia. трагический финал все же настиг Жизель, как бы она от него не бежала. Ее тени окольцовывают, лентами вокруг болезненной фигуры вьются, обратно во мрак утягивая. Алина за плечи Мала цепляется, в истерике бьется, царапая бледную кожу до крови: — Мал, не отпускай меня! Мал, не бросай меня! — отчаянный крик во тьме тонет, пока голос до хрипа срывается. Алина выгибается вся до хруста костей, выпуская из груди яркий, испепеляющий все на своем пути, луч. Она кричит сильнее, пальцы на руках ломая, когда Мал ее отпускает. Солнечный свет всю тьму возле нее разгоняет, выжигает все на своем пути, пока кожа волдырями покрывается. Изо рта черная кровь стекает, пачкая белую сорочку, а глаза белыми становятся, закатываясь от агонии внутри. Алина себя контролировать не может, уничтожая все кругом, пока Мал в сторону отползает, что-то шепча. Ей бы сейчас его холодные руки, иначе вся изнутри сгорит, в пепел превращаясь. И фениксом больше не восстанет, не сможет, потому что все живое испепелит. Она горькими кровавыми слезами обливается, задыхаясь от черных сгустков, которые из нее выходят. Руки десятками порезов сверкают, свет выпуская, пока она на пол оседает, колени разбивая. Ее что-то сзади обвивает, в сторону утягивая, но тут же рассеивается, сменяясь крепкими руками на талии, которые поперек обхватывают, сильнее к себе прижимая. Алину всю тьма снова начинает укутывать, а ее проклятие ей же в волосы неразборчиво шепчет, насквозь ее кольями пробивая. У нее сердце тихо трепыхается, мечтая в любую секунду остановиться, потому что больше не может, не хочет ядовитую кровь по организму разгонять. — Мой свет, остановись, иначе ты выжжешь все. — она сбившееся дыхание на своих щеках чувствует, стараясь глубоко вдохнуть. Вот только легкие запахом горящей плоти наполняются, парализуя все внутри. Глаза распахивает и видит, как чужую кожу до костей выжигает, как тени ее от нее самой пытаются уберечь, нежно собой оплетая. — Алина, очнись! Ты бредишь, Алина. — крик на периферии слышит, уши затыкая. Она свет в себя пытается загнать, всем телом сотрясаясь. — Услышь меня! Голос отовсюду звучит, пока она котенком вокруг озирается. Роскошь кругом растворяться начинает, рассеиваясь в воздухе. Алина плачет громко, взахлеб, а потом чувствует, как в крепких руках брыкается, вырваться пытаясь. Ее лишь к себе сильнее прижимают, на руки подхватывая. Она кулаками по груди бьет, извиваясь вся. — Это ты виноват! Ты мою жизнь сломал! Ты Мала у меня забрал! — кричит, пальцы на шее сжимая. Удушить его пытается, каждую косточку переломать. — Из-за тебя я теряю все! Чертов монстр, я ненавижу тебя! — Алина, у тебя температура. Ты не в себе, — тихий, спокойный голос над макушкой раздается, пока он ее, как ребенка, убаюкать пытается, чуть из стороны в сторону покачивая. — Не сопротивляйся и прими себя. Прими меня. Она резко в руках расслабляется, громко всхлипывая. Осадком в глубине оседает, стеклянные глаза в потолок устремляя. — Не прикасайся ко мне, молю, — тихо-тихо хрипит, вытирая тыльной стороной ладони стекающую капельку крови с подбородка. — Мне больно. Ты уничтожаешь меня. — Только со мной ты можешь стать собой, Алина. — голос звучит слишком спокойно. Слишком. Она молчит, мечтая умереть прямо здесь, прямо сейчас, потому что тело больше не выдерживает. Алина больше не выдерживает борьбы с еще одной собой. Та Алина ее в угол загнать пытается, чтобы все себе забрать. — Той Алины больше нет. Она давно умерла. — Глупенькая, вы являетесь одним целым. Прими нашу с ней помощь. Алина снова во тьму проваливается, с крыши небоскреба падая, желая разбиться в центре проклятого города.***
— Милая, может у твоего организма такая реакция на таблетки? — Рыжая макушка на кухне мельтешит, туда сюда снуя. Со злополучной командировки прошло почти две недели. По приезде обратно в Лондон Дарклинг распорядился о немедленном больничном. Алина этому только рада была, ведь появилась возможность не встречаться с боссом и в самой себе разобраться. В голове мелькает мысль, что все происходящие и вправду было лишь больной игрой ее помутившегося рассудка из-за тяжелой простуды и успокоительных, которые ей выписали на приеме. Дарклинга она не видела все это время, наслаждаясь лишь постоянным обществом Жени и переписками с Малом. Да, она смогла раздобыть его номер, чему несказанно рада. Он несколько раз порывался навестить ее, но Алина лишь уклончиво отказывала, не желая подвергать мозг еще одному испытанию. Ей командировки хватило. Сейчас она выглядит чуть лучше, высыпаясь за все то время, которое работала. Ее больше не преследуют сны-видения, давая организму восстановиться, да и думать о них не хочется, чтобы не вызывать триггеры, провоцируя новые галлюцинации и кошмары. — Эй, ты меня слышишь? — перед лицом мелькает маленькая ручка с нежным маникюром и множеством переливающихся и звенящих от каждого соприкосновения друг с другом браслетов. — Да-да, извини, просто задумалась, — губу жует, размешивая сахар. — Я тоже так считаю, но что-то все равно не так. — Послушай, у тебя еще несколько дней отдыха, поэтому не забивай свою голову еще больше. Успокойся и дай себе расслабиться наконец-то! Алина слегка улыбается потрескавшимися губами и переводит взгляд на белые камелии в вазе. Букеты ей привозят каждый вечер, не называя имя отправителя, но оно и не нужно. Алина итак прекрасно знает, кто это. Она старается не думать о нем, но он постоянно напоминает о себе, не давая до конца отдохнуть, как советует Женя. Черная упаковка выдала Дарклинга с самого первого букета, отчего напряжение в квартире повышается в геометрической прогрессии. Алина маленькой девочкой хочет танцевать среди сотни цветов, радуясь каждому бутону, радуясь тому, кто их отправил. Алина маленькой девочкой от страха в дальний угол забиться хочет, сжигая каждый цветок. Алину пополам ломает от приближающихся рабочих дней, где она снова столкнется со своим ночным кошмаром — с Дарклингом. — А кто меня сейчас заменяет? — ногтем упаковочную бумагу заламывает, в попытке дырку оставить. — Зоя Назяленская, — Женя ежиком фыркает, раскладывая на барной стойке тарелки с круассанами. — Она недавно из Италии вернулась. — Вау, видимо, в этой фирме кругом одним русские. — смеется, запивая горячим чаем всполохи чего-то темного в груди. Ее тисками стягивает, наполняя тягучем дегтем сердце. Чувства ярости в ней вскипают, возрождая что-то жуткое, чему объяснение Алина найти не может. Это похоже на... ревность? Да нет, бред. Ложка звучно о край чашки ударяется, когда она ее в сторону хочет убрать, чтобы не мешалась. Звон фарфора по кухне проходится, вызывая на губах Жени лисью улыбку. Она напротив Алины садится, накручивая на палец огненную прядь: — Ты что, ревнуешь? — слова тянет, к ней сильнее наклоняясь. Ноготки по каменной столешнице такт отбивают, нервы напрягая. — Головой ударилась? — хмурится вгрызаясь в теплую выпечку. — Кого я должна ревновать? — Ну, даже не знаааю, — у нее глаза изумрудами переливаются, пока она голову набок склоняет в легком прищуре. — Может нашего босса к одному из лучших работников в фирме? Рыжая ведьма. Алина своему виду непринужденности придает, пытаясь не обращать внимание на накатывающую мигрень, что голосом в голове шипит, слова с особым удовольствием садиста по языку прокатывая. «Конечно, мы ревнуем. Это проклятье только наше». — Не мели пургу, — звучно чашку на блюдце ставит, сама от громкого звука морщась. — У нас с ним чисто сугубо рабочие отношения. — Да-да, я вижу! — Женя еще ближе к Алине придвигается, почти ее руки касаясь. — Старкова, перестань быть дурочкой! Оглянись! Скажи на милость, кто тебя здесь букетами засыпает с ног до головы, а? Она ладонью в сторону машет, как бы говоря: «Мозги включи!» Алина лишь губы поджимает, пытаясь кричащую набатом мигрень заткнуть, потому что ей снова волю дали. Пузырек берет, звучно щелкая крышкой. — Алина, может стоит сегодня без них обойтись? — Женя ее руку своей ладонью накрывает, пытаясь упаковку забрать. Мигрень хрустальные стены разума рушит, от чего в ушах застывает звон, а осколки на нее со всем сторон сыпятся, собой усеивая. У Алины глаза от ужаса распахиваются, когда перед ней сидит не нежная, вся такая неотразимая Женя, а девушка испещренная шрамами, с повязкой на одном глазу. Она на нее с презрением смотрит, пытаясь всю ее ножом исполосовать, чтобы на ней даже миллиметра живого места не осталось. Алина закричать хочет, вот только крик в ней тонет, в горле застревая. Руку выдернуть пытается, пока отовсюду голос слышит. Голос Жени. «— А чем ты лучше его? — Ты предала всех, Алина». Руку с силой выдергивает, глаза до звездочек жмуря. Это просто побочка от таблеток, ничего особенного. Перед ней обычная, нормальная Женя, которая все также составляет конкуренцию богине красоты. Алина сначала один глаз открывает, а потом и другой. Женя на нее перепуганно смотрит, руки в кулаки сжимая. Ее все трясет, когда она шепчет: — Алина... что сейчас было? — голос срывается, на писк переходя, пока она кружку ко рту подносит, чтобы горячего чая отхлебнуть. — У тебя были белые волосы. У Алины все внутри замирает, а потом с силой вниз ухает, ее за собой утягивая. Она с Эвереста летит, об острые скалы разбиваясь. Голова от голосов гудит, на части разрываясь. Пальцы судорожно прядь распущенных волос выхватывают, цвет рассматривая. Все такие же каштановые. Тяжелый выдох с губ срывается, а она на спинку стула откидывается, гудящие виски пальцами массируя. — Тебе показалось, — шепчет и сама в это не верит, с осторожностью Женю осматривая. Никаких изменений больше нет. — Ага, конечно, — в волосы руки запускает, оттягивая их в стороны. — Я, наверное, пойду. Женя из-за барной стойки встает, потягиваясь чуть нервно. Алина уверена, что все случившиеся не просто плод фантазий. Это что-то большее, что не одну ее преследует по пятам. — Ах, да. Я забыла тебе кое-что сказать, — на нежных губах хитрая улыбка появляется, пока Женя на себя пальто накидывает, волосы поправляя. — Через пару недель будет традиционный зимний корпоратив, который мы называем балом. Там чаще всего заключаются выгодные сделки, потому что присутствует много зарубежных представителей. Будь готова найти себе пару. Она подмигивает Алине и быстро из ее квартиры ретируется, прихватывая с собой маленькую сумочку. Алина на диван падает, глаза к потолку возводя. Ее всю гнетущие мысли из стороны в сторону матросят, в стены со всей силой припечатывают, оставляя в них трещины. Психотерапевт сказала, что это просто реакция ее неустойчивой психики на происходящие события и действие таблеток. Алине расплакаться маленькой девочкой хочется, потому что морально она уже саму себя заживо закапала, засадив могилу ромашками и камелиями. Взгляд на букет переводит, свешивая одну руку вниз, чтобы нежных лепестков коснуться. Мал тоже прислал ей подарок, вот только Алина никогда не любила белые розы, что на журнальном столике стоят, распушаясь от тусклых солнечных лучей. Сегодня в промозглый город пришла календарная зима, от которой только в плед хочется укутаться, потягивая вино или чай с бергамотом. В квартире все также холодно, отчего Алина постоянно в пушистые теплые вещи прячется, подавляя внутренние порывы добраться до горячих рук, что ее во снах и видения согревали. Даже в кошмарах тепло ее Всадника всю насквозь пробивало, проходясь по коже тысячей игол. У Алины голова пухнет, но она упорно пытается восстановить все моменты, пазл собирая, чтобы картину целиком увидеть и клеем ее скрепить, чтобы не развалилась: этому ее научила бабушка, с которой они каждый месяц собирали новые головоломки. Дарклинг не просто так в каждом видении присутствует. Не просто так ее всю потряхивает от малейшего его касания. Не просто так он рядом даже в моменты, когда физически его здесь просто нет. Алина звучно рыкает, подушку в стену запуская. У нее так скоро нервов не останется, потому что организм не выдерживает такого натиска. Пульсация по затылку проходится, словно ее обухом со всей силы ударили, несколько раз проходясь по незащищенной части тела.MomsfriendSon
Алина, я могу тебя сегодня навестить?
Мал. Хочется взвыть и пристрелить кого-нибудь, а потом и себя, чтобы больше не мучаться.Meeeaaw
Да, давай! Только захвати пиццу)
Телефон тут же пиликает, но Алина его в сторону откидывает, закидывая ноги на спинку дивана. Голову вниз свешивает, смотря на перевернутую комнату. Может быть, на все происходящие нужно посмотреть под другим, иным углом? Может все ответы всплывут, если искать их сквозь призму чего-то? Веки прикрывает, вдыхая полной грудью. Вокруг все снова мельтешит, кружась, к себе зазывая. Мороз в легких оседает, тяжестью их наполняя. На периферии чувствует, как тени от стен отделяются, к ней подползая. Алина знает, что в сон погружается. Знает и не хочет это останавливать. Она ждет его. Она всем своим естеством от страха дрожит. Шуршит бумажная упаковка, а Алина глаза распахивает, встречаясь с настоящими озерами, кварцем заполненными. Он с брезгливостью проводит по белым бутоном роз, чуть морщась. Хочется тут же отпрянуть и убежать, но она лишь перекатывается, садясь на диване, а потом медленно поднимается на ноги, с осторожностью кошки в темную часть гостиной ступая. Ее всю мелко потряхивает, пока дрожащими пальцами к его лицу тянется. Он больше не скрывается, не прячется в тенях, позволяя ей себя целиком увидеть. Алина вплотную к нему подходит, касаясь щеки с россыпью шрамов. У ее босса их не было. Это она прекрасно помнит, нежно очерчивая белые полосы, мечтая, чтобы из них вот-вот кровь рубиновыми каплями стекать начала. У Алины жидкое золото по спине струится от одной мысли, как ее язык будет слизывать драгоценную жидкость с его скул, жмурясь от дикого удовольствия. Все тело зовом наполняется, к которому она вся льнет, пытаясь до мельчайшей капли все выпить, себе забирая его целиком. От его кожи она обжигается, как мотылек, который на свет летит, но все равно продолжает только ей известные узоры расчерчивать, глаза от удовольствия закатывая. Сила по тонким переплетениям сосудов вьется, всю ее в своеобразный экстаз погружая. Она линию его челести очерчивает, оставляя на фарфоровой коже красные следы от своих ноготков. Любуется им и страшится его, горячо выдыхая в ямку между ключиц. На нем жесткая черная ткань из снов-видений, а под ним такого же цвета рубашка, расстегнутая на пару пуговиц. Алину всю потряхивает, когда видит, как он чуть вздрагивает от ее выдоха. Эта мысль по ней довольным мурчанием прокатывается, свет по крови распространяя. — Почему все это происходит? — свой же голос звучит хрипло, пока она горло не прочищает. Руки к его плечам спускаются, под кафтан проскальзывая. Хочется его раздеть, чтобы греться-греться всем телом, потому что Алине холодно. Она вся в ледышку скоро превратится, если сейчас к нему не прильнет. — Потому что так должно быть, — его голос каким-то неземным удовольствием слышится, отчего ноги подгибаются, а серце вниз ухает, за собой всю ее утягивая. — Потому что ты меня бросила на века, оставив одного. Алина ничего не понимает, но душу дьяволу продать готова, чтобы этот момент никогда не заканчивался. По вискам бьет мигрень, о себе заявляя, но она ее лишь принимает, устав гнать от себя. Та, другая Алина, все в свои руки берет, полностью разум затуманивая. Она в ней корнями прорастает, пытаясь что-то показать, доказать. Перед глазами снова какие-то отрывки той, чужой, жизни мелькают, но Алина их с радушием принимает, за свои считая. Вот она в большой и озаряемой ярким солнечным светом комнате танцует, вальс отсчитывая. Вокруг нее маленькие сферы кружат, а звонкий смех все помещение наполняет. Воспоминание меняется слишком быстро, заставляя невольно вздрогнуть от увиденной картины. Алина стоит в огромном зале, где кругом черные знамена с затмением солнца от сквозняка развиваются. Она вся сама светом сияет, а белоснежные волосы щупальцами вокруг нее вьются, словно змеи Медузы Горгоны. Глаза свой цвет потеряли, поблекли совсем, пока из рук вырываются всепожирающие лучи. Алина на настоящего монстра похожа, что-то яростно крича в сторону темной фигуры, что на троне восседает, настороженно за ней наблюдая. Дарклинг. Та Алина к нему приближается, пока ее тьма пытается собой окутать. Спасти. Та Алина готова его убить, пока он что-то ей говорит. Все звуки резко стихают, а она безмолвной куклой на колени падает. Раздается громкий крик, от которого все витражи крошатся на мелкие осколки, а волна света все на своем пути стирает, кроме Дарклинга, который с грацией хищника к ней подходит, укутывая ее в ненавистный черный кафтан. Алина чувствует, что та, кто показывает ей все это, ненавидела этот цвет. Воспоминания растворяются так же стремительно, как и возникли. Алина дышит тяжело, чувствуя, как мужская рука ей на талию опускается, к себе сильнее притягивая. — Ты все вспоминаешь, моя мерзлявая Святая, — шепчет так тихо, так тепло. — А я тебе помогаю в этом. Она лишь головой мотает, глаза, наполненные страхом, на него поднимая. — Я не та, кто тебе нужен. Мы с ней — два разных человека, у которых нет ничего общего, — мигрень каждую нервную клетку прошибает, протестуя, пока Алина в сильных руках обмякает, желая раствориться в нем целиком, пока есть хотя бы какая-то возможность. — Ошибаешься, Алина, — он ее волосы с лица убирает, нежно по ушку проводя, разряды по телу запуская. — Вы с ней — одно целое, как и мы с тобой. Ты никогда от меня не сможешь убежать, потому что я всегда найду тебя. В его голосе угроза, самодовольство и дикое собственничество звенят звоночком. Она ничего не помнит, но уверена, что никогда от него не спрячется, потому что он будет Аидом, а она станет его Персефоной. — Почему ты скрывался от меня все это время? — тени ее мягко оплетают всю, от света пряча. Внутри все от страха екает, но Алина лишь прячет лицо между его шеей и плечом, глубже пробираясь руками под рубашку и кафтан, касаясь ходными пальцами его разгоряченной кожи. — Потому что так было нужно. — ответа она естественно, не получает и лишь сильнее ногтями в его плечи впивается, оставляя после красные полумесяцы. Он никак не реагирует на это, перебирая на затылке густые пряди. — Ты меня бесишь, — шипит, кафтан с него скидывая. Он усмехается, оттягивая ее за волосы в сторону, чтобы в сверкающие глаза всмотреться. Ей идет на пользу присутствие рядом с ним: у Алины волосы больше не такие ломкие, синяки под глазами разгладились, а пугающая худоба медленно исчезает вместе с больной бледностью, даруя нежный румянец на яблочках щек. — Ты никогда не изменишься. Он уже когда-то говорил ей эти слова, отчего по коже тысячи мурашек бегут, заставляя ее поежиться. Дарклинг нежно по ее щеке пальцем ведет, к губам спускаясь, а Алину миллион стрел насквозь пронзают, подавляя шумный вдох. Она чувствует, как по лодыжкам тени струятся, вызывая щекотку. С ноги на ногу переступает, пытаясь сбросить их с себя, отчего Дарклинг лишь тихо смеется. Этот смех. Он по коже оголенными проводами проходится, грудь в тисках сдавливая. Такой теплый, такой родной. От него по телу свет переливается, всю ее нежными бликами озаряя. Алина к нему тянется, готовая на все пойти, лишь бы не уходил, лишь бы смеялся и к себе прижимал. Холод квартиры перед ним отступает, даруя долгожданный покой и тепло. Дарклинг за подбородок ее хватает, сокращая расстояние между ними до ничтожных миллиметров. Он своим дыханием по ее трепещущим губам мажет, отчего она сама готова на него накинуться, всю себя отдавая в его власть. Алина несчастной рыбкой в его сетях запуталась и подготовилась к мучительной смерти от горячих рук. — Сейчас меня хочет поцеловать та Алина или моя мерзлявая Святая? — поганенько ухмыляется, перекатывая воздух между ними. — Заткнись. — шипит яростно и тут же в его губы впечатывается, толкая его к стене. Сама его в холод вжимает, будоражась от власти над ним. Хочет его всего растерзать, пока он воздух так тяжело глотает, ее за собой утягивая. В голове что-то снова дзынькает, а у Алины снова картинки перед глазами пикселями сыпятся, пока четкое очертание не появляется. Дверь громко хлопает, а Алина в глубь комнаты убегает, в тени прячась, чтобы дикой кошкой наброситься. У нее глаза от азарта и предвкушения светятся, а ногти только ей известную мелодию на подоконнике отбивают. Он не заставляется себя долго ждать. Дверь чуть ли с петель не слетает, когда в проеме темный силуэт появляется, сверкая кварцем. Алина сдерживает хихиканье, выхватывая взглядом растрепанные волосы и оторванные пуговицы на рубашке. Только она может раздразнить своего короля, а потом дать деру, босыми пятками нарушая тишину коридора, который в их спальню ведет. — Милая, лучше выйди сейчас и не испытывай мое терпение. — хриплый голос на ее оголенные плечи оседает жаром, все ниже и ниже спускаясь. Каждый раз Алина хочет сдаться ему, отдаться в его власть, но крик разума останавливает на самом краю пропасти, на давая ей свалиться в пучину, под названием Дарклинг. Она аккуратно за тенями следует, а потом с разбегу его в закрывшуюся дверь впечатывает, шумно в губы выдыхая. Алина его постоянно мучает, одновременно отдавая все и не отдавая ничего. Чувствует, как его потряхивает, и только в довольно ухмылке растекается, стягивая с него холодный шелк рубашки. Она снова избежит горячих касаний, поганенько хихикая, пока будет в кровать забираться и в одеяло кутаться, оставляя его без него. Да, Алина любит дрессировать своего Цербера, потому боится раствориться в нем целиком, саму себя теряя. Алина довольно мурлычет, его губы жадно сминая, пока ее всю неописуемая мощь окутывает, вызывая в комнате самое настоящее свечение солнца. Она вся переливается, волосы в кулак сжимая, в сторону за них тянет, чтобы от Дарклинга оторваться, иначе вся изнутри сгорит. Он рычит, резко местами их меняя. Теперь Алина лопатками холод стен чувствует, отчего лишь вздрагивает, рот сильнее приоткрывая, а потом хнычет, пытаясь терзающую пытку прекратить. Горячий язык по ее нижней губе скользит, а потом с ее собственным встречается, переплетается с ним, разделяя дыхание на двоих. Хочется расплакаться от раздирающих ее эмоций. Хочется ему все космы повыдергивать, потому что испепелить ее вздумал. Рука на шее смыкается, отчего только взвыть получается. Зубы нещадно губу на себя оттягивают, оставляя маленькие кровавые ранки, которые тут же чужой язык зализывает. У Алины самая настоящая лихорадка, когда она его отстранить от себя пытается, прислушиваясь к шестому чувству, которое набатом бьет в ней. Дарклинг за волосы ее оттягивает, довольно ухмыляясь, когда слышит шумный выдох, граничащий с полустоном. Она вся в его руках дрожит, как осиновый лист, пока он себе свое возвращает, со злостью пухлые губы искусывая. Мстит ей за сотни лет одиночества. Где-то вдалеке слышит какой-то шум, который не затихает, а лишь нарастает, отдаваясь все четче и четче. Алина из объятий выпутывается, пока Дарклинг на шум отвлекается, но рук он не разжимает, продолжая маленькую фигуру к стенке прижимать. — Ты ждешь гостей? — голос низкий, немного хриплый, отчего Алина вниз сползает, шумно сглатывая. — Я... Договорить ей не дает веселый возглас за входной дверью: — Алина, давай открывай! Я пиццу тебе привез! Мал. Она совершенно о нем забыла. Хочется головой об стену побиться, чтобы начала нормально функционировать наконец-то. — Хм, — звучит слишком спокойно и холодно, а по спине корки льда ползут, образуя самые настоящие айсберги. — Конечно, это жалкий следопыт. Тени больно ноги стягивают, а из угла новые щупальца ползут, все ближе и ближе подбираясь. Взгляд ее насквозь холодом и яростью прожигает, вызывая самый настоящий животный страх. У Алины в голове свой же крик тонет, пока она пытается подальше от него отползти, но спиной лишь в стену упирается, вытягивая руки в его сторону. На пальцах маленькие искорки сверкают, словно зачатки пламени, но она на них даже внимание не обращает, жмурясь сильно-сильно. Только бы проснуться. — Не забывай, кому ты принадлежишь. И ее всю поглощают тени, пока глотку раздирает отчаянный крик.***
— Ого, у тебя здесь целая оранжерея, — Мал присвистывает, когда вальяжной походкой в гостинную проходит. — Поклонник? Алина не задумываясь, аккуратно по нежным цветкам кончиками пальцев проводит, каждый очерчивая. Красные и белые камелии выглядит одновременно жутко и прекрасно в черной упаковке. — Нет, босс. — к губам прикасается, чувствуя на них чужое дыхание. Да, ее начальник точно скоро всю ее душу выпьет и себе заберет, обрекая ее на существование марионетки. Маленькие ранки кровоточат на губах, отчего она их постоянно облизывает, кончиком языка быстро проходясь. — Твой босс обо всех своих работниках там заботится? — хмыкает, а Алина лишь плечами жмет, стараясь сбросить с себя осадок от его слов. На кончике языка кислятиной отдается чуть уловимая ревность, отчего она морщится, обратно на диван плюхаясь. — Мой босс — достаточно странный человек со своими тараканами, — ноги на журнальный столик закидывает, потягиваясь до хруста в позвонках. — Что будем смотреть? Мал хитро улыбается, открывая коробку с еще горячей пиццей, а после падает рядом с ней, откидываясь на мягкие подушки. — Есть у меня одна идея. — нагло пульт от телевизора ворует, а после на экране загорается заставка любимого «Один дома». Алина довольно улыбается, укутываясь в теплый плюшевый плед, пока парень рядом с ней кряхтит, устраиваясь поудобнее. Он ближе придвигается, практически вплотную к ней, протягивая кусок пиццы. — Спасибо тебе, — Алина голову чуть к нему склоняет и зевает, зарываясь в плед носом. Мал ей тепло улыбается, наблюдая за ней краем глаза, до тех самых пор, пока рядом не раздается мирное сопение, а в шею не прилетает разряд теплого воздуха, от чужого дыхания. Он аккуратно Алину приобнимает, к себе прижимая, глазами по комнате блуждая. Его букет белых роз стоит в самом углу, оттесненный камелиями в черных упаковках. Никто не замечает, как тени в углах клубятся, обретая размытые формы. Глаза из темноты сверкают, а существа с каждой секундой все сильнее и сильнее с места желают сорваться, раздирая нерадивую парочку на клочья. Вот только их хозяин в стороне стоит, наблюдая за ними с особым триумфом. Его Заклинательница ворочается, мельтешит по дивану, аккуратно руку из холодных тисков вынимает, укладываясь в другую сторону. И только сейчас, во сне, Алина понимает, что до этого момента совершенно не спала. Все было в реальности. Дарклинг приходил к ней не во сне. Он был здесь. Был в ее квартире.