Когда во сне приходит тьма, Я снова ищу тебя В лицах прохожих чужих, Когда-то все же родных. Их давно уже рядом ведь нет, Но катится мне же во след Прошлое камнем в груди. Чужой среди своих.
Крики. Пустота. Тьма. Где-то вдалеке слышится противный звук, похожий, на хлопанье летучих мышей. От него волоски на затылке в неконтролируемом страхе поднимаются. Алина потерянным котенком вокруг себя крутится, озирается, пытаясь выцепить хотя бы малейший просвет. К горлу подкатывает тошнота, а грудь в тиски заковывают, переламывая ребра. Кости больно в сердце с легкими впиваются, оставляя после себя рваные раны и черную кровь, которую она с хрипом выплевывает, оседая на холодную землю. Плечи сотрясаются в немом крике, пока Алина наблюдает за своей рукой. Сначала она теряет четкие границы, а маленькие искорки от пальцев и вовсе гаснут, оставляя на прощание капельку тепла. Потом по очертаниям проходит рябь, и тьма полностью поглощает бледную кожу. Трясущимися руками в волосы зарывается, качаясь из стороны в сторону, пока хлопающие звуки все приближаются и приближаются. С силой белоснежные пряди вырывает и не видит ничего. На руках нет ни волос ни крови. Только пустота. Мрак. Алина наощупь по песчаной земле ползет, шепча святым молитвы. Но они глухи, как и все неземные создания. Лицемерные сволочи. Смеется хрипло от самой себя, а потом в кашле заходится, выплевывая кровавые сгустки. Воцаряется тишина, в который слышен грохот сердца сердца. Алина жмурится от шума собственной крови, что по венам циркулирует. Глаза слезятся, но она только с усердием начинает их тереть, потому что слепой себя чувствует. Руки в чем-то липком испачканы. Запах металла. Кровь. Каждая клеточка тела болью наполняется от плотной тьмы, что ее уничтожить пытается. Становятся слышны нечеловеческие крики, что все ближе и ближе приближаются, словно ее смерть предвещая. Она в Аду. Глаза ужасом наполняются, когда в спину прилетает поток холодного воздуха, с ног сбивающий, а потом пространство вокруг наполняется сладковатым запахом трупов, запахом разложения. Тихо сглатывает, морщась от сухости в горле. А потом вскрикивает протяжно и громко, когда спину тысячи ножей пронзают, раздирая плоть, не оставляя на ней и капли живого места. Она так молила смерть. Смерть услышала ее и пришла на зов. Она заберет ее, Алину, себе, как ценный трофей. Санкта Алина стала очередной жертвой Каньона и его обитателей. Она стала очередной жертвой Дарклинга.***
Черный кабинет совершенно не изменился за эти несчастные две недели, пока Алина была на больничном. Тот же мрак клубится в просторной комнате, вызывая уже такой привычный ей страх. Босс сидит за столом, проверяя документы, пока тонкие пальцы нервную дробь отбивают по подлокотнику офисного кресла. Последние дни отпуска она не видела Дарклинга во снах, отчего нужно бы радоваться, но у Алины от этого только страшная буря поднимается, в предчувствии чего-то приближающегося, чего-то жуткого и необратимого. Она была бы спокойна, если бы хотя бы что-то за эти дни произошло, но она лишь отдыхала, потягивая чай с бергамотом и смотря старые французские комедии. Даже Женя ее не навещала после того случая на кухне. Девушка отправляла ей кучу смс, но на пороге квартиры больше не показывалась, выжидая, когда Алина вернется на работу. Единственный человек, с кем она виделась, — ее психиатр. Эта женщина продолжала настаивать на курсе таблеток, но Алина слушала ее сквозь вакуум, постоянно кивая. Злосчастную баночку она выкинула в тот же день, когда пришел Дарклинг, и возвращаться к приему успокоительных не намерена. Взгляд на босса переводит, тихо выдыхая. Губы у него чуть поджаты, что от карих глаз не скрывается. Так и хочется протянуть к нему руку, разгладить чуть заметную морщину между бровями и по губам невесомо провести, впитывая в себя весь жар. У Алины уже слюна во рту скопилась от того, как она хочет встать со своего места и к нему подойти, зарываясь холодными пальцами в волосы цвета вороньего крыла. Она бы с превеликим удовольствием его патлы оттянула на себя, открывая обзор на такую любимую ею часть — шею. Та, другая Алина довольно хихикает и поддакивает, нашептывая о боссе. Они с ней единым целым решили встать, после того, как столкнулись в ожесточенной борьбе. У Алины до сих пор сердце на миг от страха замирает, когда она весь ужас вспоминает. Весь день после ухода Мала никто на пороге квартиры больше не появлялся, поэтому Алина спокойно читала книги, смотрела старые американские фильмы и ела ведрами мороженое. До заветного шкафчика с красным полусладким она так и не дотянулась, довольствуясь тем, что стоит возле кровати. Она звездочкой на пушистое одеяло падает, глаза закрывая. Матрац тихо брякает под ней, а пружины чуть подкидывают ее, пока комнату наполняет звонкий смех; порой для счастья нужно так мало: просто побыть ребенком, пока никто не видит. На нос что-то пушистое и мягкое приземляется, вызывая громкий чих. Алина глаза открывает, скашивает их и черное перо видит. Сердце замирает, а потом ускоряет свой ритм, выбивая последние частицы воздуха. Откуда в ее комнате черное перо? По сторонам озирается и вскрикивает, когда видит чуть заметные просветы белоснежного постельного белья среди черного оперения. Как ошпаренная подпрыгивает с кровати, назад отступая, пока взгляд судорожно по поверхности блуждает, отслеживая все новые и новые перья на полу. Там целая гора, в которую можно упасть без страха расшибить голову. Алина к зеркалу пятится, руки в кулаки сжимая до кровавых отметин в виде полумесяцев. Боли не чувствует, когда со всей силы в зеркало впечатывается, затылком ударяясь. У Алины мир весь плывет, пока черные перья по комнате в вальсе кружат, ее к себе зазывая. Руками себя обхватывает, оголенные плечи растирая до краснеющей кожи. Позади тихий смех раздается, отчего вся кровь отливает, делая Алину на мертвеца похожую. Медленно разворачивается, стараясь не жмуриться от страха. Все тело потряхивает, пока она в зеркале не сталкивается с абсолютно белыми глазами. Там нет зрачков и радужки. Только глазное яблоко своей белизной в темноте сверкает вместе с волосами цвета снега. Алина судорожно сглатывает, пока рассматривает на бледной коже в зеркале пробивающиеся, словно ростки по весне, перья. Черные перья. Они все хрупкое тело вспарывают изнутри, оставляя крошечные капельки крови вниз стекать, перемешиваясь с пушистыми перышками. Это выглядит жутко. Это выглядит до спертого дыхания красиво. Это выглядит жутко красиво. Алина шаг назад делает, когда окровавленная рука к ней тянется, словно сквозь зеркало схватить пытается. — Не подходи, — шепчет, в свое же отражение смотря. Та, другая Алина, ей криво ухмыляется, отчего по треснувшим губам черная кровь стекает, оставляя после себя ожоги и запах жженой плоти. К горлу подкатывает комок, отчего хочется в три погибели согнуться и выблевать все, что вокруг нее происходит, но Алина держится, смотря в пустые глаза. — Долго еще из себя Одетту будешь строить? — голову в бок наклоняет, делая шаг вперед, прижимаясь вплотную к холодному покрытию зеркала с другой стороны. — Ты всего лишь мое воображение. Доктор говорила, что у меня больные нервы, — сумбурный шепот только громкий смех вызывает. Алина уши затыкает, когда кровь струйкой просачивается из лопнувших барабанные перепонок. — Да? Ты так в этом уверена? — она пальцев по зеркалу водит, вырисовывая что-то на руны похожее, пока Алина крохи света вокруг себя собирает, сама этого не осознавая. — Ты смотришь в зеркало и видишь саму себя. Разве не так? — Тебя нет! — кричит, головой мотая из стороны в сторону. — Милая, тебе нужно принять себя настоящую. Я не Одиллия, я — ты. Просто ты пытаешься огородиться, сделать из меня злодея, как когда-то из Дарклинга. Хватит прятаться за белыми перьями, потому что рано или поздно они окрасятся кровью, которую ты пролила. — Заткнись! — голос срывает, рукой по хрупкой поверхности зеркала проходясь. Звон по голове со всей силы бьет, пока крошечные осколки в сжатый кулак впиваются, раздирая нежную кожу. Алину всю трясет, а свет тоненькими лучиками из нее выходит, чуть волосы от завихрений силы приподнимая. — Как же ты меня раздражаешь своими психами, — Та, другая Алина, вальяжной походкой навстречу выходит, отряхивая с себя крошки стекла. Голос ото всюду слышится, эхом от каждой стены отскакивает. Алина на месте стоит, не шевелится, пока рука, покрытая черными перьями, ее за кисть хватает и к себе притягивает. Горячие дыхание на губах ощущает, плача от боли, что все тело принизывает. — Ты себе представить не можешь, через что мы с тобой прошли вместе , — шепчет, слегка губ касаясь. — Алина, ты видишь во мне себя, но боишься это признать. Не бойся, ведь от себя не убежишь. Локон волос подцепляет, на палец наматывая. Та, другая Алина, его на себя тянет, показывая всю белизну, что в свете луны переливается мягкими бликами. У нее такие же волосы, как и у двойника. — Я правда не помню своего прошлого? — хрипит тихо-тихо, отдаваясь во власть рук той, кого Одиллией считает. Жесткие перья больно в кожу врезаются, маленькими кинжалами ее вспарывая до самых сухожилий. Хочется кричать, но Алина смиренно терпит, тихий писк подавляя. — Да, солнышко, — нежно пальцами по щеке проводит, слизывая кончиком языка капельки крови. — Но я тебе помогу. Только прими меня и все. Алина сильнее к ней прижимается, насквозь себя пронзая, а чужие губы, черной кровью покрытые, ее накрывают, нежно сминая. Спина язвами покрывается, болью каждый миллиметр бархатной кожи пронзая. Тихий всхлип срывается, пока Алина на поцелуй отвечает, сжимая плечи самой себе. Она ее приняла, позволяя прорасти семенам внутри, а потом раскрыться черными перьями, что все ее тело, словно броня, покроют. Она приняла ее в надежде, что воспоминания вернутся, а вместе с ними и утерянная часть души, которую она всегда искала. Она приняла ее, потому что та, другая Алина, знает все о Дарклинге. Алина приняла ее, потому что готова стать единым целым вместе с Одиллией. Одетта прошелестела последний раз своими белоснежными крыльями, позволяя теням поглотить их, окрашивая в цвет мрака, в его цвет. — Мисс Старкова, как Ваше самочувствие? — голос из воспоминаний вырывает, возвращая в реальность, где она сидит и смотрит на его поджатые губы. Алина часто-часто моргает, а потом взгляда на глаза переводит, встречаясь с проскользнувшим на долю секунды любопытством. — Прекрасно. Готова приступить к работе. — чуть улыбается, отбивая незамысловатый ритм по краю его рабочего стола. — Рад слышать. — кивает, всю ее взглядом исследуя. Она действительно выглядит лучше: лицо больше не такое осунувшиеся, не такое серое, как было несколько дней назад. Дарклинг чуть морщится, когда замечает на ней белый брючный костюм, но быстро возвращает себе невозмутимый вид. «Подойди к нему» «Прикоснись к нему» Та, другая Алина, попугаем одно и тоже повторяет, по мозгам молотком колотит, чтобы послушала ее. Чуть головой мотает, чтобы от себя навязчивые мысли отогнать, и пододвигается на кресле чуть ближе, сталкиваясь с кварцем глаз. — Хотела поблагодарить Вас за цветы, — улыбается, замечая, как уголки его губ чуть растягиваются. — Почему камелии? Ее этот вопрос мучал долгое-долгое время. Откуда он знает, что это не любимые цветы? Откуда знает, что именно эти, именно красные, которые самыми редкими считаются? — Потому что это Ваши любимые цветы, — он ее взглядом пожирает, словно каждый миллиметр ее кожи хочет съесть, хочет облизать каждый участок тела, помечая собой всю ее. — Откуда узнали? — уже не скрывает своё любопытство, придвигаясь ещё ближе, пока локти на столе не оказываются, а сама она не склоняется вперёд, не разрывая зрительный контакт. Она выпытает все, что ее гложет под довольный смех той, другой Алины. — Всегда знал, — Дарклинг встаёт со своего места и неслышными шагами к ней подходит, за спиной останавливаясь. — Но следопыт даже за столько лет никак запомнить этого не может. Слышит в его голосе триумф, холодом окольцованный. Чувствует, как его руки ей на плечи опускаются, а висок горячее дыхание обжигает. Как хорошо, что она в водолазке сидит, не чувствуя разрядов тока от его ладоней исходящих. Вот только жар никуда не девается, вызывая легкую дрожь. Хочется повернуться и поцеловать его. Хочется вскочить с места, опрокидывая все вокруг, потому что горло страх сдавливает, а ее сущность бунтоваться начинает. Та, другая Алина, ей мозги готова размозжить, ломая все чертоги разума. Она кричит, требует, чтобы голову назад откинула и раздразнила его, но Алина смиренно сидит, чуть в его сторону поворачиваясь. Дарклинг невесомо по ее волосам кончиками пальцев водит и, кажется, ее запахом легкие наполняет. От этой мысли крошечные волоски дыбом встают, а по нервам щекотка пробегается, словно по ним легким перышком туда суда водят, касаясь самым кончиком. — Вы никогда не задумывались над тем, что у вас бебе с баба? — нахально улыбается, ядом в него плюется, поворачивая голову. Вся спесь тут же сходит, когда носом по его подбородку проходится, тихо ойкая. Дарклинг остается таким же невозмутимым, но в глазах мелькает озорной блеск, а внутри нее что-то натягивается, дребезжит и сигналы по всему телу пускает. Что-то похожее на натянутую нить, которая вот-вот порвется на части. — Я откушу твой поганый нос, — шипит, пока он этим самым носом по мокрой ткани платья вниз ведет, вызывая горячим дыханием мурашки. Алина пальцы на ногах поджимает, нервно переминаясь возле Дарклинга, что на колени медленно перед ней опускается, попутно каждый изгиб руками очерчивая. Ей расплавиться от горячих касаний хочется, прямо перед ним лужей растекаясь, потому что сил больше нет. — Попробуй, — тихо смеется, отставляя поцелуй сквозь мокрую ткань, чуть ниже пупка. — Могу даже подняться, чтобы тебе было удобнее. У Алины ноги подкашиваются, когда он ее за бедра руками обвивает, к себе теснее прижимая. Она глаза поднимает, его волосы со всей силы сжимая, и молитву начинает шептать, когда горячее дыхание все ниже и ниже опускается. Дарклинг лишь снова тихо посмеивается, наблюдая за проступающими бусинами сосков. — Прояви свое хваленное терпение и милосердие, — хрипит, глаза закатывая, когда рука под мокрое платье пробирается, скользя по разгоряченной коже. — Дай мне наконец-то искупаться. Из-за тебя первое попавшееся под руку натянула. Алина вся красная стоит, дышит загнанно, потому что хищник ее в угол загнал и отпускать не собирается. Дарклинг лишь хмыкает, пуская вибрирующую волну, а потом блестящие глаза на нее поднимает, довольно ухмыляясь. — А я тебе и не мешал. Хочешь помогу? — поднимается и платье аккуратно с нее стягивает, оставляя хрупкую фигуру абсолютно обнаженной. Алина руками грудь прикрывает, вздрагивая от гуляющего ветерка. Он по разгоряченной коже проходится, оставляя после себя тысячи мурашек и трясущиеся губы. Дарклинг аккуратно ее руки в стороны разводит, а потом кончиками пальцев очерчивает небольшую грудь, цепляя набрякший сосок. С искусанных губ шумный выдох слетает, который тут же тонет в полустоне, сталкиваясь с чужим языком. Он целует ее терпко, сладко, словно вино дегустирует. Смакует ее, а потом с шумным чмоком отстраняется, сжимая грудь в ладони. Алина вся струной вытягивается, глаза закатывая в немом удовольствии. Дарклинг всю ее испивает, наслаждаясь каждым шумным выдохом и тихим стоном. Языком по припухшим губам проводит, а потом самым кончиком их раздвигает, снова забирая малейшие крупицы воздуха и рассудка. Алина расплакаться хочет, потому что сдерживаться все тяжелее. Она хочет всего его себя забрать, привязать к себе настолько сильно, чтобы одним целым стали, переплетаясь на мокрых простынях. Она готова каждый его шумный выдох глотать, испытывая его вечность. Алина расплакаться хочет, потому что не может еще сильнее прикипеть к нему, сростись каждой клеточкой тела и души. Она не может, потому что струсит. Потому что лишится самой себя. Выворачивается змеей из его объятий, натягивая на себя маску отвращения и злости. Показушно руки с себя скидывает и по губам кончиком языка проходится, слизывая их перемешавшуюся слюну. — Как же ты меня бесишь, — его обходит и в ванную погружается, с носом в пене прячась. — Уйди, иначе испепелю. Солнечных зайчиков ему в глаза пускает и поганенько хихикает, расслабляясь, пока он на бортике ванной устраивается, накручивая на палец белоснежные пряди. Она глаза прикрывает, выдувая на пене маленькие туннели. Больше не рычит на него, принимая нежные касания, от которых готова в воздухе раствориться, перемешивась с ароматами лавандовых масел. От видения у Алины щеки краснеют, но она лишь часто-часто моргает, дымку наваждения рассеивая. До сих пор ощущает горячее дыхание, а потом перед собой кварц глаз видит и шумно сглатывает, пытаясь мысленно выстроить линию обороны. — Задумывался и не раз, — в губы ей выдыхает, наблюдая с нескрываемым наслаждением за трепетом пушистых ресниц — он выведет ее на эмоции, не прикладывая особых усилий. — Ты мне постоянно напоминала об этом. Алина воздух сквозь сжатые губы втягивает, потому что каждое слово он ей в губы проговаривает, упиваясь ее реакцией, которую даже сущность внутри подавить не может, а лишь усиливает ее своими щебетаниями. Черный лебедь решила превратиться в невинного птенчика с окровавленными перьями. Смешно. Пространство вокруг них вибрирует, светом переливается, а воздух до предела накаляется, смешивается с морозным запахом, больно легкие обжигая. Ощущения такие, словно она наркотиков наглоталась, а теперь под кайфом сидит, получая такое долгожданное расслабление в лице галлюцинаций. — Как я могла Вам об этом напоминать, если мы знакомы всего пару месяцев? — пальцы нервно дробь отстукивают, пока чужая ладонь ребром по позвонку вниз спускается, щекотку вызывая. — Глупенькая Святая, которая все продолжает сопротивляться, — его губы почти по ее проходятся, но Алина вовремя назад отстраняется, натыкаясь на преграду в виде руки. — Но ничего, я готов еще подождать. Кажется, или только что он мимолетно мазнул по ее губам, тут же отстраняясь?.. Голова кругом идет, пока она, как дурочка, моргает, пытаясь в чувства прийти. Он ее поцеловал?.. — Мисс Старкова, жду Вас вечером с отчетами, — босс уже сидит в своем кресле, что-то быстро печатая на ноутбуке. — И пригласите ко мне Зою. Он в нее глазами стреляет, чего Алина совершенно не замечает за бурей эмоций, что внутри разразилась, затягивая в ураган все, что вокруг есть. Она уже видела утром Зою и готова была ей все космы повыдергивать, потому что ревность ее нутро пожирает с последнего визита Жени. Масла в огонь подливает та, другая Алина, щебеча о том, что Назяленская была влюблена в их монстра. Откуда это знает ее половина, Алина не задумывается и лишь взращивает в недрах семена ненависти к Зое. — Конечно. — миленько улыбается, поднимаясь с места. Она ей быстрее голову откусит, а потом собакам на съедение отдаст, если своими глазами их рядом увидит. Алина быстро ретируется из кабинета, чувствуя, как ее серые глаза насквозь прожигают, проходясь по каждой клеточке.***
Горячий кофе больно язык обжигает, но Алина слишком прогружена в проверку последних отчетов, отчего совершенно этого не замечает. Рядом Николай ошивается, помогая и отвлекая. Хочется кинуть в него кружку и тут же крепко-крепко обнять. В нем она братскую заботу чувствует, хотя взгляд Ланцова никак на братскую любовь не тянет. Алина всеми фибрами души ощущает, как он на нее засматривается, что несомненное ей льстит, вот только такого же интереса к нему она не чувствует. — Сверь еще раз эту сумму. — руку на мышку кладет, но сталкивается с ее собственной ладонь. Перед глазами миллион искр пролетает, вновь размывая окружающий их мир. — Ты себя сейчас неминуемой смерти подвергаешь! — Алина по голове его палкой ударяет, утягивая парня в кусты сирени. Николай шипит, хмуро голову потирая, пока белоснежная макушка вокруг все осматривает, а потом облегченно на пушистую траву опускается, удостоверившись, что поблизости никого нет. Мысленно нить проверяет, облегченно выдыхая, когда никаких импульсов на другом конце не ощущает. Это настораживает и успокаивает одновременно. — Я хотел тебя перед свадьбой увидеть. — невольно морщится, словно ему красная смородина рот своей кислостью вяжет. Алина лишь на это глаза закатывает, снова палкой замахиваясь, но шустрый парень тут же ее перехватывает, в сторону откидывая. Тогда она пытается ударить его рукой, но и ее ловко перехватывают, на себя утягивая. — Псих! — ворочается, пытаясь устроиться поудобнее и вмазать ему ногой, чтобы неповадно было ее, как игрушку, валять. — Нет, с психом ты как раз и живешь, — усмехается, наслаждаясь ее надувшимися щеками. — Алина, ты на грызуна с запасом орехов похожа. Прыскает, а потом смехом заливается, с радостью замечая, что она сама от смеха содрогается, переходя на ультразвук. Николай безумно скучал по таким посиделкам, наслаждаясь теперь каждой секундой, которую они рядом проводят. — Что поделать, если у него бебе с баба! — Алина отдышаться пытается, шумно воздух втягивая, пока новую смешинку не поймала. — Давай убежим? — принц резко серьезным становится, аккуратно приобнимая шокированную фигуру. — Я знаю тайный проход, где нас никто не увидит. Алина со всей гаммой эмоций пытается побороться, пока связь нащупывает в надежде, что ощутит отклик где-то далеко, но на том конце тишина. Только легкая рябь по нити идет, показывая, что ее обладатель жив. Рой негативных мыслей тут же окружает ее, пока Алина во все глаза на Николая смотрит в надежде, что принц просто шутит. Но он не шутит. — Это невозможно, — по косе пальцами проходится, словно проверяя не растрепалась ли она. — Я никогда не сбегу от него. Николай на это головой отрицательно мотает, в глаза всматриваясь. Он настроен решительно, и это Алине совершенно не нравится. Нужно искать пути отступления, чтобы спасти сразу две задницы: ее и еще одной белобрысой макушки, которая решила нажить проблем на свою светлую головушку. Виски нервно трет, потому что голова от переизбытка эмоций вот-вот на части разорвется, оставляя от черепа только безобразные осколки и остатки мозгов. — Ты даже не пыталась! — Пойми, я нужна здесь. Без меня он погрузит всю страну во тьму, — пальцами черный кафтан перебирает, поддевая золотые нити, что солнечными лучами по все поверхности распространяются. — Мы проиграли и нужно принять поражение с достоинством. — Ты просто приносишь себя в жертву! — карие глаза готовы ее на месте испепелить, пока сильные руки лишь сильнее к себе притягивают, лишая любой возможности сделать вдох полной грудью. — Мы можем забрать тебя, спрятать где-нибудь на отшибе. — А потом я буду наблюдать, как мои самые близкие люди тают на глазах, — грустно усмехается, аккуратно по его челюсти кончиками пальцев скользя, — Он найдет меня рано или поздно. Найдет, когда вас уже не будет, потому что нам с ним грозит только вечность. Николай губы пожимает, отворачиваясь от нее. Женская рука в воздухе зависает, прерывая нежные касания. — Послушай, он убьет вас, если узнает, что я сбежала. Найдет каждого и уничтожит, а я этого не хочу, потому что люблю вас до безумия, — шепчет сумбурно, пытаясь вбить такую понятную информацию ему в его королевскую голову. — Я рада, что ты пришел, но молю тебя, уходи и не возвращайся. Пытается с места подняться, когда ее обратно припечатывают. Карие глаза по ее лицу блуждают и на губах останавливаются. Алина знает, что он хочет сделать и просто отпускает себя, позволяя парню исполнить задуманное. Мягкие губы ее собственных касаются так трепетно и нежно, что хочется в полет пуститься, рассекая пушистые облака. Вот только после этого Алина ничего не чувствует. Даже на поцелуй не отвечает, а лишь позволяет себя целовать. Связь начинает трещать, вибрировать, посылая нерадивой хозяйке всевозможные сигналы, пока кругом начинают скапливаться тени, что значит лишь одно. Дарклинг где-то рядом. Николай медленно отстраняется, запечатляя на пухлых губах короткий прощальный поцелуй, пока Алина с силой его плечи сжимает, испуганно в родные глаза заглядывая, а потом взгляд за парня переводит и видит тени, ползущие по стеклянному куполу оранжереи. Он близко. Алина аккуратно ладонь из его хватки вынимает, внимательно осматривая Николя. Он стоит, склонившись над ней, и, видимо, пытается прийти в себя. На ее губы взгляд переводит, а Алина испуганно к ним пальцами прикасается, словно огородить пытается. — Я уже понял, что раз тогда мне ничего не светило, то и сейчас не стоит пытаться. — отшучивается, зачесывая волосы назад. Видно, что ему дискомфортно, но Николай это мастерски пытается скрыть, пряча глаза. — Ты что-то знаешь? — ближе к нему придвигается, голову наверх запрокидывая. — Несколько раз у меня были подобные вспышки, когда касался Жени или еще кого-то, — рукой к ней тянется, что убрать прядку со лба, но тут же опускает ее, мотая головой. — В некоторых из них я видел тебя, поэтому не сильно удивлен. У Алины мозги кипят, пока головоломку собрать пытается. Почему? Зачем? Откуда? Все эти вопросы ее будоражат и покоя не дают, накрывая ее волной, что каждую косточку ломает. Они все как-то между собой связаны. Они все связаны Дарклингом. Он — нить, что намертво пришила их друг другу. — Ты что-то знаешь об этом? — вопрос повторяет и к нему поддается, хватаясь за крепкие предплечья. Алина готова к оголенному участку чужой кожи прикоснуться, чтобы обратно в омут воспоминаний погрузиться, лишь бы увидеть все картину целиком. Она устала жить в каком-то неведении, пытаясь отыскать каждый осколок красочного витража, что ее саму составляет. — Не больше, чем ты, — грустно усмехается, снова по ней взглядом проходясь. — Может все же стоит тебя поцеловать? Алина тут же вспыхивает и отпихивает его от себя, откатываясь в сторону на офисном кресле. Чертов Никой Ланцов с его подколами. Та, другая Алина, хохочет на краю сознания, умиляясь с них. Хочется ей затрещину отвесить, но Алина лишь глубже вдыхает, пытаясь растревоженные нервы в состояние покоя вернуть. Эта бестия внутри нее все знает, поэтому нужно просто довериться ей и все. Николай лишь смеется с ее реакции, а потом ухмыляется свой фирменной улыбкой, благодаря которой и получил свое прозвище в фирме. Лис. Да, парень несомненно похож на него больше, чем на особь человеческой расы. Алина к другому столу откатывается, все также прожигая его взглядом, а потом полностью погружается в работу, стараясь не отвлекаться на всякие мелочи. Вот только тут же вылавливает женскую фигуру, скрывшуюся за черной дверью босса. Зоя. Карандаш в руке трещит, а сама Алина готова острый грифель всадить сотруднице в глаз, наслаждаясь, как та корчится от боли, оседая на пол. Кровожадная ухмылка расползается по губам, пока в отдалении слышится сначала смех, а следом и крик полный ужаса той, другой Алины.***
— Перестань! У меня от этого звука уже глаз дергается! — заторможенно моргает, прекращая размешивать какао. Перед глазами до сих пор проносятся все увиденные видения. Сотни мыслей кружат вокруг, не давая никакого ответа, только путают сильнее. Алина себя маленькой девочкой в густом лесу ощущает, плутая по тропинкам в надежде найти выход, а не избушку бабы Яги, но неизменно постоянно приходит к ней, прячась в терновых кустах, когда видит мелькающую тень старухи в крошечном окне. — Извини, я задумалась, — в сторону ложку откладывает, отставляя туда же стакан, и голову на стойку кладет, прижимаясь лбом к прохладной каменной поверхности. — Слишком много всего в последнее время происходит. Никак к такой бурной жизни привыкнуть не могу. Женя кивает, пододвигая к себе стакан Алины, и выпивает из него, довольно жмурясь. Пальцами по нему барабанит, что-то обдумывая. — Ревнуешь Темного Принца? — Алина тут же голову поднимает, сталкиваясь со смешинками напротив. Была бы здесь подушка, она бы точно ее в нее запульнула, довольствуясь сбитой с толку подругой. Но ее здесь нет, поэтому Алина просто больно тыкает ее ногтем. — Женя, я тебя сейчас укушу, — зубами клацает возле ее носа. — Не неси бред. Мне на него плевать. — Да-да, я вижу, — кивает с серьезным видом. — Это же не ты каждый бутон оглаживала, ходя по своей мини-оранжерее. Заметь, у роз ты всего пару раз воду поменяла. — Я просто люблю камелии и все. — выдыхает на столешницу, а потом по запотевшему пятнышку пальцев проводит, выводя своеобразные узоры. — И не только камелии. — слышит смешок, отчего только дуется сильнее, недовольно что-то себе бубня. Часы на их кухне-столовой пробивают 19:30, что означает скорый конец рабочего дня. Алина недовольно морщится, укладывая голову на согнутую руку. Время ее визита с отчетами неумолимо приближается и оттянуть его, к сожалению, уже никак нельзя. Женя смотрит на нее пробирающим взглядом, словно что-то рассмотреть в ней пытается. От него неприятные мурашки по спине ползут, полосуя собой нежную кожу. Алина плечами ведет, пытаясь сбросить с себя чужое присутствие. — Будь осторожна, — голос Жени звучит холодно и чуть обеспокоенно. Глаза на нее поднимает и невольно пугается. Подруга выглядит настолько спокойной и сосредоточенной, что невольно появляется ощущение, что это и не она вовсе. Такой Женю она видит впервые. Такая Женя ее заставляет напрячься. — Что-то случилось? — хмурится, внимательно вглядываясь в ожесточившиеся черты. Женя лишь легонько машет на это рукой, пытаясь вернуть напускную беззаботность. — Нет-нет, просто предчувствие какое-то нехорошее. Будь начеку, — улыбается нежно, но Алина в этом жесте видит иное. Что-то ее тревожит, но, видимо, Женя сама не понимает, что именно, потому что буквально пару минут она снова хмурится, погружаясь в какие-то беспокойные мысли. — Я недавно говорила с бабушкой по телефону, — начинает Алина, нервно царапая ногтем поверхность. — Рассказала ей, что в последнее время меня мучают кошмары и никакие таблетки с психотерапевтами не помогают. Женя из транса выходит и кивает, давая понять, что слушает. Она залпом допивает какао, морщится от сладости, а потом кружку в сторону отталкивает, наблюдая, как та по идеально ровной поверхности скользит, того и гляди упадет. — И что она тебе сказала? — Только не смейся. — Алина губу зажевывает, сама не веря в абсурдность слов, которые норовятся вот-вот сорваться с языка. Она уже несколько дней обдумывает ее совет, пытаясь найти в нем хотя бы какой-то смысл. Женя снова безмолвно кивает и переводит на Алину изумруд глаз. Становится как-то легче, отчего спина тут же немного горбится, а пальцы перестают терроризировать столешницу. — Она сказала, что мне нужно сходиться в церковь, — выдыхает, проговаривая быстро-быстро, словно скороговорку только что зачитала. — Я давно уже не посещала такие места, но в детстве очень любила. Мы с бабушкой всегда ходили туда вместе. У нее в деревне была всего одна церковь в честь святой, имя которой я ношу. — Санкт-Алина... я слышала о такой, — Женя кивает, убирая за уши мешающиеся пряди. — Моя мама рассказывала мне легенды о ней. — Бабушка настоятельно рекомендовала мне посетить церковь. Сказала, что недалеко от нашего офиса есть собор Святой Алины, — жмурится. — Сходишь туда со мной? У Алины в глазах надежда сверкает, освещая каждый угол кухни-столовой, каждый угол огромного задания. Она бы и одна пошла, вот только страшно. В церкви ее ноги не было последние лет десять точно. Ярая атеистка, выступающая против религии с подросткового возраста, вечно ведущая споры со всеми верующими родственниками, порочащая каждую икону в доме — такая Алина сейчас сидит перед своей подругой и дрожит от страха. От страха, что Женя откажет ей. От страха, что придется идти туда одной, ломая себя изнутри. Алина самой себе не простит эту идею, потому что все равно видит ее идиотской, ненормальной. Но что-то в душе кричит, что это — единственный верный путь. Там она найдет ответы на все вопросы, которые ей жить не дают. Там она найдет разгадку на главную головоломку: что происходит в этом чертовом мире? Алина готова даже Сатану на территории церквушки призвать, если это только хотя бы как-то поможет. — Я, конечно, не самый верующий человек, но без проблем, — Женя улыбается, горячим пламенем согревая окоченевшую от холода Алину. — С удовольствием составлю тебе компанию и вернусь к корням. — Тогда сразу после отчетов пойдем туда! — Тебе не кажется, что для похода в церковь уже поздно? Думаю, что она уже закрыта. — Я вычитала, что этот собор открыт круглосуточно, чтобы поощрять желания верующих помолиться в любое время суток, — подхватывает валяющиеся рядом папки. — Так что готовься, я быстро. Алина тут же ретируется в сторону черной двери босса, вспоминая, как же все-таки правильно креститься: слева направо или справа налево?***
Морозный воздух щиплет нос, который Алина пытается тщательно спрятать в теплом шарфе. С Женей они договорились встретиться перед церковью, но подруги все не было и не было. Небольшой собор, казалось, тонет в темноте промозглого города, но позолоченные купола словно разгоняют каждый черный сгусток, который по белоснежным стенам вьется, пытаясь собой все кругом окутать. Алина обмерзшие руки в карманы пальто прячет, нервно переминаясь на месте. Смотрит вверх и охает, когда разглядывает сверкающие кончики шпилей. Этот собор — помесь католической и православной церквей. В нем сочетают детали и особенности каждой из ветвей христианства, что вызывает непонятный восторг. Белокаменные стены давят на маленькую фигуру, пытаются сломать ее, склонить ее, поставить на колени, подчиняя своей воле. Алина невольно делает пару шагов назад, чувствуя в груди самую настоящую тревогу, по всему телу растекающуюся. Хочется развернуться и убежать далеко-далеко, никогда больше не возвращаясь в мрачный переулок. Никогда больше не подходя к молчаливой церкви. Пытается отсрочить момент, разглядывая время на колокольне. Звуки шумного города не долетают до отдаленного района, позволяя погрузится в мертвую тишину. Кажется, Алина даже шорох падающих снежинок слышит, когда головой начинает мотаться, пытаясь прогнать звенящую в ушах тишину. Сосуды, того и гляди, лопнут, вызывая кровоизлияние в мозг, и она останется лежать на холодной земле, покрытой снегом, перед самым входом. Кажется, как только она переступит порог, обратной дороги больше не будет. Она застрянет там, повязнет, словно в болоте, утопая в запахе ладана и сырости Она будет иди на дно, смотря на лики святых, пока они будут собственноручно утягивать ее все глубже и глубже, приближая к себе. Вздрагивает и тут же вихрем залетает внутрь, дыша загнанной лошадью. Снаружи раздается звук колокола, возвещающий четверть часа. Голова гудит, пульсацией отдается, когда Алина все глубже и глубже внутрь проходит, пробегая взглядом по множеству мелких икон. Воздух внутри спертый от свечей, отчего дышать с каждым шагом становится все тяжелее и тяжелее. В тишине церкви слышны только ее тихие шаги, что больше походят на звук забивающихся гвоздей в руки Иисуса или же в ее собственные. Ее вот-вот за все грехи поднимут и на кресте распятье устроят, наслаждаясь каждым пиком боли на лице. Алина вздрагивает, когда слышит шумный шлепок, а потом выдыхает, когда обнаруживает на полу капельку воска от свечи. Сердце готово на мелкие части разорваться, упрощая ее смерть, не делая ее столь мучительной. Она видит себя запуганной овечкой, которая от стада отбилась и угодила прямо в лапы волка, что не один месяц следил за ней, желая сожрать, оставив после лишь обглоданные кости. Алина дальше проходит и останавливается аккурат перед множеством цветных витражей, что дальше ведут, в самую светлую часть собора. Стекла от пламени свечей переливаются, оставляя на стенах разноцветные пятнышки. На них вся история человечества отображена в легких бликах. Войны, распри, рождение — каждый этап находит свое место в красочных витражах. Алина не замечает, как идет дальше по коридору, не обращает внимание на отсутствие свечей, не видит ничего, потому что белоснежный свет ей глаза выжигает, заставляя жмурится. Что-то неведомое ее туда, как за поводок, тянет, зовет к себе, не давая даже шанса на сопротивление. Где-то на затворках сознания проскакивает мысль, что она сейчас похожа на Аврору из «Спящей красавицы». Алина также, как и принцесса, упрямо идет на зов, чувствуя пульсацию на кончиках пальцев. Кажется, она зайдет за угол, увидит веретено и с упоением проткнет палец, наблюдая за капелькой крови, которая даже не успеет упасть вниз, потому что Алина сделает это первее. Где-то рядом возникнет ведьма и будет с восторгом наблюдать за мертвой девушкой. Свет готов выжечь все вокруг, пока Алина глаза рукой прикрывает, пытаясь быстрее преодолеть разделяющее расстояние. Пальцы что-то жжет, но она упрямо следует к своей цели, переходя на бег. Лицо несчадно печет, а на нежной коже точно останутся ожоги. Алина глаза приоткрывает, когда света вокруг становится меньше, и кричит от ужаса. Ладоней за ослепляющей дымкой не видно, а грудь тисками сковывает, когда она понимает. Это Алина светится. — Порой я не могу контролировать свою силу, — она лежит на кровати, раскинув руки в позе звездочки. — И иногда мне кажется, что я могу испепелить весь белый свет. Вокруг летают маленькие сферы, которые больше на крошечные солнца похожи. Алина управляет ими одним пальцем, заставляя парить по всей комнате. Они сталкиваются друг с другом, а потом разлетаются в разные стороны, словно в вальсе кружатся. На губах расползается легкая улыбка, когда одна из сфер останавливается в сантиметре от вошедшей фигуры. Дарклинг вытирает полотенцем волосы, создавая на голове самый настоящий беспорядок. Алина от его вида только тихо хихикает, перекатываясь на другую часть кровати, ту, которая ближе к нему. — Не переживай, с годами ты научишься это контролировать, — он аккуратно касается маленького солнца пальцем, чуть улыбаясь. У Алины щеки румянцем покрываются, а дыхание учащается. Такое чувство, словно он только что ее саму тронул, до души свои поганые руки дотянул и коснулся ее. Слишком интимно, слишком.. слишком. Дарклинг на нее насмешливый взгляд переводит, поправляя свободные штаны на бедрах. Алина шумно сглатывает от его действий, отчего все сферы разом потухают, погружая комнату в кромешную тьму. В его тьму, которую он сам распространил. Чувствует, как тени по лодыжкам ползут, вьются лентами по бледной коже. Щекотно. Алина тихо хихикает, а потом воздух сквозь зубы втягивает, когда чувствует горячие губы в ямочке между ключицами. — Боже, — шепчет, прикрывая в удовольствии глаза. Он усмехается, не отрываясь от нее, запускает табун мурашек, под тихий трепет чувствительного тела. — Ошибаешься, — он на кровать забирается, полностью накрывая трепещущую фигуру. — Ты знаешь, как меня нужно называть. Алину от него ведет похлеще, чем от самого крепкого алкоголя. Его запах каждый угол их комнаты наполняет, погружая ее в пекло и мороз. Голое, местами мокрое, тело всю ее прошибает, когда тонкой сорочки касается. Алина готова всеми святыми поклясться, что в этот раз не сдержится и отдастся в лапы монстра. Отдастся с его именем, граничащем со стоном. Губы что-то шепчут, но этого Алине не слышит и не видит. Хочется вернуться обратно, попросить саму себя повторить, но уже поздно. Голова дико пульсирует, а со взгляда медленно рассеивается дымка. Алина сидит на полу, прижавшись к одной из колонн, что по всей зале расставлены. Чувствует, как руки трясутся, а потом с опаской осматривает их, замечая легкое свечение. Ком в горле проглатывает, прижимая ледяные ладони к щекам. Никакого жара от них не исходит, что вводит в замешательство еще сильнее. Вокруг сверкают какие-то блики, больше на светлячков похожие. Взгляд выше переводит и видит перед собой икону, от самого пола до мраморных сводов распростершуюся. На ней девушка с белоснежными волосами, парящими вокруг нее, изображена. Белая мантия вьется по хрупкой фигуре, а руки ее подняты в каком-то непонятном жесте. Алина осторожно с пола поднимается, стараясь удержать равновесие, и медленно к иконе подходит, пытаясь уловить каждую мелкую деталь. Нет сомнений, перед ней изображена Санкт-Алина. Именно ей она молилась, когда была маленькой; ее имя носит с самого рождения. "Ты должна давать людям свет, как святая!" — бабушка шептала ей с младенчества, вбивая в голову все проповеди. — Санкта, — Алина аккуратно протягивает руку в ее сторону, чувствуя пульсацию в кончиках пальцев. Вот веретено, которое умертвит ее, погружая в вечный сон. Пальцы нежно касаются шероховатой поверхности, проходясь по волосам святой. В груди что-то стремится вырваться наружу, но Алина упрямо это сдерживает, пытается подавить, все также с восхищением рассматривая изображение перед ней. Видит искорки, из ее пальцев сверкающие, и завороженно к губам их подносит. Сердце готово ребра раздробить, готово разорваться от силы, что по венам струится, щекоткой по нервам проходясь. Хочется расплакаться и громко засмеяться от переполняющих чувств и эмоций. Перед глазами какие-то картины мелькают, быстро сменяясь одна за другой, не давая возможности даже рассмотреть хотя бы часть. Алина в эйфорию погружается, закатывая глаза от тока, что по каждой клеточке проходится, оставляя после себя расползающиеся узоры, на солнечные лучи похожие. Она готова всем телом в икону вжаться, растворяясь в ней, становясь единым целым, лишь бы это никогда не прекращалось. Та, другая Алина, что-то кричит, набатом по голове бьет, но Алина отмахивается от нее, не обращая внимания. — Верите в Бога? — голос по ней трещины пускает, руша на мельчайшие осколки. Они в кожу больно впиваются, вгрызаясь до самых костей. У Алины руки дрожат, когда она глаза открывает, сотрясаясь всем телом. Дарклинг. Он стоит в проходе, тенью по светлому помещению растекаясь. Алина сильнее жмется к изображению, чувствуя, как по ту сторону ее обнимают, руками шею оплетая. — Нет, — она хрипит, ногтями царапая шершавую поверхность. — А что тогда здесь делаете? — он к ней неспеша направляется, не издавая при этом даже шороха. Алина моргает часто-часто, когда видит тянущийся за ним шлейф из теней. Они по стенам змеями струятся, черным шелком каждый столб оплетая. Алина слов не находит, задыхаясь от силы. Она ей кислород перекрывает, душит, оставляя на нежной шее ожоги. Ногтями по ней скребет, ощущая что-то горячее и липкое. Кровь. Вены пульсируют и горят, кислотой прожигая кожу насквозь. Хочется закричать, но она упрямо губы поджимает, кусая их до разорванных лоскутков. — Алина, ты не можешь принять силу, пока все не вспомнишь, — Дарклинг возле нее оказывается, касаясь своими пальцами. Алина жмурится, зная, что сейчас точно сгорит до тла, но лишь измученно выдыхает, когда скользящий холодок по телу чувствует. Глаза вверх поднимает и охает. Черные кожаные перчатки нежно ее руки сжимают. Он одним движением ее от иконы отлепляет, в сторону отталкивая. Алина об колонну больно ударяется, погружаясь во тьму. Тени вибрируют, ее собой опутывают, холодом по огненной коже проходясь. Шипит, жмурясь до звездочек перед глазами, когда черная лента на горле шелком смыкается, даруя облечение. Собственная кровь все еще обжигает ладони, пока Алина вниз оседает, прижимаясь спиной к мраморной колонне. Во всем мраке видна только икона, что ярким пламенем сверкает, озаряя малую часть зала. Дарклинг стоит чуть поодаль, словно любуясь Санктой, пытающейся разогнать тьму вокруг них. — Ты когда-нибудь читала легенду о Санкт-Алине? — его голос похож на гром среди ясного неба. Золото по спине струится, когда его раскаты от стен отскакивают и сквозь тьму до нее долетают. — Бабушка рассказывала мне о ней, когда я была маленькой, — шепчет, наблюдая, как он кончиками пальцев по изображению проводит, забирая часть света. — И что конкретно она тебе рассказывала? — в голосе слышится капля любопытства, замурованная в безразличие и вечную усталость. — Санкт-Алина была мученицей, пожертвовавшей своей жизнью ради народа, — Алина хмурится, вспоминая обрывки сказаний. — Нет, — Дарклинг к ней поворачивается, сверкая кварцем глаз. — Это все не то. Его глаза. Они самым настоящим пламенем на секунду сверкают, а потом становятся темнее ночи. В них мрак плещется, не давая даже малейшему лучику солнца пробиться. Черное бушующее море, от которого дыхание спирает. Древность на грани с чем-то пожирающим. С чем-то, что людей изнутри дотла сжигает, оставляя после лишь горстку жалкого пепла, которые по ветру растворится. В глазах плещется ненависть. — Расскажи мне, — Алина шепчет, медленно на ноги поднимаясь. — Кем она была? К нему идет, огибая темные сгустки под ногами. Они колышутся, словно своей жизнью живут, паря над полом; к ней жмутся, пытаясь до оголенной кожи дотянуться, чтобы обратно хрупкую фигуру во мрак заточить, не позволяя ей видеть белый свет. Алина настырно переступает их, с усилием подавляя панику, что дегтем по сосудам разливается, не давая крови циркулировать. Ближе, шаг за шагом, к Дарклингу подходит, останавливаясь практически вплотную. Ей до плача хочется к нему прижиматься. Ей до плача хочется из темноты сбежать и никогда не возвращаться в нее, потому что кости крошатся, оставляя раны. Дарклинг перчатку стягивает и голой рукой нежной кожи касается, очерчивая легкий румянец на ямочках щек. Он смотрит на нее, взглядом каждую частичку прожигает, впитывая все эмоции. В кварце глаз плещется самый настоящий шторм чувств, от которого у Алины дыхание перехватывает. Упоение. Своеобразная нежность. И то, что заставляет ее дрожать от ужаса. То, что вгрызается в нее, разрывая на мелкие части. То, что кувалдой по спине проходится, ломая каждый позвонок, ломая ее. В самой глубине аспидных глаз ярким огнем полыхает ненависть. Она бьется о холодные скалы, пытаясь вырваться наружу, пытаясь уничтожить все вокруг. Зрачки расширяются, расползаясь чернотой, поглощая все. В его глазах мертвое море бушует, там вся тьма сосредотачивается, а потом ползет по мраморным полам и белокаменным стенам. Он ненавидит ее. Алина отшатнуться хочет, вот только крепкие мужские руки ее к себе обратно притягивают, очерчивая линию челюсти. Каждое движение импульсом в ней бьется, вызывая самую настоящую бурю, что внутри нее живет, разрушая все крепости. Каждое движение обманчивой нежностью пропитано, окольцовывая ее. В глазах снова привычно темнеет, а образы вокруг меняются так быстро, словно кто-то по другую сторону переключает кадры. — Ты убил их! Чудовище! — кричит, надрываясь, пока по щекам кровавые слезы текут. Дарклинг стоит напротив нее, опираясь бедрами на край стола. Внешне он холоден и спокоен, вот только побелевшие костяшки пальцев выдают ярость, что его окутывает. Тени позади начинают плясать; вот-вот сорвутся с цепи, уничтожая все на своем пути. — Я обещал, что кроме меня у тебя ничего не останется, — по его губам змеится ядовитая усмешка, насквозь пропитанная токсинами. Стоит только посмотреть и сердце тут же болезненно разрывается на части. Алина не хотела этого. — Я ненавижу тебя, Дарклинг! Клянусь, настанет день, и я убью тебя! — шипит, кошкой на него выпрыгивая. — Я уничтожу тебя, заставляя пожалеть о каждой минуте своей вечной жизни. Волосы вокруг нее в своеобразном танце движутся, оплетая маленькую фигуру. Алина вся светом переливается, пока за грудки его хватает, встряхивая. А потом смачно плюет ему в лицо, с больным удовольствием отмечая, как он чуть не скривился. — Милая, не забывай, что ты уже моя, — он медленно вытирает остатки слюны с щеки черным, вышитым серебром платком, а потом с силой хватает ее за руку, сжимая безымянный палец. Алина от боли шипит, когда ощущает, как сильно тонкое кольцо впивается в нежную кожу. — И ты никуда от меня не денешься. В легких оседает тяжелый металлический запах, а глаза от крови заплывают. Алина часто-часто моргает, но слезы продолжают течь, рубиновыми каплями падая на сцепленные руки. Она проклята с самого своего рождения, а ее проклятье стоит перед ней, с упоением смотря на то, как она саму себя ломает. И имя ему Дарклинг. — Ч..что это было? — шепчет, когда в ее волосы погружается мужская рука. Он аккуратно оттягивает их назад и чуть массирует голову. — Прошлое, — сипит, выдыхая ей в самые губы. Алину от его запаха ведет похлеще, чем от хорошего вина. Он по сосудам растекается, окутывая собой все. — Расскажи мне о Санкте, — в груди что-то сжимается сильно-сильно, а та, другая Алина, кричит, пытаясь достучаться, пытаясь помочь. Та, другая Алина, бьется в закрытые стены разума, но ее никто не слышит. Про нее снова стали забывать , игнорируя ее существование. — Узнай сама, а потом расскажи мне, — кончиком языка проводит по ее нижней губе и тут же отстраняется, но руку из волос не убирает. — Спроси у той, другой себя. Он смотрит-смотрит-смотрит, а потом словно растворяется в тишине ночи, оставляя Алину совершенно одну. Она головой вертит, как потерянный котенок, пока не осознает: он ушел вместе с тенями, возвращая ослепительный свет в залу. Переводит взгляд на Санкт-Алину и вздрагивает, сталкиваясь с пустыми белыми глазами. Икона словно оживает, следя за каждым рваным вдохом из чужой груди. Хочется снова подойти, протянуть руку, а потом прижаться к поверхности всем телом, но Алина лишь поднимает свою сумочку и быстро выбегает за границы церкви, чувствуя, как ее мелко потряхивает. Руки трясутся, когда нащупывает телефон, чтобы посмотреть время. Тишина давит на мозг, вызывая жуткие головные боли. В это время часы пробивают двенадцать раз. В двенадцать ночи она вышла из церкви Святой Алины, потеряв часть себя.