Сделай счастливое лицо

Гул.   Жуткий гул, окутывающий с ног до головы.   И голоса. Самые разнообразные, начиная с горожан и родных и заканчивая каким-то инородными, хриплыми и скрипучими, словно кто-то намеренно проводит вилкой по стеклу. Они смешиваются в ужасную какофонию, терпеть которую становится невозможно.   Слух цепляется за голос, отдающий чем-то родным. Этот голос даёт надежду, слабую надежду, за которую Камило цепляется, как за последнюю соломину в поле. Он пробирается через шум, вслушиваясь в голос, пытаясь понять, почему он так знаком. Почему от него так спокойно на душе. Почему от него по всему телу разливается чарующее тепло. Почему он так значим. — Камило... Камило, мальчик мой, тише... Всё хорошо, mi sol, всё хорошо, мы рядом...   Сквозь пелину юноша чувствует нежные прикосновения к щекам и голове, костлявые пальцы аккуратно вплетаются в кудрявые волосы, перебирая непослушные пружинки. В ту же секунду Камило переступает порог реальности и вскакивает, тяжело дыша.   Дядя Бруно.   Первым видит Камило именно его. Дядины щенячьи глаза излучают страх и переживание,  желание помочь, успокоить. Мужчина застыл с приоткрытым ртом в попытке что-то сказать, но он молчит, давая племяннику отдышаться и осознать, что это всего лишь кошмар.   Следующей он видит свою маму, пытающуюся отогнать назойливую тучу над головой, но побуждение сына стало последней каплей: Пепа дала слабину, и в комнате начался ливень. Волоча за собой тяжёлую от воды ткань платья, женщина подбегает к кровати и упирается коленями в ее бортики, чуть не упав. Она обхватывает веснушчатые щёки ладонями и смотрит на сына с таким животным страхом, что у Камило что-то внутри судорожно сжимается. Он поспешил обнять маму, уверяя её (или всё-таки себя), что всё в порядке. Ей сейчас нужна поддержка, не ему. По крайней мере, Камило пытался себя в этом убедить. — Мi niño, mi tesoro, hijo... — будто в бреду шептала Пепа, крепко прижимая сына к себе. — Всё хорошо, mamí, всё в порядке, правда.   Его наглая ложь дала неплохие плоды: ливень в комнате начал стихать, переходя в слабый дождик. Камило сам не до конца был уверен, всё ли в порядке.   Пепа нехотя отстраняется и вытирает смытую слезами и дождем тушь платком, который ей подал брат. Бруно всё это время сидел молча, переводя обеспокоенный взгляд то на племянника, то на сестру. — Ты меня до чёртиков напугал, — призналась Пепа, будучи не в силах совладать с эмоциями. — Что произошло? — наконец спросил Камило. Он ничего не помнит. Только то, как пришел домой и...   Точно.    И не мог вернуться в свое тело. Сейчас, осматривая себя, он с облегчением выдыхает. Его тело на месте. Это он. Камило Мадригаль собственной персоной. Если таковая вообще существует... — Ты упал в обморок, — в комнату вошла тётя Джульетта с подносом, который вскоре оказался на коленях Камило. Перечить он не стал и  принялся за еду. В горло тут же ударил рвотный позыв, заставивший его на секунду поддаться головой вперёд и особенно громко сглотнуть. Но ему нужно поесть. Обязательно. Об этом буквально молил и желудок, и сам организм, а мозг — нет. Он, как обычно, забит не тем, чем нужно. — Ты сказал мне, что... — Пепа вздрогнула, замолчав на секунду, и с тяжёлым вздохом продолжила. — не можешь перевоплотиться в себя.   После этих слов она закрыла рот рукой и зажмурилась, Бруно поспешил приободрить её, нежно поглаживая по спине. Джульетта тоже тяжело вздохнула. Сохранять спокойствие было сложно.   Камило резко осознал, что его маска, его образ, который он возводил на протяжении долгого времени, всё-таки рухнул. Обвалился с ужасным грохотом, как некогда обрушилась Касита. Вот только, в отличие от Каситы, восстановить маску практически невозможно. Это точка невозврата, к которой Камило боялся однажды прийти.   Страх охватил его полностью. Его скрутило в очередном желании стошнить. Захотелось кричать и реветь навзрыд. Но нельзя. Не сейчас, не при них. Может, потом, когда он останется один. Нельзя заставлять их волноваться ещё больше. Камило и так позволил себе слишком сильно расслабиться. И поплотился.   Камило попытался отдышаться. Лучшим решением будет успокоиться и хотя бы попытаться натянуть покрытую трещинами маску. — Я, наверное, просто заигрался, а потом своими же шутками себя напугал, — юноша выдал нервный смешок, осматривая всех присутствующих. Их взгляды всё так же выражали переживание, но теперь ещё и озадаченность. В такую явную ложь даже маленький Антонио не поверил бы. У Камило попросту нет сил на хорошую актёрскую игру. Он устал. Ужасно устал от этого цирка, который сам же и организовал.   Мадригаль смотрит на дядю, и их взгляды пересекаются. В глазах Бруно читается немой вопрос, который он определённо задаст, но чуть позже. Всё же хотелось поговорить наедине, как утром, когда их, к сожалению, прервала Джульетта. — Камило... — Пепу останавливает тяжёлая мужская рука, сжавшая её плечо. Бруно отрицательно покачал головой, указывая взглядом на грозовую тучу. Женщина тут же отстранилась, понимая, что не может сдержать себя, а причинить вред своему ребенку — последнее, чего она хотела. Одной этой ситуации хватило, чтобы все накопившиеся в Пепе эмоции выплеснулись наружу, теперь сгущаясь в одну огромную тучу. Сейчас ей самой нужна поддержка. Очень нужна. — Прости...   Мягкие женские ладони аккуратно ложатся на опущенные плечи, Джульетта помогает сестре встать и выйти из комнаты. Они бросают на Бруно молящий взгляд. Как бы Пепа ни корила себя за то, что бросает сына в такой ситуации, она понимала и осознавала, что сама не выдержит. Она просто не может. Никак. И Камило её прекрасно понимал, он не держал ни обиды, ни тем более зла.   Они остаются наедине.   Бруно всё так же молчит, теперь уже сжимая в руке ладонь Камило, пытаясь успокоить то ли его, то ли себя. Он очень волновался, даже не очень, нет, это слово не подходит. Безумно.   Провидец слишком сильно привязался к своему племяннику и, пусть не любил этого признавать, больше, чем к другим. Конечно, он за всех волновался и всех любил, но именно Камило вызывал в ясновидце ещё какие-то чувства. Непонятные, очень смутные, но приятно отдающие теплом в груди. Такие ласковые, кричащие о том, что Бруно обязан быть рядом с Камило и защищать его несмотря ни на что. — Почему ты не рассказал раньше? — начинает мужчина. Его голос спокойный, нежный и даже слегка мурчащий. Это успокаивает, но лишь на секунду, после чего до Камило доходит суть сказанного. Его бросает в лёгкую дрожь. — О чём? Всё ведь в п-порядке, — голос предательски задрожал. Камило сглатывает, надеясь, что Бруно не заметил запинки.   Тот лишь тяжело вздыхает и придвигается ближе, заключая племянника в объятия. Теплые, искренние, такие, каких лицедею определенно не хватало. Поэтому он охотно отвечает, прижимается как можно ближе и сжимает как можно сильнее, боясь, что ещё чуть-чуть и дядя исчезнет, оставив его одного в гнетущей темноте собственных мыслей.   Бруно пахнет странно, но до одури приятно: это запах, очевидно, песка, каких-то трав, вроде мяты и листьев черного чая, старых книг, ещё немного выпечки тётушки. Камило жадно вдыхает приятный аромат, не понимая, почему ему сейчас так хорошо. Все мысли отходят на задний план, давая возможность расслабиться.   Камило давно заметил за собой странное поведение рядом с дядей, особенно когда они проводят время вместе, наедине. — Пожалуйста, мой мальчик, не надо лгать себе и нам. Ты чего-то боишься, раз не можешь рассказать о своих переживаниях? — он отстраняется и внимательно смотрит в глаза племянника, ища там ответ на свой вопрос. — Я обещаю, что не осужу тебя, что бы там ни было. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе.   Слова Бруно звучат искренне, его голос слегка подрагивает, а глаза так и норовят намокнуть. Смотреть на дядю в таком состоянии — настоящее испытание. — Я... не знаю, — честно ответил юноша. — Наверное не хочу позорить семью. Мой дар предназначен нести пользу людям, у меня нет другого пути, но... — он тяжело выдыхает. Нельзя сейчас ломаться. — Мне больно осознавать, что во мне только мой дар и видят. Никому нет дела до какого-то там Камило, но все любят выгоду, которую он может принести. Пока от меня есть польза, всё в порядке. — С чего ты это взял? — Не стоит, tío, Вы ведь знаете, что так и есть.   Бруно замолкает. Да, он понимал, но признавать не хотел от слова совсем. Потому что сам думал совершенно иначе. — Камило, посмотри на меня, — теплая мужская ладонь обхватывает его щеку, ласково прося поднять взгляд. И он поднимает, вглядываясь в густые дебри зелёных глаз дяди. — Кто бы какую выгоду в тебе ни искал, с тобой всегда будет семья. Мы любим тебя таким, какой ты есть, и очень волнуемся. В конце концов, я волнуюсь.   Последние слова заставили сердце Камило встрепенуться. От мозга до груди пробегает сладкое тепло, отдающее своей приятной тягостью где-то в животе, будто бабочки нежно ласкают крыльями стенки внутренних органов. Дыхание сбивается, мысли не находят себе места.   Последняя попытка что-то сказать не удаётся успехом, и Камило поддается вперёд, падая обратно в теплые объятия. Нет слов, которые смогут выразить его благодарность в полном объёме.     Бруно глубоко дышит, становится немного легче. Он вновь прижимает племянника к себе, поглаживая по затылку и спине, надеясь, что это успокоит.   — Мне кажется, я теряюсь за этими дурацкими масками и не могу вспомнить настоящего себя. Кто я? — тихо шепчет Камило, нервно перебирая пальцами кудрявые локоны черных с проседью волос.   От такого вопроса Бруно чуть заметно дёргается, собирается с мыслями и, сглотнув, отвечает. Неуверенно и тихо, но ласково. Так ласково, как только мог, чтобы Камило целиком и полностью убедился в искренности его слов. — Ты — самый лучший мальчик, которого я знаю, мой любимый племянник. Добрый, искренний, заботливый, хотя порой слишком наглый, — в его голосе слышится беззлобная улыбка. — Прекрасный актёр и пародист даже без своего дара, танцор, певец, очень разносторонний и талантливый. В тебе есть куча всего, что делает тебя особенным, помимо дара. И если остальные не способны увидеть это... Это их проблемы. Ты прекрасен таким, какой ты есть, mi sol, никогда не смей даже думать об обратном.   И это срабатывает. Камило позволяет себе слепо поверить всему сказанному. Его мозг затуманен, мысли вылетали из головы так же быстро, как залетали. Этот запах и тепло действовали на лицедея слишком странно, чтобы он мог здраво мыслить. — Спасибо...   Бруно отстраняется и оставляет на лбу племянника поцелуй, заставивший его ярко улыбнуться. Кажется, он успокоился. Именно, что кажется. Это призрачное чувство умиротворения тут же нарушает осознание того, что он натворил. — Уже поздно, доедай, — Бруно указывает на поднос, стоявший в ногах Камило. — И ложись спать, сегодня тебе не стоит вылезать из постели. Если вдруг что, пожалуйста, зови. Можешь прийти ко мне, если захочешь, хорошо? — провидец поднимает на себя взгляд ореховых глаз и смотрит строго, чуть насупив брови, отчего на лбу образовались ярко выраженные старческие морщины.   В ответ он получает кивок и, удовлетворённый таким ответом, отстраняется, встаёт с кровати и направляется к двери. Уходить не хотелось, но и помочь семье, и дать Камило побыть наедине с размышлениями нужно. В любом случае, провидец был убежден в честности племянника и не подозревал о лжи. Лжи, за которую Камило ужасно корил себя. Ему стыдно, очень стыдно за враньё перед мамой и дядей, но по-другому он не мог.

***

  Время идёт медленно, будто кто-то специально переводит стрелку назад.   Камило давно поел и теперь лежал, вслушиваясь в звуки за дверью: родня активно шумела на кухне, убираясь после ужина, они постепенно расходились по комнатам и оставляли за собой только тишину, к которой юноша боялся вернуться. Всё, что угодно, любой шум, абсолютно любой, главное не тишина, которая влечет за собой одни и те же последствия.   Юноша не мог избавиться от мысли, насколько глупо он поступил, рассказав о своем состоянии дяде. Он же просто взвалил на него свои проблемы, заставил беспокоиться и нервничать.    Но ведь... это Камило должен защищать и поддерживать Бруно. Не он жил в одиночестве десять лет, не он был изгоем в собственной семье, не он каждый божий день утешал себя затвердевшим куском хлеба на ужин, пока за стеной ни о чем не подозревающие Мадригали веселились и пировали, помня лишь о правиле "не упоминать Бруно". Человека, который так преданно любил их, но был обречен остаться в памяти страшилкой на ночь.   Однако он смог вернуться и стать полноценной частью семьи, а что теперь? Вновь тяжёлый груз в виде психически нездорового мальчишки. И мама... Пепе никогда не было легко, наоборот, с каждым днём становилось хуже, и стоило ей выдохнуть, как на голову свалилась новая проблема.   Вот именно, Камило — проблема.   Шум окончательно стих, последней захлопнулась соседняя дверь, ведущая в комнату Долорес. Тишина.   Камило честно попытался расслабиться и уснуть, но всё было тщетно. Голоса. Тупые голоса, которые преследовали его день ото дня на протяжении нескольких месяцев. Он не мог точно сказать, когда это началось, но то, что творилось сейчас — настоящий ад, если он существует. Голоса что-то шепчут, со временем неразборчивое бормотание выстраивается в цельные предложения, которые гласят:   — Ты проблема. — Ты расстроил маму. — Ты виноват в их слезах.   Терпеть это становится невозможно. Камило хватается за голову, до острой боли сжимая и оттягивая волосы, чтобы хоть как-то отвлечься от гула. Это бесполезно.   Его тело судорожно трясётся, переваливаясь с одного бока на другой в приступе. Этой боли недостаточно, чтобы заглушить голоса, и Камило начинает биться ногой в стену с такой частотой, что вскоре разбивает нагое колено в кровь.   Бесполезно.   Никакие конечности не виноваты в этих звуках. Лишь голова. Он бьётся лбом о обо всё, до чего может достать, пока на коже не образуется такое же красное кровяное пятно, пока боль не становится до ужаса сильной.   Невыносимо.   В припадке дрожащее тело падает на пол. Камило не сдерживает слёз — это попросту невозможно. Истерика накрывает густым, непроглядным туманом, из которого нет выхода, в котором Камило окончательно потерялся без возможности вернуться домой. Вскоре он не сдерживает и крик. — Прекратите! — лицедей кричит так громко, как только может, но этого недостаточно, чтобы перекричать голоса.   Проблема.   Проблема.   Проблема.   Кое-как поднявшись на ноги, он находит в себе силу оторвать руки от головы и замахнуться. — ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ! ЗАМОЛЧИТЕ! ХВАТИТ! Первое попавшееся зеркало разбивается вдребезги подобно тому, как сейчас Камило ломается изнутри.