***
По прошествии недели лекарство, что Джульетта продолжала бережно варить и подавать племяннику по расписанию, начинает давать свои плоды. Камило наконец чувствует себя лучше, находит силы вставать по утрам, возвращается его любовь к еде и желание работать до приятного чувства усталости. Голоса совсем затихли, будто не доводилось им найти, куда вставить свои пять копеек — уж слишком всё в жизни мальчишки хорошо. Ну или практически. — Tío, Вы в порядке? — парень со звоном ставит тарелку, наполненную выпечкой тёти, на стол и садится рядом, в ободряющем жесте похлопывая дядю по спине. Тот только вздрагивает, поднимая на племянника слегка напуганный взгляд. — Нет, нет, всё хорошо... Сегодня Камило выглядит как никогда счастливым, и оттого Бруно становится только хуже: этот лучезарный мальчик так ласково улыбается, а как очаровательно торчат во все стороны его кудряшки, как мило щурятся на свет слегка заспанные глаза... ну что, о, боги, что могло пойти не так? Вернее, что пойдет не так. Бруно, увы, не мог разобрать очередной ребус. С каждым днём доза травяного отвара возрастала, но вовсе не могла помочь: Бруно спал, как подобает, восемь часов в сутки, но усталость и утомление никак не хотели уходить. Теперь уже черёд Камило беспокоиться о состоянии дяди. — Это из-за меня? — спустя где-то минуту давящей тишины решил подать голос лицедей. Подобные вопросы он всегда задавал аккуратно и шепотом, будто боялся ляпнуть что-то не то и не там. Конечно, он прав. Бруно не нужно ничего говорить: Камило читает его, как открытую книгу. Уж слишком за эти годы развилась их непонятно откуда взявшаяся ментальная связь. Может, это было что-то родственное, что досталось лишь некоторым. Так, например, Мирабель была крайне проницательной и чувственной, считывая внутренне состояние любого члена семьи всего за пару минут наблюдения за его поведением. Это немного пугало. — Вы хотите о чем-то мне рассказать? Бруно повернул голову вбок и замер с приоткрытым ртом. Хочет. Но навряд ли считает правильным. — Нет, пожалуй. — Может, сходим сегодня куда-нибудь? Засиделись вы что-то, tío. Вам бы развеяться, немудрено, что вам плохо. — У тебя разве нет дел? — по голосу Камило понял, что свернул в нужную сторону, Бруно смягчился и заинтересовался. — Сегодня выходной, — ухмыльнулся он, осознавая, что его предложение о "прогулке вдвоем" несёт какой-то неоднозначный характер. И сразу же побледнел. — Ну, если хочешь. Быть может, это поможет Бруно вытеснить лишние мысли из головы и подкинет новые, которые приведут хоть к какому-то решению. Вновь они с Камило будут одни. Это уже обыденность. Но вряд ли те желания, что возникли в голове провидца, прежде фигурировали в их с племянником взаимоотношениях. — Хочу, — выпалил он, не думая, и попал в самую точку. Бруно покраснел. Его реакция была настолько милой, что Камило не сдержал ласковой улыбки. Он склоняется в сторону дяди и смотрит на него щенячьими глазами, прижимаясь щекой к его плечу. Потирается, мурлычет, прямо как сегодня ночью... Сердце тоскливо заныло, и Камило вдруг отстранился в противоположную сторону. Всего в одно мгновение он понял, что происходит. Всё внутри сжалось. Юношу окутало мерзкое чувство, словно все внутренние органы перемешались и свернулись в до слез болезненном спазме. К горлу подкатил ком рвоты, который он проглотил, прикрыв рот кулаком и слегка поддавшись головой вперёд, чем заставил провидца заволноваться. — Что-то не так? — Арепа не в то горло пошла, — Камило чудом сумел выдавить из себя улыбку. Нет. Это бред. Не может же это быть именно то... чёртова Долорес со своими девичьими романами ввела брата в ужасное замешательство касательно "высшего чувства на земле". Те ли это бабочки, о которых пела сестра, сейчас тонут в желудочном соке? Или это просто Камило ещё никогда подобного не испытывал и что-то с чем-то путал? Он снова поднимает глаза на всё ещё обеспокоенного Бруно, что нервно переминает свои тонкие костлявые пальцы и порой хрустит ими; его брови заметно дрожат и дёргаются, как и нить губ то поджимается, то расслабляется, то приоткрывается — Бруно, очевидно, хочет что-то сказать, но не знает, что конкретно. Может, что-то ободряющее или очередной вопрос о состоянии. Или что-то ещё. Куда-то прямо сейчас улетучилось умение Камило понимать людей, он уставился на дядю, как ошарашенный, перебирая мысли в голове. Лицо рефлекторно покрывается красными пятнами, дыхание учащается, ком подкатывает обратно. — Mi sol, — не смейте сейчас меня так называть. — Всё в порядке? По-моему у тебя поднялась температура... Всё у меня в порядке. Только не смейте прикасаться ко мне прямо сейчас! Ледяная ладонь ложится на лоб без предупреждения — это уже давно принятый жест, но отчего-то у Камило сбилось дыхание. Если уж вы и решили прикасаться ко мне, то, боже, лоб — такой скучный выбор. Камило уже было начал стучать по столу и, в частности, по своей голове. Ему нужно заглушить этот чертов внутренний голос как можно быстрее, пока он не поддался чувствам и чего не натворил. Бруно убирает руку, но недолго ликует в глубине души юноша, на место руки в ласковом жесте ложатся ужасно теплые губы. Ещё чуть-чуть и ему снесет крышу. Дядя даже не представляет, в какую агонию и одновременно эйфорию вводит племянника своими самыми обычными и непринуждёнными действиями. — Всё в порядке! — выпаливает мальчик и, схватив дядю за руку, тянет в сторону выхода. — И вообще, мы гулять собирались! Как же хотелось сейчас отбросить все предрассудки и сполна насладиться его теплой ладонью, его тяжёлым дыханием, его неряшливым внешним видом. Боги, он так красив, особенно сейчас — такой неуклюжий, милый, словно забитый потерянный щеночек... Камило загляделся и даже не заметил, как перед ним возникла преграда в виде дверей. Касита нарочно не стала открывать их или подставлять какую-нибудь опору из собственных плит, ставни окон защебетали в подобии смеха. Парень потирал ушибленный лоб. — Ты меня пугаешь. Я тоже себя пугаю. Мне страшно. Бруно протягивает ему руку в предложении о помощи, и Камило, смотря на него круглыми глазами, вопреки кричащему внутри его груди чувству, хватается за крупную ладонь, сжимает как можно крепче, пытается встать. Он уставился куда-то в стену позади мужчины, приводил мысли в порядок, пока провидец краснел. Почему-то поведение племянника казалось ему очень знакомым. — Я думаю, тебе лучше остаться дома, — сказал как отрезал. И замолк, ни слова не обронит, смотрит строго. Прежде плавно краснеющее вытянутое лицо померкло, болотного цвета глаза, словно самые глубокие омуты, смотрели прямо в душу. Камило в последнюю секунду заметил, что вовсе перестал дышать. — Чего Вы, в самом деле?.. — шепчет юноша, вскинув брови. — Всё в полном порядке, пойдёмте. Нельзя дать повод думать чего-то лишнего, но и грубить вовсе не хочется. Да только как без серьезности и грубости здесь? Ведь Камило уже давно не слышит: лыбится своей очаровательной щербинкой в передних зубах, переминается с ноги на ногу. По улыбке видно, что он не мыслит своей головой. У Камило сжалось сердце. Болезненно, невыносимо, кровью облилось и на мгновение будто перестало пропускать удары. В груди разливалась сладкая нуга, пропуская по телу табун мурашек, а сердце ныло от осознания; приятно так, тягостно, будто свежий мед, а вместе с "высшим чувством" внутри зарождалась злость. Злость на самого себя и на то, что людям, увы, неподвластны их же чувства. На глазах было начали наворачиваться слезы, но Камило успел проглотить ком, вставший в горле. И что ему теперь делать? Послушать голос разума и уйти? Камило казалось, что если он сейчас уйдёт, то испортит буквально всё. Но если останется — лучше тоже не станет. Может, даже хуже. Его бросало из одного потока мыслей в другой, и ощущалось это так, будто ему лет десять, и он всего лишь маленький ребенок, ещё совсем ничего не смыслящий и постоянно что-то путающий. Каменной хваткой держал себя Бруно за шкирку, одергивал от малейшей мысли о том, чтобы сейчас обнять бедного мальчика, прижать к своей груди, оставить мягкий поцелуй на макушке — дообнимался, доцеловался. Довел и его, и себя. Но никто не скажет ему о том, какая это ужасная ошибка. — Tío? — подаёт голос лицедей, продолжая сжимать ладонь провидца в своих, и нервно поглаживает большим пальцем сильно выпуклые костяшки. Это молчание убивает. — Иди в свою комнату, пожалуйста, — наконец отвечает Бруно и тяжело вздыхает с самой искренней печалью, поджимает губы. Говорить в таком тоне с Камило — испытание. — Почему? Что-то внутри трескается. Бруно медленно пытается убрать руку, но Камило продолжает сжимать; настойчиво, явно давая понять, что не отпустит. И глаза его на мокром месте. — Почему вы меня отталкиваете? — Я не отталкиваю... — он даёт заднюю, хочет отступить, но не может, ибо ноги не слушаются. — Тогда пойдёмте... — Камило... — Скажите это ещё раз, — делает шаг вперёд. Так мерзко. — Камило? — Зовите меня по имени... Так редко в последнее время Бруно звал его по имени, предпочитая ласковые обращения; а так этого не хватало. Уже давно Камило заметил, что на устах дяди его собственное имя звучало особенно сладко и ласкало слух, заставляя вспомнить, кто он на самом деле. Камило Мадригаль. Да, это он: стоит, трясется, а ноги подкашиваются всё сильнее и сильнее. Наверное, только с помощью дяди лицедей смог дотянуть до момента, пока ему не оказали настоящую помощь, однако... Он всё равно начал сходить с ума. — Ты выпил лекарства? — желая сменить тему и поскорее свернуть в другое русло, спрашивает Бруно, поведя взгляд в сторону. Круглые болотные глаза сейчас пугали его до дрожи, и он не решался заглянуть в них даже на секунду. — Выпил. — Как себя чувствуешь? — Хорошо... — даже непонятно, врал он или нет, ведь голова кружилась и от эйфории, и от паники в равной степени. Мальчик продолжал приближаться, медленно начиная наваливаться на застопоренное тощее тело. — С Вами... С Вами мне хорошо. Как гром среди ясного неба отдалить эти слова в его голове. Камило на секунду замер чуть позже и отстранился, с горестью и нехотя выпуская потную ладонь. Что он только что сказал? Быть может, это и не звучало бы так странно, если бы не сама ситуация и интонация, с которой говорил юноша. Мысли наперебой звучали в голове, он совсем не понимал происходящего. А Бруно невольно прокручивал в памяти раз за разом все слова и действия племянника и с ужасом осознавал, что будущее, которое он видел, настигло. Не удалось оттянуть это мгновение. Не удалось понять, что делать, разобраться в ситуации, во всевозможных исходах. Он не успел. — Простите. Простите... Как горестно. Ты снова всё испортил. Камило срывается с места и как можно быстрее бежит, спотыкаясь о собственные ноги, бежит, сломя голову; запирается в комнате и медленно скатывается по двери на холодный пол. Страх съедает его с головой. Из бесконечного потока самых различных мыслей мальчика вырывает тихий треск, доносящийся от зеркала. Шум стал нарастать, и до этого погруженная в давящую тишину комната наполнилась хрустом стекла, пока слух не оглушил звон. Отколотый кусок отскочил и упал на пол. Камило почувствовал, какие идентичные чувства он испытывает: будто его душа трескается, и отлетает от неё какая-то её часть. — Что?...***
— Понятия не имею! — раскинув руки в стороны, распинался Бруно и ходил из угла в угол. Прошло уже часа два, некоторая часть семьи вернулась в дом, как, например, Джульетта, что снова стояла у плиты и выслушивала обеспокоенного брата, прерывая его лишь тихим угуканьем. Она просто старалась не паниковать раньше времени, как это любил делать Бруно. — Ты для начала с ним поговори... Навряд ли провидец рассказал сестре всё именно так, как было, и многое упустил, видоизменил или попросту не договорил. Не скажет же он ей, что Камило ведёт себя рядом с дядей, как влюбленная девчонка. — А что насчёт Пепы? Я и без того чувствую себя ужасно, что мы молчим, а если так и будет продолжаться, то она останется в неведении до скончания... — не успел договорить мужчина, как был прерван. Джульетта вытирала руки о кухонное полотенце, с ноткой материнской строгости смотря на своего брата. — Бруно, успокойся. Провидец тут же замер, прижав локти к бокам и выставив вперёд приподнятые кулачки, как это обычно делают напуганные крысы. Крайне редко Джульетта говорила строго, будучи по натуре своей очень мягкой и мудрой женщиной, и от этого Бруно стало не по себе. Как только старшая убедилась, что её внимательно слушают, она расслабилась, возвращая на место своё безмятежное выражение лица. — Серьезно, ты сам не свой последнюю неделю, хотя всё, вроде как, начало налаживаться, — Джульетта кладет руку на плечо брата, поглаживая, и смотрит так проницательно своими грустными глазами, что Бруно даже задумался. — ощущение, что ты чего-то не договариваешь. В точку. Как и всегда. Ещё в детстве они с Пепой шутили, что истинный дар их сестры — вовсе не волшебная выпечка, способная лечить от всех невзгод, а чувственность и умение читать беспокойство человека, а иногда даже угадывать причину этого беспокойства. Шутки шутками, а сейчас Бруно было не до смеха; мысль об этом переставала быть смешной, когда он осознавал, в какой находится ситуации. Нельзя, чтобы Джульетта знала... — Я не знаю... — пожимает плечами ясновидец, отводя взгляд. — Наверное, ты права, для начала стоит с ним поговорить. — Верно, — улыбнулась сестра и, отстранившись, повернулась к плите. — заодно занесёшь ему перекусить и лекарство. Не думаю, что он захочет выходить на обед. — Ч-что? Прямо сейчас?! — встревоженно воскликнул Бруно, дёрнувшись так, что даже пара крыс высунулись из-под зелёного пончо, заинтересованно крутя головами в поисках того, что послужило причиной резких движений хозяина. Одна из них забралась по руке и, зацепившись коготками, начала тыкаться холодным носиком в сжатый кулак. Бруно разжал пальцы, позволяя крыске нырнуть в теплую ладонь, и стал поглаживать её по серой макушке, прижав к груди. Это в какой-то мере помогло успокоиться. — А я не думаю, что сейчас он захочет со мной разговаривать... Мне кажется, я его расстроил, — поникшим и уже совсем тихим голосом добавил мужчина. — Извинись, если считаешь нужным. Но я думаю, он уже давно всё простил, он ведь так любит тебя... В конце концов, ты ничего плохого ему не сказал. — И то верно... — он покачал головой, вспоминая стоящие на мокром месте глаза. Камило наверняка плакал. От одной лишь мысли, что Бруно мог послужить причиной слез племянника, становилось дурно, и сердце сжималось. Он обещал быть рядом, стать поддержкой и опорой, а что в итоге? Джульетта ставит на поднос миску с санкочо, тарелку с арепами и чашку с лекарством. Приложив к обеденному набору столовые приборы, она передаёт поднос брату. — Всё будет в порядке, querido. — Надеюсь. Главное, чтобы Пепа не... — Пепа не что? Голос, подобно раскату молнии, разразился по кухне, заставив Бруно с Джульеттой опешить. Их сестра появилась на пороге кухни так внезапно и так не вовремя, что даже вечно спокойная Джульетта замешкалась. Ей не хотелось врать, но и свое слово, данное племяннику, она пускать на ветер не собиралась. — Ох, доброго дня, hermana! — нервно улыбнулся Бруно, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более непринуждённым. Пепа сщурилась, с подозрением оглядывая сестру с братом и поднос, который он держал в руках. Особо их разговора она не услышала, но последние слова, что донеслись до её слуха, определенно заставили насторожиться. — Что у вас тут? — на кухне стал подниматься лёгкий ветер. И то хорошо — значит, Пепа просто волнуется, а не злится. — В-всё в полном порядке! Просто, ну, как сказать, я, ээ... — он посмотрел на Джульетту в поисках поддержки. Та кивнула. — Камило себя неважно чувствует, Джули попросила меня отнести ему поесть. А я, ну, не хотел бы, чтобы ты волновалась, всё-таки это твой сын, наверняка ты бы начала беспокоиться и... Пепа с тяжестью выдохнула, и ветер стал стихать. Бруно — отличный актёр. — Хорошо, хорошо, только не пугайте меня так больше. Что с моим мальчиком? — она сложила руки на груди, сведя брови домиком. Ладно, Пепа поверила, это даёт некую фору. — Сказал, голова болит, не бойся, дорогая, я о нем позабочусь, — протараторил мужчина, проскальзывая мимо сестры и направляясь в сторону лестницы. — поест ареп, и всё пройдёт! Не успела Пепа ничего ответить, как её брат тут же скрылся из виду. Повернувшись в сторону сестры, их полные непонимания взгляды столкнулись. — Поможешь накрыть на стол? — ласково попросила Джульетта. — Да, конечно...***
Комнату окутал мрак. Лишь тусклые свечи, стоящие на прикроватной тумбе, позволяли разглядеть в полной темноте хотя бы собственные руки. Камило битый час крутил в них осколок, разглядывая собственное отражение. При столь мрачном освещении его лицо в куске стекла то и дело искажалось, принимая самые различные формы, будто кошмар наяву. Мальчик оглаживал свои щеки, стирая засохшие дорожки слез. Он уже давно выплакал всё, что только в нем было, и теперь ничего, кроме терзающей пустоты, он не чувствовал. В какой-то момент он и вовсе перестал ощущать себя живым, а всё происходящее вокруг — реальностью. Мальчик потерял счёт времени, мало сейчас его беспокоило, который час, не пора ли на обед, не ищут ли его. Вообще, мало что имело значение... только одна единственная бабочка среди сотни умерших билась в животе, напоминая Камило о том, что он ещё жив. Наконец подняв голову, он заглядывает в разбитое зеркало напротив, откуда на него смотрит какой-то забитый мальчишка и машет рукой в приветливом жесте. Камило поднимает руку, собираясь помахать в ответ, но стоило стуку в дверь раздасться, как он пропал. На его месте вновь появился Камило, а бабочка замахала крыльями с новой силой. — Камило? — сладкий голос подобно мёду обволакивал сознание, возвращая мысли Камило в прежнее русло. Дядя Бруно не бросил его. Он вернулся. Он поможет, будет рядом. — Я могу войти? Камило чувствует, как ему медленно начинает сносить крышу. Он был уверен, что, побудь он в одиночестве пару часов, странные мысли и желания сойдут на нет. Как сильно он ошибался. Неважно, сколько он будет находиться один: час, день, неделю. Ничто не избавит его от этих мыслей и чувств. — Заходите. Дверь заскрипела, и Бруно зашёл в темное помещение. Еле как разглядев сидящий на полу силуэт, он проходит к тумбе, ставит поднос и падает на колени перед племянником. Тот поднимает на него взгляд и поджимает губы, пытаясь подавить желание... — Ты не обижен на меня? — С чего бы... — обижен. Ужасно обижен, и эта обида съедает изнутри. Горькая обида на то, что Камило не может сейчас прижаться к губам дяди, потребовать его обратить всё внимание исключительно на свою персону. — Мало ли. Бруно всё же сдался. Он вовсе не чёрствый и не хочет таким ни быть, ни казаться; он добрый, ласковый и трепетный, а когда обстоятельства требуют строгости — слабый. Бруно ненавидел себя за это, но и поделать ничего не мог. Кажется, им слишком легко манипулировать, и Камило даже не замечал, как порой промышлял этим. Как, например, сейчас. В голове каша. Провидец так встревожился, когда часть его предсказания показалась наяву, что теперь боялся сказать или сделать лишнее. Камило ничего не говорил, только смотрел на дядю сквозь толщу кудрей. Вновь треск. Бруно метнул головой в сторону источника звука и заметил, как разрастается трещина на зеркале, доставая своим концом уже до золотой рамы. Младший тихо всхлипнул, сердце его трескалось точно так же, когда он смотрел на Бруно и с горестью осознавал, насколько он мерзок и ужасен, насколько он не достоин ласки и заботы, такого трепетного отношения со стороны дяди, тёти, сестры... семьи. Он заплакал. — Простите, — хруст. — простите, простите, — с каждым словом всё новые трещины расползались по отражающей поверхности. — я должен умереть... — Не говори глупостей... — обомлел Бруно, его дыхание участилось. — мой мальчик, пожалуйста, выпей лекарство... — Бесполезно. Отвечает он и поднимает голову. Бруно впадает в ступор, ком в горле не позволяет ему закричать. У Камило нет лица.