***
— Касита, будь добра, — не успевает договорить Джульетта, как дом, перебирая плитками, доставляет корзиночку с травами прямо под руку хозяйки. — grasias. Трещит раскалённая печь, обволакивает своим теплом просторное помещение, и доносится из неё чарующий запах сладостей и выпечки, а бурлящие кастрюли на плите, впрочем, как и бурлящая деятельность на кухне, говорят о том, что близится время ужина. Весь свой день Джульетта провела в этих четырех стенах, лишь пару раз выглядывая на улицу, чтобы проведать мужа и подышать свежим воздухом. Её лоб перманентно покрывался потом, она сама не знала, как держится на ногах. Разговор с Пепой всё ещё кружил в голове Джульетты, не давая ей покоя. Она промахивалась мимо бортика корзинки, когда разбивала яйца, задевала ножом пальцы, выранивала всё, что брала в руки — словом, была рассеянной и витала где-то в облаках. Такая перегруженность сознания для неё не была привычной, а потому перенести её было трудно, отвлечься совсем не выходило. Оставалось размышлять... Например, о том, что в тот день Бруно ей приврал. Слегка и не из злого умысла, но приврал, очевидно, боясь, что о нем подумает сестра. Когда всё встало на свои места, это объяснило многое в поведении брата. Да и племянника, впрочем... — Ай, — она одергивает руку, которой всё это время опиралась о раскалённую плиту. Снова задумалась. — ох, hermano, если бы ты объяснил всё с самого начала... Её печальный взгляд упал на часы. К ужину дом по традиции оживает. — Мамуля, помощь не нужна? — Мирабель появляется из ниоткуда, держа руки за спиной, и улыбается. — Ох, ты разве не должна быть с Антонио? — женщина проходит к раковине и, включив холодную воду, подставляет ошпаренную руку. — Его забрал tío Феликс, — она поправила слегка спавшие с переносицы очки. — у меня закончились поручения. — Хорошо, я буду благодарна, если ты накроешь на стол. — Будет сделано! Мирабель удаляется, а Джульетта, погодя минуту, смотрит на свою руку и не понимает, зачем держит её под водой, если лечебные угощения находятся на соседней столешнице. — Совсем уже с ума сошла... — Папа, двинься! — Воу, — Агустин отшатывается в сторону, держа руки перед собой. — Спасибо. Мирабель ставит тарелки на стол и пересчитывает места. — А у нас сегодня все ужинают, или кое-кто, — она выделила. — снова пропускает свое любимое время суток? — Не знаю, я готовлю на всех, — Джульетта вносит в обеденный зал противень с мясом и кукурузой. — Как вкусно пахнет, — на кухню влетает Исабелла; её движения плавные, а лицо украшает непривычно ласковая улыбка. Она проводит рукой над головой сестры, и в волосах Мирабель распускаются яркие цветы. — Ты сегодня светишься ярче обычного. Лукавая улыбка Мирабель выдает её с потрохами, но сама Исабелла, кажется, ничего не замечает, обходя стол, чтобы встать на противоположной от сестры стороне и без слов начать помогать расставлять тарелки и столовые приборы. — Мама, ты когда-нибудь присядешь отдохнуть? Джульетта потирает переносицу, её глаза болели и слипались. — Конечно, я отдохну после ужина... — она улыбается из последних сил. Обеденный зал постепенно наполняется потрясающим ароматом мяса и овощей, бьются друг о друга тарелки, звенят бокалы, снова шум и гам. Приятная семейная суета сегодня совсем не приносила мнимого удовольствия, а только удручала до тех пор, пока среди голосов детей и взрослых не послышался мягкий баритон с периодической хрипотцой, принадлежащий младшему hermano; Джульетта поднимает глаза и нежно улыбается, видя умиротворённые выражения лиц брата и племянника. Они выходят, держась за руки. — Ты вылез! — улыбается Мирабель и тихонько хлопает в ладоши. Камило оглядывается по сторонам. — Я? — Ты, — она подходит ближе. — я уже забыла, как ты выглядишь. Юноша в удивлении вскинул брови. Неужели он настолько долго сидел безвылазно? Он так давно не контактировал с кем-то, кроме взрослых, что уже и забыл о светлых деньках, проведенных в компании кузин. Камило поймал себя на мысли, что не хочет проводить с ними время так сильно, как раньше. — Все за стол! Привычный звон вилки о поверхность стеклянного бокала, привлекающий к себе внимание. Это уже выработанный рефлекс — поворачивать голову на бабушку, когда она бьёт столовыми приборами по стаканам или тарелками, вся семья надрессирована, как собаки. Дружной толпой Мадригали плетутся к столу, рассаживаются по своим местам и готовятся к трапезе. Так уж сложилось за эти годы, что Бруно, изначально садившийся всегда рядом с Мирабель, как с единственным на тот момент человеком, с которым он нашел общий язык, по итогу перебрался на противоположную сторону стола, к Камило. Пришлось сместить Агустина (он, впрочем, не возражал) и пересадить Долорес ближе к Пепе; впоследствии такое расположение мест быстро прижилось, хоть Долорес и ворчала долгое время, что tío y hermano слишком шумные. Камило наконец сел за стол. Аппетит в нём так и не проснулся, но он всё равно положил привычную для себя порцию в надежде, что это приведёт его организм в порядок. — Не переусердствуй. Обернувшись на дядю, Камило смущенно улыбнулся и сел на стул ровно, поставив перед собой тарелку. — Постараюсь... — Итак, — начала Альма во главе стола. Семейная болтовня ни о чем тут же стихла, и все головы обратились в сторону пожилой женщины, что, закончив небольшую молитву перед едой, занялась сначала расспросом о прошедшем дне, а затем — распределением дел на предстоящий. Что-то подсказывало Камило, что под горячую руку он попадет или уже попал, ибо безделья abuela не терпит, хоть и было у юноши некоторое оправдание в свою пользу. Он был не против заняться делами по дому, помочь, например, tía Джульетте, но вот выходить за пределы Каситы не хотелось, особенно одному. Не глядя, Камило нащупал под столом руку Бруно и крепко её сжал. Пелена из поручений удручала до сих пор: больше остального Камило находил несправедливым тот факт, что и по сей день во главе их семьи стоит бабушка, а не Мирабель, которой магия вручила титул хранительницы свечи. Какой всё же был толк от этого происшествия, от этих пролитых слез и пары-тройки новых седых волосков на, пожалуй, всех головах, если все результаты выученного урока быстро сошли на нет? Если Альма плавно возвращается к прежним устоям, игнорируя проблемы не только внутри семьи, но и снаружи, в городе. Камило, возможно, немного привирал в своих суждениях: абуэла определённо научилась обращать внимание на проблемы, но решать их — не очень, а всё, что её волновало в отношении городских — спросить, правильно ли и по совести выполняют их просьбы члены семьи Мадригаль. Это уже больше раздражало, чем расстраивало, как раньше. Бездействие бабушки ему было совершенно непонятно. — Камило и Мирабель присмотрят за Тонито. Я обходила сегодня горожан, на завтрашний день более никто помощи не просил. Приберетесь в доме, ¿de acuerdo? — Sí! — бодро отозвалась Мирабель. Она посмотрела на кузена с лукавой улыбкой, по которой Камило мог прочесть, что ему не сбежать. — Камило? — Альма кивнула в сторону юноши. — Да, да, конечно. — Отлично. А теперь прошу всех ужинать. Уже на физическом уровне он чувствовал на себе слегка обеспокоенный взгляд матери. Вокруг Пепы периодически возникали облака, когда она прекращала участие в семейной беседе и придавалась собственным размышлениям, и Камило чувствовал это волнение всем своим нутром. Пепа женщина неспокойная и взбалмошная, совершенно не удивительно, что она продолжает и будет продолжать беспокоиться о сыне, пока всё не устаканится. Хотя и после этого волнение не исчезнет до конца: материнское чутье подскажет ей, что что-то не так, и она снова окажется в тумане и облаках, возможно, даже мутных, что предрекают скорое начало дождя. Камило качнулся вбок, его взгляд упал на пустое место рядом, место, где обыкновенно сидит Долорес. Мариано на ужин тоже не пришел; он спускался только для того, чтобы предупредить, что его супруга уснула сладким сном после череды ужасно беспокойных ночей, и уйти после под предлогом, что он не хочет оставлять её одну. Камило ценил то, с какой заботой и искренней любовью Мариано относится к его сестре, но тревога не покидала его. Как много ей ещё предстоит осознать и обдумать, прежде чем её душа найдет покой. Прежде чем все их души найдут покой. Камило чувствовал себя губкой, впитавшей в себя все чужие тревоги, на фоне которых его собственные уже не казались такими удручающими. И это давало ему... смутные чувства. Не то успокоение, не то ещё большее беспокойство, не то... совершенно ничего. Ужин окончился. С пустотой на сердце Камило уснул, окутанный воздушным одеялом. Впервые зеркала его не тревожили ни своим присутствием, ни тенями, возникающими в их рамках.***
— Где я это должен найти... а, вот же. Камило вытащил из-под кусков ткани моток лазурных ниток и, закрыв за собой ящик, удалился из комнаты. Как и было велено, Камило остался дома с братом и кузиной, и сейчас они все вместе отдыхали в главном зале, закончив уборку. После такого длительного перерыва он чуть не надорвался, пока ходил по огромному дому со шваброй и попутно получал подзатыльники от Каситы, которая смела над ним издеваться и указывать на пропущенные места. Даже схалтурить не получится. Зато теперь она блистала. Не особо сильно Камило любил оставаться дома, когда все члены семьи разбегались по делам; даже несчастного Бруно, которого практически не подпускали к работе, увели помогать Джульетте. Непривычная тишина создавала одновременно и уют, и дискомфорт. Спускаясь по лестнице вниз, Камило крепче сжимал в руке моток и поджимал губы. Он не был воодушевлён компанией Антонио и Мирабель, но всё же их дурацкая бессмысленная болтовня отвлекала от сумбура в голове. Поэтому Камило остался с ними. — Эти же? — Да, спасибо. Мирабель ласково улыбнулась и забрала из рук кузена нитки. Она сидела на диванчике, то поджимая ноги под себя, то ставя их на плитку, когда особенно сильно сосредотачивалась на изделии или когда тело затекало. Антонио лежал на полу в окружении живности и, болтая ножками, рисовал неразборчивые каракули, а Камило, не знавший, чем себя занять, сидел, положив голову на плечо кузины, и внимательно наблюдал за процессом. Мирабель искусно вышивала узоры на куске ткани, вставленном между пяльцами. То, как профессионально двигались её руки, завораживало; она вела иглу с такой хирургической точностью, что Камило стало не по себе. Он перевёл взгляд на Тонито. Столько мыслей крутилось в голове. Плохих и хороших. Но больше плохих. Или, скорее, неопределенных. Камило не мог сказать, что чувствует что-то конкретное. Может, набор эмоций. Но очень непонятных, которые он не может определить. Точнее будет сказать ничего. Перед глазами стояла картина пустой изумрудной пластины. Трясущиеся губы Бруно, его мокрые глаза. Камило махнул головой. Как же сильно он устал. Со стороны входа послышались голоса и шаги, Камило поднял взгляд на родственников, вошедших в зал. Первой вошла Джульетта, следом за ней Бруно с корзиной и дядя Агустин с массивными глубокими тарелками, на какие тётя раскладывала лечебную выпечку, когда была в городе. Они только закончили с дневной сменой и вернулись домой к обеду; Джульетта поздоровалась с племянниками и дочерью одной лишь кошачьей улыбкой и упархнула на кухню готовить. Снова. Как она только не устаёт. Агустин прошел за ней, стараясь не уронить посуду, и только Бруно затормозил, чтобы спросить младших об их самочувствии. Камило слабо улыбнулся, глядя на него. Его щеки залились красным цветом, он выпрямился и принялся бессознательно накручивать локон на палец. — Вы не думали на улицу выйти, погулять? — Я уже устала гулять, — вздохнула Мирабель. — Tío Бруно! Смотри! — О-оу, как... мило. Антонио вскочил с пола, держа в руках немного помятый листок; Бруно криво улыбнулся и сощурился, пытаясь разобраться в детских каракулях. Он смог разобрать на картинке животных Тонито, его самого и крыс дяди, расположенных в самом низу листа. — Мари и Роза попросили меня их нарисовать, — Антонио гордо задрал нос. — Замечательно вышло, — кивнул Бруно. Его взгляд сам по себе упал на Камило, который смотрел на него из-под полуприкрытых век и нежно улыбался. Антонио сел обратно на пол. — Мы убрали ве-есь дом. — Какие вы молодцы... — Брунито! Бруно дёрнулся и резко отстранился. — Да-да, минуту. Он быстро удалился на кухню. Камило не успел даже рот открыть. Он поджал губы и грустно выдохнул, провожая мужчину влюблённым взглядом. Ему до безумия сильно хотелось сейчас его внимания. Отчего-то. Ему было до боли мало того времени, что они проводили вместе, мало его прикосновений и поцелуев. Ничтожно мало. Это было то, что помогало забыть обо всём, о всех проблемах, Камило хотел упиваться и упиваться, но не мог, потому что им рано или поздно приходилось расставаться. Пусть и на время, но это время тянулось неприлично долго без Бруно. Но не может же Камило всю жизнь теперь его держать рядом? Нет, конечно... бред. Камило закрыл глаза и положил голову обратно на плечо Мирабель. Когда Бруно освободится, Камило не будет терять ни минуты. Мирабель откашлялась. — Вы пойдёте маме помогать с обедом? — Да, — Тонито сразу откликнулся, улыбнувшись. Они оба повернули головы на Камило. Камило хотел возразить. Они же только уселись отдыхать. А затем одёрнулся и кивнул, поднимаясь с диванчика. Бруно. Камило поймал себя на мысли, что его голова с самого утра забита только им. Так происходило часто, но сейчас... происходил перегруз. Он нуждался в том, чтобы хотя бы побыть рядом с Бруно. Хотя бы посмотреть на него со стороны или поймать его ласковый взгляд на себе. Мирабель не успела подняться, как Камило уже убежал на кухню, а затем резко остановился и вернулся к арке, выглядывая. — Идёте? Мирабель оставалось только закатить глаза. Поведение Камило казалось ей очень странным. Нет, её кузин всегда был человеком своеобразным, но последние месяцы она наблюдает совершенно нездоровую картину. Как хранительница свечи, Мирабель чувствовала, что что-то не так. А все как назло молчали. Ни слова не обронят. Сомнительная обстановка и атмосфера в доме напрягали. С Антонио под руку они проследовали на кухню, где, как и всегда, кипела работа. Вернувшаяся с города мама уже нарезала овощи на суп, она даже не выглядела уставшей. По крайней мере настолько уставшей, какой она была обычно. Мирабель усадила младшего за стол и обратилась к матери узнать, приобнимая её за плечи, в чем ей нужна помощь. Стук костлявых пальцев о деревянную поверхность вырвал Бруно из мыслей. Камило провел подушечкой указательного пальца по краю стола, обходя его сбоку; его ладони легко легли на сгорбленные плечи, огладили их и, скользнув вперёд, обняли мужчину за шею. Камило практически лёг на него, заставляя сильнее сгорбиться, и прижался щекой к его щеке. Бруно не сдержал улыбки. Камило жался к нему и мурлыкал, как кот. Он прогнулся в пояснице. Запах Бруно завораживал. Камило сдержал себя, чтобы не зацеловать его у всех на глазах. Всё нутро бушевало при его виде. Весь день он не мог думать ни о чем другом. Вкус губ Бруно до сих пор отчётливо чувствовался на его собственных, желание повторить это снова и снова сводило с ума. Камило даже не заметил, в какой момент его сильнее обычного начало тянуть к Бруно. Он крепче обнял его, издавая чуть слышный довольный мык. Бруно неловко оглядывался, надеясь, что они не выглядят странно со стороны; кажется, никто не придавал особого значения их действиям. Камило всегда был тактильным, особенно в отношении Бруно, почему это кого-то должно удивить? Одна только Мирабель покосилась на них, прежде чем поправить очки и отвернуться обратно к столешнице. Антонио сидел напротив, положив голову на руки, и дремал. Камило мурлыкал над его ухом, а затем, прислонившись вплотную, поцеловал Бруно в щеку, ещё раз и ещё. Он старался не доводить поцелуй до конца, чтобы избежать чмокающих звуков, но получалось у него это плохо, и Бруно пришлось повернуться в его сторону и нахмуриться, прежде чем кто-нибудь обернётся. Камило в удивлении вскинул брови, затем расслабил их и лукаво улыбнулся, указывая кивком головы на выход из кухни. Бруно вопросительно склонил голову набок. Камило закатил глаза, прислонился к уху мужчины и прошептал: "выйдем?". Отстранился. Бруно посмотрел на него, окинул занятых родных неуверенным взглядом и кивнул. — Вам нужны ещё рабочие руки? Джульетта, не отвлекаясь от готовки, ответила. — Пока что нет. — Мы тогда пойдём... — он встал из-за стола. Камило не соизволил отпустить его, а лишь переместил руки с шеи на талию мужчины и прижался щекой к его загривку. Даже отсюда он мог слышать, как громко бьётся сердце Бруно. — Спасибо за помощь, hermano, — Джульетта отложила поварешку и впервые за всё время обернулась. Она на секунду выкинула брови, Бруно показалось, что она немного смутилась. — приходите к обеду. Бруно кивнул, неловко улыбнулся и проследовал на выход. Вслед за ним тянулся Камило, теперь уже держащий его за руку. Они не успели дойти до лестницы, как Камило схватил Бруно за предплечье и оттащил за угол. Бруно ударился спиной о стену, зажмурившись. Его поспешно прижали, удерживая руками, расставленными по бокам; Бруно увидел перед собой широко раскрытые ореховые глаза, что практически горели каким-то пугающим огоньком. Дыхание Камило участилось, он улыбался и закусывал губу, затем двинулся вперёд, чтобы поймать губы Бруно в поцелуе. Он впился в него, обхватил его талию и прижался всем телом, дрожа. Камило шумно дышал через нос, сжимая и оглаживая тело в своих руках, он мычал и сдавленно скулил, заставив Бруно покрыться красными пятнами. Что, чёрт возьми, на него нашло? Бруно неуверенно положил ладони на плечи юноши, попытавшись отцепить его от себя. Камило с недовольным урчанием отстранился, его лицо раскраснелось, на глазах навернулись слёзы. Бруно уставился на него. — Мило, что с тобой? А если нас кто-нибудь увидит?! — Не увидит, обед ещё нескоро. Ну же, Брунито, — он приблизился. — я хочу... — Камило, — он закрыл ему рот ладонью. — не здесь... — Мхх... — он закатил глаза. — я не дойду до комнаты... — Что с тобой? — Я не знаю, — он снова наклонился вперёд, жадно целуя щеку Бруно. — я просто хочу тебя... Его рука скользнула под зелёное пончо... — Так! Бруно грубо сжал его плечи и отодвинул от себя, практически оторвал, заставив Камило состроить удивлённо печальное выражение лица. Он серьезно расстроился, надеясь на немного иную реакцию. — Не здесь. — Хорошо, мы можем пойти в мою комнату, — выпалил юноша на одном дыхании. Его круглые глаза слезились, блики отчётливо мерцали в полутьме, так, что у Бруно сжалось сердце. Конечно, он тоже хотел. Он хотел ответить взаимностью, но не здесь, он безумно боялся быть пойманным. Им ещё повезёт, если их застукает Пепа или Долорес, в остальном — им несдобровать. Вернее, Бруно. Ему достанется в первую очередь, даже несмотря на то, что это Камило зажал его у стены, а не наоборот. — Ладно, — Бруно выдохнул. Он взял Камило за руку и, осмотревшись по сторонам, потянул за собой на второй этаж. Голоса и звуки, доносящиеся с кухни, постепенно стихли, а после того, как с хлопком закрылась сияющая дверь, вовсе прекратились. По крайней мере, для Камило, который теперь не слышал ничего, кроме ритмичных стуков их сердец и своего сбитого дыхания. Он будто пробежал марафон, а не просто поднялся по лестнице и дошел до своей комнаты. В груди пылало что-то необузданное, что-то, вызывающее дрожь по всему телу. Бруно не успел закрыть дверь, как на него набросились с большим напором, чуть не повалив на пол. Он с трудом удержал равновесие и поспешил ответить на поцелуй, нежно обволакивая руками узкую юношескую талию. Камило повис на нём, целуя в губы, он шумно мычал и причмокивал, гладит мягкие волосы и сжимал всё, до чего мог дотянуться; Бруно в ответ что-то неразборчиво хмыкал и бурчал. Они стояли между зеркал. Камило толкал Бруно в сторону кровати. Он пятился назад и, наткнувшись на край постели, медленно сел. Камило здесь же оседлал его бёдра, крепко сжав талию. Попытался, уперевшись в его плечи, повалить, но сил не хватило, и Бруно стал сопротивляться. Камило расстроенно мяукнул и отстранился. — Что-то не так? — Мне не нравится то, к чему ты клонишь. — К чему я клоню?.. — Мило, — Бруно закатывает глаза. — Ну-у... Камило медленно укладывает голову на его плечо, потираясь о него носом и в очередной раз вдыхая любимое сочетание запахов. Он чувствует ласковые ладони, гладящие его от бедер к талии, тепло, исходящее от Бруно, успокаивает. Больше ему ничего не нужно. — Милито, не строй из себя дурака. — Да я не знаю! — Камило вспылил. — Я не знаю, что со мной происходит! Я просто хочу твоего внимания, мне тебя катастрофически мало! — Тише, mijo, — Бруно свёл брови домиком, разглаживая бедра юноши, чтобы успокоить. Он не хотел выводить Камило на эмоции, просто, быть может, он не был готов в тому, что внезапно начало происходить... — Каждый день я только и делаю, что думаю о плохом, у меня голова скоро лопнет, я устал от этих мыслей. А ты, ты... ты можешь отвлечь меня, забрать в другой мир, я перестаю тревожиться рядом с тобой, мне становится так хорошо! — Камило вдруг померк, успокоившись. — Ты... понимаешь? Я чувствую себя собой рядом с тобой... — Милито, любимый... Их окутала мрачная тишина. Камило медленно положил голову обратно на крепкое плечо и затрясся, всхлипнув. Он не плакал, старался не плакать, как бы сильно ему этого ни хотелось. Бруно чувствовал себя загнанным в угол. Его зажали физически и теперь давят морально, снова... который раз уже такое происходит? Навряд ли сейчас Камило делал это специально, но Бруно всё равно это не нравилось, им будто снова манипулируют, пытаясь добиться того, чего он делать не хочет. Камило не понимал, что с ним происходит, а Бруно тем более, происходящее снова сбивало их обоих с толку. Он пообещал себе быть рядом с Камило, пообещал оберегать его и никогда в жизни больше от него не отворачиваться, но... — Камило, nietecito, как твоё самочувствие? Горожанам нужна твоя помощь... Дверь в комнату скрипнула.