Все то, что к чему-либо склоняется, требует соответствующего толчка для своего окончательного определения…
13 января 1978 — Ну я даже не знаю, — Лили покрутилась в юбке перед зеркалом, недовольно проводя руками по бедрам. — Это слишком открыто, Марлин. — А мы и не в монастырь тебя собираем, — заметила Блейк, довольно откусывая голову шоколадной лягушке, на что Лили закатила глаза. Шервуд вообще-то не собиралась участвовать в акции «Собери Лили Эванс на свидание», но Лили уговорила ее обещанием сладостей, и теперь гриффиндорка валялась на ее постели, о чем-то переговариваясь с Эммелиной. — Ну а что ты хочешь? — возмутилась Доркас. — Это Поттер, он будет рад, если ты в мешке из-под картошки выйдешь. — Главное, чтобы она вышла, а не психанула и не сбежала, — сказала Алиса, собираясь на собственное свидание в ванной комнате. Она выглянула на минутку, чтобы оценить то, во что была одета Эванс, а потом пожала плечами. — Вроде нормально. — Нет! — возмутилась Маккиннон. — Снимай. Ты наденешь брюки! Лили раздраженно застонала. В конце концов, общими усилиями этого собрания они одели ее в темные брюки и рубашку, которая удобно прикрывалась темным жакетом. Девочки одобрительно закивали на легкие серьги, которые Лили вдела в уши, а потом Блейк, все же втянувшись в процесс, помогла ей закрутить легкие кудри на голове при помощи палочки. Лили показалось, что Блейк была чем-то обеспокоена, но она не стала дальше спрашивать, понимая, что иностранка ей не откроется, хотя на Новый год они и провели время вместе, даже ночевали в одной кровати один раз. Потом Блейк все утро подкалывала по этому поводу Поттера, мол, она спала с его будущей женой, а он нет. Джеймс хохлился, но ничего не говорил, будто игнорировал сам факт того, что ему не удалось пробраться в их спальню ночью, хотя Эванс знала, что он пытался. В общем, сначала их свидание было очень и очень неловким. Они встретились в «Трех метлах», потому что Лили хотела доехать до места свидания с подругами, а еще из-за того, что она была слишком смущена тем, что спустя столько лет согласилась на свидание с Поттером. В «Трех метлах» Поттер почти уронил целый стол из-за неловкости, потому что не хотел наговорить фигни, а после предложил прогуляться, и Лили, не сдержав смешка, тихо спросила: — Ты не мог бы подержать это для меня? — он не глядя кивнул, протягивая ладонь, и рыжеволосая схватилась за него. — Эт-то…твоя рука, Эванс, — севшим от ужаса голосом, сказал Джеймс. — О, я знаю. Он несколько секунд сверлил ее странным взглядом, а потом кивнул сам себе и переплел их пальцы. — Идем, хочу тебе кое-что показать, — и потянул в сторону леса. Лили нахмурилась. Они медленно вышли с территории деревушки и приблизились к уединенному лесу, примыкающему к Визжащей Хижине. Лили покачала головой. — Поттер, мы не пойдем… — Мы будем здесь, — заверил ее Джеймс, тепло улыбнувшись. Он вдруг игриво подмигнул и оказался прямо перед ней. — Сможешь сохранить секрет, Эванс? Я тебя даже покатаю. — Ты чт… — Лили покраснела. — Поттер! — Не о том думаешь, — рассмеялся парень, сжимая ее ладони в своих. — Сможешь? — Смогу, — воинственно ответила ему рыжеволосая, и он, легко наклонившись, поцеловал ее в щеку, а потом отошел. Джеймс воровато огляделся, нет ли поблизости гуляк-студентов, а потом обернулся оленем. Лили ахнула, прижав руку к груди. Олень был красивым. Его шкура цвета темного золота контрастировала с падающими снежинками, и Лили улыбнулась, глядя на эту картину. Олень был высоким. Выше нее на голову, со светло-коричневыми ветвистыми рогами и карими глазами с золотыми искрами. Сразу узнаваемыми. Мощный, высокий — очень красивый зверь. Статный король леса, тихо шурша снегом, приблизился к ней, и Лили опустила руку ему на морду и погладила, щелкнув по носу. — Сохатый, — пробормотала девушка, и ее лицо озарилось пониманием. — Остальные тоже анимаги? Олень качнул головой, ластясь под ее ладонь, и Лили хихикнула. — Но вы… — она перестала улыбаться. Посмотрела с такой нежностью, что олень почти поперхнулся — она никогда так на него не смотрела, как смотрит сейчас. Лили снова погладила его морду. — Только анимаги могут быть рядом с оборотнем в полнолуние. В глазах Джеймса промелькнула паника, и он шумно задышал, застучав копытами. — Джеймс, Снейп был моим лучшим другом, — пробормотала Эванс, ласково улыбнувшись. — Я давно знаю. Но теперь многое имеет смысл. Олень скептично скосил на нее глаза. — Я никому не рассказала и не расскажу, — пообещала девушка. — Кто знает? Он качнул мордой и неловко потоптался. — Никто? — ахнула Лили. — Даже твои родители? — отрицательно. — Значит, Бродяга и Хвост. Крыса и… — Лили нахмурилась. — Собака? Олень кивнул. — Здорово, — рассмеялась она. — Это же чудесно, Поттер! Пусть и нарушает множество магических законов. Она могла поклясться, что олень закатил глаза. Олень вдруг дернул копытом и наклонился ближе к земле, показывая Лили, чтобы она забралась на спину. — Ты с ума сошел? — спросила Эванс. — Ни за что! Поттер фыркнул и мотнул мордой, мол, давай, залезай. — Я же упаду! — в глазах оленя засветилась нежность, и он снова подался вперед, снова фыркая. Не уронит. — Ладно. Лили вздохнула и порадовалась, что все же надела брюки на прогулку. Она осторожно забралась на мощную спину оленя, вздрагивая от переката его мышц. Олень качнулся, переступив с ноги на ногу, и дернул рогами, призывая схватиться за них. — Не больно? — Лили осторожно взялась за плотные, крепкие и ветвистые рога. Он качнул мордой. — Ладно, Сохатый, веди. Олень радостно заржал — олени ржут? — и медленно пошел в сторону леса. Они обогнули близ стоящий деревья и начали углубляться, все дальше и дальше в лес. Замерев на краю незнакомой Лили поляны, Джеймс кинулся вперед. Она вскрикнула, вцепившись ему в рога. Поттер кинулся в лес, явно наслаждаясь происходящим, и спустя пару мгновений Лили смогла… расслабиться. Почему-то она знала, что парень не позволит ей упасть. Мелькали деревья, странный маленький, еще покрытый льдом, пруд, который Эванс тоже до этого не видела. В лесу пахло свежей травой, словно только что скосили несмотря на то, что пространство оставалось покрыто снегом. Влажностью и деревьями. Пролетая мимо, Лили видела все это. Видела не ушедших на покой светлячков, замерших над поваленным деревом, и видела норки лесных животных. Это был тот мир, в котором раз в месяц оказывались Мародеры. Лесное царство, и его ей показывал самый благородный его представитель. Царь леса, красивый олень, шерсть которого она чувствовала под своим телом. Лили чуть пригнулась, чтобы ветки ближайшей к ней ели не задели макушку, и весело рассмеялась, когда Джеймс задел копытами скопление ранних соцветий. Он замер. Яркие мотыльки вспорхнули вверх, прямо над ними, и Лили расставила руки, ожидая, что они коснутся ее. Красивые, счастливые. Приближаясь к той части леса, которая выходила к Хогсмиду, Джеймс остановился и дернулся, попросив Лили слезть с него. Эванс послушалась, и уже через мгновение он стоял перед ней в облике человека — немного взмыленный, но довольный. — Как покаталась? — поиграл бровями парень. — Неплохо, — пожала плечами Лили. Она, плюнув на чистоту одежды, наколдовала из галстука плед, накинула на него согревающие чары, а потом плюхнулась сверху, хлопая рядом с собой. — У меня столько вопросов! — вздохнула девушка. — Постараюсь ответить, — хмыкнул Джеймс, падая рядом. Лили не обратила внимания на то, как близко друг к другу они лежат. Их мизинцы соприкасались, и она позволила парню переплести их пальцы. — Давно вы анимаги? — спросила она. — Где-то с пятого курса, — неопределенно покачал свободной рукой Джеймс. — Но мы долго готовились. На втором мы узнали про… — он поджал губы. — Ремуса? — Да. Мелкие были, второй курс ушел на то, чтобы понять, как ему помочь. Зелье там или что-то подобное, — он пожевал губу. — На третьем мы узнали, что оборотни не вредят животным. Сначала хотели частично трансформироваться, потом уже…ты поняла. На четвертом больше времени убили на уговоры Лунатика, он придурок. — Не называй своего лучшего друга придурком, — рассмеявшись, сказала Лили и пихнула его в бок. Джеймс поймал ее руку и, переплетя пальцы опять, оставил на своей вздымающейся груди. — Это правда. Бла-бла-бла, я такой ужасный зверь, бла-бла-бла, как вы можете со мной общаться, бла-бла-бла… — И правда придурок, — хохотнула рыжая. — Ага, видишь! — Джеймс повернул голову к ней, скользнул взглядом по губам и, сглотнув, посмотрел на небо. — В начале пятого мы впервые побыли с ним. И с тех пор каждое полнолуние мы… Лили улыбнулась. Честно признаться, она всегда завидовала той дружбе, что была у Мародеров. Они всегда стояли горой друг за друга, не важно, насколько велика была опасность или нужда. Но они и не просили помощи друг у друга, просто были рядом. Если Питер недовольно морщился, смотря на свое эссе, то Ремус сразу же доставал книги и показывал ему параграфы, в которых тот мог найти информацию. Если сам Люпин чувствовал себя плохо — а такое случалось, он начинал огрызаться, как перед полнолуниями — другие члены группы носили в карманах шоколад и сладости, чтобы его задобрить. Но они не видели в Ремусе страшного монстра, они видели в нем жертву обстоятельств, и это было красиво. Когда Сириусу приходило письмо из дома, еще до того, как он сбежал оттуда, Мародеры закатывали вечеринку. Такую громкую, что у Блэка не было сил и возможности отвлечься на пожирающие его мысли. Просто так было проще. Раньше Лили этого не понимала, протестовала и недовольно закатывала глаза, видя бутылки алкоголя, припрятанные в их комнатах. А потом, спустившись однажды после подобной попойки в гостиную, она застала четверых шутников, окруживших Сириуса. Она тогда притаилась за стеной, чтобы не выдать своего присутствия. Первым ушел Питер, покачиваясь от градуса в своем организме. Потом, спустя полчаса, ушел и Ремус, потрепав Блэка по плечу. И тогда Лили увидела эту причину. Слегка пьяный Сириус, выдавая злостные ругательства в сторону своей семьи, уже не хотел крушить все вокруг, потому что злобная энергия и злость, селившаяся в теле, вышла вместе с резкими движениями под музыку. Он ругался, пил, снова ругался, пока не уснул на кресле. В ту ночь, Лили знала, Джеймс не сомкнул глаз, сидя подле лучшего друга. На утро, когда она спустилась, гостиная уже была чистой, а все Мародеры, развалившись на поверхностях, спали вокруг храпящего Сириуса. Она тогда просто накрыла их пледами, лежащими на противоположной стороне гостиной, и ушла на завтрак. Дружба Мародеров была сама по себе чудом, потому, несмотря на все сильные стороны каждого из ребят, их общность была гораздо сильнее частного, и Лили весело улыбалась, стараясь прятать это, когда они заходили в комнату. Мародеры были флагом Гриффиндора, лучшими и самыми яркими его представителями. Они были всегда, они были везде. На каждой вечеринке, в каждой компании, в каждом обсуждении. Их мнение было тем, к которому прислушивались. Их уважали, их любили, но и не всегда потакали потребностям творить бесчинства. Узнав недавно, что они по ночам патрулируют школу, используя свои возможности и знания, Лили не сильно удивилась. В конце концов, ей не нужно быть провидицей, чтобы знать — Мародеров ждет великое будущее. — Я хотела бы быть анимагом, — честно призналась Лили. — Анимагическая форма соответствует Патронусу, — пожал плечами Джеймс. — Какой у тебя? Эванс вдруг сморщила нос и покраснела. — Что? — не понял он. — Мы же все сдавали то задание. Просто никому не говорили. Я знаю, что ты сдала. Слышал, что у тебя есть телесный. Давай, колись. Девушка присела, перебирая в руках травинку. Она недолго молчала, это было тревожно, и Джеймс тоже поднялся, чтобы сесть к ней плечом к плечу. — Знаешь, почему я так долго не соглашалась пойти с тобой на свидание? — спросила у него Лили. — Не видела, какой я классный? — весело предположил Джеймс. — Думаю, тебе нужно проверить зрение. — Ты никак не мог повзрослеть, и меня это бесило, — будто не слыша его, сказала она. — Это не похоже на признание в любви, — он боднул ее плечом. — А потом Сириус сбежал из дома, — продолжила Лили. — И ты…изменился, знаешь, — девушка посмотрела на него и осторожно поправила сползшие очки. — Ты стал взрослым, научился ответственности, хотя все еще засранец. — Спасибо? — И я тебя заметила. — Меня сложно не заметить, Эванс. — Да блин, Поттер, — она поджала губы, и на лице Джеймса показалась легкая ухмылка, добрая и нежная. — Ты изменился не для того, чтобы подкатить ко мне на новом уровне! Тебе пришлось стать другим, потому что того требовала жизнь! Мне это понравилось. — О, я тебе понравился? — улыбнулся парень. — И потом я только…я знала, что Сохатым они тебя называют не просто так, — напряженно сказала Лили, доставая палочку. — Да, — кивнул Джеймс. Он достал свою и тихо прошептал, — Экспекто Патронум! Грациозный олень, сотканный из голубых мазков света, скользнул вокруг них и замер, благородно смотря вперед. — Экспекто Патронум, — пробормотала гриффиндорка, смотря на лицо Джеймса. Он нахмурился. Из ее палочки вырвался свет. Клубясь и заворачиваясь в спирали, он облетел вокруг его оленя, а после обратился статной ланью. Джеймс охнул. Два Патронуса переглянулись, посмотрели на своих создателей и игриво мигнули им. Олень шагнул в бок, и маленькая по сравнению с его габаритами лань прильнула к его дымчатому боку, потеревшись носом и толстую, мощную шею. Поттер замер. Парные Патронусы. Вашу мать, у них парные Патронусы. Тринадцатилетний Сохатый сейчас сдох бы от счастья. Он знал, что это такое, Джеймс не был тупым. Бывало, когда Патронусы были идентичными, что на его взгляд было немного странно, но это… олень и лань. Два начала — женское и мужское — идеально друг другу подходящие. Шатен посмотрел на Лили — она улыбалась. — Думаю, я давно это знала, — тихо сказала девушка. — Еще с того задания. — Но это же месяцы, — заскулил Джеймс. — Мы живем вместе, — хихикнула Лили. — Мы притираемся друг к другу. Мне нравилось, что мы это делаем по-дружески, знаешь? Еще немного времени, чтобы привыкнуть к тому, что ты рядом. — Эванс, — весело сообщил ей гриффиндорец, — ты от меня теперь не скоро отделаешься, ты же это знаешь? — Я на это надеюсь. Он подался вперед и легко коснулся ее губ своими, ласково зажимая нижнюю. Эванс обняла его за шею, притягивая ближе к себе, палочка была отброшена в сторону, и Джеймс положил руки ей на талию, обжигая прикосновениями. Она пахла, как хвойный лес, но более сладко. Губы у Лили были мягкие, теплые, так идеально подходящие к его губам, что у него в голове что-то закоротило от подобного. Он скользнул языком, и Лили ответила, разомлев от подобной ласки. Когда Джеймс оторвался от нее, он тяжело дышал, как путник, добравшийся до родника. Парень обхватил ее щеки своими ладонями — крепкими, мозолистыми, сильными — и Лили снова улыбнулась ему, подаваясь вперед, совсем как ее Патронус до этого. Мазнула носом по его носу, губам и легко поцеловала в щеку, оставив дорожку поцелуев по линии его челюсти. — Сходишь со мной еще на одно свидание? — хрипло спросил Джеймс, боднув ее лбом. Их дыхания смешались, жарко опаляя губы, и Лили хихикнула. Этот звук мурашками прошелся по его телу, и Джеймс почти застонал от необходимости снова ее поцеловать. — А я уж подумала, что мне опять придется звать тебя самой, — прошептала рыжеволосая любовь всей его жизни и снова прильнула к мужским губам.***
Следующим утром, казалось, что за окном цвела весна, хотя холодный снег все еще укутывал Хогвартс, Лили могла видеть почки, готовые распуститься в самое ближайшее время. Проснувшись, она еще долго лежала, осматривая комнату. Взгляд зацепился за валяющиеся тут и там мягкие подушки, на покрытые пледами столбики кровати. Она вздохнула. Не представлялось раньше возможным, что она будет так сильно скучать по своим соседкам. Ей не хватало криков Марлин по утрам, когда та теряла свои щипцы для волос. А потом бегала по комнате, снося все на своем пути. Ей не хватало Алисы, которая раскладывала повсюду конфеты, чтобы девочки могли найти их в самых неожиданных местах. Ей не хватало Доркас. Она всегда ворчала и вставала самой последней, когда ванная была свободной, но горячей воды не было, и ей приходилось бежать к парням, чтобы принять душ. Лили этого не хватало. Но сегодня она была рада, что она староста школы и живет почти одна. Лили умылась, оделась и быстро накрасилась, а потом прозвенел будильник, и ей нужно было спускаться вниз. И там ее встретил Джеймс. Он легко улыбнулся, взъерошив волосы, и позволил Лили поправить себе галстук. Затем они поцеловались и, взявшись за руки, отправились на завтрак. Так легко, как будто делали это всегда. Эванс легко вздохнула и позволила себе пару минут полюбоваться смутьяном, которого впустила в собственное сердце. Она игриво урвала для себя еще один сладкий поцелуй, прижавшись к стене около странной картины с поющими котлами, а потом хихикнула и побежала дальше, играя с ним в кошки-мышки. И как она раньше могла не замечать Джеймса Поттера? 28 января 1978 Блейк не была идиоткой. Она могла многого не понимать, но она совершенно точно не была тупой, поэтому, когда в один момент на лице Регулуса отразился ужас в момент совместного времяпровождения, она без зазрений совести влезла в его голову, выделив одну яркую мысль: все пошло по пизде. Углубившись в эту линию его ментальных связей, Блейк раздосадовано увидела недовольство ее поведением (извините?) и отвращение от необходимости касаться девушки. Хотя, стоит отметить, что привычные влажные сны Блэка немного сменили свой ориентир, и вместо девушек с его факультета меж блуждающих по нежной коже рук мелькало ее тело. А еще она видела в его мыслях вопрос: что думает о Регулусе сама Блейк. Поэтому, когда она ощущала короткие удары легилименции по своему сознанию, она позволяла себе показывать слизеринцу жгучую влюбленность, чтобы парень думал, что у него все схвачено. Наверное, дело в том, что она сама почти все время рядом с ним пользовалась окклюменцией. Это подразумевало закрытие разума и эмоций глубоко внутри. Возможно, при других обстоятельствах, Регулус мог бы понравиться ей на сто процентов, но, пусть Блейк и искренне наслаждалась временем с ним, девушка также видела, как вертится в его голове приказ быть рядом с ней. Он уже успел поговорить по этому поводу с Волан-де-Мортом. Не будь Регулус Блэк будущим Пожирателем смерти, она влюбилась бы в него еще в первую встречу Но он был будущим Пожирателем смерти, и он же был ее единственным шансом добраться до Волан-де-Морта, чтобы убить ублюдка. Поэтому Блейк выкручивала окклюменцию и пользовалась ей так, как научилась в детстве. Когда ей было двенадцать, летом Блейк ездила с отцом в Афины, посмотреть на Акрополь. И там, на улице, она познакомилась с парой ребят. Они дружили группкой, весьма обособленной, но были не против пообщаться с туристкой, как они ее называли. Эй, туристка! Им не нравился мальчик, живший в покосившемся доме в конце улицы. Блейк и сама не была от него в восторге, парень ради развлечения наставлял лупу на жуков, и те воспламенялись. Мальчишки на улице назвали его психопатом, и Блейк, не знающая этого термина, подхватила их настроение, а дома засела за книги. Тогда информация о людях, не способных испытывать эмоции, ничего не дала ей. Им была присуща жестокость и антипатия к живым существам, а также полное отсутствие сострадания. Что ж, это было понятно. Но, повзрослев, когда Волан-де-Морт начал набирать силу (пусть их семья должна была оставаться нейтральной, они все же готовились), а уроки окклюменции сделались необходимостью, она поняла, почему радовалась знанию термина «психопат». Они не могут выражать эмоции, но относительно спокойные психопаты научились подделывать их. И Блейк погрузилась в исследования. Она наблюдала за людьми, стремясь копировать их мимику на микроуровне, и у нее получилось. Она целый день проходила с щитом окклюменции, пародируя настоящие эмоции, и никто даже не заметил, что девушка была другой. Это было открытием, ее личной разработкой. Начав дружбу с Регулусом, Блейк понемногу отпускала щит, но выкручивала на полную фальшивые эмоции. Только так она могла пережить Регулуса Блэка и остаться живой в этой войне. Фальшивой жизнью и поддельными реакциями на его присутствие. В конце концов, греки всегда славились тем, что изобрели театр, не правда ли? К тому же, ей нравилось говорить с ним. Кавьяр и не думала, что в Англии все так запущено относительно видов магии, ее истории и обычаев других народов. Поттер, услышав о том, что русские маги пользуются перстнями вместо палочек, чуть ли не в обморок рухнул, честно. Это было просто смешно. И это давало ей возможности доказывать Регулусу, что она купилась на его чудесную игру. Блейк говорила о праздниках и о традициях, о древней охоте. Блэк уже знал, что девушка была одной из выживших из тех семей, на которые напали двадцать шестого июля — эта дата алым цветом отпечатана в ее мыслях — и что она не из Америки. Но Регулусе тоже нравилось говорить с ней. И слушать ее. И это… подкупало. — Значит, перстни? — переспросил Блэк, возвращаясь к их разговору. Кавьяр перелистнула страницу учебника и поморщилась. В библиотеке гулял сквозняк, и слизеринец — он, все же, джентльмен — снял с себя мантию и набросил на ее плечи, заслужив благодарную улыбку. — Ага, — кивнула Кавьяр, прикусив губу. — Русские волшебники считают палочку слишком сложной для проводимости магии. Они концентрируют поток на драгоценных камнях, что, с одной стороны, смысла не лишено. — Почему? — нахмурился Регулус, и Блейк улыбнулась. Она закрыла учебник и потянулась, ее спина снова хрустнула, но теперь на его лице была улыбка. — Не хочешь прогуляться? — подумав, спросила она. — Я уже устала тут сидеть. — Да, — кивнул он. — Идем, на Астрономической башне никого нет. — Но там холодно, — надулась Блейк, сетуя на эту чертову Англию и ее отвратительную погоду. В Греции температура редко опускалась ниже нуля по Цельсию, и ей даже не нужно было раньше иметь при себе куртку или пальто, а здесь… — Ты же волшебница, — снисходительно сказал Регулус. Ее будто током ударило. — Толку-то от этого, — горько хмыкнула Кавьяр, убирая учебники в сумку, а в голове крутился последний крик Коллет, когда та упала на землю, пораженная заклятием. Она не спасла ее. — Знаешь, — сообщил ей парень, когда они уже вышли из библиотеки, и она, несмотря на его теплую мантию, все равно ежилась от холода, — у тебя отвратительная терморегуляция. — Я из теплых краев, — пожала плечами Блейк, вздохнув. — Так, почему? — вернулся к их разговору Регулус, и Блейк моргнула, непонимающе на него посмотрев. Она уже и забыла, о чем шла речь. — Что, почему? — Почему концентрирование на потоках в драгоценных камнях не лишено смысла? — снисходительно повторил свой вопрос. — Ты звучишь так, как будто не веришь в это. Блейк закатила глаза. Ну, ему стоит простить ей ее собственное мнение, черт побери. У этого парня, воспитанного последователем Волан-де-Морта свое мнение вряд ли есть вообще в принципе. — Их теория об использовании камней основана на том, что древко палочек — плохо проводимое, окей? — И? — Ну это же не так! — застонала Блейк, чуть сгибая колени, мучительно не понимая, как Регулус может быть настолько глупым. Они свернули в коридор, ведущий к башне, и парень откашлялся. — Ты, может, уже скажешь, почему это плохая теория? — нетерпеливо сказал Регулус. Блейк фыркнула и дернула за веревку, прицепленную к крышке люка Астрономической башни. Она полезла первой, лишь потом поняв, что, вообще-то, надела юбку, но Блэк смотрел ровно в пол. Ее губы тронула улыбка. Джентльмен. — Ты знаешь, — спросила она, когда голова парня показалась в проеме, и он забрался следом, — что самые первые палочки в истории были изготовлены друидами? Регулус наложил Согревающие чары на пол и стены башни, а потом трансфигурировал из платка в кармане толстый плед, чтобы они могли уместиться на нем. Блейк довольно опустилась вниз, обнимая себя руками, чтобы согреться. — Я думал, палочки появились в Египте, — нахмурился Регулус. — Как и магия. Блейк закатила глаза, недовольно закрывая лицо руками. — Англичане, вы меня убиваете, — простонала она. — Как можно так однобоко рассматривать магию и ритуалистические законы, которым вы стремитесь подчиняться! — Ну, вот теперь ты драматизируешь! — усмехнулся парень. — Магия — это не просто палочки и заклинания! — всплеснула Блейк руками, и копна ее волос колыхнулась, несколько прядей упали на ее щеки. — А что это? Она поджала губы. — Магия, дорогой мой, — занудным голосом профессора Макгонагалл сообщила Блейк, — это процесс обработки энергии и сил природы! — Бред! — неожиданно завопил Регулус, и она дернулась в сторону. — Просто чушь собачья! Учитывая животное, в которое превращался его брат, девушка не могла не усмехнуться. — Ой, да прекрати! — крикнула на это Блейк. Она резко замолчала и посмотрела на него так, будто Блэк был несмышлёным ребенком. — Симпатическая магия появилась еще в первобытные времена, если не раньше, — покачала она головой. — Симпа…что? Кавьяр закрыла рот. Потом распахнула его и снова закрыла. Англичане, мать вашу, вы вообще… — Вас в этой школе хоть чему-то учат? — тихо спросила она, как-то жалобно, и Блэку стало неуютно. Блондинка закатила глаза, стянула с себя его мантию и закатала рукава. Потом махнула на него. — Иди сюда, — попросила она, и Регулус непонимающе нахмурился. — Что? — Сядь ближе, — сказала Блейк, скрещивая ноги перед собой. Юбка покрыла ее голые бедра, но оголила колени, и Регулус задержал свой взгляд на женских ногах, заставив Кавьяр чуть покраснеть от голода, проступившего в текучей ртути. Он не любил ее, Блейк ему даже не нравилась, но девушке было приятно видеть, что она хоть какую-то реакцию кроме отвращения в нем разжигает. — И? — спросил Регулус. Блейк закатила глаза и осторожно закатала рукава его рубашки. — Симпатическая магия, — сказала она, кладя свои ладони поверх его запястий, — это магия, основанная на физическом контакте, — Блейк прикрыла глаза, сосредоточившись на тепле их соединенных ладоней. На самом деле, симпатическая магия — это один из самых сложных разделов волшебства, по крайней мере, так считала тетя Нисса, обучая Блейк подобным чарам. Но еретики потому и славились своими особенными умениями. Симпатическая магия тяжела в постижении, сложна в управлении, и это голодное колдовство, эгоистичное, как и еретики, но очень красивое в своем естественном проявлении. По их соединенным запястьям прошлась легкая дрожь, а потом горячая волна, и Блейк зацепилась за отголосок его магического ядра, позволила своему волшебному полю соединиться с полем Регулуса, и открыла глаза. — Смотри, — Блэк сосредоточил свой взгляд на ней, а потом опустил глаза вниз и охнул. Их руки светились. Только там, где были соединены, но светились, поблескивая в свете луны. Там, где должны быть вены и артерии, проглядывались странные темно-золотые потоки. — Это — магия, — пробормотала Блейк. Пожирающая и голодная, напомнила она себе, но магия. Красивая все же, черт побери. — Я никогда подобного не видел, — сказал Регулус, любуясь их руками. — Раньше не нужны были волшебные палочки, их придумали друиды, сила которых заключалась в природе вокруг, — рассказала Блейк. — Они сделали орудия для себя из священного для них дуба, чтобы получить большую силу. Отсюда пошла традиция пихать в палочки и волосы единорога, и фестрала, и все остальное. Сила дерева и сила существ — всего лишь желание могущества. Регулус вздохнул, и Блейк расцепила их ладони, испугавшись, что забрала у его ядра слишком много, но Блэк не выглядел недовольным. Просто слегка испуганным. — Камни в этом же хороши, — пожала плечами Блейк и снова накинула на себя мантию, чувствуя, что она замерзла, несмотря на жаркие ощущения от соединения с чужой магией. — Но они не сильно отличаются от палочек по проводимости. Все дело в волшеб… Он ее поцеловал. Сначала просто прижался своими губами к ее, и Блейк судорожно вздохнула, накидывая на себя ментальный щит, а потом наклонилась чуть ближе и ответила. Регулус слегка прикусил ее губу, позволив сгрести собственную рубашку в кулаки, и Блейк застонала, когда его тело прижалось к ее. Целоваться сидя было не очень удобно, и Регулус спокойно обхватил ее за талию и опустил спиной на тот самый толстый, теплый плед, углубляя поцелуй. Блейк всхлипнула, скользнув руками по его затылку, ероша уложенные волосы, царапая кожу головы ногтями, и, наверное, ей просто показалось животное рычание, вырвавшееся из его груди. Регулус застонал, сильнее сжимая ладони на ее талии, лизнул нижнюю губу, зажал ее зубами, втягивая, играя. Ее колени неудачно упирались в его живот, и Блейк, плюнув на то, что он вообще-то агент Волан-де-Морта, а она задумала убить эту мерзкую падаль, раздвинула ноги, и он скользнул ближе, накрывая ее своим телом. Регулус коснулся ее колена одной рукой, двигаясь выше, к краю задравшейся сейчас юбки, которую Блейк просто обожала в этот момент, потому что не знала, была бы она также довольна брюкам, сейчас мирно висящим в ее комнате на вешалке. Длинные, теплые от симпатической магии пальцы скользнули по ее бедру, поднимая юбку, огладили выступающие тазобедренные косточки (зачем она надела сегодня колготки?), а губы скользнули на ее шею, прикусывая нежную кожу, и Блейк выгнулась, ахнув, чувствуя, как в животе заворачивается теплый сгусток чего-то определенно магического. Регулус обхватил ее бедро, и Блейк, почти против собственной воли, прижала ногу ближе к парню, обхватывая его с двух сторон, не давая отодвинуться, и… Его пах прижался к ее паху, вынуждая Регулуса гортанно рыкнуть ей в горло, вернуться к губам, выбивая всхлипы. Да, в этом есть свои плюсы… Долго их поцелуй все же не продлился, потому что Регулус отстранился от нее, и Блейк почти захныкала, теряя контакт с теплым телом, жаркими губами и сводящими с ума руками. Так и сторону сменить можно. Их носы столкнулись, глаза — все еще были закрыты, и когда дыхания смешались, и они одновременно рассмеялись. — А я думала, — с трудом хватая ртом воздух, сказала Блейк, — что поцелуй полагается после свидания. Регулус прыснул, смешок как-то нездорово заставил ее сжать ногами его бедра и потереться о него. Он снова рыкнул, подавшись вперед. — Мы… были на очень… поучительном свидании, — прошептал Блэк и открыл глаза. Кавьяр за ним. Ее пальцы скользнули по его бледной щеке, по острой линии челюсти и по невидимым веснушкам, скрытым обычно либо маскирующими чарами на солнце, либо его обычной бледностью. — Тебе нужно больше бывать на солнце, любовь моя, — шепнула Блейк и рассмеялась, когда Регулус попытался поймать ее пальцы ртом. — Тебе нужен загар. Ты похож на поганку. — Спасибо, — на удивление мягко фыркнул Регулус и укусил ее за нос, — от твоих комплиментов я таю, — его дыхание пахло яблоком. — Сходишь со мной на свидание? — спросил Блэк. — Ты не любитель традиционности, не так ли? — хохотнула Блейк, легко чмокая его в припухшие губы. Почему-то в животе лопались пузырьки, хотелось хихикать, как девчонка, которой только что улыбнулся понравившийся парень. В его же мыслях — яркое отвращение и желание вытереть губы или помыть их с мылом. Блейк надеялась, что это не реакция на ее умение целоваться. — Не знал, что тебе нравится упорядоченность, — фыркнул Регулус, и глаза Блейк опасно сощурились. — Тебе повезло, что мне нравишься ты, — сообщила девушка. — Хорошо, — слизеринец улыбнулся и снова ее поцеловал — мягко, спокойно и коротко. — Ты мне тоже нравишься, — лгун. Регулус не отстранился от нее, но его руки перестали касаться ее во всех волнующих местах, и Блейк сбавила напряженность своей окклюменции, щит которой просто плавился. — У тебя звезды в глазах, — шепнул он и прижался своим ртом к ее. На мгновение ей стало интересно, а о чем думает Регулус, прикасаясь к ней таким образом. Он не любил ее, она ему не нравилась, Блейк была заданием, она прекрасно это знала. Но также знала, что физическую реакцию, упирающуюся ей сейчас в бедро, нельзя было контролировать. О чем думал Регулус Блэк, целуя ее? 15 февраля 1978 Рес миновал поваленные, покрытые легким инеем деревья, огибая поляну, а после остановился перед рощей, которая не пропустила его дальше. Он чувствовал, как его тело вибрирует от потоков силы, проходящих здесь, в глубине Фолойских лесов. Еретик запрокинул голову, позволяя магии напитать его ослабшее от бега и перемещений тела. Много тысячелетий назад, когда Геката ощутила приближение своей смерти, она созвала трех своих ближайших соратниц и создала с ними особую связь, какую могли заключать только еретики. Рес старался не вспоминать о подобном, потому что мужчин почти не допускали до таких таинств несмотря на то, что они все равно оставались волшебниками. Геката повелела разделить ее душу на три части между этими ведьмами, чтобы они вели молодых греков, излагали пророчества и переплетали связи между сильнейшими домами, поднимая уровень магии в Элладе. И с тех пор здесь, в Олимпии, обитали самые первые Дева, Мать и Старица. Рес знал, что именно из-за них в Мисмахиас управляющие должности факультетов разделялись подобным образом, но в этих лесах Дева, Мать и Старица скрывались, являясь лишь редким путникам, чтобы указать им будущее. Так говорила Оша. Но Рес устал верить призраку матери. Поэтому Кавьяр опустился на колени, не обращая внимания на вечную боль в поврежденной Адским пламенем ноге, приложил руки к благословенной земле и позволил ей впитать его магию, позволил услышать зов, исходящий из самой глубины его души. — Дева, Мать и Старица, — бормотал Рес, сидя на коленях перед рощей древних деревьев. — Дева, Мать и Старица, взываю к вам, да к вашей помощи. Дева, Мать и Старица. Явитесь, коли заботит вас душа моя, явитесь, коли заботит вас предназначение мое, явитесь, коли Геката указала мне дорогу. Деревья роптали. Зеленые и высокие, они сейчас склоняли свои кроны, глядя на стоящего на коленях мужчину. Несмотря на то, что он был еретиком, как и другие члены его уже погибшей семьи, мужчины не отваживались приходить и просить помощи у Жриц Гекаты. Лишь женщинам было это позволено, и Рес Кавьяр прекрасно это знал, но он не мог пойти в другое место, выбора просто не было. — Дева, Мать и Старица… — Зачем беспокоишь ты нас? — послышался ему голос. Меж стволов показалось женское лицо. Старица. Ее сморщенная кожа не казалась ему мерзкой, а руки были нежными. И все же в зеленых, колдовски светящихся, глазах Старицы виделись Ресу ответы на все свои вопросы, он знал, что Старице было уже больше трех сотен лет, и однажды ее сменит новая Жрица, но не сейчас. Еще было время до нового оборота Луны, поэтому он и пришел за помощью, хотя надеялся, что ему окажет ее Дева. Дева, Мать и Старица были единоличными Жрицами богини магии. Они скрывались в высоких греческих горах, служили в темном лесу и подкармливали белых оленей, бегающих по округе. Цикл их жизней зависел напрямую от Старицы. Когда та умирала, Дева и Мать выходили к волшебникам и забирали ту, отмеченную богиней, которой надлежало стать следующей Жрицей. — Моя мать… — выговорил наконец Рес. — Моя мать, она… — Не говори, — отрезала Старица. — Думай. И он думал. Вспомнил, как Ираклион полыхнул алым пламенем, как его дети бросились бежать, и он потерял их из виду, когда Виктория рухнула на пол. Он помнил, как сыпались над ним стены и потолки, как он бежал, пытаясь добраться до портключа, но в итоге оказался под завалами, не в силах выбраться из ловушки, слыша, как кричит его семья от боли, когда Адское Пламя пожирало их заживо. Уже потом, когда все успокоилось, Рес очнулся и смог выбраться. Он осмотрел тела и пришел к весьма неутешительному выводу: Блейк и Оша были единственными, кто смог выбраться. И если след его средней дочери ощущался около того места, где располагался экстренный портключ, то магия его матери вела в другое место. И теперь он узнал, что Блейк находилась в Хогвартсе, можно сказать, как и должна была, а Оша, не погибнув в пожаре и побоище, ныкалась в убежище Волан-де-Морта, помогая подпитывать силу его армии собственный натурой еретика. Посмотрев все, что было у него на уме, Старица молчала. Она долго вглядывалась в его умоляющие глаза, пытаясь понять, как помочь. А, может, думала, как убить наглеца, но потом лицо ее изменилось. В глазах появилась горечь и печаль, а руки опустились, и от этой картины у Рес сердце в пятки ушло. Неужели, и они бросят его семью на произвол судьбы? — Прошу вас, — взмолился он. — Прошу вас. Старица подняла ладонь. — Семья Кавьяр долгие тысячелетия стояла на страже древней магии, — яростно сказала она. — Сестры, — позвала Жрица, обернувшись к лесу, — явитесь. — Рес, — мягко сказала Дева. — Жрица, — покорно кивнул мужчина. — Оша нарушила древние законы, предав свою семью, — сказала Мать. — Но мы не в силах покончить с этим. В отличие от Кавьяров, мы вынуждены все же придерживаться нейтральной позиции. — Что? — взревел Рес. — Моя дочь… помогите мне… — Но мы можем защитить ее, — возразила ему Дева, с горечью в глазах смотря на волшебника. — Как? Жрицы недолго смотрели друг на друга, совещались, пока не пришли к единоличному мнению. — Блейк Кавьяр получит пророчество, — объявила Дева, и Рес замер. Если Жрицы добровольно выбирали еретика, чтобы передать ему пророчество, они отмечали его символом, магией, силой — всем сущим и духовным. Этот волшебник становился путеводной нитью судьбы, и он также был единственным, кто мог делать все, что ему заблагорассудится, чтобы победить. На самом деле, пророчество, которое представляется сейчас, было не тем, чем оно было раньше. Пророчество — это не набор приказов, которым нужно подчиняться, что бы там не говорили о Лае и Иокасте. Пророчество — это видения, набор конкретных событий, которые могут произойти. И лишь тот, кому даровано это знание, может изменить их, может обойти судьбу и все исправить. Рес понимал, что это сделает Блейк одной из основных фигур на доске, но также он знал свою дочь. Если она еще не начала придумывать, как уничтожить Волан-де-Морта за то, что он стравил Кавьяров друг против друга, то она начнет делать это в ближайшее время. — Да будет так, — согласилась Старица, а потом они все обернулись на Рес. — Хочешь спасти дочь — приведи ее нам в один из подходящих дней. Мы услышим ваш зов. Рес рухнул на колени. Слезы облегчения заструились по его загорелому лицу. — Спасибо вам. Спасибо. — Но помни, Рес Кавьяр, — оскалила зубы Старица. — Твоя дочь избрана нами, но она будет вольна решать, как поступить с данным ей знанием. У каждого есть свое предназначение. И если Блейк Кавьяр не вернет все на круги своя, ее постигнет кара за то, какие решения она приняла. Дева согласно кивнула. — Если она не убьет Ошу, мы убьем их обеих. Рес сжал зубы. — Приведи нам Блейк Кавьяр, — потребовала снова Мать. — Приведи ее, и мы позволим ей увидеть то, что дано.