И потом они сгорели в адском пламени. Великолепный, обжигающий ад поглотил их души…
30 апреля 1978 Феликс поморщился, смотря на пламя пяти костров, разожженных вокруг него. Ярослава, проходя мимо, закатила глаза, и в его подсознании отозвался ее недовольный голос: — Ты похож на мышь, — он закатил глаза, но возражать не стал. — Будто на крупу дуешься. — Отъебись, — бросил Феликс. После двадцать шестого июля Ярослава перестала говорить иначе, кроме как мысленно. Ей перерезали горло, надеясь, что девушка умрет. Но Бажовы обычно были слишком упертые в вопросах выживания, поэтому она смогла излечиться достаточно, чтобы не умереть. Но недостаточно, чтобы оставить себе способность говорить. Ее глаза постоянно были подернуты странной дымкой горечи, и девушка, казалось, разучилась улыбаться. Всю ее семью прирезали, словно скот, у нее на глазах. Ярославу парень встретил через несколько недель после того, как ему пришлось бежать из Нового Орлеана. Он заставил себя сесть на корабль и смог прибыть в Европу, желая понять, выжил ли кто-то еще. В тот день, двадцать шестого июля, Феликс был вдали от дома. Его мать могла бы назвать это провидением или же судьбой, что именно он выжил, но сам Лаво считал, что это — ущербная случайность. Он обязан был умереть со своей семьей. И с тех пор он искал погибель, пытаясь нарваться на Пожирателей смерти и других последователей Волан-де-Морта. Вот только не получалось. И в тот момент, когда он смог это сделать, когда он вступил с ними в бой, ему на выручку пришла Ярослава Бажова, выжившая молодая графиня из Советов. Ее семью тоже убили, но саму Яру пощадили. Наверное, все дело было в том, что родственники защищали ее, и, к тому моменту, как Пожиратели смогли добраться до девушки, уже появились многочисленные свидетели, и ее оставили в живых, надеясь, что испуганная графиня не станет рыпаться. Феликс хмыкнул. Они явно не знали Ярославу Бажову так, как знал ее он сам. Пятнадцатилетняя графиня имела более мощный хребет, чем он сам. И Лаво не боялся этого признавать. Хотя сейчас она была действительно сломлена, и Феликс видел это в ней каждый день. Сам Феликс все еще помнил, как его рука полыхнула, когда вся семья оказалась мертва. И лишь в тот момент он понял, что что-то пошло не так. Вернулся уже к горе трупов и исчезнувшему домовому эльфу. Феликс любил Бруно, но у него не было времени переживать о его пропаже. Нужно было уходить из Орлеана. Он встретил Яру на границе с Латвией, и она рассказала о случившемся. Им приходилось собирать информацию по крупицам, самые мелкие сведения казались на вес золота. Сначала они отравились в Швейцарию, но Гёльди были убиты. Даже младенцев не пощадили. Скорсаре в Бразилии, и все остальные — все погибли. Но в Греции их ждал успех, и Феликс не стал скрывать слез, читая отчет о случившемся. Он рыдал как ребенок, потому что знал Блейк Кавьяр много лет, как и ее родственников. Не хватало трех тел. Оша, Рес и Блейк. Лаво знал их достаточно, чтобы отличить подставные трупы Оши и Реса, но не смог понять, как именно Блейк посчитали погибшей. Тогда Яра рассказала, что Кавьяры рассылали письма о родившемся ребенке, которого еще не успели зарегистрировать, и Феликс обрадовался, понимая, что таким образом Блейк получила прикрытие, которое позволило бы ей исчезнуть. Вот только — куда она ушла? Этого никто не знал, но и он, и Ярослава были рады, что они не одни. Их осталось трое. Всего три человека из мировых благородных домов, и только они втроем могли реально противостоять Темному Лорду. Триумвират благородных домов, правящих мировой ареной. Яра предложила отправиться в Ирландию, к друидам, но там их постигло очередное разочарование. Друиды были трусливы, как бы мать Феликса, Фрейя, не думала о них. Они ушли в подполье, исчезли с лица земли, и никто не мог даже догадаться, куда отправились эти твари, которые даже выйти на их зов не захотели. После Ирландии они с Ярой отправились во Францию, но и там никто не откликнулся на зов, поэтому Бажова предложила создать Призыв на Белтайн. Собственно, именно так их и занесло на Большой Кайман, и, если честно, Феликс не мог дождаться момента, когда их из этой дыры вынесет куда подальше. Но Яра казалась почти довольной, и это был первый раз за долгое время, когда она улыбнулась, несмотря на их весьма и весьма плачевное положение. Честное слово, Лаво был готов буквально выбить эти слова на своей груди, потому что он уже не знал, как доказать Яре, что они в дерьме. На пляже должно было быть жарко, и, внутри кострового круга, это было действительно так. Но стоило выйти за его пределы, как непогода, принесенная на остров вчерашним ураганом, снова заставляла их покрываться мурашками от холода. Яра недовольно смотрела на собственные руки, исполосованные ссадинами и длинными царапинами, которые уже вряд ли сойдут, но отказывалась носить что-то кроме летнего платья, потому что не хотела думать о том, как втиснется в мужскую одежду. Русские вообще народ в этом смысле странный. Ярослава рассказывала, что у них в семье не принято было носить брюки, они даже сражались — а сражались Бажовы часто — в юбках. Феликс нахмурился и снял с себя куртку отца, накидывая ей на плечи. Свое желание заботиться о малолетке Лаво старался не переоценивать, к тому же, он был почти на десять лет ее старше. Все дело было в том, что Яра сильно напоминала ему младших сестер. А по ним Феликс скучал сильнее, чем по всем остальным. — Я все еще не понимаю, почему мы не могли провести Призыв где-нибудь во Франции, — пробурчал парень, взмахивая палочкой. Пламя костров разгорелось сильнее. — Потому что я никогда не была на Карибах, — пискнула Яра, закутываясь в его куртку. — Потому что тут проложен лей-поток. Ты сам сказал, что это лучшая точка. — Я не думал, что нам придется быть… на пляже, — брезгливо сказал он. — Ты брюзга, — вздохнула Ярослава и посмотрела на небо. Луна была практически в зените, и она довольно улыбнулась, возвращаясь внутрь кострового круга. Феликс осторожно коснулся языком внешней стороны губы, где красовался рваный шрам, оставивший свой след от уголка губ до середины щеки. Все это — от разорванной раны из-за лопнувшей вазы двадцать шестого июля. Лаво вздохнул. И присоединился к Ярославе. Она вознесла руки к небу, что было в русской традиции, а потом опустилась на теплый песок и скрестила ноги перед собой, приказывая Феликсу повторить за ней. Лаво закатил глаза. Вообще-то, Вальпургиева ночь, или ночь Ведьм, как любила называть ее его младшая сестра Камелия, не была его любимым праздником. Это была достаточно глупая традиция с разжиганием костров, танцами и странными песнопениями на латыни, смысла в которых Феликс никогда не видел. Но магия Вальпургиевой ночи была достаточно сильной для того, чтобы Призыв сработал. Призыв был редкой магией, достаточно молодой, потому что его придумал Алистер Кроули всего пятьдесят лет назад. Призыв чем-то походил на магическое северное сияние — полярную силовую волну, транслирующую короткое сообщение всем, кому дозволено его услышать. Яра надеялась, что Блейк поймет, кто и что пытается с ней связаться, и, чтобы усилить эффект, она выбрала Вальпургиеву ночь, мощное лунное событие. Момент, когда миры волшебников и магглов сходятся настолько близко, что некоторые особенно чувствительные могут даже увидеть тайные знамения. Недаром именно в эти дни вспыхивали новые звезды, рождались планеты. Феликс всегда любил рассказы матери о том дне, когда на небе зажглась новая звезда в созвездии Волка — алая, немного неустойчивая, но безумно красивая в своей первозданной форме. — Готов? — тихо поинтересовалась Ярослава. В пламени костра ее рыжие волосы были похожи на алую реку, стекающую на грудь. Феликс кивнул. С этим давно пора заканчивать. Их осталось всего трое. Им пора объединиться. Они переплели пальцы, позволили их магическим потокам смешаться. Внутри болезненно натянулись чарующие струны сил. Феликс зашипел, когда его пальцы обожгло, но ни слова не сказал лишнего. Он представил, как сияет над его головой знамение — смерть Волан-де-Морта. Он представил, как Блейк пошатнется, чувствуя их Призыв, как она обрадуется и постарается как можно скорее связаться с ними. Он представил, как остальные волшебники будут недоумевать, что же это за волна, пронзившая их тела, но Кавьяр будет знать. Блейк всегда знает. Она поймет. Феликс верил в это. И Призыв выплеснулся из их тел, как выплескивается вода из неудобной для нее гавани, окропляя все вокруг живительной солью. Призыв взвился к небу, облака замерцали, Луна содрогнулась, и Феликс ощутил, как ветер разносит их магию по всем континентам, чтобы Блейк услышала их, увидела, почувствовала. Костры затрещали, будто собирались взорваться, а потом стихли. Яра открыла глаза и улыбнулась, чуть качнувшись от накатившей слабости. Песок снова стал холодным. — Ну, — Бажова передернула плечами, — поедим?***
— Ты не можешь! — воскликнул Рес, крепко сжимая в руке палочку. Он был готов к бою. — Почему же? — насмешливо спросила у него Оша. — Потому что ты не глава рода! — поддержала брата Хлоя. — Потому что ты не вправе решать за всех нас! Я не позволю своим детям участвовать в распрях этого безумца! — Фульгари! — крикнула Виктория, указывая на Ошу, но та оттолкнула атаку, не позволяя путам связать ее почти до удушения. — Да как ты смеешь, дрянь! — завизжала Афина, набрасываясь с заклинаниями на Викторию. — БЕГИТЕ! — завопил Рес, подталкивая своих детей. Блейк знала, что должна была вмешаться. Знала, но не могла рисковать младшей сестрой и братом. Подхватив Коллет на руки, она кинулась к лестнице. — Задержите их! — бросила Оша, отбрасывая Меру подальше. Все смешалось перед ее глазами. Над ними с Коллет взорвалась ваза, осыпая осколками, и младшая вскрикнула, когда один болезненно вонзился ей в ногу, окрашивая гетры в алый цвет. И вдруг все полыхнуло… Блейк очнулась, зажимая рукой горло, кашляя, словно болела оспой. Чертовы воспоминания! Когда Кавьяр была маленькой, Вальпургиева ночь была одним из ее любимых праздников. Ночь Ведьм, ночь, когда грани между мирами зримого и незримого стирались настолько сильно, что можно было увидеть то, что иногда и волшебникам не показывалось. В этот день всех студентов забирали из Мисмахиас, потому что Вальпургиева ночь — это по большей части семейный праздник, в отличие от Луперкалий, когда веселились все отдельно от своих родителей, чтобы можно было напиться и раздеться. По такому случаю они ездили в Агиос-Фокас, на остров Кос. Это был достаточно людный пляж, который, однако, очищался ближе к ночи. Блейк помнила, как утопали ноги в все еще горячем, вулканическом песке, который забивался между пальцев, грея кожу. Раньше на границе пляжа был вулкан, но он потух тысячелетия назад, и там осталась небольшая термальная бухта, окруженная высокими камнями, которые мешали холодной воде разбавить жар выходящего из вулкана огня. По ночам в Агиос-Фокас можно было увидеть все звезды, какие только есть на небосводе, даже белоснежную полосу Млечного Пути. Они разводили высокие костры, вокруг которых ложились, позволяя магии проникнуть в их тела, а потом купались ночь напролет, пели песни. Детям даже наливали вино, чтобы повысить градус праздника, и Блейк обожала это время, она любила Агиос-Фокас, любила его дикую, пыльную красоту. Во время ритуала чьи-то ноги обязательно оказывались в холодной воде Средиземного моря, и они громко смеялись, стараясь не прервать заклинание. В Греции, под звездным небом, пахло абелией, хурмой и свежими персиками, а также горячими камнями, солью и магией. Блейк помнила этот запах, будто это было сейчас; помнила ощущение соли, осевшей на коже после купания. Помнила, как сливались их голоса в единый шепот, как магия откликалась на зов. Блейк помнила, как заклятие, томное, но легкое, будто майский ветер, лилось из-под их губ, будто подгоняя Луну ближе. Помнила, как Луна мигала своим светом, как их озарял луч. Кожа начинала буквально светиться, погружая в странное облако расслабляющих лучей. Земля упруго вибрировала, пробегая волнами по всему телу, вызывая мурашки, а потом становилось легко. Мышцы расслаблялись, а магия…магия вспыхивала, сердца бились чаще, и Блейк ощущала свою семью, как ощущала саму себя. Ее сила, подаренная предками, пульсировала в ладонях, пламя разгоралось ярче, и камни дребезжали. Волна удушливого удовольствия пробирала до костей, а потом снова ослабевала, позволяя отдохнуть, очистить мысли и голову. Луна мигала снова — она всегда мигала снова, радуясь волшебникам, ступившим на путь очищения, а потом двигалась дальше, посылая свои лучи в другие места, где сотни магов и чародеев желали ощутить то же самое, что семейство Кавьяр на берегу Средиземного моря. Но сегодня все было иначе. Блейк перевернулась на кровати, ощущая, как потные простыни неприятно липнут к телу. Сегодня она проснулась от того, как на красивом пляже сгорела ее семья. Огонь медленно пожирал их плоть и кости, заставлял кричать, а Блейк стояла неподалеку, но ничего не могла сделать. Она не знала, как спасти свою семью. Она не могла этого сделать. На часах отразилось три утра. Кавьяр застонала. Сегодня контрольная по Зельям, ей вообще не улыбалось не спать всю ночь, но она просто не могла заставить себя закрыть глаза. Казалось, что опаляющие образы впечатались в ее сетчатку навсегда. Она встала с кровати, быстро сполоснулась в ледяном душе и, схватив мантию, выскользнула из гостиной, намереваясь немного погулять по Хогвартсу. Ночная школа была красива, но, что важно, она не напоминала ей Мисмахиас. Не было ни белоснежных колоннад, ни резных барельефов, ни светлых штор, ни пламени тысяч свечей, ни открытого потолка, пускающего лунный свет гулять по коридорам. В носу щипало. Хотелось плакать. Блейк помнила те дни, проведенные в Гиблом лесу. Помнила, как рыдала в первые сутки, как пыталась избавиться от боли, раздирающей ее сердце, но ничего не получалось. Она все время думала о родных, сгоревших в Адском пламени. Ноги и желание сбежать привели ее на Астрономическую башню. Луна ярко обводила контуры оконного прохода, и Блейк забилась в самый темный угол и, прижав к себе колени, уткнулась в них подбородком. Она не помнила, сколько сидела так. Помнила только, что в один момент из ее глаз потекли слезы — тихие и горькие, и Кавьяр даже не стала их стирать, потому что казалось, что ей это нужно. Как будто за определенный срок в ней накапливались непролитые слезы, от которых она обязана была избавиться, чтобы не перенасытиться этой солью, разъедающей душу. Что будет с ней двадцать шестого числа — в годовщину случившегося — Блейк не хотелось думать. Она предпочитала игнорировать возможность такого потрясения, забивая голову чем угодно. Да хоть собственной возможной свадьбой, вместо этого. Вдруг на лестнице, ведущей на Астрономическую башню, послышались характерные звуки, словно кто-то лез наверх. Но Кавьяр не пошевелилась. Если ее сейчас тут убьют, она будет даже рада. В подобные моменты Блейк вспоминала, что она должна была погибнуть со своей семьей. Ей нужно было умереть. На башню поднялась светловолосая девушка. Кавьяр знала ее. Она видела Пандору Маршалл в видениях, показанных Жрицами. — Здравствуй, дитя Гекаты, — сказала Пандора, замирая в дверях. — Могу я присоединиться? Блейк стерла слезы. — Конечно, — кивнула она. — Не думаю, что мы были официально представлены. — И все же, мы знаем друг о друге гораздо больше, чем должны, — улыбнулась Маршалл. — Да, — фыркнула Блейк. — Ты ведь тоже видишь. Пандора осторожно опустилась рядом с Кавьяр и протянула ей платок, чтобы та стерла следы своего горя. — Я рада, что мы наконец можем поговорить обо всем, Блейк, — сообщила ей Пандора. — Но я также хотела сказать, как мне жаль слышать о твоей утрате. — Спасибо, — пробормотала блондинка. — Итак, — Маршалл откинулась головой на стену, — ты видела. — Да. И ты тоже. — Больше, чем мне должно быть позволено. — Знаю, Пандора, но это — твое предназначение, — пожала плечами Блейк. — Мы все несем свой крест, ты и сама это понимаешь. — Но что мне делать с этим знанием? — несчастно спросила Пандора, посмотрев на гриффиндорку. — Я ведь не из самых чистых кровей, я не знаю, что делать с этим. — Со знанием остается только жить, — сказала Кавьяр. — Жить и верить, что все может измениться. — Разве ты не собираешься заниматься этим? — нахмурилась Маршалл. — Я собираюсь делать то, чего от меня хотели Жрицы. Чего и я сама хочу. Я собираюсь убить бабушку. Потом Волан-де-Морта. И всех причастных. — И Регулуса? — резонно спросила когтевранка. Блейк замерла. Она сильнее обняла колени руками. Хлынули слезы, и Пандора растерялась. — Я не знаю, — провыла Кавьяр. Она все стирала соль пальцами, но ничего не получалось, рыдания только усиливались. — Блейк… — Я терпеть его не могу, — всхлипнула девушка. — Я слышу в каждой его мысли, что он пытается переделать меня. Что я должна ему подходить. Что я задание. Что я могу стать хорошей женой. И меня тошнит, я не… — дыхание сбилось. В груди неожиданно закололо. Прямо там, где должно быть сердце, хотя Блейк, если честно, не думала, что от этого опаленного Адским пламенем куска плоти действительно что-то останется. Ей по большей части казалось, что она почти не может чувствовать после всего того, что она видела в Ираклионе. — Я не могу дышать, — прохрипела Блейк, сжимаясь в комок. Ее обняли теплые руки. Пандора, нежная, как цветок, обхватила ее за плечи и прижала к себе. Волосы Маршалл пахли апельсиновым деревом. Это был нежный запах, непохожий на те, которые окружали ее в детстве, но он был приятным, и Блейк ткнулась носом в ее мягкие пряди, позволила себе раствориться в этом чувстве. Позволила расслабиться. — Я не могу. Я не знаю. Я ненавижу его, я не хочу этого. Я так не хочу. Но он… это притягивает, — созналась она, содрогаясь в объятиях Пандоры. — Он… я не… — Не редки случаи, когда любовь приходит к тем, кто совсем ее не желает, — тихо сказала Пандора. — Все в порядке, если ты чувствуешь что-то к нему. — Я не хочу! — беспомощно рыкнула Кавьяр. — Я не хочу. Я не могу! — Можешь, — не согласилась когтевранка. — Можешь. А вдруг именно у тебя получится вытащить его оттуда? — Нет, — нервно рассмеялась блондинка. — Вытащить его мне точно не под силу. — Тебе кажется, — покачала головой Пандора, прижимая девушку к себе. — Ты же видела. Ты знаешь, что у тебя есть шанс. Что у вас у обоих есть этот шанс. — Шанс на что? — Спасти друг друга, Блейк, — Маршалл отстранила лицо блондинки от себя, обняла ее за щеки и стерла слезы. — В тебе гораздо больше силы, чем можно признать. Она нахмурилась. Об этом говорил и Дамблдор, но он не подразумевал спасение Регулуса, отметила Кавьяр. Он всего лишь хотел, чтобы младший Блэк работал на его стороне, возможно, был шпионом, а это непосильная ноша, слишком тяжелая. Видеть эту мерзость, чувствовать себя, словно вливаешься нефть в кристальное озеро. Блейк не желала Регулусу такой участи — быть использованным Дамблдором. Возможно, у нее получится вытащить его из этого болота другим способом, но пока что она не могла понять его роли для будущего. Не знала, что с ним делать. Регулус Блэк был королевой на этой шахматной доске. Он был ферзем, как и она. Конечно, Кавьяр не считала себя заносчивой, но именно ферзь был фигурой, которая могла двигаться в любом направлении, куда не пожелала бы пойти. У них был выбор, который сделать они могли вместе. — Итак, — Пандора дала ей отдышаться, — ты планируешь, верно? Блейк поморщилась. — Еще не время собирать обездоленных, — отмахнулась Кавьяр. — Слишком рано. — Но у тебя ведь есть план? — Ты и сама знаешь, что есть, — закатила глаза блондинка. Она с кряхтением поднялась на ноги, отряхнула мантию и выгнула спину. — Просто еще не время. — Хорошо, — легко согласилась с ней Пандора. — Но я надеюсь, что ты помнишь, что на данном этапе я единственная, кто знает все. — Ты видишь, — покачала головой Блейк. — Это гораздо лучше. И она поспешила покинуть Астрономическую башню. К глазам снова подступали слезы.***
Это случилось ближе к обеду, когда ее ненависть к этому дню достигла своего пика. Регулус как раз нагнал ее около кабинета Трансфигурации, чтобы поговорить. Он схватил ее за запястье и увлек за собой в темную нишу, прижимая к стене. — Что? — рыкнула Кавьяр. — Воу, — поморщился Блэк. — Ты не любишь среды, не так ли? — Извини, — девушка помассировала переносицу. — Это… я плохо спала. — Оно и видно. Ты уверена, что хочешь идти на занятия? — обеспокоенно спросил Регулус. А в его мыслях пронеслась задумчивость о том, что ей не следует выходить из башни, если она не может совладать с собой. — Я в порядке, — огрызнулась Блейк. — Так не пойдет, — брюнет покачал головой. Несколько кудрявых прядей упали ему на лоб, но он не обратил на это внимания. — Что случилось? Девушка прикусила губу, а потом откинулась на стену позади нее и вздохнула. — Сегодня Вальпургиева ночь, — сказала она. — Ночь Ведьм. Ночь костров. — Огненный праздник магии, — кивнул Регулус. — Да, я знаю. Что с ним не так? — Моя семья сгорела заживо, Блэк, как ты думаешь, что именно не так? Он замер. Блейк прикусила язык. Конечно, она не была уверена в том, что парень точно имел представление о ее фамилии, поэтому она не могла и не хотела делиться с ним подобной информацией, но сегодня все выходило из-под ее контроля. — Я не хотела на тебя срываться, — блондинка прикрыла глаза и зажмурилась сильнее. — Извини, я правда не хотела. Просто… сегодня плохой день. — Ты никогда не рассказывала, — тихо сказал Регулус, и что-то в его тоне заставило ее открыть глаза и посмотреть на него. Блэк обеспокоенно протянул руку и коснулся ее плеча, притягивая ближе к себе. Позволяя ткнуться носом в вкусно пахнущую мантию и замереть так. Они действительно обнимались. Раньше такого не было. Нет, конечно, Блэк был очень тактильным, к ее удивлению, но он не скатывался до подобных нежностей. И пусть сейчас ей не хотелось залезать в его голову и слушать, что именно он чувствует по этому поводу, Блейк не могла не поморщиться от мысли, что он не такой уж и плохой обольститель. — Тебе следовало мне сказать, — пробормотал он ей в макушку, а потом Кавьяр ощутила легкий, словно прикосновение бабочки, поцелуй. — Мне очень жаль. — Это уже не важно, — покачала она головой, сильнее зарываясь в его мантию. Ее нос коснулся голой шеи, Регулус напрягся, но объятия стали только крепче. Руки слизеринца сомкнулись вокруг ее плеч, обнимая таким прочным кольцом, что Блейк казалось, он пытается создать между ней и внешним миром границу, чтобы никто ее не тронул. — Это важно, Блейк. Семья — это важно. Она что-то промычала и обернула руки вокруг его пояса. Регулус тихо засмеялся и чуть отодвинулся, чтобы прижаться теплыми губами к ее лбу. — Если ты хочешь сбежать с уроков, я не собираюсь осуждать тебя. Хочешь, сходим к озеру? — Типа, другая стихия и все такое? — Да. — Спасибо, но… — Блейк отстранилась от него и едва улыбнулась. — Я думаю, что сегодня мне нужно погрузиться в учебу. Иначе постоянно буду об этом думать. Она едва поколебалась, смотря на его расслабленное, наверное, впервые такое открытое лицо, а потом привстала на носочки и коснулась его губ легким поцелуем. Это был тот самый тип поцелуя, который означал благодарность за свет, отданный в темное время. Нежный и короткий, каким награждали друг друга действительно близкие люди, и Блейк не знала, почему, но ей казалось, что сейчас был тот самый момент, когда она могла подарить ему этот поцелуй. Хотя бы один раз притвориться, что все это — по-настоящему, что он действительно с ней, ее парень, что он поддерживает ее тогда, когда ей хочется вылезти из собственной кожи. Регулус, видимо, думал о том же самом. Его щеки покраснели, и он толкнулся вперед, бодая своим носом ее. Это ласковое движение так удивило Блейк, что она распахнула глаза, смотря на него в нерешительности. — Все нормально, — заверил ее Регулус. — Когда-нибудь ты скажешь мне об этом. А сейчас, позволишь проводить тебя на занятие? Блейк улыбнулась. — Да, я… И тут ее прошибло. Магия. Нет. Магическая волна, импульс искателя — это ударило по ней. Знакомый хвойный аромат, смешанный с запахом жары, запахом душного шалфея в лавке Лаво в Новом Орлеане. Мне известно об одном молодом человеке, так сказал ей Дамблдор в тот день, когда они встретились. Призыв. Это был точный, мощный Призыв, нацеленный только на Кавьяр, и она ощутила зовущие ее, знакомые с самого детства голоса тех, кто, как она думала, был на самом деле мертв. Но все было ложью. Потому что она не сможет перепутать холод хвойного леса, жар магии вуду. Две силы — Бажовы и Лаво — Блейк знала их с рождения, ее собственные силы так часто входили в контакт с их полями, что Кавьяр не смогла бы забыть этого ощущения даже, если бы она потеряла память, магию, силы и саму себя. Она помнила. Всегда помнила. Лаво и Бажовы. Кто-то из них был жив. И они искали Блейк достаточно долго, чтобы отчаяться и позволить себе потревожить всех чувствительных к подобной магии, чтобы найти ее. — Блейк? — донесся до нее, словно через толщу воды, голос Регулуса. Он что-то спрашивал, но она уже не слышала его слов. Ее глаза подернулись дымкой, последние силы, которых осталось мало из-за такого нервного дня, ушли на то, чтобы откликнуться на Призыв, чтобы послать им сообщение, что она услышала. Что она ответила. Что она жива. И потом она упала в темноту.