Когда наступит тот день,
Когда я собьюсь с пути,
А времена года замрут и спрячутся в землю,
Когда небо станет серым,
И вокруг все закричит,
Я нащупаю внутри свое сердце,
Просто чтобы убедиться, что оно еще бьется.
10 сентября 1979 Нарцисса выдохнула спокойно, когда домовой эльф отправился в их мэнор, а взгляд матушки больше не жег лопатки. Последние несколько недель находиться дома было практически невозможно. Ее начинало мутить каждый раз, когда она смотрела на темные стены, мраморный пол, иногда покрытый кровью. Слышала смех своей сестры. Беллатриса сходила с ума. Нарцисса видела ее прогрессирующее безумие. Казалось, что с каждой вылазкой, с каждой отнятой жизнью она все сильнее погружалась в странный омут, который затягивал ее. Пожиратели смерти. Их темные одежды и новые метки, которые помогла создать Блейк, виделись Нарциссе в кошмарах, и она не могла дождаться, когда все это закончится. Она уже знала точно, что не собирается жить в мире, в котором будет царить Лорд. Возможно, это будет трусливо, но она либо сбежит, либо погибнет в битве, как и полагается участникам ковена. Если Люциус и обратил внимание на новую странность жены, то не сильно акцентировал на этом внимание. А вот Нарцисса знала, что иногда ведет себя странно. Но Блейк Кавьяр показала ей новый мир. Новые магические возможности, о которых бывшая Блэк и не догадывалась до этого. Ковены были давно вымершей структурой, она не представляла, что кто-то может решиться возродить эту практику, о которой говорили только шепотом. Салемские процессы все еще свежи в памяти тысяч волшебников, которые потеряли своих родных в маггловских безумствах. — Целитель Миллиган, вас ждут в приемном покое. Она поморщилась. Вообще-то, Нарцисса ненавидела Мунго. Она впервые оказалась в обители целителей, когда ей исполнилось восемь лет. Подхватила странный грипп от одного из гостей очередного вечера, и Друэлла настояла на тщательном осмотре, был огромный скандал, она вопила на все приемное отделение, и Нарцисса знала, что ее мать ненавидят здесь. Но сама Нарцисса думала, что здесь витает смерть. Для многих больница Святого Мунго была местом, где люди исцелялись. Они приходили сюда ранеными, а потом уходили здоровыми, но Нарцисса видела лишь место, где умирали волшебники и волшебницы. Ее погружали в депрессию бледно-зеленые стены, которые должны были казаться лимонными, но не были такими. Она ненавидела мельтешащих врачей — ведь паника среди них означала, что у кого-то не было надежды на исцеление. Ее пугали кровавые пятна, которые оставались от самых тяжелых случаев. И ее бесила огромная очередь страдальцев в регистратуру в самом низу. Нарциссе казалось, что это траурный вакуум тех, кому нужна срочная помощь, и она не была уверена, что сможет когда-либо выбраться из этого омута. Нарцисса ненавидела Мунго, сколько себя помнила. Юные волшебники обязаны проходить медицинские осмотры в детстве, где-то лет в семь, чтобы можно было проверить верный уровень развития магического ядра. Беллатрисе тогда прописали огромное количество витаминных отваров, а Нарциссе дали леденец. Она спрятала его в складках платья и съела ночью, когда никто не посмел бы его отобрать. И вот сейчас она снова здесь. Конечно, Люциус предлагал воспользоваться услугами семейного целителя — матушка тоже об этом говорила, но Нарцисса чувствовала, как сильно они хотели запереть ее дома. Девушка и не помнила, когда последний раз покидала поместье для того, чтобы прогуляться. Блейк никогда не была против визитов в Ираклион, но Кавьяр всегда работала там либо над семейными делами, либо над делами ковена, и Нарцисса не хотела вмешиваться. Она и так чувствовала себя обязанной за то, что ее посвятили в эту тайну. За то, что ее приняли в сестринство, несмотря на кровь и взгляды, позволили участвовать в этом, потому что… Нарцисса не была воином. Никогда. Она была женщиной в том самом обыденном понимании этого слова. Кроткая, но все же опасная слизеринка, которая кусалась, когда нужно. С вступлением в ковен она начала понимать, что ее силы не просто в женственности, что она не просто тело, но еще и хитрый воин. Возможно, место Нарциссы действительно было не на поле брани, но она могла стать сильнее, чем когда-либо, могла защитить свою семью. И уже из-за этого она была благодарна Кавьяр за то, что ты протянула ей руку. Поэтому она пришла в Мунго, надеясь, что здесь ей помогут. И она была совершенно не удивлена, когда ее целителем оказалась Лили Эванс. Поттер, поправила себя Нарцисса. Сейчас она Поттер. Рыжеволосая ведьма выглянула из своего кабинета и, следуя их желанию не показывать связь между друг другом, кивнула. — Миссис Малфой, — чопорно сказала рыжая, — прошу вас, проходите. На глазах у всех вокруг Нарцисса состроила неприязненное выражение лица и двинулась следом за Лили в уединенный кабинет, а потом закрыла за собой дверь. Внутри смотровой располагался небольшой письменный стол, кушетка и раковина. И еще пара стульев около стола. Нарцисса опустилась на один из них и расслабленно вздохнула, сгорбившись. — Привет, — сказала она, улыбаясь Лили. — Я рада тебя видеть. — И я тебя, — хихикнула рыжая, убирая волосы в хвост. — Хотя я никогда не думала, что когда-либо услышу от тебя нечто подобное, — потом задумалась. — Или сказала бы сама. Ты здесь просто так? По делам? Или что-то случилось? — На осмотр, — кивнула Нарцисса, и выражение Лили стало обеспокоенным. Она присела на собственный стул и нахмурилась. — Что такое? Нарцисса заколебалась. — Я чувствую себя странно. С моей магией вроде бы все в порядке, но ее как будто стало слишком много для меня. У меня слабость, головные боли. Живот болит. Спина тоже. Не знаю, что не так. Это может быть из-за ковената? — Прошло уже слишком много времени, — покачала головой Лили. — Ложись, — попросила она, указывая на кушетку. Нарцисса опустилась на спину и вздохнула. Ее пальцы подрагивали, в животе поселилось странное чувство. Она доверяла Блейк, но не думала, что та всемогуща. В конце концов, Кавьяр была всего лишь ребенком, покинутым, но восставшим из пепла Адского пламени. И все же. И все же. Лили уверенно взмахнула палочкой, и над Нарциссой вспыхнули странные руны. Некоторые она узнала. Они означали силу, магию и другие подобные им. — С твоим ядром все хорошо, — чуть расслабилась Эванс. — Потенциал действительно увеличился, но ничего критического нет. Головные боли из-за перестройки организма, поэтому на счет этого можешь не переживать. — С чем это может быть связано? — спросила Нарцисса, тоже успокоившись. — Ну, твое ядро стало больше после ковената, это правда. Но потенциал не должен был возрасти так сильно, поэтому причина тут в другом. — Но ковенат влияет? — уточнила Малфой. — Не на общее самочувствие, — сказала Лили. Она убрала руны и вызвала новые, их значения Нарцисса не поняла, но почему-то ей на ум пришла мать, и девушка снова напряглась. Когда Друэлла поняла, что из трех сестер именно на светловолосую Нарциссу обращают больше всего внимания, детство закончилось. Никаких сладостей, прогулок, никаких поздних подъемов. Никакой свободы. Она помнила жестокие материнские заклятия, бьющие ее по спине, когда Нарцисса забывала держать осанку. Помнила, как болела челюсть, когда матушка хватала ее за щеки, пытаясь указать на количество жира. Потому что Нарцисса должна была быть со всем идеальной. Тогда она была бы достойной семьи Блэк. Она ненавидела это. Ненавидела то, что мать сделала из нее кусок мяса, который рассматривали, оценивали. Спасибо, что в зубы не смотрели, проверяя, нет ли болезней. Лили покашляла. — Цисса, ты не будешь против, если я проведу кое-какой осмотр руками? — полюбопытствовала она. — Что? — нахмурилась девушка. — Не против, но что-то не так? — Просто хочу убедиться, — заверила ее Лили. Рыжая опустила руки на живот Нарциссы и слегка надавила на точку над пупком. — Вдохни, — попросила Лили. — Выдохни. Потом та же процедура повторилась с областью под пупком, под ребрами и на солнечном сплетении. Бывшая Эванс кивнула и взмахом палочки убрала все руны. — Хорошо, садись. Воды хочешь? — Да. Они устроились на креслах, и Лили, сложив руки перед собой, улыбнулась. — У тебя бывает тошнота? Нарцисса задумалась. — Иногда, по утрам. Как будто штормит, и все такое громкое. Эв… Поттер поджала губы. — Что? — рявкнула Нарцисса. — Ты беременна, — мягко сказала Лили. — Срок три недели. Она замерла. — Что? — шепотом спросила девушка. Лили улыбнулась. — Ты беременна. — Как… но я… Нарцисса закрыла лицо руками. Люциус говорил с ней об этом. Говорил о беременности, но она и подумать не могла, что у них получится. Часть нее всегда лелеяла надежду на то, что этот брак распадется, как только война закончится. Нарцисса не могла с ним оставаться, ни за что. Но теперь в ее животе был знак того, что она больше не будет Блэк. Что она останется Малфой, что ее дети — те самые, о которых Нарцисса беспокоилась так сильно — будут Малфоями. Она всхлипнула. — О, дорогая, — Лили присела рядом с ней и обняла за плечи. — Мне жаль. Мне так жаль. Нарцисса продолжила плакать. 23 сентября 1979 В баре было многолюдно, отметил Сириус. Слишком многолюдно, но сейчас его это не интересовало. Его интересовало пиво, закуски и опьянение, которое помогло бы избавиться от мыслей в голове. Просто чтобы забыть. Не думать. — У меня также есть и плохие новости, друзья, — Дамблдор поднялся со своего кресла и протер очки, после чего снова воздрузил их на нос. — В чем дело, директор? — спросил Ремус. — Я уже давно не твой директор, мальчик мой, — тепло улыбнулся старик. А потом опять стал серьезным. — В Ордене, как уже говорила мисс Вэнс, появился предатель. Повисла тишина. — ЧТО? — завопил Джеймс. — Кто-то среди нас играет на две стороны, — кивнул директор, поджимая губы. — Пока что нам не удалось выяснить, кто именно это делает, но мы в процессе. — Нельзя ли каким-то образом узнать? — нахмурился Сириус. — Рассказать о задании не всем, а потом… — Я хочу быть честен с вами, — сказал Дамблдор. — Если в наши планы не будут посвящены всем, вы перестанете доверять мне. А лишь на доверии друг другу и строится наша работа. Я не хочу так рисковать. — Но хотите рисковать тем, что среди нас есть крыса? — рявкнул Бенджи. Он задумался, а потом ткнул пальцем в Амелию. — Их подружка вышла за гребанного Блэка. — Не говори с ней так! — огрызнулся Ремус. — Амелия ни в чем не виновата. Как и Блейк. — Да ты что? — крикнул Фабиан. — Что-то мне подсказывает, что миссис Блэк у нас часто болтает со своими подружками за чаем. — А, может быть, это твоя сестра? — лицо Амелии покраснело от ярости. — Ведь ее муж так хочет повышения на службе, чем не повод выпендриться перед этим куском дерьма, который зовет себя Лордом? — Хватит! — рявкнул Кингсли, и все притихли. — Глупо сейчас обвинять друг друга, мы только больше разозлимся. Все сломается. Так нельзя. — И что ты предлагаешь, Кингс? — кинул ему Карадок. — Молчать в тряпочку и ждать, пока нас всех убьют? — У меня нет мыслей, — честно признался мулат. — Но я не считаю, что стоит орать друг на друга. Стоит быть внимательными со своим окружением, не стоит трепаться на улицах. Не стоит забывать о чуйке. Не забывать о чуйке. Чуйка Сириуса редко его подводила, но сейчас она словно сдохла. Отключилась. Он не знал, кому верить, кому нет. Эта война выматывала его. — Эй, Бродяга, — Джеймс коснулся его локтя, когда официант принес им пива. — Ты в норме? — Думаю. — Неожиданно. — Пошел нахуй, Сохатый, — огрызнулся Блэк. — Ладно-ладно, — Джеймс примирительно поднял ладони вверх. После собрания они выбрались в город, чтобы отдохнуть от всех дел Ордена и Аврората. Чтобы прийти в себя. Чтобы хоть на минуту забыть о том, что за окном горит — полыхает кроваво-алым — война, в которой они обязаны победить, иначе лучше сдохнуть, но не жить в мире, который собирается строить Лорд. — О чем именно? — спросил Джеймс. — Как будто ты не думаешь о том же самом! — сказал Сириус. — Предатель. В Ордене предатель. — Ты кого-то подозреваешь? Блэк поджал губы. — Нет, — пораженно охнул Джеймс. Конечно, лучший друг сразу все понял. — Сириус, нет! — возмутился Поттер. — Он единственный, — пожал плечами Сириус. — А кто еще? Питер? Амелия? Эммелина? Марлин? Бенджи? Или Пруэтты? Кингсли? Кто? Ты еще скажи, что Грюм. — Но не Ремус! — рявкнул Джеймс. — Не он, Бродяга. Кто угодно, но не Ремус! — Ты не слушаешь меня, — напряженно сказал Сириус. — Я и не собирался, — парировал Джеймс. — Это глупо. Предполагать, что Рем может…то же самое, что сказать, что Лили предала нас. Шатен снял очки и потер переносицу. Сириусу вдруг стало стыдно, что он взваливает это на Джеймса. Но это давно стало привычкой, и Сириус не видел грани, когда начинал перебарщивать с высыпанием проблем на голову лучшего друга. Брата. Джеймс был первым, кто протянул ему руку помощи. Кто сказал, что, если корабль потонул, не обязательно уходить в пучину следом, что можно построить плот из обломков и вернуться домой. Он привел его в свой дом, доверил его своей семье и показал, что такое — настоящий брат. У Сириуса такого раньше никогда не было, и он не собирался прощаться с этим. Но это действительно стало привычкой. Джеймс был единственным человеком, которого он пустил за броню и стальную ограду, покрытую колючими шипами. Не Ремус, не Питер, никто другой. Только Джеймс. Джеймс был всем тем, чем Сириус мечтал быть. И Джеймс же был тем, кто дал ему все, о чем Сириус даже боялся попросить. Всегда только он. Но сейчас Блэк ощущал, что перебарщивает. Возможно, он слишком сильно давил. Его самого было всегда много в жизни Джеймса. Они были амперсандом. Сириус и Джеймс. Их имена всегда были рядом друг с другом, всегда вместе. Однако его лучший друг переживал не лучший период. Поттер был на самом деле более мягким человеком, чем кто-либо мог догадываться. Джеймс переживал за родителей, подхвативших недавно простуду; за Лили, работающую в Мунго, слишком нежную и мягкую для войны; за самого Сириуса, когда они выходили на рейды; за Орден, членов которого он любил. И Джеймс боялся за самого себя. Боялся однажды не вернуться домой и бросить всех, кого он когда-либо любил. Боялся отдать жизнь войне, и Сириус не знал, как ему помочь. — Послушай, ладно? — попросил Джеймс усталым голосом. — Сохатый… — Нет, просто… — парень вытянул вперед ладонь, и Сириус заметил словно впервые, каким уставшим был друг. — Послушай меня, ладно? Ремус действительно провел много времени в стае Сивого, ты прав, окей? И он изменился, это так. И я знаю, что он стал более агрессивным, немного более озлобленным, словно… словно он больше животная сущность, чем человеческая. Но есть то, чего он тебе не показывает. И мне тоже. — О чем ты? Джеймс вздохнул. — Несколько дней назад я вернулся домой пораньше и решил устроить Лили сюрприз. Ужин и все такое. Но она тоже пришла раньше, я спрятался под мантией, чтобы… — Джеймс сглотнул, — чтобы удивить ее, но Лили была не одна. С ней был Ремус. Они долго говорили, клянусь, я не хотел подслушивать. — Сохатый, что? — Он рыдал, Бродяга, — вздохнул Поттер, и Сириус замер. — Он сидел на полу, Лили дала ему какую-то книгу, и они немного почитали, а потом он заревел. Я никогда не видел его таким, и он… из того, что я понял, у него кошмары. Он не спит, не ест. Лили дала ему зелья, но он проклинает это все. Он сказал, что лунный камень, который ему тогда Блейк дала, начал помогать в полнолуния, но он боится, что теряет себя. Это… Джеймс поморщился и надел очки. — Когда ты предал Ремуса, тогда, на пятом курсе, — Сириус остолбенел, — я действительно думал, что могу ненавидеть тебя. Но я простил тебя. Знаешь, почему? — Джим… — Я знаю, какой ты, — отрезал шатен. В его карих глазах была сталь, такая привычная и приятная, как и всегда. Джеймс Поттер и его друзья, в которых он верил. — Я знаю, что ты хороший человек. Ты ранен, ты немного сломлен, но ты хороший человек. И в этом вы с Лунатиком похожи. Сириус покраснел. — Мы не… мы не похожи, — пробормотал он. — Рем лучше меня в сто раз. — Нет, Сириус, — покачал головой Джеймс. — Ты не видишь. Ты был воспитан чудовищами, окей? Я не собираюсь заминать эту правду, ты был воспитан ими. И ты можешь это отрицать, но ты все равно иногда… проваливаешься в это. Ремус же был выращен, зная, что он чудовище. — Ты знаешь, что это не так! — горячо возразил Сириус. — А теперь пойми одну простую истину, Бродяга, — ледяным тоном сказал Джеймс. — Вы оба были выращены чудовищами. Чтобы стать чудовищами. И каким-то невероятным образом ваш единственный страх — это стать теми, кем вас хотели видеть. И каким-то невероятным образом ни один из вас не является плохим человеком. Сириус сглотнул. — Ремус не предатель. Как я. Как и я. Как и Питер. И Лили. Мы знаем этих людей, прекрати вбивать эту чушь в свою голову и достань глаза из задницы. — Я бы поставил на Блейк тогда, — проворчал Сириус. Джеймс поджал губы. — Ты что-то знаешь, — понял вдруг Блэк. Понимание сразило его голову. Еще с того Рождества — первого Рождества с Кавьяр, Шервуд, как бы она себя не называла — Сириус знал, что между ней и Сохатым есть странным связь. Она была неощутима для глупых людей, но Сириус глупым не был. Он был умным. Он видел, как магия стелется между ними. Понимал, что они связаны чем-то более глубоким, чем кто-либо из них. Конечно, только по этой причине Кавьяр вряд ли могла бы предать их, потому что Джеймс стал ее семьей, но… если так подумать, казалось Сириусу, семья была единственной причиной всех ее несчастий. Маленькая девочка, которую взрастили могучие еретики, вынуждена была участвовать в гибели всей своей семьи, вышла живой с пепелища и умудрилась занять свое место в этом мире. Его всегда удивляло, почему именно его брат. Она ведь не дура, знает, что Блэки близки… Бум. И сейчас, когда он задумался об этом, его пронзило осознание. Сириус резко поднял глаза на Джеймса, и тот поморщился. — Она знала, что это ее путь к Лорду. Она… — он сейчас умрет. — Блейк почти ничего мне не сообщила, — пожал плечами Джеймс, — но она никогда не хотела выходить за Регулуса замуж. Я видел ее в день свадьбы, Сириус. Она не хотела этого. Но должна была. — Почему? — спросил парень. — Не знаю, — сказал Джеймс. — В день свадьбы она говорила лишь о том, что не бросит твоего брата после того, как увидела, что они с ним делают. Но до этого ее мотивы были другими. Сириус вздохнул. О том, что делают с его братом его новые дружки, Сириус думать не хотел. Он хотел бы поверить в то, что все его близкие были верны Ордену, идеям Дамблдора так же, как и он сам. Ремус, Питер, Лили, Блейк, Марлин. Девочки. Вот только он знал одну истину, которую понял бы и без перста Дамблдора. В их группе был предатель. И этот предатель был его семьей. 24 сентября 1979 — Предатель, — поджала губы Блейк. Она постучала пальцами по скатерти в доме Поттеров и повела плечами. Джеймс прикурил сигарету и передал ей. Лили, колдующая над блюдцами, поморщилась, но позволила это. Всем нужно было выпустить пар. Хоть на секунду расслабиться, иначе они сойдут с ума. — И вы не знаете, кто? — спросила блондинка. Сириус покачал головой, а вот Джеймс отвечать не стал. Он смотрел на Блейк. Выглядела ведьма откровенно плохо. Под ее глазами пролегли круги, огромные, как будто она не спала уже много ночей. Ее пальцы с сигаретой подрагивали, как у алкоголика, а волосы были похожи на воронье гнездо. Джеймс знал, что она проводила много времени в Ираклионе, но сомневался, что у девушки и дома все было хорошо. Он чувствовал через их связь. Что-то происходило с Блейк. Что-то было не так, и он хотел бы спросить, но знал, что Кавьяр ни слова при Сириусе не скажет. Да и самому Джеймсу тоже. Блейк затянулась и посмотрела в окно. Потом потерла заднюю часть шеи и чуть подалась вперед. — Когда мы учились на седьмом курсе, — сказала она, стряхивая пепел в пепельницу, — Регулус вернулся из дома, покрытый кровью. Сириус окаменел рядом с Джеймсом. Его глаза приклеились к Блейк. Поттер покосился на друга. Он знал, что Бродяга давно отрекся от семьи, от родителей, кузин, от младшего брата, но он никогда этого не хотел. Сириус хватался за любую возможность узнать новости о Регулусе, потому что любил его, потому что заботился о нем, пусть и не показывал этого. Блэк был сложным человеком, и Джеймс был уверен, что и Регулус был таким же. Вот только знали ли братья о характерах друг друга? Вряд ли. Они не общались нормально последние лет восемь, если не больше. — Что значит «покрытый кровью»? — жалко спросил Сириус. — Избитый, — прохрипела Блейк. — Израненный. Со следами удушения. Испуганный. Ее хризолитовые глаза подернулись странной дымкой, как будто девушка пыталась обособиться от этого воспоминания. Джеймс нахмурился. Я люблю его, сказала она в день свадьбы. Я не оставлю его. Я останусь с ним, сказала она. И сейчас Джеймс словно прозрел. Он смотрел на эту молодую женщину и видел живущее в ней горе. Дикое, бескомпромиссное и жадное горе, которое кормилось ее страданиями еще с того самого дня, как пал дом Кавьяров в Ираклионе. Джеймс не знал, было ли это только из-за Регулуса, или к ее страданиям и примешивалось понимание того, что она положила себя на алтарь семьи Блэк и передала Регулусу ритуальный нож, или же причиной была тошнотворная мысль о принадлежности к сообществу, которое стало причиной гибели ее семьи. Джеймс не знал. Боялся ошибиться, потому что Блейк Кавьяр сама была горем, обличенным в хрупкие кости, тонкую кожу и кровавые разводы, оставленные Адским пламенем, уничтожившим ее родных. Или, может быть, это было другое горе? То самое, которое живет в человеке, который не знает, как спасти тех, кого любит? Но Джеймс видел, что Регулуса она ставила на порядок выше, чем остальную часть этой чокнутой семейки, и бывший гриффиндорец мог лишь гадать, сможет ли он когда-нибудь увидеть ту сторону Регулуса Блэка, которая поразила Блейк. Ту самую, которая заставила эту женщину бороться за него. — Почему? — спросил Сириус. — Новый рекрут провинился, — сообщила Блейк. — Но я не знаю имени. С Регулуса, как будто, взяли клятву, потому что в его мыслях имени тоже нет. Ни единого упоминания. — Ты знаешь, когда его завербовали? — спросила Лили, подходя ближе. Блейк перевела на нее странный взгляд. Джеймс снова нахмурился. Иногда ему казалось, что это теперь постоянное выражение его лица. Между Лили и Блейк что-то случилось, они стали еще ближе, чем раньше, и Поттер не знал, в чем именно дело. — Когда мы были на седьмом курсе. Либо в конце шестого, — честно сообщила девушка. — Рекрут нашего возраста. Может, на год старше. Если речь идет о члене Ордена, то кого-то более взрослого Регулусу бы не доверили. — Наш выпуск, — хрипло сказал Сириус, прижимаясь лбом к столу. — Да. Насколько мне известно, — продолжила Блейк, — его передали под руководство Малфоя. И после этого — никаких вестей. — Ты никого подозрительного не видела больше? — спросил Джеймс, и Блейк замялась. — Что? — Если я скажу, что несколько человек из числа Пожирателей не так уж сильно хотят величия Лорда, вы мне поверите? — ее брови чуть изогнулись, и Поттер замер. Ему и в голову раньше не приходило, что Блейк не сидела без дела. Но, видимо, она собирала людей. Она взывала к тем, кто хотел бы помочь ей уничтожить Лорда. Конечно, Кавьяр могла бы скосить под дурочку и сказать, что ничем таким она не занимается, но Джеймсу не нужно быть ее другом, чтобы сказать, что Кавьяр не из тех людей, которые сдаются или отступают назад. — Почему они не придут в Орден? — не понял Сириус. — Потому что им не улыбается обматываться флагом магглорожденных, — раздраженно сказала девушка. — Потому что не хотеть одного лидера и иметь полярную идеологию — это разные вещи. Блейк затянулась и побарабанила по столу пальцами свободной руки. — Вот, что я могу сказать. Этот шпион работает с тремя людьми: с Лордом, с Малфоем и с Регулусом. Возможно, есть еще несколько человек из высших чинов, но с ними связи у меня нет. Я не знаю, кто это мог бы быть. — Догадки? — нерешительно спросила Лили. Они снова обменялись взглядами, о значении которых Джеймс не хотел думать, и Блейк покачала головой. — Никаких. Я знаю, что он не очень хорошо справляется, — Кавьяр потянулась вперед и сбросила пепел, а потом снова опустилась спиной на стул. — Про оборотней Лорд явно узнал не от него. Это был кто-то другой. — Думаешь, у нас есть два шпиона? — нахмурился Джеймс. — Думаю, у вас один шпион, — пожала Блейк плечами. — А остальные не знают, когда нужно держать варежку закрытой. Один неуместный разговор где-нибудь в баре, и все накрылось. Они замолчали. Джеймс задумался. Он хотел спросить, но не знал, как именно спросить о подобном. Потом он вздохнул и осторожно подал голос. — Это похоже? — спросил он. — На что? — дернула подбородком Блейк. — У нас предатель, — откашлялся Поттер. — Твоя семья… Она помрачнела. Хризолиты стали изумрудами, темной зеленью в грозу, и блондинка повела плечами. — У нас не было предателя. У нас просто было две стороны. Мини-война. Джеймс протянул руку вперед, поймал ладонь Кавьяр, и они переплели мизинцы. — Ты никогда не рассказывала, — пробормотал он. — Как именно это случилось. Блейк покачала головой. — Все случилось за завтраком, — тихо сказала она, и Лили отставила тарелки, присаживаясь на свободное место. Блейк вздохнула и начала говорить. И Джеймс слушал. Он уже знал эту историю. Обрывками, какими-то краткими кусочками. Еще с тех пор, когда подслушивал в туалете, не думая, что слушает исповедь выжившего в адской бойне ребенка. Но сейчас все было иначе. Пусть Блейк и опускала некоторые подробности, она все же называла имена. Она говорила о злых словах тети Афины, в верности которой Оше она уверилась в то утро. Говорила о том, как ее родители обменялись последними «я люблю тебя», а потом бросились вперед, чтобы их дети смогли выбраться. Она рассказывала, и Лили плакала, потому что это была история о кровавой бане в доме, который был безопасным местом для сорока человек, лишь один из которых сейчас выжил. Семейная история, память поколений и магия, старее этого мира, заключенная в мыслях девочки, которая тянула на себе фамильное имя, придавившее ее к земле. В глазах Кавьяр стояли слезы, когда она говорила о младшей сестре, которую схватила за локоть, потому что знала, что, как только они выхватят палочки, счет пойдет на секунды, чтобы сбежать. — Это было прощание, — сказала Блейк, пожимая плечами. Она взялась за вторую сигарету и прикрыла глаза, снова оказываясь там. Джеймс видел, как личная война обожгла ее Адским пламенем, из которого еретичка выбралась, потеряв всех. — А потом разверзся ад.