***
Холмогоров стоял посреди кухни — видимо, угол с гарнитуром, плитой, раковиной и холодильником был любимым его местом во всей квартире Князевой. Кос уже снял чайник с газовой конфорки и даже вторую чашечку к кружке Ани достал. С улыбкой немного плутоватой спросил у девушки: — Чайку сделаешь, а, Аньк? — А ты сам без рук, что ли? — ехидно уточнила Анна, но всё-таки потянулась на верхнюю полку за жестяной банкой. Пчёлкин хмыкнул в ответ на реплику Князевой, на подоконник уселся. Достал из кармана внутреннего пачку сигарет, спросил, вытягивая из блока одну штуку: — Покурю, Княжна? Её «кличка», которая стала слишком часто звучать из уст Вити, снова резанула по слуху Анны, да так, что, вероятно, у неё едва пар из ушей не повалил. Девушка губы поджала; желание запустить банкой прямо в лоб Пчёлкину медленно перерастало в потребность. — Меня родители Аней назвали, — поправила его Князева. Заметила, как искорки, совершенно бесстыдные блёстки в глазах у Вити мелькнули серпантином, и только сильнее обозлилась с его реакции. Кинула, насыпая чаю в заварник Косу: — Я не хочу, чтобы занавески куревом пропахли. — Даже если в форточку? — Пчёл, убери, — кинул Космос, за стол присаживаясь. Аня заметила вдруг совершенно незначительную деталь, которая в голову отчего-то врезалась: Холмогоров сел за место, которое выбрал ещё при первом визите к Князевой. Почему-то улыбнулась тому. — На улице покуришь. — Так вы ненадолго? — Не, Анют, дела в конторе есть, — качнул головой Холмогоров. Анна почувствовала, как одеревенели пальцы, когда она за ручку чайника взялась, заливая кружки кипятком. Ни то от тяжести горячей воды, ни то от мыслей предплечья сразу забились, как при шкалящем напряжении. Уже не скрывал Космос, чем бригада занималась… Отчего, интересно? Решили, что Князева и так уже догадаться могла? Или прошла «проверку» на прочность после взрыва на Котельнической? Она села напротив Коса, кинула взор на подоконник в сторону Вити, думая, когда же мужчины заговорят, но оба вдруг замолчали. С мыслями собирались?.. Пчёлкин в окно смотрел так внимательно, словно впервые Москву видел, а Холмогоров за книжку на французском взялся. Полистал страницы, и с каждой секундой созерцания строк, полных непонятных ему фраз, лишь сильнее вытягивал лицо: — Вот-те раз! Правда, что ли, так хорошо лягушатников понимаешь? — Какие отвратительные стереотипы, Космос, — фыркнула Князева и перед мужчиной поставила чашку, от которой валил пар. Он чуть подул, ложечкой постучал по стенкам стакана. — Французы не только земноводных едят. — Но едят же! Деликатес у них. — Едят. Но кухня у них и без лягушек богатая, — повторила мысль свою Князева. Пчёлкин хмыкнул себе под нос; вот ведь маленькая сентябрьская зануда!.. Космос махнул рукой и, сильно хлюпая, глотнул кипятка. Потом сразу же рукой у рта замахал, словно ошпарился — хотя, наверно, так и было. Холмогоров вздохнул, на обожженную губу дуя, а потом из кармана пиджака вдруг достал шоколадку. У Анны брови полезли вверх; когда она последний раз была в магазине, то молочная плитка стоила около девяти тысячи. С тогдашней инфляцией не исключено, что сейчас цена за двадцать тысяч перевалила. — Космос, не стоило!.. — Мелочи, — махнул рукой мужчина и снова протянул ей сладость. Князева рот едва ли смогла закрыть; вот это, Кос, конечно, удивил!.. Холмогоров помешал чаинки и, чуть исподлобья на неё посмотрев, улыбнулся едва: — Девочки ведь любят сладкое. — Это тоже стереотипы, — буркнула Анна, чувствуя, как щёки напряглись от едва контролируемой улыбки, и раскрыла обёртку. — Угощайтесь. И к Вите обращалась тоже, но он не обернулся даже. Только усмехнулся снова её упрямству умильному и пальцем качнул кисточку, свисающую к его лицу с гардины. — Не, спасибо, — махнул рукой Космос, на этот раз за двоих. А потом вдруг снова стало тихо, только ветер едва-едва свистел в раме, напротив которой сидел Пчёла. Анна затихла в ожидании, когда кто-то из этих двоих всё-таки скажет, зачем приехали, но бригадиры молчали. Потому в миг один, когда молчание стало тяжелее собственных мыслей, роем жужжащих в голове, Князева спросила: — Как Саша? — Отлично, — ответил Космос с таким запалом, словно вспомнил вдруг, зачем они с Пчёлой всё-таки пришли. — С Олькой на Котельническую вернулись, теперь решают, как ванную обстраивать будут. Там места знаешь сколько? Самолёты разворачиваться могут!.. — Оля в порядке? — спросила Аня, и сердце её сжалось от собственного вопроса в волнении за сильную женщину, к которой за несколько разговоров успела крепко привязаться. — Хорошо себя чувствует? — Да, всё тип-топ, — кивнул Холмогоров с какой-то теплой улыбкой. Словно тронут оказался беспокойством Князевой. — Олька сильная, справится. Анна кивнула. Конечно, справится, конечно, сильная. Теперь бывшей Суриковой только такой и придётся быть, раз решила стать опорой для Белова — мужчины не менее сильного и серьёзного. Князева постучала ногтями по чашке, но быстро сжала ручку фаянсовую, словно поняла, что может так выдать свои нервы, переживания, с которыми, как думала сама, уже расправилась почти. Отпила крепкого кофе, и только тогда Космос протянул: — Анька, — и откашлялся вдруг резко и громко, как при пневмонии. Девушка взгляд на Коса подняла, всем телом ощутила, как сокращаться стали желудочки и предсердия, старательно перекачивая кровь десятками литров за один удар. Мужчина постучал перстнем по столу, мысли собирая воедино, и сказал потом: — Сашка… занят пока. К тебе заехать не успевает, а позвонить некуда. Телефона-то нет у тебя… В общем, он нас пока прислал. Сама понимаешь. Насчёт Риги спросить. — Ты хоть слышала, что там творится? — спросил Пчёлкин громче и взволнованнее, чем должен был. Он отвернулся от окна и скрестился взглядами с Аней, что закусила внутреннюю сторону щеки. Витя помнил день, когда вернулся домой после всей той безумной гулянки. Белый дал несколько часов, чтобы в себя прийти, и сказал к четырём часам вечера к Внуково подъезжать; думал ход конём сделать, суку на чистую воду вывести своим внезапным «отъездом». Витя, не сказать, что очень рад был снятым с него подозрениям, какие на него повесили безосновательно, но не довольствоваться этим не мог. Потому утром, ближе к девяти часам, поднялся в свою квартиру на улице Остоженка, которая встретила тишиной, и решил чуть вздремнуть; уж слишком ныла голова. Пчёла выпил таблетку аспирина, чтобы к обеду относительно прийти в себя. Включил телевизор в надежде заполнить комнату хоть какими-то звуками. И услышал, что вслед танкам, отправленным в Эстонию, военная техника поехала и в Латвию. В Ригу, что стала бунтовать против режима социалистического. И тогда мысли о Риге прямой ассоциацией привели его к Княжне, которая рано-рано уехала домой на такси. Княжне, которую поцеловать пытался — как и любую девушку, которая ему хоть немного нравилась. Непонятно кольнуло в груди у Вити, но он списал всё на похмелье. Себе не поверил, выпил ещё воды. Сжал опустевший стакан, какой при желании на куски раздавить мог, до боли в фалангах пальцев и всмотрелся в тупое лицо ведущего новостей, повествующего о беспорядках в других крупных прибалтийских городах. Что, и после такого в Латвию вернётся?.. Совсем, что ли, бессмертная?! Нет, не может. Анюта девчонка умная, способна риски взвесить и понять, что опасно теперь в Риге, должна понять это! В миг, когда Пчёла сидел на подоконнике квартиры Скаковой, мысли его ничуть не отличались от дум, шумящих в черепной коробке при просмотре утренней сводки новостей от двадцать седьмого мая. Анна посмотрела на него зелеными глазами, крепче сжала руки на чашке. Ну, Княжна, чёрт возьми, ну, не губи ты себя! На смерть верную поедешь ведь!.. — Знаю, что там происходит, — ответила девушка резковато; упоминание темы больной, которую девушка обсуждать не хотела, но не могла игнорировать вечно, стало для неё сродни соли на рану. — Слышала всё прекрасно. — Ань, это не шутки, — кинул Космос. Голос у него был взбудораженный, но говорил Холмогоров сдержанно. Витя бы так не смог, даже если бы очень захотел. Да он и не горел особо желанием казаться равнодушным. Не всё равно ему. И смысла не видит скрывать. — Я знаю, Кос, — ответила Анна в усталости. Словно не в первый раз все эти слова слышала, словно от мыслей о Риге тошнило. Хотя так, вероятно, и было. Отпила кофе: он горечью кончик языка обжёг, но Князева в лице не изменилась почти. Космос облизнул обсохшие губы. — Ты мнение Саши на этот счёт знаешь. Он попросил тебя его позицию во внимание принять, прежде чем решишь всё. Мы с пацанами тоже не хотим, чтоб ты уезжала. Опасно всё-таки, да, Пчёл? Витя ответил сразу же: — Да. Не хотим. Анна на него посмотрела и почувствовала вдруг, как холоднее стало в гостиной — вот какой ледяной была уверенность в голосе Пчёлы, что, наверно, могла изморозью на окне узоры рисовать. Даже в плюс двадцать два, даже в последний день весны. Князева распрямила плечи под взором Пчёлкина, чувствуя, как сердце поднялось к горлу. — Но… — Кос откинулся на свой стул, который тихо скрипнул перекладиной на спинке. Постучал пальцами по дереву. — Если уж, ты, конечно, хочешь, прям очень сильно… То Белый держать против воли тебя не станет. Мозги промоет, конечно, перед отъездом, но отпустит. Сам так сказал, — усмехнулся Холмогоров, и Анна улыбнулась в ответ. Со странной теплотой во взгляде. Как, интересно, они отреагируют, когда узнают, что Княжна уже давно с Андрисом связалась?.. — Так что, Анька… За тобой всё решение, — сказал Космос и выдохнул, как судья, зачитавший до конца свой приговор. Девушка опустила взор, чтобы мужчины не заметили у неё в глазах раньше времени задорных искорок, и почувствовала даже, как перестали дышать гости. Анна посмотрела на шоколадку. На чашки, на капельку кипятка, упавшую на стол с носика чайника, оттягивая время, как в какой-то игре на выносливость. Космос хмуро руки в замок сложил. Пчёла двигаться разучился. Он сидел на подоконнике, упираясь кончиками пальцев в пол, ощущая, как тянутся мышцы в напряжении; в голове одни только мысли нецензурные летали. Одно и то же слово — красноречивое «блять» — в черепушке звучало, словно в рупор произносимое, но каждый раз — с новыми эмоциями. Переживание, злоба, недовольство, волнение, нетерпение и, сука, даже мольба. Князева подняла голову так внезапно, что у Вити пальцы на шлевках брюк дрогнули. «Пан или пропал» — Я думала, что Тамара вам уже рассказала всё. — Томка? — нахмурился Космос, свел на переносице густые черные брови. На Витю обернулся, будто думал, что хоть он что-то понимал, но у Пчёлы пересохло во рту. Анна усмехнулась так, словно из рукава вытаскивала припрятанные козыри. — Я с Томиного телефона в Ригу звонила. Просила друга своего о помощи, — неоднозначно протянула девушка. Постучала ногтями по фаянсу. — Чтобы он решил вопрос за меня с работой в университете. И вещами, квартирой… Пчёлкин, наверно, понял всё ещё тогда, но окончательно всё осознал, когда Князева улыбнулась хитро и точку поставила: — Я в Москве остаться решила. Он спустился с подоконника ровно в тот момент, когда Космос на эмоциях ударил кулаком по столу. Чай в его чашке частично на стол выплеснулся, на плитку сладкую, плавя шоколад, но Анна только вскрикнула, рассмеялась довольно. Прижала руки ко рту, когда Холмогоров радостно обернулся на Витю, который к другу с протянутой ладонью подошёл, и, потрепав Пчёлу по плечу, прокричал почти: — От молодец, Анька! Всё ведь… Умница! — а потом на таких же эмоциях подошёл к Князевой. Не поднимая Анну на ноги, сразу ухватил так, что девушка в сильные плечи вцепилась и, хохоча, закружилась с Холмогоровым на месте. Волосы налетели на глаза, грозились прядами в рот залезть, но Аня только смеялась, вдруг поняв, что радости и какому-то неоправданному спокойствию стало мало места под рёбрами. Они, чувства эти, на органы давили, грозя их просто стеснить в стороны. — Вот увидишь, Анька! Заживём!!! — пообещал Космос, так девушку на ноги и не ставя, и Князева почти поверила. Пчёлкин чуть в стороне стоял, не рискуя Коса отвлекать, а у самого мысли до одной Анны, смеющейся громко и радостно, сузились. Значит, всё-таки, пан, и не пропал… Отлично. Так им с Князевой будет даже интереснее.***
Прошло, наверно, меньше десяти минут. Анна убрала на кухне, спрятала подтаявшую шоколадку в морозилку, вымыла до скрипа две чашки, когда бригадиры решились пройтись по квартире, что теперь точно стала принадлежать Князевой, как минимум, до конца августа. Они осматривали интерьер, виды из окон с лицами весьма посредственных экспертов; Пчёлкин всё думал закурить, а Космос на каждую, наверно, комнату, выносил один и тот же вердикт: — Нормально! И на спальню почти квадратную сказал то же самое. Аня зашла в комнату, когда Витя снова забрался на подоконник, а Космос, предусмотрительно постучав костяшками по шкафу, открыл гардероб. Осмотрел полки, — почти все свободны были — окинул взглядом две вешалки. На первой болтался сарафан в мелкий цветочек, на второй висело платье, в котором Князева на свадьбе у Саши танцевала и пила. Платье, которое хорошо подходило к пиджаку Пчёлкина и, вероятно, в себе сохранило запах его сигарет, какими сопровождались их беседы на балконе Холмогоровых. Космос только губу нижнюю оттопырил, прикрыл створки: — Да, Анька, — протянул выразительно громко и, только когда Князева в вопросительном жесте руки на груди сложила, сказал: — Вот ты, оказывается, какая дама! Самостоятельная. Мы приехали, значит, узнать, что ты решила вообще, а Аня Князева уже каких-то рижских друзей своих подключила! Она усмехнулась, отвела взгляд в сторону, как в каком-то смущении. Но на деле глаза блеснули самодовольно от гордости за свой «ход конём». — Не у вас одних есть связи, Космос. Пчёла посмотрел на внутренний кругловатый двор, видимый из окна спальни Князевой, и увидел, как от подъезда отъезжала желтая машинка с шашечками на боковой дверце. Такси задним ходом развернулось, а потом вывернуло через арку на главную дорогу. — Не, Ань, правда, — Кос присел на кровать заправленную, развел руками. — Ты чего раньше не сказала? Мы бы человечка отправили, все вещи у тебя бы уже на руках были. Для чего скрывалась? — Ты, Кос, не понимаешь, — протянул Пчёлкин и на Анну обернулся, выразительно растягивая гласные. — Князева у нас девушка серьезная. Ей помощь чужая ни к чему, она сама за себя в кафе платит, и все проблемы самостоятельно решает. — Ты, что, хитрец, уже в кафе её водил? — усмехнулся Холмогоров. Князева вдруг рот раскрыла и громко, словно её заткнуть пытался кто, воскликнула в каком-то возмущении: — Космос, не говори только, что веришь ему! Витя усмехнулся, понимая, что обязательно, рано или поздно, но в кафе Князеву сводит. И точно сам за круассан и кофе сладкий — или что она там берёт обычно — рассчитается. Анна села к Косу, что улыбался многозначительно ни то другу, ни то девушке, ни то собственным мыслям, и утвердила, что не стоило никого из людей Белова утруждать. На миг Пчёла подумал даже, что Князева равнодушна осталась к его остроте, но заметил, как мочки ушей у Ани покраснели, контрастируя с шеей почти что белоснежной. Ведь Князева девочка умная. Князева понимала от того, что в каждой шутке есть только доля шутки. Особенно в шутках Витиных. Пчёла улыбнулся в удовольствии самим собой. — …и ты сам, к слову, говорил, что Саша занят сейчас. Да и было бы у него время искать кого-то, чтобы в Ригу отправлять? Тем более, людям из Москвы там сейчас не особо рады могут быть, так что… Холмогоров по коленке её потрепал, словно пытался остановить поток рассуждений вслух. Анна затихла, опустила подбородок на кулак и надула чуть губы; сердце стучало часто от нехватки воздуха после собственной тирады, которую так и не закончила. — А твой рижский дружок здесь не потеряется случайно? Москва-то, всё-таки, побольше будет. В одном метро заблудится — и ищи-свищи твоего… Как его там зовут? — Андрис его зовут, — важно сказала Анна, с особым нажимом называя имя Озолса, но не успела снова мысль свою закончить. Космос подскочил на месте, брови нахмурил и переспросил, словно не расслышал: — Как?! Андрис? — Андрис. Какие проблемы, Космос? — нахмурилась в ответ девушка, на ноги поднялась, как в боевой стойке. А Холмогоров только на кровать её откинулся, словно спать удумал, и проговорил, глядя в потолок: — Андрис… Прямо граф какой-то! — У прибалтов имена мужские все на свистящие заканчиваются. Это правило такое. От услышанного Холмогоров на локтях приподнялся, на Анну ни то с сомнением, ни то с ужасом каким-то смотря. Моргнул пару раз глазами тяжелыми, чуть помолчал, думая, и спросил: — Это что, получается?.. Я был бы в Риге… Космосисом?! Пчёлкин прыснул выразительно и едва на подоконнике удержался. Сам сразу же в голове вообразил, как представился бы какому-нибудь латышскому гангстеру Викторисом, и смех вырвался наружу чуть ли не гоготом. Ёшкин кот!.. Хорошо, что в России родился! Под хохот Вити и скромные улыбки Анны, чьи щеки заметно покраснели и уже не так бросались в глаза, Космос басом утверждал, что ни за что на такое бы имя не отозвался, что даже бездомную рижскую кошку бы заставил обращаться к себе не иначе, как «Космос Юрьевич». Пчёлкин хотел пошутить как-то, как в глубине коридора послышалось: — Прост’ьите? И тогда ствол, который Витя за рубашкой прятал, уже нагретый его кожей, стал внезапным холодом отдавать, о своём присутвии напоминая. Голос явно незнаком Пчёлкину был, да и прозвучал не абы где, а в квартире у Анны, что уже взвинчивало мужчину чуть ли не до предела. Он спустился с подоконника тихо и быстро, подобно тени. Князева обернулась на голос, но Витя за локоть её взял, не собираясь даже встречать от девушки возражений, к себе за спину завёл. Анна в недовольстве его самомнением на Пчёлу посмотрела так, что, наверно, в пепел могла обратить при желании. Но тогда Вите было всё равно; он посмотрел на Коса, что тоже привстал с кровати и с лицом профессионального вышибалы выглянул в коридор, который, будучи освещенным дневным светом, стал вдруг казаться отличной локацией для триллера. Дверь открылась. Князева, что же ты, глупая, на замок не закрываешься?.. В переднюю кто-то, оставшийся на клетке, вкатил чемодан. От одного только этого движения рука Пчёлы дёрнулась к пояснице, из-за которой Витя думал уже пистолет выхватить, выстрелить в того, кто за дверью входной мялся. Но ровно в тот миг запястье его сжала рука Князевой, останавливая. Пчёлкин услышал, как она ахнула восторженно, и совсем запутался. Сжал всё-таки ручку огнестрела, но раньше, чем выхватил пистолет, Анна обогнула его, Коса и кинулась вперёд. — Аня!!! Пчёлкин, по инерции, будто привязанный, за ней пошёл быстро. Но замер прямо возле порога спальни, не пробежав и метра, когда Князева, не слушая совершенно, вдруг радостно закричала, обняла вошедшего за плечи. Не веря, не веря взаправду, что Андрис её всё-таки нашёл!..***
Сердце было готово разорваться от переизбытка эмоций. Анна вцепилась в плечи Озолса, который нисколько не растерялся её крепкого объятья, а только на руки подхватил и закружил вокруг, словно до них тогда вся Вселенная сжалась. Последнего раза, когда Князева так была рада другу, она и не вспомнила бы, но только потому, что всегда улыбалась, стоило Андриса увидеть. Но сейчас, когда по Риге действительно, как Саша обещал, реки крови потекли, когда — относительно — безопасно было только за границами Латвии, радости от встречи с Озолосом было просто невероятно много. Она напоминала большое и теплое облако; хотя Анна и знала, что облака — куски льда и конденсированного пара — не могут быть горячими, на ум шли только такие ассоциации. Андрис поставил её на пол, только когда закружилась голова. Опора ушла из-под ног, отчего друзей занесло сильно в бок; Озолс едва ли не весь воздух из легких Анны вышиб, прижимая ту случайно к стене, но она только продолжила смеяться. Пусть грудь давит!.. Она многое готова перетерпеть, чтобы убедиться, наконец, что всё-таки по-настоящему Андрис её нашел! Что сдержал обещание. Как всегда делал раньше, так и в этот раз не подвёл. Анне впервые за долгое время захотелось расплакаться. От радости захлебнуться в слезах. — Андрис!.. — просипела в складках его рубашки, пальцами упёрлась в сгибы локтей, оглядывая парня с ног до головы. Он никак почти не изменился с момента их последней встречи, которая, если ей память не изменяла, была около двух недель назад. Озолс до сих пор смотрел серыми глазами, напоминающими привычно хмурое рижское небо, и откидывал пушащиеся волосы. Андрис улыбался ей тонкими губами, оголяя сильно зубы, что ничуть не уродовало; тень, отбрасываемая острым носом на правую половину щеки, делала лицо визуально у́же. Аня успела соскучиться по его чертам. — Ты сделал это… — Конеч’но, Ан’ья, — произнес с акцентом, ставшим Князевой привычным. Она крепче сжала ладони друга, который улыбался так искренне, как ей, наверно, другой мужчина улыбаться не мог. — Йа ведь обещ’аль тебе… — Знаю, — кивнула девушка. Голос собственный просипел, как от простуды. Аня едва сдержалась, чтобы не прижать руку ко рту, не задушить всхлип. Нечего стесняться было тогда, но невольно Князева глаза прикрыла. — Я и не сомневалась… Космос хмуро стоял за плечом у Пчёлкина, который сжал пальцами дверной косяк. Про бригадиров, стоящих на пороге спальни, Князева, вероятно, забыла от счастья — ведь её «друг», черт возьми, приехал. Значит, можно было других в стороне оставить. И хотя понимал Витя, что дружба — это святое, всё-равно голос какой-то злостный говорил ему, что не та эта дружба, какая была у них в бригаде. Не такая, за которой можно про всех забыть. Витя поклялся, что ещё одно ласковое слово Анны в адрес этого носатого Урфина Джюса, ещё одно объятье — и он оторвёт косяк. К чертям собачим оторвёт. — Пчёл, — Космос по плечу его хлопнул, но Витя взгляда не отвел. Понимал, что Князева рано или поздно услышит, даже, может, увидит его выразительно-недовольной взгляд. Но даже мысль, что Анна заметит, догадается о ревности, кольнувшей десятком толстых остро заточенных игл, не отрезвила, не вернула самообладания. Пчёла в ответ дёрнул щекой, распрямился, отпуская второй ладонью злосчастный ствол за поясом. — Я в порядке, Кос. Он не поверил. Только внимательнее на друга посмотрел, одним взглядом думая, как детектором лжи, прочесть Пчёлкина насквозь, и так же недовольно дёрнул уголком губ в ответ на вынесенный, но неозученный вердикт. — С огнём играешь, Витя, — предупредил Холмогоров и тогда направился к Князевой и новоявленному гостю. Пчёлкин, только вернув себе личное пространство, нашел в себе силы оторваться от стены. Пальцами упёрся в косяк, отталкиваясь, и двинулся к Анне, которая очень быстро и непонятно переговаривалась на латышском с «другом». Пистолет натирал поясницу при ходьбе, одним присутствием о себе напоминая. Витя позволил губы в плотную линию сжать. Захотелось вдруг разыграть спектакль: взять, например, Анну за талию, и посмотреть в глаза этому графу, как его назвал Космос, одним взглядом говоря, что может быть свободен. Но сдержался. Просто, блять, чудо какое-то. Андрис чуть попятился назад, когда наткнулся взглядом на две мужские фигуры. На миг на его лице промелькнула гримаса испуга, но быстро Озолс стрельнул глазами в сторону Ани и, не заметив во взгляде девушки и тени страха, выдавил из себя на сильно ломанном русском: — Йа не знал, что у т’ьебя гости… — Да, так вышло, — улыбнулась Князева, за ухо чёрную прядь заправляя. Пчёлкин не отвел взгляда от латыша, словно пытался всю суть его прознать. — Это друзья моего двоюродного брата, познакомься… Космос коротко глаза прикрыл, словно указывая девушке не откровенничать особо, и та поняла. Соврала, указав рукой сначала на Холмогорова, потом на Витю, стоявшего у неё почти что за плечом: — Антон и Дима. — Андрис. Прий’атно познакомит’ся, — сказал Озолс не особо искренне, когда в какой-то уж слишком заметной осторожности качнул головой в сторону Пчёлы. Витя усмехнулся самодовольно; всё-таки, напугался! Только вот дрожь в голосе, в рукопожатии латыша не обрадовала особо. Потому что понимал, что парень этот останется у Анны на несколько часов точно. Что они могут — и будут точно — обсуждать Ригу: ситуацию в городе, студенчество своё, что, наверняка, как минимум, у другана её, было веселым. И, кто знал, как на них ностальгия подействовать могла?.. Вдруг решили бы поцеловаться? По-дружески? От одной мысли у Пчёлы костяшки зачесались. Не понял, откуда такие идеи в голове взялись, почему не пропадали, но держать себя в руках стало тяжело. Он стоял за спиной Анны и прямо-таки чувствовал, как торкала кровь в вены. Сердцебиение ощущалось особенно сильно в районе живота, отчего Витю передергивало неприятно. Латыш пожал руку Космосу с таким выражением лица, словно за руку с самой смертью поздоровался. Потом перевел взгляд, едва ли не умоляющий о помощи, на Аню и сказал: — Йа прив’йоз веши. Как ты и прос’ьила. Девушка улыбнулась в смущении, подошла к чемодану Озолса, украшенными многочисленными наклейками с названиями городов. Потом присела на колени, опуская багаж плашмя на пол, раскрывая многочисленные замки и заклепки. Сразу же показались ткани одежд: преимущественно спокойных и классически сдержанных цветов, но Витя заметил, как среди чёрно-белой гаммы мелькнуло вдруг ярко-синее, почти васильковое пятно. Оказалось, атласная рубашка. Вероятно, Анне подходила очень. Пчёла размял шею и наткнулся на взгляд Андриса, который явно ощущал себя не в своей тарелке. Латыш перевёл взгляд с «Антона» на «Диму» и обратно, словно думал убедиться, что никакое его действие не вызвало бы агрессии крепких мужчин, и опустился к Князевой на пол. Заговорил, подсказывая: — Здь’есь верхна одежда. Пани пыталась слож’ьить зимну куртку, но мы вмь’естили лишь по’льто. Не с’ьердись, мила ми. Желание оторвать косяк от двери перерастало в потребность. Потребность замахнуться деревянной балкой прямо по зубам этого Озолса, чтобы не говорил больше таких слов его Княжне. «Мила ми», значит?.. Как интересно, и, самое главное, как по-дружески мило! Девушка кивнула, приподняла за плечи своё твидовое тёмно-синее пальто, в котором тёплые рижские зимы позволяли ходить даже в январе, и переложила его в сторону. Внимательно просматривала одежды свои, а потом вдруг посмотрела на друга: — Пан Берзиньш сильно поднял цену за квартиру? Но быстро отвела взгляд, словно не хотела, чтобы Озолс заметил прикушенной в каком-то сожалении губы. Она пошарила по дну чемодана, создавая видимость активной поисковой деятельности, но Витя чуть наклонился и увидел, как девушка провела, точно в размышлениях, языком по передним зубам. Пчёла всё понял. — Достаточ’но, — Озолс вскинул брови в признании. Откинул светло-каштановые волосы, падающие на глаза, но спустя секунды какие-то добавил. — Д’эньги подожд’ьут, Энни. Ты можешь н’ье тороп’иться. Витя сделал глубокий вздох, распрямляясь. Космос засунул руки в карманы, но по выступившим явно мышцам предплечий Пчёлкин понял, что Холмогоров кулаки сжал так, что короткие ногти впились в собственные ладони. Чуть легче стало от осознания, что не его одного этот латыш бесил — как один своим присутствием, так и словами. Анна кивнула, потупив взгляд, убрала последнюю рубашку в сторону, окончательно опустошая чемодан, и вдруг замерла. Она вздохнула в судороге внезапной, и, что-то себе под нос причитая, прямо на пол скинула шмотки, не боясь, что испачкает вещи какие-нибудь, что не отстирает больше. Прошарила чуть ли не через каждую блузку, юбку и брюки с единственным чисто белым жакетом, но не нашла каких-то вещей. Таких важных, что, вероятно, никто бы из присутвующих не понял, почему пропажа так дёрнула какой-то чувствительный нерв. А Анне показалось, что она часть свою потеряла навеки. Князева в третий раз принялась вещи перебирать, едва ли не в узкие карманы брюк, в которые едва ли можно было положить клочок бумаги, залезала, когда Космос присел перед ней на колени, словив её ладонь своей. — Ань, чего случилось? — спросил Космос и быстро затих, когда девушка, душа всхлип, прижала его руку к лицу в попытке себя заткнуть. На миг Витя Аню не узнал в этой несдержанности, но дрожащие в плохом самоконтроле плечи ему говорили явно, что Княжне сложно. Он хотел слева от неё опуститься, сметив Озолса в сторонку, на пару с Космосом утешить, но Анна спросила голосом, ставшим Пчёлкину чужим: — Андрис… Пани Берзиньш тебе все вещи сложила? — Что забыли? — спросил Кос, снова сжал руку. Словно одними прикосновениями пытался Аньке сказать, чтобы, несмотря на пропажу, не смела расстраиваться. Но Князева уже толком не вслушивалась в слова вокруг неё, не смотрела на лица окружающих её людей. Она сказала только, почти что заталкивая вещицы, купленные в Риге, обратно в чемодан: — Книги зарубежной классики, собрания великих писателей. В оригиналах. На родных языках. Я… их в лавке на Краста покупала. Помнишь? — обернулась к Озолсу, у которого на лице было выражение бескрайней тупости, Пчёлу взбесившее до постукивания зубов. — Вместе за Барбю́сом ходили. Перед третьим курсом. Андрис, сидящий на полу возле Анны, посмотрел в пустоту, словно вспоминал комнату Князевой в квартире Берзиньш, думая, где мог оставить — и оставил, в самом деле забыл!.. — книги её любимые. Пчёлкину захотелось вмазать по лицу латыша так, чтобы он из квартиры, да что там из квартиры, через границу чтоб перелетел и нашёл, все-таки, в Риге книги её драгоценные. Потому что посмотрел на Князеву, и появилось чувство, что у него самого что-то важное забрали. — Ань’я… Йа не мог их оставь’ить… «Но оставил» — хмыкнул мысленно Витя и сжал руки, крестом их складывая на груди у себя. «Вот ведь кретин… Ну, и на кого ты положилась, Княжна?» Анна выдохнула тяжело, словно мысленный вопрос Пчёлы услышала, и опустила голову в самом искреннем разочаровании, какое он только мог наблюдать. Засвербело в горле. — Анька, — кинул негромко Космос, положил руку ей плечо. Князева не отреагировала, только снова вздохнула, приводя мысли свои в относительную норму. Она закрыла на замок чемодан Озолса, подняла тот на колесики двумя-тремя попытками и покатила, молча, в сторону спальни. Сразу же вышла обратно в коридор и посмотрела на друга так, словно почти не расстроилась. Князева сама восхитилась на миг своей способности врать, что в последнее время все ближе к совершенному — для неё — уровню приближалась. Аня взмахнула руками, улыбнулась так, что у Андриса улыбка лицо перечертила от уха до уха. У бригадира же от взгляда Князевой ногтями по душе кошки провели, скребя. — Ничего страшного. Значит, они мне не нужны были, — улыбнулась. Добавила. — Я ведь их все и так прочитала. «Но при этом «Похитителей» перечитывает» — подметил Пчёла, ощущая, как сердце надрывалось от лести её, какой старалась конфликт на «нет» свести, как нутро в боли сожаления обливалось кровью. «Значит, врёт» — Будешь чай, Андрис? — Нь’ет, Энн. Я ещё не зась’елялся в хост’эл, — качнул головой Озолс. И тогда Пчёлкин поклясться был готов, что в его голове такой хороший удар тока щёлкнул, что на миг картинка перед глазами сделалась полностью белой. Будто два голых провода сконтачили. Он, ещё не до конца осознавая, что делал, развернулся к Космосу, только поднявшемуся с колен. Сначала к Холмогорову, чтобы выглядело всё почти что натурально. Протянул руку, поймал на себе удивленный взгляд «Антона» и пояснил: — Я поеду. — Куда? — спросил Кос с совершенно искренним удивлением, что Вите было только на руку. Анна скрестила вдруг ладони на груди, когда Пчёла ладонь Холмогорова чуть сжал, а потом достал из кармана брюк пачку «СаМца», потряс ею. Ни звука. — Сигареты кончились. — Заканчивай курить, Дима, — сказал, усмехаясь, Космос. Витя ему ответил хитрым прищуром: ни то понял, раскусил, ни то над «именем», которое ему Анна дала, смеялся. — Ни к чему хорошему это не приведёт. — Это с какой стороны посмотреть, — пожал плечами Пчёлкин, засунул пачку обратно в брюки. — Зато всегда смогу дать хулиганам прикурить. Князева в усмешке глубоко вздохнула. Заметно поднялась и опустилась грудь от её вздоха, а глаза вдруг стали темнее на два-три тона от мыслей собственных. Крайне забавно звучала фраза про «хулиганов» от человека, носившего за поясницей огнестрел и способного любому сопляку резинку от трусов на голову натянуть. Анна думала что-то ему сказать, но раньше, чем это произошло, Пчёла отсалютовал девушке ладонью, до последнего сдерживая желание за плечи к себе притянуть, и кинул уже излюбленное: — До скорого, Княжна. Увидел, как Аня прикрыла глаза в очередном тяжелом вздохе, и с довольной улыбкой вышел из квартиры. Прошелся мимо латыша, что встал среди коридора чуть ли не колом, и скользнул на лестничную клетку. Уже спускаясь по лестнице с третьего на второй этаж, Пчёла достал пачку. Открыл её и вытащил из нового, ещё не тронутого блока, сигаретку. В лёгкие скользнул дым, когда Витя зажёг сигарету. Теперь его навряд ли кто-либо смог бы остановить.