Княжна

июнь 1991

      Анна себя ощущала террористкой, под одеждой у которой крепился пояс смертника, уже заведенный на нужный час. С самого утра первого дня лета, который год назад бы встретила подготовкой к сессии, она ходила по квартире в попытке убежать от собственных мыслей, но каждый раз снова и снова возвращалась к вчерашним событиям. Вспоминала, как встретила радостно Озолса, как договорилась с ним сходить погулять, а потом увидела Пчёлкина!              Пчёлкина, решившего вдруг, что может планы других людей менять, что в состоянии по-своему всё делать!..              Каждый раз, когда Князева мысленно возвращалась к разговору в чёрном BMW, то себя одергивала, старательно обращая внимание на французский роман, пытаясь дочитать сто тридцать девятую страницу «Похитителей бриллиантов», но спотыкалась на самой простой конструкции и снова, снова, прокручивала слова Вити в голове.              «Я сам решу, каким мне быть, — святым или грешным — и что делать. Позволишь мне такую роскошь?» — на повышенных тонах проговорил Пчёла в мыслях Аниных, и та снова запнулась на строке, какую перечитывала чуть ли не в третий раз.              «Похитители» с хлопком улетели на другой конец дивана под ругательство, никак Князевой не свойственное.              Почему именно это так задело? Неимоверно злило, что Пчёлкин обманул, что с Андрисом невесть что сделал, но злоба была быстрым горючим, отчего за короткие сроки себя израсходовала, прожив не так долго, как обида. И Анна себя терпеть не могла за то, что вдруг конкретно на перепалке в салоне авто зациклилась, как безумная.              Она подозревала, почему Витя так взъелся на Озолса, и мысли понятные, но не принятые самой Князевой, ей… льстили вплоть до чувства необъяснимо-приятной тесноты в рёбрах. Безусловно, понимать, что нравишься кому-либо, приятно — даже очень, — только Аня не торопилась это явно утверждать, чтобы потом самой себе не показаться отвратительно наивной и навязчивой. Да и… нельзя такую глупость оправдывать ревностью — или как это решил Пчёлкин назвать?              «Так, хватит!.»              День в извечных переживаниях, мыслях об уже прошедшем и оттого неизменном, близился к концу. Солнце над Москвой клонилось к западу. На небольшой детской площадке под окнами верещали, резвясь, ребята.              Анна заварила кофе. Не любила кофе, но чай ей нравился только один — зеленый, с медом и липой, каким пани Берзиньш угостила Князеву ещё в восемьдесят седьмом году, когда Князева на первый курс филфака поступила. Остальные чаи́ после этого Аня пить не могла — считала невкусными. Поэтому размешала по привычке растворимый порошок в кипятке, достала из холодильника плитку шоколада, подаренную Космосом.               «Нужно найти работу» — поняла Князева, перемнувшись с ноги на ногу. Она прошлась с кружкой к подоконнику, какой успешно справлялся с ролью стола, посмотрела на Ленинградский проспект, часть которого виднелась с окна гостиной. Теплый ветер дуновением убрал прядь волос со лба Анны. «Нельзя вечно на шее у Саши сидеть, за его счёт в квартире жить и готовить обеды из продуктов, которые привозит Космос явно не по своей воле»              «Да и, в конце концов, с ума сойти можно, если вот так ничем не заниматься сутками»              Девушка глотнула кофе, понимая, что, если не перестанет только эту дрянь растворимую пить, то заработает себе бессонницу. Залезла на подоконник так, что полы домашней рубашки стали короче штанин шортиков. Под домом стояла какая-то пара школьников; девочка с волосами длинными, напоминающими по цвету гранат, топталась перед мальчиком, который в неуверенности затылок потирал.              Надо связаться с Ольгой. Вдруг жена Саши тоже целыми днями дома сидит, грустит в одиночестве. Аня, может, ей совет даст в подборе обоев в гостиную. Или вытащит новоявленную родственницу на прогулку по ВДНХ, развеивая мысли о недавнем покушении.               Раздался звонок. А сразу же за ним — стук по входной двери.              Анна едва удержала желание вздрогнуть, расплескать тем самым кофе по подоконнику. Сердце гулко ухнуло в груди, чуть не падая на козырек продуктового ларька, когда Князева предусмотрительно посмотрела под окна. Парочка школьников переборола стеснение своё и теперь целовалась жарко, но большего девушка не заметила.              Дьявол. Чуть раньше бы к окну подошла и, может, увидела бы того, кто к ней мог подняться.              Девушка сползла с подоконника, поставила чашку с кофе на стол кухонный. Чуть оттянула края шорт, и тогда снова постучали. Пальцы Ани дрогнули в лихорадке; глухой стук с детства не любила, он напрягал, натягивал нервы до состояния музыкальных струн.              Князева пошла к двери, ощущая, как поджилки коленей подрагивали. Она посмотрела в глазок, но не увидела никого на лестничной клетке.              Сердце неприятно сжалось, словно долго болело серьёзным недугом. Девушка замерла, стараясь даже не дышать; и без того неспокойные мысли разворошились глупостью, какую Анна признавать не хотела.              Она на ручку посмотрела, будто боялась, что кто-то попытается дверь дёрнуть, открыть, но вдруг вспомнила, как ребята из её класса, будучи ещё пухлощекими мальчишками, часто в чужие квартиры стучались и убегали раньше, чем кто-то успевал выйти на лестничную клетку.              Аня сути этого «развлечения» не понимала ни в детстве, ни в относительной зрелости.              «Может, дети балуются?..» — спросила у себя и почти сразу утвердительный ответ дала. «Да, конечно, малышня. Смеются сейчас, наверняка, пролётом выше».       Но решила всё-таки проверить свои мысли и, выдохнув резко, как перед прыжком на глубину, открыла дверь.              И столкнулась с Пчёлкиным.              Она удивилась, но не сильно. Потому, что, вероятно, Витя был одним из немногих людей во всей Москве, кто мог к ней намеренно приходить, встречи с Аней искать. Девушка чуть попятилась в осознании, что рано или поздно Пчёла бы к ней пришёл всё-таки. Князева, видно, сама только не ожидала его так скоро увидеть.              «И суток не прошло, а он здесь…»              Анна отогнала от себя мысли, которые и без того весь день в голове коршунами кружили, и поджала чуть челюсти.              Пчёла облокотился плечом о косяк и только рассматривал девушку. А внутри что-то содрогалось, подобно двигателю, работающему на последнем издыхании.              В висках не пульсировало. Пчёлкин головы вообще не чувствовал толком.              — Хэй, — выдавил он-таки из себя, наклоняясь чуть за порог. Хотя стоило, вероятно, быть увереннее. Зайти в квартиру, как к себе домой, и Анну встретить со смелой улыбкой, какой мог ввести её в ступор.              Жаль, что от одного слова на горле в предательстве затянулась удавка.              — Хэй, — эхом отозвалась Аня. Губы дрогнули в улыбке, но она быстро себе сказала вернуть хладнокровие.              Девушка снова отошла, и Витя шаг сделал вглубь сорок третьей квартиры.              Князева вдруг заметила, что он руку за спиной прятал, и в голове метнулась мысль в одно короткое слово. «Цветы». Хотя и не обязан он был ей букеты дарить, — не в том статусе находился — но Анна почему-то уверена была, что Витя мялся, не в состоянии слова подобрать и вручить ей семь-девять роз.              Князева потупила взор, осознав, что упустила момент, когда стала вдруг подобные мысли допускать.              Пчёлкин сделал ещё шаг, чувствуя, как вступал на минное поле. Каждое слово, взгляд, мысль стало необходимым продумывать, чтобы не взлететь на воздух. Но и сердце стучало где-то в горле, поторапливая; секунда тишины бесила, выводила из себя до рези в глазах.              Он на выдохе сказал, явно боясь передумать:              — Тебе не привезли твои книги.              И, не зная, как мысль свою закончить правильно, протянул Анне стопку перевязанных бечёвкой книг, которые для девушки были в множество раз желаннее цветов.              Князева вздохнула, а выдохнуть уже не смогла. Спёрло дыхание, отчего она смогла лишь рот открыть. Она сразу всё поняла. Видимость сдержанности, которую так старалась сохранять, пропала, будто на готовую картину плеснули ушатом воды. Девушка только ладонь к губам смогла прижать, пряча раскрывшийся в изумлении рот.              Взглядом почти что диким пробежалась по корешкам. Зудерман, Барбюс, Гюго, Буссенар, Дюма, Нодье…              — Это же…              — Держи, — улыбнулся Пчёла. Какая-то часть его волнения, даже страха рассыпалась под ногами у Вити в каменную крошку, отчего стало проще дышать.              Он протянул Анне стопку из восьми книг, которые они с Мариной Степановной едва ли смогли перевязать, и Князева приняла их ошарашено. Едва не выронила, не думая, что такими тяжелыми будут, но удержала-таки сокровища свои, развернулась и поставила классиков на комод.              С горящими глазами она, намеренно не показывая огня в зрачках, опустила голову к узелку шпагата, который принялась развязывать скоро. Но дрожащие пальцы не слушались особо, отчего Анна покраснела от натуги и закусила нижнюю губу:              — Да что же…              Пчёлкин дверь прикрыл, чтобы никто случайно не услышал, не увидел их, и за Князевой встал. Чуть обогнул её справа, сам принялся за узел, едва коснувшись ладонями рук Анны. Она замерла, чуть голову опустив, но взором снова прошлась по корешкам.              Витя, распутывая бечёвку, пояснил, едва не смеясь тихо ни то с реакции Князевой, что близко-близко к нему стояла и, к счастью Пчёлы, не пыталась отодвинуться, ни то с тряски в кончиках своих пальцев:              — Я не знал, какие рассказы у тебя в Риге остались. Надеюсь, что хотя бы в одну книгу попал. Но… если вдруг не угадал… Новым романам, надеюсь, ты не расстроишься?              — Нет. То есть… Ты с Барбюсом угадал. У меня его томик «Ада» был, точно такой же… И Виктор Гюго тоже. «Отверженных» обожаю!.. — едва собирая мысли воедино, она принялась освобожденные из плена веревки книги оглаживать. Князева пролистывала, словно убедиться думала, что все они в оригинале, что не переведены на русский.              От мысли, что сможет теперь сама прочитать «Графа Монте-Кристо», что сама изучит красивейшие конструкции Дюма, о которых с придыханием рассказывала преподавательница французского на парах второго курса, у Анны из горла вместо слов вылетали лишь какие-то восторженные сипы.              Она говорила себе в руки себя взять, но сердце колотилось излишне быстро. Думало выбить рёбра, не иначе, чем растянуло губы в какой-то неестественно широкой, для самой Анны, улыбке.              Пчёлкин тепло хмыкнул. Отошёл чуть назад. Князева книги обшаривала с внимательностью поисковой собаки, пролистывала, и с каждой страницей, на которой напечатаны были непонятные Вите слова, обороты и сравнения, её глаза лишь шире открывались. В них, наверно, при желании всю душу девушки рассмотреть можно было.              — Вить, я… — начала Анна, но, прижав к груди вторую книжку Дюма, на которую Пчёлкин особенно долго в лавке у Марины Степановны смотрел, осеклась и стихла. Она едва ли не закашлялась от счастья, какое пыталась скрыть, когда бригадир с улыбкой в уголках губ голову наклонил.              — Как ты их нашёл?              — Места надо знать, Княжна, — усмехнулся беззлобно Витя. Девушка подняла на него зеленые глаза, и Пчёлкин подумал вдруг, что Аня сейчас его этими самыми книжками и огреет.              Но Князева вдруг коротко, но искренне хохотнула; тогда не думала обижаться на прозвище, которое, по сути, и не оскорбляло никак. И Витя почувствовал потепление.              Оттепель.              Девушка погладила по страницам «Даму с камелиями», будто книга была живой, могла ласку чувствовать, но в какую-то секунду ладонь замерла в воздухе, так и не падая на корешок. Вите не понравилось это совершенно. У Анны пальцы дрогнули так, что со стороны даже было заметно.              Голос Князевой показался чужим, принадлежащим кому-то другому, когда девушка вдруг взгляд, в котором от огня радостного остался лишь слабый блеск, подняла на мужчину и спросила:              — Сколько я тебе должна?              Витя сначала вопроса её не понял. А потом будто воздух из лёгких пропал в… оскорблении? Да, это явно возмущение было, какое Пчёле не позволило толком даже слов связать. Он на Князеву посмотрел так, словно девушка одним вопросом этим ему в руки пихнула деньги, какие в середине девяносто первого были одновременно и на вес золота, и обесценивались страшно, за недели превращаясь в бесполезные бумажки.              — Нисколько, — чуть ли не проскрежетал Пчёлкин. Он Анин взгляд встретил, приказывая себе не дёргаться в лишний раз, но перемнулся-таки с ноги на ногу и пояснил вещь, какую объяснять вообще не собирался: — Это подарок, Анюта.              Князева обняла «Даму» в оригинале так, словно она была её спасательным кругом. У Анны адово сохло в горле, слюна казалась пенообразной и слишком густой — такой, что выпиваемое кофе разбавить не смогло бы.              — С какой стати?              — В честь дня защиты детей, — чуть ли не выплюнул Пчёла, за секунду вспомнив, какой праздник сегодня показывался на листе отрывного календаря в офисе «Курс-Инвеста». У Ани уголки губ дрогнули в подобие усмешки.              Малейшей смены эмоций на лице её Вите хватило, чтоб ослабить давление чуть ниже ребёр. Следующую фразу он сказал, почти не тратя времени на подбор «правильных» слов:              — Захотелось порадовать тебя.              Правда сорвалась с языка легко. Аня кивнула мыслям каким-то своим, чуть ли не телом собственным почувствовав, как перекочевала тяжестью истина, которую принять и понять могли только они вдвоём, и снова себя одёрнула.              «Не надумывай, не фантазируй… Сама же потом пожалеешь»              Шепот мерзкой тени, которую Князева старательно душила все прошедшие сутки, будто в безликую сущность материализовался, вставая за спиной Анны, и страхи девушки ей же нашептывать стал. Княжна плечом дёрнула, бо́льшего себе не позволяя.       Она сделала ответный ход — сказала правду.              — У тебя получилось.              Витю будто кто-то невидимый за плечи схватил, лопатки сводя, вынуждая выпрямляться. Они с Аней снова взглядами переплелись. В зрачках у девушки блеснуло что-то светом ламп над покерным столом; прошли секунды, прежде чем Пчёла понял, что искры в глазах у Князевой появились от подобия безобидной усмешки.              Она ему улыбнулась. Господи, действительно улыбнулась.              Пчёлкин в ответ посмотрел на неё с теплотой. Анна на секунду задумалась в попытке вспомнить, ловила ли на себе такой Витин взор раньше, и, осознав, что излишне внимательна вдруг стала к мелочам подобным, захотела себе дать по лбу разом всеми восемью книгами. Только Князева крепче сжала «Даму», чтоб мозги на место вставить путем силового вмешательства, мужчина вдруг выдохнул через рот резковато, больно громко, спросил:              — Чего, Анюта, даже «спасибо» не скажешь?              Она посмотрела на него внимательно, словно искала подвох. Поджилки дёрнулись в коротком натяжении, когда девушка отложила книгу к остальной стопке и развернулась к Пчёлкину.              Поблагодарит. А как иначе? Ведь он подарок ей сделал. Старался, искал… Хотя, и не факт, что сильно упарился, ища книжки в оригиналах. С его-то связями…              Но время же на неё потратил? Значит, стоит хотя бы «спасибо» сказать.              Только вот она слишком расстроена вчерашним днём была, слишком грустила по оставленным в Риге книгам, отчего одного слова явно было мало. Аня запретила себе закусить губы в сожалении от осознания, что у неё только слова и были, и тогда рискнула всё-таки.              Девушка подошла ближе и на выдохе тихом, какой от самой себя скрыть постаралась, обхватила Витю за талию. Сразу почти почувствовала предплечьями кобуру пистолета, припрятанную за рубашкой, но ладоней не убрала. На секунду сердце рухнуло в пятки, едва не трескаясь в падении, только быстро вернулось в грудную клетку.              Анна, наступая на горло страху какому-то своему, положила голову на грудь Пчёле.              На миг мир перед глазами Витиными дрогнул, будто небеса рухнули. Мужчина аж замер, и не думая, что в девушке, которая ему макушкой до подбородка на каблуках чуть доставала, будет столько сил для объятья крепкого. Но сразу, как Князева к Пчёлкину притёрлась, как его сердце под ухом у девушки оказалось, Витя в кольце рук своих её спрятал почти с отчаянностью.              Так обнял, будто, стоило им разорвать объятье — и не увиделись бы больше никогда.              Пчёла выдохнул, словно сами мысли эти боль причиняли, и глаза прикрыл, думая подольше протянуть этот миг, чтобы потом мыслями вернуться в коридор её квартиры и снова, снова ощущать девушку в своих руках, дыхание Анино где-то в складках рубашки.              Девушка постояла недолго, а потом вдруг почувствовала, как несвойственный ей азарт выбросил в кровь адреналин. Тот самый гормон, который, как Пчёлкин утверждал, для жизнедеятельности необходим. Анна чуть призадумалась; голос разума орал, чуть ли не до сипа разрывая связки, что не стоит Князевой играться с судьбой, раззадоривать её, но чем дольше она стояла в объятьях Вити, тем тише и дальше звучали все доводы.              Она пожалела бы, вероятно, через час о совершенном. Но это было бы только через целый час, через целых шестьдесят минут!..              Князева оттолкнулась назад, пальцами упёрлась в сгибы локтей Вити и приподнялась на носочках, оставляя на щеке Пчёлкина поцелуй.              И всё бы ничего — поцелуй в щеку, почти что дружеский ведь жест!.. Она остальным бригадирам, Косу с Валерой, такое ещё со свадьбы Сашиной позволяла без задних мыслей. Только Витя, едва заметив приближение Анны к своему лицу, изловчился и голову повернул. Раньше, чем осознал сделанное, почувствовал на своих губах губы Князевой.              Прикосновение было совершенно невинным, почти что детским, случайным, но девушка сразу же перестала к Вите тянуться. Стыд жаром прошелся по коже Ани, что сразу от прилившейся крови стала красной.              Поцеловались, всё-таки. Добился своего Пчёлкин.              А Витя стоял перед Князевой, понимая, что током тряхнуло знатно от короткого касания. Словно через него все двести двадцать вольт провели. Сердце затихло, — думало разорваться, не иначе — а сам Пчёла посмотрел на Анну. Посмотрел в попытке прочитать её мысли и эмоции во взгляде, в попытке предугадать, как отреагирует…              Князева только стояла, не шевелясь, и тогда Пчёлкин снова её поцеловал. Так, как хотел поцеловать ещё на балконе у Космоса. Так, как не целуются в случайном прикосновении маленькие дети.              Он схватил Анну за шею, на себя дёрнул, будто Князева вырваться пыталась. Кончиками пальцев зарылся в пряди, ещё сырые после душа, второй ладонью талии коснулся. А сам ртом прижался с жадностью, словно только через лёгкие девушки дышать мог, и языком раздвинул Анины губы.              Ожидал сопротивления встретить, но Анна, что в его руках неподвижной статуей оказалась, через какие-то мгновения, отдавшие в виски ощутимыми сердечными сокращениями, вдруг пальцы рук вдавила в его щёки и раскрыла рот, позволяя языкам переплестись.       Пчёлкину от взрыва чувств под рёбрами захотелось умереть. Вот прямо сейчас. Это был бы лучший его конец.              Но он только крепче сжал Аню. В тот миг Витя позволил все мысли свои воедино собрать и понять, признать, что Князева ему нравилась. Теперь точно это понимал, так, что прокричать ей об озарении своём прямо в губы захотел, но воздержался. Пчёла только голову Анны чуть запрокинул, чтобы глубже поцеловать, едва ли не выпивая дыхание девушки своими ласками.              Сердце стучало безумнее, чаще, чем стучало даже при самой пиздецовой ситуации, какую Витя в тот миг вспомнить даже был не в состоянии.              Как же она ему нравилась… Как же тянуло, дьявол.              Князевой казалось, что она растечься лужей могла в руках Вити. И в миг, когда Пчёлкин был почти до неприличия близко, с мыслей, которые она старательно держала под замком, спал барьер, позволяющий всем эмоциям вырваться наружу. Может, неправильно было, что голову так потеряла разом, но вдруг не осталось места для обид на Витю. Анна только руками за щеки Пчёлу обняла, скользнула ладонями к шее, к которой день назад притрагиваться не думала, и почувствовала, как в пальцы ей пульс Витин ударял.              Что, правда так того хотела? И не догадывалась даже об этом?..              Пчёлкин подхватил девушку под бедрами, усаживая вдруг на комод. Сбоку от них книги стояли, которые Витю к Ане и привели, но в тот миг они у Князевой уже не вызывали такого восторга, какой душил всего минуту назад. Она почувствовала лопатками стену, тело мужское перед собой и развела ноги, позволяя бригадиру ближе оказаться.              Пламя, пронесшееся под кожей, могло сжечь. Но оба продолжали гореть. Друг для друга.              — Княжна, — прошептал вдруг в коротком перерыве Пчёлкин, сразу же обратно в губы, что от поцелуя опухли, впился. Такой сладкой, такой покладистой оказалась Анна, что у Вити дыхание сбило к херам. Задохнуться от переизбытка эмоций, от которых потряхивало знатно, мог, но целовать Князеву не перестал бы.              Даже если бы апокалипсис случился. Если бы Холодная война вдруг сделалась Горячей, если бы на Союз атомная бомба через Атлантику полетела, не отсоединился бы.              Рука Вити скользнула вниз по шее Ани, огибая контур сонной артерии, и чуть огладила плечо. Князева под лаской этой вдруг от губ оторвалась и, не в состоянии терпеть приятное давление под ребрами, стоном дыхание перевела.              Господи, как же она ему нравилась…              Он знал, чувствовал, что долго мог над её губами издеваться, закусывая их, посасывая, зализывая ранки на местах сорванной кожи губ, и в качестве награды сдавленные вздохи Князевой принимать. И, вероятно, так бы и целовал Аню до тех пор, пока над Москвой бы Солнце окончательно не зашло, пока воспоминания о вчерашней их перепалке не стали бы казаться сюрреалистичными, если бы вдруг у него в кармане легкого пальто не зазвенела трубка — та самая, огромная, тяжелая и ублюдски неудобная.              Сука. Нет, нет, только не сейчас!..              Витя ухватился за нижнюю губу Анны, думая не брать. Перезвонят, если очень важно. Только вот сама Князева, чуть назад оттолкнувшись, прервала поцелуй, что напоминал больше один долгий, но не болезненный укус, и сказала:              — Возьми.              Пчёла на неё посмотрел. На мокрые губы, на поднимающуюся и опускающуюся от неровного дыхания грудь, и на глаза, зрачки, что блестели едва ли не гирляндами. Зелеными гирляндами.              Витя вздохнул и поклялся себе, что в случае, если звонящий «номером ошибется», то попросту трубку в стену кинет. Чтобы до него больше в тот день никто точно не дозвонился.              Он взял разрывающийся телефон, нажал на кнопку приёма вызова.              — Алло.              — Пчёл, это Фил, — отозвался человек на другом конце провода.              Витя подобрался, понимая, что Валера не просто так, вероятно, звонит; Анна, сидящая перед ним на комоде, поджала губы, чтобы дыхание перевести не совсем громко, чтоб Филатов не услышал на фоне у Пчёлкина женский вздох, не надумал лишнего.       — Не занят? — спросила трубка голосом Валеры.              — А в чём дело?              — Тут Космос решил к Артуру заехать, проверить, как наш «друг» поживает, а он какие-то документы прячет. Непонятно, что, но явно что-то против нас пытается провести. Возможно, новую крышу думает найти, чтобы нас сбить.              Пчёлкин выдохнул, едва сдерживая желание кулаком по комоду дать, да так, чтобы ладонь от удара онемела. Сука, Лапшин ему жизнь портит, сам того не подозревая!..              Анна, конечно, всё услышала. Повернула голову в сторону, снова тихо выдохнула, но уже для того, чтобы сам Витя лишнего не подумал. Сердце свой стук успокаивало понемногу, и мысль, что она самозабвенно с Пчёлкиным целовалась только что, стала казаться нереальной.              Точно плод богатой фантазии.              — Вы уже там? — спросил Витя, медленно распрямляясь. А сам Князеву по изгибу талии погладил, словно думал на себя её взор обратить. Всё, чтоб не дать пропасти, до этого между ними простирающейся, заново разверзнуться.              — Да, тебя только не хватает.              — Буду. Через минут двадцать.              — Давай, — вместо прощания кинул Филатов, и тогда трубка почти сразу же отозвалась быстрыми и слишком уж громкими гудками.              Витя убрал телефон в карман, освободившейся рукой повернул лицо Анны к себе. Не собирался делать вид, что звонок, поступивший ему не совсем вовремя, вдруг что-то бы менял. Князева, смотря куда-то мимо Пчёлы, но в то же время в глаза ему всматриваясь, молчала.              Почему-то от этого зрелища у Вити желудок прилип к позвоночнику.              Пчёлкин, замявшись, задумавшись лишь на мгновения какие-то, сказал:              — Прости.              — Не за что извиняться, Витя, — сказала, вроде, спокойно, даже понимающе, но Пчёле все равно не по себе стало. Нет, стоило извиняться. За то, что нашел в себе, наконец, силы действиями чувства свои показать, что сразу же нужен стал другим.       Хотя ещё минут двадцать, как минимум, должен был принадлежать Князевой.              Но Анна девочка умная, Витя сам это не раз говорил. И тогда она, поправив ему почти что буднично воротник рубашки, сказала, в который раз демонстрируя свою рациональность, ему совершенно сносящую крышу:              — Тебя ждут.              Пчёлкин чуть на Князеву посмотрел — на уже хорошо изученные ресницы, дуги бровок, на губы сладкие, что на вкус как кофе с шоколадом.       Он решил вдруг явно, что если бы не бригада звонила, то точно нахрен бы любого послал.              Витя закусил внутреннюю сторону щеки, а, когда Аня с комода соскочила, на пол опускаясь, поцеловал её снова. На этот раз — украдкой, словно их застукать кто мог в её пустой квартире. Князева едва успела понять, что Пчёлкин опять наклонился, губами к ней прижался, так Витя сразу ушёл. Толкнул дверь, не запертую на замок, обернулся на самом пороге.              Не позволил девушке серьёзным взглядом себя проводить. Напоследок он Ане подмигнул озорно — примерно так же, как день её прилёта в Москву — и только потом вниз по лестнице поспешил, уже продумывая, какими лучше дорогами проехать, чтобы к «Курс-Инвесту» приехать в срок.              Анна осталась в квартире. Заперла дверь и сразу же прижалась к ней лопатками, едва ли в состоянии стоять твёрдо на ногах. Она моргнула тяжело, словно события последних десяти минут обухом по голове её огрели, оглянулась по сторонам.              Князева зацепилась взглядом за стопку книг с иностранной классикой, корешки которых, вероятно, успели пропахнуть сигаретами Пчёлкина.              Бабочки в её животе с некой осторожностью взмахнули крыльями, выходя, наконец, из долгой спячки.