июль 1991
Время близилось к восьми часам вечера. Все организации Москвы или уже закрылись, или дорабатывали последние минуты своих смен. Будний вечер был тёплым, как и предыдущие июльские дни, и чуть шумным, что для центральных улиц столицы Советского Союза давно считалось привычным. Небо над Арбатской окрасилось в красно-синий. Витя понял, что Анну не взяли на работу в издательство, когда девушка вышла из главного офиса «Бук-книги» на Знаменке. Князева направилась к Пчёлкину, который за какие-то секунды до её выхода выбросил сигарету, и смотрела в сторону оживленной дороги. Намеренно взгляд отводила, будто вид делала, что не ждёт её никто, что сама по себе. Нижняя её губа дрожала. Как Пчёла понял — от обиды. Он направился к ней навстречу, разведя руки в стороны и ловя Анну раньше, чем она успела что-либо сказать. Девушка попыталась дистанцию держать, чтобы слабости своей не показывать, но щёки покрасневшие, заметно контрастирующие с шеей и руками, за Князеву всё и так говорили. Она была на грани, чтобы не заплакать. — Шестое собеседование, — прошипела девушка и отвела взгляд от Вити, снова обращая всё своё внимание на машины, проезжающие в сторону Тверской. Под шум тарахтящего мотора какого-то «Запорожца» у Пчёлы неприятно поджалось нутро. Будто ему самому в должности — пусть и не особо высокой — отказали. «Несправедливо ведь, ну, правда!» С самой середины июня его Княжна по конторам всяких издательств моталась в попытках устроиться то переводчицей, то редактором, постоянно перечитывала свои тетради с университета, вспоминая подзабывшиеся конструкции романских языков, и Пчёлкину конспекты свои давала с просьбой проверить Аню на знание правил, и без того отскакивающих от зубов. И для чего? Чтобы ей каждый раз от ворот поворот давали? Пусть дураков ищут в зеркале! Пчёлкин, сдерживаясь, чтоб не зайти в офис, замолвить за Анюту словечко, наклонился к лицу девушки, которую уже не первую неделю называл «своей». Незабудка же старательно в сторону смотрела, но рук Вити с тела своего не убирала. Он молчал. Князева взглянула на рекламный щит; девочка со стаканом растворённого «Yupi» мило улыбалась с билборда. Сухой июльский ветер дал по шее, когда Аня, вдохнув через забитый мокротой нос, спросила устало ни то у Вити, ни то у себя: — Сколько ещё попыток должно быть?.. И тогда слеза всё-таки скользнула по щеке. Девушка быстро стёрла след собственной слабости, от которой становилось противно, но резь в глазах от движения этого стала сильнее только. Витя перевёл дыхание в тяжести и девушку за локти взял, к себе притянул совсем близко — десять лет назад за такое объятье их бы «бессовестными» назвали. Но Пчёле было бы на реакцию чужих всё равно — фантомные десять лет назад так же сильно, как сейчас. Он положил голову девушки себе на грудь и услышал, почувствовал, как Князева содрогнулась, едва не роняя на асфальт папку с документами из рижского филфака, как тяжело выдохнула ему в рубашку, ткань которой пропахла никотином и излюбленным парфюмом. — Какая же ты у меня ответственная, мнительная, Княжна, — протянул Пчёлкин, чуть укачал в объятьях так, что желание расплакаться от его нежности стало перерастать в потребность. Анна поджала губы, накрашенные кирпично-матовой помадой, из последних сил душа всхлип, и крепче к Пчёле прижалась. А он погладил девушку так, как, наверно, её только один Витя мог обнимать, произнёс, растягивая гласные: — Что же ты так переживаешь? Они потом локти будут кусать, когда поймут, какого редактора упустили!.. А хочешь, мы с тобой им офис спалим, а? Вот гадам весело будет! — Не хочу, — фыркнула на груди у него Аня, но уже веселее звучал голос. Хотя и дрожал так же сильно. Витя девушку свою по голове погладил, улыбнулся, что хоть немного, чуть-чуть, но смог развеселить, и продолжил серьёзно предлагать вещи, полные безрассудства: — Да, офис палить не вариант. Мороки много. А вот колеса главному у них прострелить можно! Давай, Ань? Простреляем! Я тебя научу прицел наводить!.. Хочешь? Она снова рассмеялась, отодвинулась. Одна слезинка скользнула по щеке предательски, но, к счастью самой Анны, не испортила накрашенных ресниц. Девушка провела по нижнему веку пальцем под взглядом Вити, осторожно убрала руку свою, когда он ладонь ей обнял в ласке, априори не характерной криминальному элементу. Мужчина наклонился к её щеке, целуя там, где кончалась мокрая дорожка слезы. Отчего-то жест этот показался Князевой таким искренним, что у неё дрогнули, выворачиваясь, пальцы. Аня изловчилась и потянулась к Пчёле, в благодарности ловя его губы своими. И мягко-мягко поцеловала, словно Витя — крепкий мужчина с пистолетом за поясом брюк и руками сильными, какие не спрятать ни под одной рубашкой — мог рассыпаться от излишне крепкого поцелуя Аниного. Пчёлкин, отвечая ей такой же нежностью, которая, как он уже хорошо знал, нравилась девушке чуть ли не до слёз. Витя медленно выдохнул, так же неспешно провёл ладонью вверх, к затылку Аниному. Запах её духов спустился по трахее в лёгкие — уже привычно, но как будто впервые. — Сильнее буду, — сказала Князева ни то себе, ни то Вите, когда опустилась с носочков на каблуки босоножек с изрядно поистершимся ремешком. Пчёлкин на девушку посмотрел так, что она почти засмущалась; каждый раз, когда Князева показывала свой стержень внутренний, свою упёртость, Вите малость завидно становилось. Какая настырная, выносливая у него барышня!.. Она Пчёле душу взрывала. В куски. Исправно. Он поправил выбившуюся прядку волос за ухо с серебряным гвоздиком и шепнул: — Прорвёмся, Анютка-незабудка моя. Витя качнулся ей навстречу, соприкасаясь лбами, опуская руки с шеи её ниже на талию, поясницу, самыми подушечками пальцев притрагиваясь к ягодицам. Девушка кивнула, не стесняясь близости, в которой они с Витей стояли в самом центре Москвы. Несколько десятков секунд они молчали, дыша в одном ритме, успокаивая сердца. Столица шумела гудками авто, их рыками моторов. В какой-то момент, когда краснота на небе стала отдавать в более глубокие, тёмные свои тона, Князева сглотнула остатки слёзного кома, давящего на стенки горла изнутри. Проморгавшись, она спросила: — Что сегодня у нас в планах? Пчёла отсоединился неспешно. Он Аню за руку взял жестом приятным, знакомым вплоть до щекотки под рёбрами, и сплёл ладони в замок. Князева подушечкой среднего пальца спрятала камень перстня Витиного, когда мужчина её развернул в сторону Моховой улицы: — В Александровский сходим? — Сходим. Он недалеко, возле Ленинской, да? — Недалеко. Откуда знаешь? — спросил он у девушки с шутливой серьёзностью: — Ты, что, спустя двадцать лет начала в Москве ориентироваться? — Представь себе, — сострила ему Анна так, словно это не она минуту назад из-за проваленного собеседования чуть ли не плакала. Чуть крепче сжала руку Вити под его же смешок и, почувствовав, как от случайного прикосновения плеч теплее на душе стало, добавила: — А ещё, ты не на машине. Значит, неподалёку где-то будем гулять. Светофор впереди мигнул желтым цветом. Пчёлкин на Аню обернулся, смотря со смесью любовной хитрости, и задал почти что риторический вопрос: — Ты, выходит, наблюдательная? — Скорее, умная, — так же выразительно ответила ему Князева, поудобнее перехватывая папку с документами. Витя оттопырил нижнюю губу в одобрении, и раньше, чем Аня рассмеялась, дёрнул её за руку ближе. — Пошли, Анюта Премудрая!..***
Александровский парк действительно был недалеко — по крайней мере, так казалось в восемь вечера, когда над Москвой гасли лучи жаркого солнца, обещающего вернуться на небосклон меньше, чем через десяток часов. Но ближе к полуночи, когда небо вдруг затянуло тяжелой тучей, в самой глубине которой с пугающей частотой переблескивались молнии, то Витин дом стал казаться таким далёким, что до него, наверно, час пришлось бы бежать. Анна в руку Пчёлы вцепилась, злясь на парня своего, что он машину поленился взять, что теперь бежать должны были под начинающимся ливнем, но злоба была несерьезной. Недовольство меркло на фоне пережитого днём стресса от проваленного собеседования, на фоне долгих поцелуев на подножии фонтана в саду у Кремля и смеха, что хрипом вырывался из лёгких в ночь, когда пара бежала по центральным проспектам, одеждой ловя первые капли дождя. Князева не поверила своим глазам, когда впереди показалась высотка Остоженки, в которой она уже не раз ночевала. Знакомая дверь ухоженной парадной открылась перед Аней ровно в тот миг, когда второе — или даже третье — дыхание иссякло; девушка ввалилась в подъезд, облокотилась рукой о стену и принялась дышать часто в надежде, что пересохшее горло не заболит. Витя вбежал в подъезд за девушкой ровно в тот миг, как раскат грома машины вынудил взвыть аварийками, а молния прочертила чёрное небо белой ломаной линией. По окнам, стенам застучали капли, когда Пчёлкин, чувствуя себя победителем многокилометровой гонки, обнял девушку за затылок и поцеловал, словно дышать мог только через Анины лёгкие. У девушки под рёбрами всё дрогнуло, а губы, обнимаемые губами Пчёлы, растянулись в улыбке, размазывая помаду по его щеке. — Неужели нельзя было взять машину? — спросила у него шепотом, но в ожидании ответа не молчала, а потянулась сама к Вите, сильнее запрокидывая голову. Кончики пальцев задрожали и, вероятно, если бы Пчёлкин её документы себе в пиджак не убрал, то Анна диплом свой выронила бы прямо на ступеньки. — Если бы я за рулём был, то у нас не случилось бы этого ночного марафона никогда, — ответил ей так же тихо Витя, и девушка рассмеялась тихо ему в губы от тесноты в районе рёбер. Поцелуй не прервался почти, но из играющего стал вдруг казаться тягучим. Прямо как мёд. — Никогда не говори «никогда», — кинула Анна и сама не заметила, как руки перекинула через плечи мужчины, переплетая пальцы свои за шеей Вити. Его ладони с затылка резво скользнули вниз, к талии, притягивая к своему телу так, что привставшая на носочки Князева столкнулась с Пчёлой бедренными косточками. Нервные окончания вспыхнули, заискрились, едва ли не превращаясь в угольки. Девушка выдохнула в поцелуй, но прозвучало это не особо культурно и сдержанно. Витя отсоединился, чувствуя, понимая, что ещё минута такой попытки «перевести дыхание» — и брюки ему станут тесными. Он на девушку посмотрел; в тёплом свете подъездных ламп её глаза стали почти что желтыми, как у кошки. Анна не сказала, но у Пчёлкина за расширившимся зрачком радужки не было видно почти, и лишь сглотнула. Венка на шее дёрнулась заметно. Пчёла не размышлял долго. Он перехватил ладонь Князевой, стал с ней подниматься по лестнице. — Пошли, Анютка-незабудка. Девушка не смутилась. Она у Вити, в конце концов, уже не раз на ночь оставалась и точно знала, за какой дверью у Пчёлкина был в кабинет, куда Ане совершенно заходить не хотелось, на какой полке, висящей над кухонным гарнитуром, стояли приправы. У Князевой с недавних пор даже полка в шкафу Витином появилась, где она иногда вещи оставляла. И только часть какая-то её, раззадоренная побегом по Москве, поцелуем в подъезде и спокойствием Пчёлкина, что в его голосе прямо-таки кожей ощущалось, вдруг встрепенулась особенно. Встрепенулась… в мыслях, ей обычно не характерных, сопровождаемых фантазиями о поцелуях, бегущих ниже, за ткани одежды, и пробегающим вслед за ними дорожке жара. Анна поняла, о чём думала, только когда взглянула на Пчёлу, идущего чуть впереди от неё, на широкие плечи мужчины, и сама не заметила, как зарделась — ни то в удивлении собственным мечтам, или от реакции тела. Она постаралась мысли эти откинуть — ведь, правда, это не то, что так важно, — только вот думы не пропадали, а, напротив, противясь попыткам Князевой, только чётче явились. Девушка глаза чуть прикрыла, как от усталости, и под веками заходили, подобно кадрам из эротического фильма, какие только отрывками видела, картины сброшенной одежды и привлекательного тела, склонившегося над нею. Тела с мягко выраженным прессом, широкими плечами и россыпью родинок возле рёбер. Девушка крепче сжала руку Вити, словно в боязни, что от этих фантазий у Ани ноги могли подогнуться. — Может, на лифте? Пчёлкин усмехнулся, поднял взгляд наверх, в пролёт между перилами, и спросил хитро: — Тебе всего двадцать, Анюта, а ты уже не можешь на десятый подняться? — и раньше, чем Анна нашлась, что ему ответить в возмущении, поцокал языком, покачал чуть головой: — Такими темпами и до артрита недалеко! — Далеко, вот поверь! — фыркнула девушка. Щёки почувствовались жаром ни то от несерьёзного оскорбления, ни то от недавних дум. Она поднялась на ещё одну ступень, а потом остановилась и руку напрягла, Витю к себе разворачивая. — Был бы у меня хотя бы малейший риск артрита, я бы до Остоженки с самого центра за десять минут не добежала. И, к слову, я ещё на каблуках неслась, в отличии от некоторых ми-сиров в ботинках!.. — Резонно, — кивнул мужчина и усмехнулся. Он спустился на две ступеньки, прямо перед Аней оказываясь, и сверху-вниз на неё посмотрел, о чём-то рассуждая. Пчёлкин спросил совершенно серьёзно: — Ноги болят? — Немного, — призналась девушка и чуть скривилась, разминая затёкшие пальцы стоп. Витя это заметил. Заметил, а через несколько секунд он её под ягодицами подхватил так, чтобы Анна со спёртым дыханием ахнула тихо, руками обняла за плечи, чтобы не упасть случайно. Пальцы Вити крепко держали, — так же сильно, как, наверно, могли бы держать в постели, — и девушка шикнула: — Ты что делаешь?! — На руках несу, — сказал Пчёла так, что дыхание его почти не изменилось, несмотря на не самую развитую дыхалку. Он сделал шаг, себя похвалил за сдержанность, какой, наверно, японские самураи добивались долгими годами. Её бёдра пиздецки хорошо подходили к его рукам. — Поставь меня! — прошептала Анна и упёрлась ладонями в плечи Вити, максимально прямо корпус держа. Чуть ли не впервые выше мужчины своего оказалась. Пчёлкин спустился на две ступеньки ещё, а потом на девушку посмотрел и сказал: — Княжна, лучше тебе не загораживать мне вид. Не хочется тебя калечить, — и прежде, чем у Ани от этого простого признания дрогнули ресницы, добавил, чуть крепче сжимая руки у неё под бёдрами. — И не тянись так сильно вверх, ещё о косяк ударишься. — Поставь меня. Он только прицокнул языком и подошёл к лифту, заворачивая от лестницы налево. Нажал кнопку, в ожидании пригрозил голосом шуточно-серьёзным: — Если ругаться будешь, то я тебя не на руки возьму, а на плечо себе закину. И прихлопнул по ягодице вдруг так, что у Анны слова все застряли в горле кашлем, который можно было принять за возмущение. Она на секунду обрадовалась, что так высоко над Витей забралась, что могла у самого потолка рассмотреть комок нераспределенной побелки, а не в глаза Пчёлкину посмотреть. Потому что, наверно, сгорела бы на месте, если бы Витя понял, что ей эта его фамильярность понравилась. Она не помнила особо, как ехала в лифте, как шипела мужчине, чтобы он поставил её всё-таки на ноги, пока Витя шарил старательно по карманам, ища ключи. Туман сошел с мыслей, — и то, совершенно относительно — только когда девушка почувствовала под каблуками пол прихожей Пчёлкина. Анна поправила спутавшиеся волосы, подошла к зеркалу. Мужчина снял пиджак, выдернул из-под рубашки кобуру с пистолетом на комод и прошёлся внутрь уже знакомой девушке квартиры. Князева пригладила руками пряди, которые, вероятно, завтра будут казаться грязными, и ладонями почувствовала, какие красные у неё были щёки. В глубине гостиной она услышала, как Витя потряс пачкой сигарет и разочарованно цокнул языком; видимо, кончились. Девушка посмотрела на губы, которые любила красить. Помада, утром нанесённая ровным слоем, осталась в её голове воспоминанием. Она распрямилась, оценивая отражение, а потом взгляд её метнулся к собственной фотографии, которую Пчёлкин никак не убирал из-под рамки зеркала. — Может, ты всё-таки мне это фото вернешь? — Нет, — ответил ей Витя из гостиной, даже не смотря в прихожую. По одному вопросу осознал, про какую фотографию говорила Анна. Она усмехнулась, смотря на себя — на девятнадцатилетнюю девчонку, гуляющую возле Рундальского дворца, не подозревающую даже, как круто в новом десятилетии жизнь её закрутит. Так «круто», что вернётся в город, откуда так торопилась. — У тебя на той фотке улыбка красивая. — Только на фотографии? — хитро уточнила девушка и, кинув быстрый взгляд на второкурсницу филфака, направилась в гостиную. Скинула босоножки, которые скоро придётся или в ремонт отнести, или вообще выкинуть. Анна подошла к креслу, напротив которого сидел, спутав себе волосы, Пчёлкин. Он руку держал так, словно между пальцев была зажата сигарета, но тряхнул ладонью, когда Князева остановилась перед ним. За место фантомной сигаретки Витя в руку взял пальцы Князевой, поглаживая. — Кажется, кто-то напрашивается на комплимент? — так же хитро спросил Пчёла, чуть прищурился. Девушка усмехнулась, вдруг подумав, что мужчина её крайне привлекательно выглядел, когда сидел в полурасслабленном состоянии, когда на Анну смотрел, думая на чистую воду вывести. — Тебе кажется. Просто кто-то позволил себе неосторожно высказаться и сам себя загнал в угол, из которого теперь вынужден выбираться. Пчёлкин усмехнулся и, притянув ладонь Ани к губам, оставил на костяшках поцелуй почти что джентльменский — такой, которого от него полгода назад не дождалась ни одна бы мадам. У Князевой малость дрогнули уголки губ, когда он посмотрел на неё снизу, взглядом преданным, и произнёс: — Ты в принципе улыбаешься мило. На фото — лишь удачно запечатленный момент. Она захотела его поцеловать, но Витя оказался проворнее. Второй ладонью он девушку за локоть схватил и Анну на себя потянул так, что она, едва успев вскрикнуть от удивления, перелетела к нему на колени. Дыхание сбилось ни то от смены позиций, ни то от прикосновения губ Пчёлкина к её губам. Бригадир тихо засмеялся, довольный своей маленькой хитростью, и девушку глубже поцеловал. Аня не сопротивлялась, напротив, голову запрокинула, не скрывая от Вити ни губ, ни шеи. Чёрная рубашка девушки, расстёгнутая на две пуговки, чуть приоткрыла грудь. За вырезом, который с ракурса Пчёлы выглядел глубже, показался бюстгальтер. Князева обняла его за шею, пальцами зарываясь в волосы, малость жёсткие от геля. — Витя… — М? — откликнулся Пчёлкин, поцелуем спускаясь от губ к шее, новый след оставляя почти за самым ушком Ани. Там особенно чувствовался запах парфюма Князевой, к которому Витя привык ещё в самом начале лета. У девушки дрогнуло сердце ни то от ласки, ни то от слов, какие она произнесла вслух: — Может… попробуем?.. Время на миг какой-то замерло, но для Анны секунда стала годом, — да что там — декадой. Она почувствовала, как поцелуй чуть ли не у самой сонной артерии прервался, как дыхание Витино коснулось её кожи, мокрой от губ Пчёлы, и внутренние органы провалились куда-то в пустоту. Князева прикусила язык, чтобы не сказать, что пошутила. Или имела в виду другое. Пчёлкин распрямился в кресле так, что Анне неудобно стало сидеть. Она сползла с кресла на колени перед Витей, осознав только потом, как это, вероятно, похабно могло выглядеть со стороны. Девушка, не в состоянии выдерживать тишину, столкнулась взглядом с мужчиной. Зрачки Пчёлы расширились от мыслей, что для Анны остались неясными. — Ты сейчас серьёзно? Князеву на секунду этот вопрос оглушил так, как, наверно, лишало слуха взорвавшееся стекло, разлетающееся на осколки. Она на Витю взглянула и в нерешительности положила локти ему на колени, чуть приподнимая лицо. Собственная смелость, накатывающая на Аню в подъезде, вдруг испарилась. Девушка сглотнула скопившуюся в горле слюну и сказала так, что Витя услышал её только из-за тишины в квартире: — Серьёзно. Пчёлкин не отвечал, словно боялся, что Анна, на самом деле, шутила и не хотела его. Как минимум, сейчас. Мышцы плеч, о которых Витя раньше не догадывался даже, напряглись так, что стало больно. Язык прилип к нёбу, и девушка вдруг заговорила много, переживая быть неправильно понятой, развратной и легкомысленной: — Просто… это ведь естественно. Мы друг другу нравимся, и… это нормально. И раз так, то почему бы и нет?.. На последних словах голос всё-таки дрогнул предательски, словно Анна была школьницей, в руки которой впервые попал учебник биологии за восьмой класс — что самое важное, с картинками. В горле стало сухо, как в пустыне типа Намиб. Но Князева была умной девочкой. Она знала, откуда брались дети, знала, — не только в теории — что иногда этот… процесс мог быть приятен. Даже очень. Витя всё молчал, словно в глазах напротив него думал настоящие мысли и желания рассмотреть. На языке уже горечью крутились извинения, словами, какими бы она попыталась из квартиры уйти, но Аня держала челюсти крепко сжатыми, чтобы не сказать случайно лишнего. «Нет» — решила, не моргая почти. «Достаточно бояться быть непонятой, когда уже всё, что могла, сказала и сделала» Пчёлкин ругнулся себе под нос. Сердце рухнуло в район живота, пульсом по подвздошной вене отдавая, когда Витя положил руку на шею Анину, встал с кресла, одновременно целуя девушку. Она следом поднялась с колен, руками остановилась у шлевок брюк и задохнулась на миг ни то от поцелуя внезапного, ни то от тесноты под рёбрами, сдавившей лёгкие. Её «уверена» — как зелёный сигнал светофора, позволяющий Пчёле действия, мысли о которых у него вызывали всплеск гормонов окситоцина и тестостерона. Витя, сминая губы Князевой в поцелуе, стал двигаться к спальне своей. Анна пятилась спиной, но едва ли на ногах могла стоять, путаясь в собственных шагах, и тогда Пчёлкин на руки её взял, словно она не весила ничего. Князева почувствовала чуть ли не впервые за жизнь свою, как земля из-под ног уходила. У мужчины руки потряхивало, как при лихорадке, ознобе. — Блять, Анечка, ну, что ты творишь со мной, негодница?.. — едва спросил в губы ей. Князева не ответила. Он подхватил девушку за ягодицы так, чтобы Анна его ногами обняла; одно только касание внутренней стороны бедра о пряжку ремня Вити утяжелило дыхание. Девушка щекой ощутила жар выдоха Пчёлкина и поняла тогда, что таять стала. Безбожно, отчаянно — как снег в начале апреля. Шаг, два, десять — и свет, включенный в коридоре, остался за дверью спальни. Анна прикрыла глаза, когда руки Вити крепкие чуть выше её приподняли, вынуждая ножки сильно скрестить, а сам рэкетир втянул в рот нижнюю губу Князеву, едва ли не прошивая током от такого поцелуя. Её рука скользнула с плеча Пчёлкина к рубашке, расстегнутой почти что до середины груди, и за ткань спрятала пальцы, будто ладонь хотела согреть. Девушка прогнула спину под рукой Витиной, огладившей её по позвонкам и поставившей на подкашивающиеся ноги, когда сам мужчина прошептал: — Скажи, если я сделаю что-то не так. Аня отстраненно подумала, что Пчёлкин — опытный ловелас и сердцеед — уж точно знал, что ей могло понравиться, но острота застряла в горле. Князева смогла только медленно, как в пьяни, кивнуть. Она на Витю посмотрела во тьме спальни и, боясь до сих пор показаться предлагающей себя излишне активно, потянулась к его рубашке. Пуговку за пуговкой девушка расстегивала одежду, пальцами оглаживала освободившиеся от ткани участки кожи. Пчёла не двигался, только локти её гладил и выдыхал глубоко каждый раз, когда руки Анины, в тот момент действующие на него исключительно возбуждающе, касались ровной груди. И только когда она в замешательстве опустила пальцы на шлевки, не рискуя самостоятельно избавить мужчину от брюк, Витя ругнулся тихо, что Князевой показалось удивительно соблазнительным. Пчелкин наклонился к ней, целуя в шею, и принялся за замок на красной юбке. Тогда уже перестала двигаться Анна. Словно она всю нужную инициативу проявила, и теперь одному Пчёле стоило постараться, чтобы довести до сладостной истомы и её, и себя. Князева выдохнула судорожно, точно захлебываясь, когда мужчина носом зарылся в чёрные локоны, закрученные у лопаток, и расправился с ремнём юбки, какую в глубине души, куда даже сам ещё не добрался, считал слишком сексуальной для собеседования. Она кончиками пальцев упёрлась в низ живота Пчёлы, чувствуя отдачу пульса подвздошной вены, а сама чуть запрокинула голову. Сердце дрогнуло, колясь, когда Анна ощутила скольжение ткани по бедрам, коленям. Юбка упала бесполезной тряпкой ей в лодыжки. Витя перехватил девушку за талию, обнял поперёк спины и чуть подтолкнул к кровати. У самого что-то отдавало гулом, напоминающим грохот, под рёбрами, когда он колено поставил промеж ног Князевой и над ней навис. Аня на него посмотрела коротко, и Пчёла едва ли не сорвался. От этого взора, в котором читались доверие, симпатия и уверенность с толикой переживаний, ему захотелось стянуть с девушки остатки одежды и, не медля, сделать её своей — в самом грязном смысле этих слов. Он сдержался, хотя и больно стало в паху. Витя перевел дыхание и наклонился к девушке, целуя губы и сплетаясь языком так, как, наверно, не сплетались ещё. Пчёлкин руками скользнул вниз по талии, потом вверх, поглаживая, растирая кожу под несчастной чёрной рубашкой так, словно Аня мёрзла неистово. Князева коротко приподняла корпус, в такт ладоням Пчёлы подалась, но сразу же упала обратно на кровать. Ему это движение, полное нетерпения, понравилось до тряски под рёбрами, и мужчина, улыбнувшись девушке в поцелуй, губами мазнул ниже. Ему не нравились долгие прелюдии, но Пчёлкин мог разок и потерпеть. Не жалко, да и приятно — если не смотреть на тряску ладоней, появляющуюся от нетерпения. А так, ужасно приятно чувствовать, как девушка под ним дышала тяжело, тихо, переживая слишком громким вздохом всё испортить. Анна голову теряла, когда Витя, целуя кожу чуть ниже ключиц, посасывая и мягко перекатывая ту между зубами, вдруг взял её запястья в ладонь так, что вторая его рука оставалась свободной и помогала Пчёле разделываться с пуговичками рубашки девушки. Она запрокинула голову чуть назад, изогнулась от прохлады простыней, от касания мужчины, в руки которого отдалась. Низ живота вдруг свело, будто короткой судорогой, отчего Князева, выдыхая снова, подтянула к себе колено. Едва ли не всхлипнула. Захотелось зажать рот себе рукой, но ладони были неподвижны. Девушка зажмурила глаза, когда Витя поцеловал кожу груди чуть выше бантика на лифчике. Аню, вероятно, он на прочность проверял, раз так медленно спускался губами по коже. «Не вынесу», — подумала вдруг Князева, сжимая челюсти с силой, равной той, что приятно тянула низ живота. «Взорвусь» Девушка прогнулась в пояснице, когда свободной рукой Пчёлкин, сглатывая скопившуюся в горле слюну и дыша заметно, скользнул за спину Анину, погладил. Он посмотрел на неё снизу, в первую очередь видя лишь запрокинутую назад голову, вздымающуюся от накатов жара грудь. Не встретив никакого сопротивления, мужчина провел кончиком языка ровно по контуру нижнего белья. Князева снова изогнулась от сладостной пытки и перевела дыхание стоном. Витя дёрнул щекой; пояс нетронутых брюк давил нещадно. Он руками трогал, гладил тело податливое, а Анна стонала так, что все его старания максимально нежным быть едва ли не летели в тартарары. «Дьявол…» Июльская жара, изнуряющая днём, стала казаться освежающей в сравнении с огнём, разгорающимся под кожей. Руки скользнули ещё ниже, огладили низ живота Ани, пальцы прошлись ровно по резинке в желании скользнуть за ткань белья, но Витя поцелуем спустился ещё ниже. Князева под ним дышала тяжко, не издавая ни лишнего звука. — Ты очень мне нравишься, Княжна, — далеко не в первый раз признался Пчёлкин шепотом. Анна, вздрогнув почти блаженно, попыталась сказать, насколько связки позволяли, что и он ей нравился, но не смогла. Рука мужчины опустилась ещё ниже, огладила самый верх внутренней стороны бедра, приподнятого, точно в приглашении. Князева выдохнуть хотела, но проскулила тихо. Потом только, изогнувшись опять, сказала всё-таки: — И… ты мне. Витя… — Ты такая хорошая… — шепнул снова Пчёла и опять опустился. Губы оставляли дорожку полусырых следов, что кончалась сейчас у самых нижних рёбер девушки, а ладонь круговым движением прошлась по коже бедра. — Такая… моя… Он мыслей подобрать не мог правильных, будто весь словарный запас Пчёлы вдруг сузился до двух-трёх прилагательных, какими Аню описать было недостаточно. Поцелуй ниже. Рука снова огладила кругом так, что Князева подбила вдруг в нетерпении бёдра к мужчине. Его ладонь накрыла небольшое раздражение, оставшееся на коже от бритвы. — Нравишься… Бандит коротко сжал-разжал пальцы, словно те онемели, а потом средним и безымянным провёл по промежности девушки поверх ткани нижнего белья. Чернёнькие «бразилиана» сочетались с лифчиком такого же цвета; через ткань трусиков чувствовался влажный жар. Аня едва ли не захлебнулась стоном и из-под прикрытых ресниц на мужчину посмотрела так, что тремор прошелся по плечам Вити. Если бы под Пчёлой была любая другая девица, то он бы прямо в тот миг снял ремень, стянул бы им дамочке запястья, чтобы та не отвлекала внезапным желанием взяться за руки, и нагнул её. Но только Витя держался. Из последних сил. Пчёлкин хотел Анну слишком долго, и именно из-за этого, вероятно, и был так обходителен. Джентльмен ебучий. — Нравишься. Сильно… — Пожалуйста… Аня хотела корпус приподнять, но рука Пчёлкина, придавливающая запястья к матрацу, помешала. Тогда Князева, чувствуя, как от смущения, почти что не ощущаемого за желанием стать единым целым, колени дёрнулись, сказала: — Не тяни больше. — Скажи, чего ты хочешь. Низ живота не то, что тянуло — его давило в боли нетерпения, больше напоминающую резь. Аня, румянцем пошедшая от мыслей, касаний и слов, едва слышимых даже в полной тишине, посмотрела на Витю так, что рэкетиру неимоверно захотелось поцеловать Князеву. Взять её ласково под поясницу, перевернуть так, чтоб девушка бёдра ему оседлала, и… блять, раствориться в Князевой — во всех смыслах. Но он сдержался. Опять. Продолжая в глаза смотреть, мужчина кончиками пальцев подцепил резинку нижнего белья и потянул чуть вниз так, что оголились бедренные косточки. А потом — ещё миг немого диалога одними взглядами, что говорили куда больше, чем слова, и трусики сползли ещё ниже. — Я хочу, чтобы ты был ближе. Он помедлил всего-лишь секунду, словно пытался понять, как тело его отреагировало на Анино желание, но через мгновения Витя подтянулся к ней. Коротко поцеловал в уголок губ и шепнул так, что Князева, вероятно, его бы не услышала, не будь Пчёлкин так близко: — Не молчи, если что не так будет. — Я скажу, — кивнула она ему быстро, толком, вероятно, своего обещания не поняв. Аня только дёрнулась коротко под мужчиной в нетерпении и сжала губы так, что кожная пленка на них могла порваться. — Ты, Пчёлкин, только не дразни больше… Он хмыкнул. Помог себе свободной рукой и стал входить неспешно. Анна напряглась рефлекторно, зашипела тихо, и Витя зашептал почти что на ухо ей, целуя разбросанные пряди: — Ты такая красивая, моя милая. Такая хорошая, ласковая… Всё хорошо, помнишь? Всё хорошо?.. — Хорошо, — сказала она с дрогнувшими связками и вытянулась под мужчиной, словно думала избавиться от напряжения в нижней части живота, от которого совершенно отвыкла. Пчёлкина тряхнуло изнутри, – будто разрядом тока, от мощности которого обычно не выживают – когда Аня перевела дыхание и чуть бёдрами под ним качнула. Это взорвало Вите душу. Он всё понял. Левой рукой мужчина погладил девушку по талии, по бедру и помог себе, мягко укладывая ножку Князевой себе на поясницу. Девушка под тихий его мат обхватила внутри себя Пчёлкина, когда тот глубже вошел, и жар, тугость её мужчину чуть ли не с ума свели. Витя, покусывая Князевой мочку уха, взял девушку за руки, развел ладони в стороны так, что Аня под ним чуть ли не совсем неподвижной осталась. И тогда он поцеловал её снова в щёку скулистую и сделал толчок. Хорошо… В смысле самого простого, почти первобытного естества — хорошо. Влага Аниной промежности упрощала скольжение, а выдох её тихий Пчёле подсказал — Князева не думала останавливаться. Она на выдохе сжала кулачки, когда Витя оставил новый поцелуй поверх уже чуть потемневших следов. Русые волосы мужчины щекотали, падая на шею Князевой, в своём ритме ёрзающей под Пчёлкиным. За неспешными, чувственными толчками время потеряло свой счёт. Девушка хотела не стеснять себя в звуках, но от почти забытых движений, вызывающих жаркую пульсацию внизу живота, горло будто сузилось, и максимумом для Аниных связок стали глухие вздохи. Она позвала его по имени тихо. Руки бригадира дрогнули, крепче сжимая её запястья. Он долго шептал, как она ему нравилась, щемя сердце Анино словами и поцелуями, бегающими от скулы до уголка губ. Девушка, в состоянии лишь сжимать бёдра в такт толчкам, лишь руки складывать в кулаки, в ответ Пчёлкину в чувствах признавалась так часто, что со временем забыла значение своего признания. Нравишься, нравишься, хорошая, милый… Потолок с небольшой люстрой раскачивался перед глазами, слезящимися от удовольствия и ласки Витиной, до тех пор, пока толчки не стали звучать громко, почти что оглушающе. — Ты очень мне нравишься… Аня руки стала вырывать неистово, когда почувствовала, как напряглись её бедра и мышцы, став тугими даже для ощущений самой Князевой. Пчёла едва разборчиво ей что-то рыкнул. Девушка шипела в шею ему, запястья на себя рвала в попытке вырваться, ставшей по желанию равносильной разрядке. Витя, на приближающемся финале надеясь сконцентрироваться, опустил руки на ягодицы девушки, выше её ноги на себя закинул. — Нравишься… Князева обняла его крепко, сминая кулаками так и не снятую до конца рубашку, и немо закричала в пиздецово красивой для Пчёлкина страсти. Он на последних движениях девушку к себе подтянул, ещё глубже вдруг входя, и поцеловал, словив каждый Анин стон. С поцелуем этим, что ощутился вдруг ярче всех предыдущих и, вероятно, будущих, пришло осознание: этот момент запомнится. Обоим. Каркас кровати в последний раз ударился о стену, смежную с коридором. По напряженным ногам Анны прошлась горячая волна оргазма, от которой кончики пальцев онемели в лёгкости, и глаза её чуть закатились в удовольствии. «Твою мать…» Что-то тёплое и, вероятно, вязкое наощупь, стекало по внутренней стороне бедра. Витя подтянулся к ней, лицом нависая прямо над губами Князевой, что растрепанной, красной ему ещё сильнее понравилась — хотя, это и казалось невозможным. Сердце стучало так, что за его пульсом можно было услышать только дыхание самой Ани. «Чего мы друг друга лишали, Анютка?.. Вот ведь… идиоты…» Пчёлкин ругнулся тихо, рукой обнял Князеву за щёку и чуть голову ей запрокинул, целуя. Девушка только перевела дыхание тихим ахом и губы расслабила, позволяя Витиному языку скользнуть глубже. Пальцы дрогнули, едва не выворачиваясь, когда Анна по шее мужчину погладила. Захотелось до самого утра и лежать так под ним, целуя долго и гладя так, как не гладили друг друга раньше. Ночной дождь за окном прекратился, и последние капли тихо ударили по окну.