Time Passages/Временные переходы

      Подземелья остались одной из немногих частей Хогвартса, которая была практически не затронута битвой. Большая часть разрушений произошла наверху, так что и класс зелий, и склад ингредиентов, и офис с личными покоями профессора Снейпа остались нетронутыми.       Северус распахнул дверь в свои покои и, подпитываемый яростью, пронёсся в гостиную, где остановился рядом со своим любимым, старым, кожаным креслом, стоящим перед камином.       Он вцепился в его спинку, глубоко впиваясь ногтями в кожу. Вена на его лбу — над всё ещё нежным шрамом через бровь — пульсировала. Желваки дёргались. Он был разочарован тем, что позволил гневным разглагольствованиям восемнадцатилетнего подростка задеть себя. Вопреки надежде, оказалось, что его жизнь не станет легче. Северусу нужно было успокоиться.       Бутылка его любимого шотландского виски стояла на боковом столике, там, где он оставил её год назад. Северус наполнил стакан и залпом опрокинул его в пересохшее горло. Ожог гортани позволил ему сосредоточиться. Северус тяжело опустился в кресло, положив локти на колени и прижав пальцы к пульсирующим вискам.       — Я слишком хорошо сыграл свою роль.       Часы пробили половину двенадцатого. Северус откинулся назад, уронив голову на мягкую спинку кресла. Его шея хрустнула, снимая напряжение. С глубоким вздохом он закрыл глаза.       Его комнаты пустовали в течение года. На правах директора, Северус отдал Слизнорту другие помещения, не желая, чтобы его вещи были потревожены, переставлены или упакованы. Слава Мерлину, Министерство не ворвалось и не обыскало это место после его ареста.       Северус чувствовал себя связанным с одиночеством. Как тихо стояла эта комната, так тишина окутала и его, словно тёплое пуховое одеяло. Успокаивающие запахи дров, потёртой кожи и старых книг, казалось, обволакивали его и держали, крепко обнимая, пока вся боль не ушла. Северус мог расслабиться лишь здесь, в безопасности своих комнат. Напряжённые мышцы расслабились, напряжение спало, страх утих.       Северус забыл, какой успокаивающей может быть тишина, не испытывая её в течение всего прошлого года. В то время, каждый час его бодрствования был заполнен портретным Дамблдором, кричащим в одно ухо, Тёмным Лордом, шипящим в другое, и садистскими близнецами Кэрроу, визжащими перед ним.       Попытки сотрудников и студентов Хогвартса проклясть, отравить, или что ещё хуже, висели дамокловым мечом над его головой. Единственной тишиной, которую он помнил с прошлого года, была тишина и спокойствие в Лесу Дин, когда он относил Меч Гриффиндора в замёрзший пруд. Это был всего лишь краткий час из целого года ужасов. Даже во сне его преследовали кошмары, кричали на него и пугали.       Северус открыл глаза, чтобы осмотреть свою гостиную. Книги теснились на своих пыльных полках, терпеливо ожидая возвращения хозяина. Потускневшая серебряная рамка с фото его матери стояла на боковом столике. Потёртый эмалированный чайник, забытый на деревянной столешнице. Северус расслабился в знакомом старом кожаном кресле и снова закрыл глаза. Он сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул, позволяя тишине успокоить разум.       Дрожь в его оберегах предупредила Северуса о посетителе. Взмах руки и он увидел, как тяжёлая деревянная дверь распахнулась. Минерва стояла раскаиваясь, опустив голову и сложив руки перед своей темно-зеленой мантией. Директриса заговорила первой.       — Северус, прошло всего два месяца. Многие всё ещё в шоке, и воспоминания всё ещё свежи. Пожалуйста, постарайся не принимать это близко к сердцу.       Северус покачал головой и фыркнул.       — Неудивительно. Это был твой единственный совет каждый раз, когда я сообщал об очередных издевательствах со стороны Поттера и Блэка. Это моё бремя — прощать… но никогда не быть прощённым.       Минерва пересекла комнату и устало опустилась во второе кресло. Она наклонилась, положив сцеплённые руки на колени, её голос был по матерински спокоен.       — Северус, я думала, что, возможно, война и смерть… Реддла, выпустят всю твою запертую горечь и гнев.       Характерно, что гриффиндорская матрона возложила всю ответственность на него. Минерва была лисой, такой же как Альбус, но без макиавеллианской жилки. Северус почувствовал острую потребность избавиться от последней порции застарелой желчи. В одном Минерва была права: её нужно было вырвать и выбросить из организма.       — Ясно. Я снова буду изгоем, который обречён терпеть унижения от так называемых «по-настоящему хороших людей»… которые, как это обычно бывает, не являются ни хорошими, ни настоящими. Многие из тех, кто бежал… или прятался… или зарылся головой в песок, пока я терпел проклятия и битье кнутом вместо них, теперь стоят с ханжескими насмешками и самодовольством!.. Все лицемеры!.. И будь все проклято!       Северус залпом выпил виски и налил себе ещё, чувствуя, как очищается от такого всепоглощающего негодования.       Минерва раздражённо вздохнула. Ей было около восьмидесяти, и, хотя она не была старой женщиной по стандартам волшебников, она чувствовала сейчас на своих плечах напряжение всех прожитых лет.       — Северус, с тех пор, как суд и правда о твоей лояльности вышли в свет, многие понимают обстоятельства войны. И их больше, чем ты думаешь. Да, всегда будут те, чьи мысли будут негативными, но в целом, тебя по праву считают настоящим героем.       Минерва посмотрела на второй стакан, стоящий рядом с графином на низком столике, и продолжила говорить.       — Я знаю, что виновата в том, что подводила тебя все годы твоей учёбы. Что мы все подвели тебя и тогда, и на войне. Я должна была понять, что ты на нашей стороне, когда сам замок признал тебя истинным Директором. Хогвартс не оказал Амбридж такой чести. Я приношу свои извинения.       Северус, пожалуйста.       Эти последние два слова пронзили мужчину, как нож, и его дыхание почти непроизвольно застыло.       — Северус, пожалуйста, — последние слова Альбуса, сказанные ему.       — Минерва, я никогда ни у кого ничего не просил, кроме того, чтобы меня оставили в покое. Я имею такое же право, как и любой другой, на шанс на достойную жизнь. Но я не могу этого сделать, если другие мне не позволяют. Разве я отдал недостаточно? Куда человеку идти ради искупления? Что я должен сделать? Я искупил свою вину за неправильное решение, которое я принял в подростковом возрасте. Чёрт возьми, я потратил двадцать лет, пытаясь искупить его!       Глаза Минервы заблестели, её сердце разбилось. Перед ней сидел человек, который действительно отдал почти всё. Она мягко предложила.       — Мне так жаль, Се…       Северус поднял руку, чтобы остановить её извинения.       — Мне не нужна жалость, ни от кого. Я просто хочу жить свободно — без хозяев и невидимых цепей. Свободно от предрассудков и суждений. Неужели это слишком много, чтобы даже надеяться?       Минерва протянула руку и положила её на его предплечье.       — Нет, Северус, это не так. Теперь, ради Цирцеи и Мерлина, можно мне стакан виски? Это было адское утро, парень.       Северус опустошил лёгкие от горящего воздуха. Фыркнул на пожилую женщину, которая знала его с одиннадцати лет, и налил ей виски.

***

      Гермиона упала на кровать, слёзы текли по её щекам. Возможно, хорошая истерика наведёт порядок в её голове. Она ненавидела тот факт, что гнев заставлял её плакать.       Она была в ярости на Рона после суда. Его показания против профессора Снейпа колебались где-то между полуправдой и научной фантастикой. Он, очевидно, помнил все детали иначе, чем она или Гарри.       Гермиона беседовала с Роном после драмы в зале суда о том, что он наговорил о их профессоре зелий. Рон не стал объяснять свои лжесвидетельства, а вместо этого просто продолжил свою игру в испорченный телефон. В какой-то момент Рита Скитер подошла к ним. Гермиона была, по правде говоря, благодарна за вторжение несносной женщине, поскольку это позволило ей быстро уйти.       Теперь же Рон опять словесно атаковал профессора Снейпа на глазах директрисы, а также большинства сотрудников и студентов. Гермиона чувствовала запах алкоголя в его дыхании, но Рон сказал, что у него только пинта, украденная из личной кладовой отца, прежде чем отправиться в замок.       — Сейчас только девять утра, Рон! — Она сказала ему утром.       Сейчас было уже за полдень, и она, честно говоря, не могла сегодня больше видеть Рона. Первого сентября он и Гарри начнут обучение на авроров, а она — свой последний год в Хогвартсе, надеясь сдать свои экзамены и поступить в университет. Может быть, за этот год Рон повзрослеет… А может быть, нет.       Её желудок был похож на пылающую печь, готовую поджечь её сердце. Эмоциональная боль поглощала её душу.       Гермиона рыдала, пока не заснула.