life is still going on

suho - bear hug

1 год старшей школы

Сколько Марк себя помнил, он всегда был очень открытым. Вокруг него всегда было много людей, вниманием он обделен не был никогда. У него было много хороших друзей, с которыми они тесно общались; понимающая и дружная семья, которая всегда интересовалась его жизнью и успехами; большой дом, в котором постоянно царил греющий душу уют; а еще своя собственная комната, в которой был огромный шкаф, от пола до потолка забитый книгами, самых разных жанров — от детских сказок до детективов, от романов до научной фантастики, от учебной литературы до всякой поэзии, и этот список можно было бы продолжать бесконечно… Когда Марк переступал порог своей комнаты, он будто открывал дверь в новый мир и забывал обо всем, что происходило до момента, пока он не вошел сюда — в свой укромный уголок, спрятанный за тонкой дверью от всего огромного, реального мира; он забывал о том, каким его мир был до этого. Он очень любил читать и все свободное время, проведенное вдали от людей, проводил за книгами. Он считал, что они понимают его лучше, чем все люди в его окружении. Ведь порой молчаливый собеседник может составить тебе компанию куда лучше, чем целая компания людей вокруг. Да, в этом, вероятно, он находил не только некое убежище от всего мира, но и какой-то смысл жизни для себя, маленький, но такой значимый. Так что, да, можно сказать, ради этих мгновений, проведенных наедине с собой и книгой в руках, он и жил каждый день; ради них и ждал он каждый день вечера. Но больше чем читать Марк любил только одну вещь — писать. Когда мир слишком сильно давил своим грузом на твои неокрепшие детские плечи, так хотелось от всего этого куда-нибудь сбежать хотя бы ненадолго, хотя бы на какое-то ничтожное мгновение. И когда книги рядом в такие моменты с собой нет, ты начинаешь включать воображение — пожалуй, единственное, что, наверное, никогда тебя ни за что не осудит и, может, и не очень поможет тебе ответить на какие-то твои вопросы, касающиеся мира своего, реального, но обязательно молчаливо поддержит и подарит уголок, в котором можно выплеснуть свои истинные эмоции. И в один из таких моментов Марк понял, что он хочет писать. Что хочет изложить свои мысли на бумагу. Сначала он начал вести дневник, записывая свои чувства по поводу происходящего за день. Он много обдумывал все, а потом ему в голову пришла мысль о том, что его жизненный опыт (если таковым можно назвать свое, пока еще недолгое, существование) можно было бы спроецировать на кого-то еще — возможно, на каких-то выдуманных персонажей — и придумать им свою историю, а потом посмотреть на них, на их действия, поступки, слова и ошибки со стороны и понять, что это, может, поможет и в своих проблемах, в какой-то мере, разобраться. И тогда он начал писать. Придумывать новые миры, своих собственных персонажей, наделять их собственными чувствами и переживаниями, чтобы сделать из них не просто бесчувственных пустышек, а живых людей, со своими мыслями и сердцем — все это разжигало в душе Марка огонек такой яркий, что не могло вызвать, наверное, ничего еще из всего, что он пока успел перепробовать в своей жизни. И детские увлечения имеют свойство быстро сменяться новыми, ранее неизведанными, но огонек этот с годами вовсе не угасал, а лишь разгорался все сильнее, превратившись в самое настоящее пламя — в то, ради чего Марк жил и откуда черпал силы. Каждый вечер он с головой погружался в свой собственный мир, который был спокойнее, интереснее, нежнее, лучше. Но в мире же реальном все оставалось прежним — Марк все так же успевал быть всегда и везде, с ним все так же было много людей вокруг, все так же семья поддерживала его и все было довольно неплохо. Да, пожалуй, сколько Марк себя помнил, он всегда был очень открытым. Но о переживаниях его знали лишь дневник и небольшая тетрадка с зарисовками каких-то сказок и вырванными из контекста обрывками фраз. — Марк. — М? — У тебя бывало когда-то, когда ты говоришь с кем-то очень хорошо знакомым, такое чувство, будто перед тобой незнакомец? Школьный двор. Тишина, нарушаемая лишь умиротворяющим стрекотанием цикад. Кругом ни души, все на уроках. Лишь двое парней сидят на лестнице у заднего выхода, один из которых увлеченно рубится во что-то на своей приставке. — Не знаю, — задумчиво вздохнув, Марк подпер подбородок рукой, — не задумывался об этом. Наверняка такое, мне кажется, у всех хотя бы один раз бывало. А у тебя, Хек? Было такое? — У меня такое сейчас, — не отрывая взгляда от приставки, процедил Донхек. — О чем ты? — Не понимаешь? Айщ, — его лицо скривилось в разочарованной гримасе, когда на экране большим шрифтом высветилось «Game over», и он отложил приставку в сторону, — все ты прекрасно понимаешь, о чем я, Ли Марк. Солнце садилось, обнимая своим уходящим теплом кроны зеленых деревьев и крыши домов. Донхек встал с места, отряхнул брюки и встал вальяжно, поставив ноги на ширине плеч и положив руки на пояс, а солнце ярко светило прямо за ним. Он повернул голову назад и посмотрел на озадаченного Марка. — Я просто надеюсь, что ты наберешься смелости рассказать кому-то о том, о чем ты привык так долго молчать, — он со всей нежностью улыбнулся, но что-то грустное (?) было в его взгляде; он спрыгнул со ступеньки и развернулся к нему всем телом, — урок сейчас закончится, пошли уже домой. В тот момент Марк подумал, что Донхек сияет. Ярко-ярко, как солнце.

***

Когда в школе учителя спрашивали, кем ребята хотят быть, а Марк ответил, что мечтает стать писателем, и получил в ответ «это не перспективно, ты не хочешь подумать еще? У тебя есть еще два года», он подумал, что точно больше никому ничего не расскажет. Ни-ко-гда. Но потом за разговором дома с родителями вырвалось снова. И в ответ он не услышал ничего отличного от того, что ему сказали в школе. — И почему они все вцепились в эту «перспективность»? Неужели писатели не могут быть перспективными? Да и надо ли вообще за ней гнаться? Или книги, что, уже из моды вышли? Почему так несправедливо! — он раздосадовано пнул дверь в свою комнату, но стоило ему отвлечься от своих негодований, он очень удивился, ведь никак не ожидал увидеть на кровати незваного гостя, — Хек?! И давно ты здесь?.. — С тех пор, как ты ушел, сижу вот, жду тебя весь день, — он развалился по-хозяйски на кровати в комнате, которую знал как свои пять пальцев (если не лучше), и что-то держал в руках… это был дневник?.. — Хек! Отдай! — Марк кинулся на него, пытаясь отобрать то, что так тщательно прятал все это время, — сколько ты уже прочитал?! — От меня ты все равно ничего не скроешь, не переживай, — он отпустил дневник из рук и тот упал на подушку. Марк замер. — Зачем ты это сделал?.. — Я беспокоюсь о тебе, Марк, — ответил он спокойно, — ты постоянно стал уходить в свои мысли и ничего ведь мне никогда совсем не рассказываешь. — Да, но у каждого же ведь есть то, чем он не хотел бы ни с кем делиться! Даже с лучшими друзьями, — обиженно прикрикивал Марк. — Но не тогда, когда тебя очевидно что-то беспокоит, а ты даже не пытаешься обсудить это ни с кем. Даже со мной! Интонация Хека становилась все настойчивее, и Марк понял, что лучше бы ему сейчас помолчать. А может, и не понял, а голос просто сам пропал куда-то. Наверное, потому что, его лучший друг, как всегда, попал в точку. Донхек придвинулся к нему чуть ближе и наклонил голову набок. — Ты же знаешь, что всегда, если что, можешь обо всем поделиться со мной. Не хочешь поговорить? — Хек… — он нервно сглотнул, когда почувствовал, как ком подступает к горлу, — хочу. Они весь вечер говорили обо всем на свете — о том, что беспокоит Марка; о том, что беспокоило его годы назад; о будущем и о том, кем он хочет стать; об его мечтах и надеждах; о том, о чем всего какой-то день назад знал лишь только этот ничем не примечательный дневник светло-бирюзового цвета, тексты в котором не были спрятаны даже ни под какими замками. — Я даже не знал, что ты пишешь. В смысле, догадывался, почему-то. Но ты реально! Офигеть. Почитаешь мне что-нибудь из твоих рассказов? — с неподдельным интересом в своих горящих глазах спросил Донхек тихо, будто боясь Марка спугнуть. — Только если смеяться не будешь, — он достал из прикроватной тумбы маленькую потрепанную тетрадку, — обещаешь? — Обещаю, вообще смеяться не буду, совсем, — кивал Хек. — Ну, хорошо. Итак… Он прочитал ему пару сказок, таких по-детски романтичных и милых, с доблестными героями и коварными злодеями, и обязательно с счастливым концом. Ожидая увидеть на лице Донхека что-то странное, он был уже готов ко всему, но он никак не ожидал, что тот замрет на полминуты в удивлении, а потом начнет хлопать в ладоши. — Марк… Да у тебя талантище… — Правда? — с огоньком в глазах спросил тот. — Конечно! Это так круто, офигеть… Да из тебя выйдет восхитительный писатель! Марк сидел, замерев, и не мог поверить своим ушам. Писатель? Кто-то серьезно не думает, что мечта Марка — это что-то неправильное, и его не нужно отговаривать? — Я… можно я покажу твои сказки Донхи? — Донхи? А ей понравится? Как думаешь? — Да я уверен! Обалдеть, ты еще и сомневаешься, — он принялся трясти его за плечи, — дурень, да это же так красиво написано! Если меня попросят назвать моего любимого писателя, я отвечу Марк Ли! На самом деле, редко от Донхека можно было услышать что-то настолько искреннее и без легкой насмешки, особенно в адрес Марка. Но сейчас он говорил абсолютно искренне. И Марк это прекрасно видел. И от этого на душе становилось в тысячу раз теплее. — Спасибо, что ли, ахах, — он прикрыл глаза и принялся чесать затылок смущенно (привычка, всегда так делает, когда ему что-то приятное говорят), — только не говори Донхи, что это я написал… А то мало ли, вдруг… — Ладно, как скажешь, не сдам я ей тебя. — И отзыв потом ее скажи. — Обязательно! — он улыбнулся, — слушай… ты в комнату такой раздраженный пришел, я аж испугался немного. В последний раз я тебя таким злым видел тогда, когда спер твой телефон и убегал от тебя по всей школе. Че, родители? Тоже говорят, что фигня это все? Их вообще не переубедить? — Да… Я думаю, да. У нас в семье никто никогда творчеством, вроде как, не занимался, и поэтому они не поймут меня. И уж тем более, мое желание писать детские сказки… На самом деле, я уже намекал им, много раз. О том, что хотел бы связать с писательством свою жизнь. Я, конечно, не шибко-то надеялся, что они меня поддержут, но… все равно обидно. Мол, перерасту. Да не перерасту! Меня раздражает даже не столько тот факт, что они считают, что это не перспективно, сколько то, что они не воспринимают мою отдушину всерьез, понимаешь?.. Это обидно. Очень… Хотя, да, ты-то, думаю, точно понимаешь. — Да… я тебя как никто другой понимаю, бро, — он удрученно кивнул и положил руку ему на плечо, — но мы еще всем уроем носы, обязательно. Так что вообще не обращай внимания на это все, понял? — Понял. Знаешь, вся эта ситуация действительно очень выводит меня, и я часто нервничаю. Но ведь от этого ничего не поменяется, правда? Я же не могу залезть в голову людям и насильно поменять их мнение, если они до этого, несмотря на все попытки, этого не сделали. Так вот, я думал об этом много и пришел к выводу… как бы сказать?.. Если не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней! Вот! — Вау, как умно, — даже без иронии ответил Донхек, но тут же прыснул со смеху, — у тебя это, кстати, судя по тому, как ты вошел в комнату, еще не получилось, пф-ф. — Хек! — он легонько толкнул его в плечо обиженно, но, не сдержавшись, рассмеялся вслед за Донхеком. Потому что когда он смеется, Марк не может не смеяться тоже. — Марк? — М? — И впредь, если что, пожалуйста, не бойся делиться чем-то со мной. Мы ж с пеленок дружим, господи… Мы же друзья, — тихо произнес тот, — хорошо? Иди сюда, — он раскрыл руки для объятий. — Хорошо, — улыбнулся Марк и крепко обнял его в ответ, — обязательно.

***

Марк пробежался взглядом по страницам тетради и быстро дошел до последней, на которой красовались какие-то карандашные каракули, а посередине приковывал к себе внимание большой рисунок яркого солнца. Он широко улыбнулся и посмотрел на Донхека, о чем-то увлеченно рассказывающего — он стоял, поставив ноги на ширине плеч и положив руки на пояс, а солнце светило прямо за ним, освещая его силуэт, совсем как в тот день. — И я ему такой… Эй, ты слушаешь? — он повернулся к Марку и удивился, увидев его улыбку. — Хек? — А? — Иди сюда, — подзывал он Хека к себе, широко раскрыв руки для объятий. — Чего это вдруг ты?.. — смутился Донхек, но послушно подошел к нему и упал в его объятия. Марк прижал его к себе крепче, продолжая улыбаться. Хек, заметив это, не мог не улыбнуться тоже. Нечасто Марка можно увидеть таким рядом с Донхеком. Ты сияешь так ярко.

Ты был как чудо, которое я встретил в летнюю ночь; Как цветок, который расцвел в конце моей зимы.

— Спасибо тебе. — Странный ты сегодня, — улыбнулся Хек, — но милый. Не знаю, за что, но тебе тоже спасибо, — он погладил его по голове.