В тени династии

       Признаться, она хотела избавиться от новоявленной спутницы, но не могла найти для этого причин. Джезебет всегда приходила по утрам, сопровождала свою хозяйку на проповедь, сидя рядом тихо и неподвижно, как статуя. Она завтракала и обедала в кампании принцессы, не позволяя себе излишне откровенных тем для разговора, не нарушая правил этикета. Всегда замечала, когда наследница чего-то хотела, стояла со стаканом воды рядом за секунду до того, как Гвендолин приказывала ей принести попить.       Придираться из-за надуманных предлогов не хотелось — дядя мог жестко наказать слуг за проступки, но глава стражи, как бы она не раздражала девушку, не заслужила ругани в свой адрес. Как-то раз после очередной проповеди спутница сама почувствовала настроение будущей императрицы — в тот день девушка опять погрузилась в мысли об Агнес.        — Если моя леди позволит, сегодня я не приду на обед. Понимаю, ваш дядя приказал сопровождать вас до самого вечера, но у меня есть и другие обязанности. К тому же, позвольте сказать, у юных леди должно быть время для самих себя, которое они проводят без излишнего внимания.        — Раз уж долг зовет тебя, иди. — С облегчением ответила Гвендолин.       Тот день был невероятно хорош, просто потому, что девушку оставили в покое. Да, стража стояла под дверью и прислушивалась, готовая прибежать на каждый вздох, но по крайней мере в мыслях скорбящая могла побыть одна.       Вообще, новая служанка редко сама начинала разговор — как правило, отвечала на просьбы своей госпожи. Сказать честно, принцесса думала, та будет из кожи вон лезть, лишь бы ей понравиться, искать любой повод, однако Джезебет оказалась на редкость неразговорчивой и покорной, чем отличалась от несостоявшейся баронессы.        — Помниться мне, вы хотели посмотреть на земли вне замковых стен. — Подняла как-то глава стражи больную тему. — Как по мне, прогулка помогла бы вам собраться с мыслями и прогнать скорбь. Мы можем подготовить лошадей и прогуляться под стенами замка, сколько вы захотите.        — Это глупо. Ничего хорошего за чертой столицы нет, только беззаконие и воровство.        — Миледи, подумайте о себе и своем народе! Вам нужно выздоравливать, если будете сидеть в одной комнате и печалиться боль никогда не пройдет.        — Хорошо. — Поддалась Гвендолин. В конце концов, служанка делала все возможное, чтобы ее не раздражать, и заслужила немного вежливости, — Только недолго.       Была ранняя весна, природа еще не вступила в полную силу. Почки только начали распускаться, молодые листочки терялись на фоне голых веток, воздух был влажным и холодным из-за туманов, дороги, уже опустевшие после утренних молитв, сохранили только следы, людей нигде не было. Принцесса продержалась минут пятнадцать, после чего замерзла и вернулась в покои. Она не увидела ничего необычного, тем не менее что-то изменилось.       Это было дыхание свободы. Призрачной, частичной, окруженной стеной стражей, и все же свободы. Спустя пару дней девушка сама попросила главу стражи организовать новую прогулку, на этот раз уже в получас длинной. Кавалерия держала дистанцию, а вот Джезебет скакала рядом, наблюдая за госпожой.       Тем же месяцем император прислал швею — она должна была подготовить новое одеяние для весталки, уже не голубое, а белое, расшитое золотыми нитками. Мастерица разложила перед моделью шелка всех оттенков: от жемчужного до кремового, и попросила выбрать ткань, из которой сошьют наряд.       Гвендолин стало плохо, голова закружилась. Глядя на эти ткани она вспоминала белоснежный наряд, в котором похоронили Агнес, как и полагалось поступать с незамужними девушками. Перед глазами замелькала вышивка, которую так любила подруга — ее работы украшали многие алтари, и там, по всем традициям, вышивка тоже была золотой.        — А можно выбрать другой цвет? — Попросила послушница.        — Да что вы, это же не просто желание, а традиция! Белый цвет в наряде весталки символизирует ее чистоту, связь со светом, благословление ангелов. Даже вышивать одеяние нужно особым образом, за что мне и платят — это целая наука. Эгоистично нарушать вековые обычаи, даже будущей императрице.        — Ну-ка замолчи! — Вступилась неизменная спутница. — Хозяйка сказала, не хочет белого, значит шей, что прикажут. Или Эльрат любит только тех, кто выряжается в простыни?        — Нет, но император… Вы должны понимать, он будет не рад такому…        — Глупая, Лайам даже не придет на церемонию, у него куча других дел. А вот принцесса вполне может послать тебя в темницу, если работа не понравится, так что заткнись и делай, как сказано.       Дерзость швеи тут же пропала. Она принесла больше ткани, Гвендолин выбрала желтую, что так же было довольно близко к свету, просто не вызывало таких неприятных ассоциаций. А с какой ненавистью и злобой глава стражи устроила разгром обнаглевшей служанке! Казалось, защитница была готова кинуть провинившуюся в Шио ради хозяйки.        — Я не думала, что ты будешь так рисковать. Все же дядя не одобрит такого решения.        — Некоторые вещи вполне приемлемы, когда о них никто не знает. — Ответила на то Джезебет. — И раз уж мы об этом заговорили, миледи, не могли бы вы сказать, что сегодня мы были вместе до обеда? Есть некоторые дела, но о них страже знать не обязательно.        — Конечно. Каждый из нас имеет право на свои тайны.        Так иногда бывало, что спутница просила обеспечить себе алиби. Иногда принцессе даже было интересно, куда и зачем ходит ее подчиненная, но спрашивать о таком невежливо — если захочет, сама расскажет. Ведь это Гвендолин изначально встретила ее как приставленную няньку, а не как подругу, не стоило удивляться, что женщина не хочет делиться подробностями.        Время посвящения приближалось, наследница все больше задумывалась о будущем, своем и народа. Она начала учить слова необходимых молитв, и с чего-то вдруг ей показалось, что это будет хорошая тема для разговора. Агнес всегда рада была выслушать переживания и поддержать.        — Я боюсь забыть или перепутать слова, за этим ведь вся столица будет наблюдать! Представляешь, трехчасовая церемония — почти как проповедь, одна ошибка и все опять заговорят о том, что я негодна к трону.        — Ох, миледи! — Отмахнулась Джезебет. — Да никому не интересно, насколько правильно вы скажете ту или иную фразу. Мы каждое утро слушаем проповеди, сами священники нередко импровизируют. Иногда мне кажется, если еще раз услышу как «всепоглощающий свет Эльрата проникает во все уголки Асхана» меня стошнит. Просто держитесь гордо, люди понимают ваши жесты и мимику, их притягивает не святость, а право власти.       На какой-то миг племяннице Сокола даже показалось, что ее опекунша готова разрушить церковь, лишь бы не сидеть тот час на утренней молитве. Она говорила с ненавистью, какая переполняла саму принцессу только раз — в день смерти подруги. Но что могло вызвать такие чувства по отношению к церкви у главы королевской стажи? Наверно, очередная тайна, что не была предназначена для любопытных ушей.        — В одном ты права: столичные священники читают текст ужасно занудно и монотонно. А я вот слышала, что в герцогстве Единорога…       Они заговорили о том, как проповедуют в других уголках империи, что все еще вызывало раздражение на лице слуги, но уже не такое сильное. В конце концов все сошло на шутку:        — Нашим исполнителям долга было бы лучше родиться жабами! — Рассмеявшись сказала Джезебет, после чего снова стала привычной собой, а разговор потек в другом русле.        Был еще один случай, о котором Гвендолин постаралась забыть, уж слишком жуткой выдалась та история. Рано утром она оделась и стала ждать спутницу, чтобы вместе отправиться в храм, но время шло, а глава стражи все не появлялась.        — Леди чувствует легкое недомогание, она приняла лекарство и через пару часов будет на ногах, но на молитву не попадет. — Доложила посланная служанка.        — Печально. Что-же, придется мне идти одной.       Вместо завтрака девушка решила навестить подопечную. Она знала, где находятся покои главы стражи и направилась туда. К счастью или нет, а сопровождающих у будущей императрицы не было — на территории замка они ее не донимали. То, что увидела племянница Сокола, вызывало неподдельный ужас.       Джезебет стояла в коридоре, обнажив меч. Напротив, пытаясь вырваться из железной хватки, барахтался слуга. Глаза служанки пылали не то гневом, не то звериным азартом, или чем-то таким, чего людям видеть вообще не положено.        — Пожалуйста… Я буду молчать. — Умолял он, делая последнюю попытку освободиться.        — Верно, больше ты не заговоришь.       Меч обезглавил мужчину, голова покатилась прямо к Гвендолин. Девушка больше не могла скрывать своего присутствия: она напугано взвизгнула. Спрятав меч, глава стражи кинулась к ней и поспешила увести.        — Идемте, госпожа, вам не надо на это смотреть.        — Что? Как? Почему? За что? — Глядя на ту, которой только начала доверять, удивлялась наследница.        — Этот человек занимался распространением культа демонов в империи. Наглец пришел вербовать новобранцев прямо во дворец, среди вашей же прислуги! — Так, словно ужасное деяние совершила ее хозяйка, отвечала женщина. — Думаете, я что-то сделала не так?        — Демонопоклонников надо уничтожать, тут не до морали. — Согласилась госпожа.       Посвящение Гвендолин состоялось в последние дни весны. На него собрались не только жители столицы: бароны и герцоги с разных уголков империи, несколько послов — магов и эльфов, даже представитель гномов хотел прийти, но у него не получилось. Она и не ожидала, что будет так много желающих посмотреть — действительно, не только соотечественники, но и иностранные делегации видели в ней императрицу, новую важную фигуру на политической арене.       У алтаря уже ждали служительницы церкви. Идя к ним послушница заметила, что на белом камне, помимо предметов для причастия, лежит вышитое полотно, где золотой ангел возносит руки в молитвенном жесте. Сперва сердце в груди болезненно сжалось, и снова налетели воспоминания (красиво, неправда ли?), но тут случилось что-то странное — будто переключило.       На плечи вместо обрядовой мантии легло спокойствие. Будущая весталка поплыла к своему месту и начала читать молитву, не запинаясь, но в то же время не задумываясь о смысле слов. Агнес была здесь: в своей последней работе, в памяти, в солнечном свете и в сердце своей подруги. Она не злилась, не винила в своей гибели, наоборот: поддерживала, как делала это всегда.        — Гвендолин из рода Сокола, твое желание служить свету искренне? — Спросила настоятельница.        — Да, я хочу посвятить свою жизнь Эльрату и народу.        — Тогда властью, данной мне ангелами, объявляю тебя весталкой. Отныне и навек неси людям лишь благодать и спасение, и да не искусят тебе демоны Шио на праведном пути!       На голову лег венец Весты — это украшение напоминало солнце и ничего общего с короной не имело, его носили все монахини, только послушницы серебряные, весталки — золотые. Правда, юная принцесса почувствовала, будто теперь она стала императрицей — настолько ярко засияло золото в каштановых прядях.       После следовала долгая череда поздравлений. Ото всех — даже от магов безбожников, только не от дяди — куда и по каким делам он уехал, спрашивать не хотелось. Среди поздравляющих была и Джезебет, хотя лицо ее оставалось безрадостным. Она сказала, что сегодня опять чувствует себя плохо, от того и мрачна, а так очень рада, что будущая императрица теперь сможет занять трон.       Закончив еще одну молитву, проводив всех знатных гостей, девушка растеряла всю бодрость — ей хотелось поскорее пойти спать, ноги гудели от тяжелого дня, мозг не хотел работать. Тем не менее она дождалась, пока все покинут церковь, после чего поднялась в келью и заперлась там.        — Я знаю, что ты сейчас рядом, что ты слышишь меня, Агнес. — Убедившись, что никто не подслушивает, заговорила новоиспеченная весталка. — Гляди, теперь твоя госпожа официально может занять трон, она владеет магией исцеления и больше никогда не позволит убивать своих поданных. Гвендолин из рода Сокола живет благодаря тебе, а вместе со мной — династия, Соколиное Гнездо, целая империя. Мы все в долгу перед тобой.       Тень случившейся трагедии всю жизнь будет преследовать императрицу, особенно остро во времена конфликтов, войн и эпидемий — приходя со смертями близких и просто верных ей людей. Возможно, обретение таких воспоминаний и умение носить их в себе — часть взросления, показатель силы духа. Как бы там ни было, а жить с ними дальше возможно, и чем больше таких вещей происходит в жизни, тем меньше расстраиваешься из-за мелочей, что как раз свойственно детям.