"Brooklyn Baby" Lana Del Ray
Гарри прерывисто вздохнул, ощущая губы на своём плече. Солнце оранжевым пожаром садилось за урбанистический горизонт. Юноша поднял голову, вглядываясь в голубые глаза. — Уходишь? Луи пожал плечами. Он приехал около двух часов назад, вымотанный и даже небритый. До этого они не виделись дней пять, а теперь мужчина умостился на диван, продолжая оставлять смазанные поцелуи на голой коже Стайлса, иногда проводя по ней языком или касаясь кончиками пальцев. — Я занят, — произнёс Гарри, не отрываясь от ноутбука. — Я просто посижу рядом, — сказал Луи, проводя ладонью по животу того. — Неужели? — юноша вскинул брови, поворачиваясь в сторону своего садиста. Томмо вздохнул, упираясь лбом в бицепс Гарри: — Ладно, я вру. Тихий смех разбавил звуки от удара пальцев по клавиатуре. — Чем ты занят? — снова подал голос мужчина. — Эссе. — Какая тема? — Не делай вид, что пишешь или разбираешься в искусстве так же хорошо, как стреляешь по банкам, — промычал Гарри. — Талантливый человек талантлив во всём, слышал? Усмешка сорвалась с губ юноши, и он пролистнул документ в начало, чтобы показать Луи тему. — «"Илиада": пластика мужского тела в скульптуре», — вслух прочёл тот. — «Царь Ахиллес между ними рыдание горькое начал. Грозные руки на грудь положив бездыханного возлюбленного: «Радуйся, храбрый Патрокл! и в Аидовом радуйся доме!». Гарри широко распахнул глаза. — Ты ведь сейчас не..? — Слово в слово, — кивнул Томмо. — Откуда ты знаешь? Мужчина пожал плечами, поджимая губы. Он бросил взгляд на часы, тикающие на полочке с комнатным деревом Гарри. — Наверное, мне и правда уже пора.***
Было пасмурно. Моросил дождь, роняя свои слезинки на асфальт бруклинских улиц и пальто бруклинских прохожих. Можно поклясться, что и одни, и другие отличаются от любых других. Чем? Если бы кто-то знал, Нью-Йорк потерял бы свой шарм. Смена в библиотеке закончилась около часа назад, и теперь внимание Гарри цеплялось за детали, из которых состояли люди, чьи лица были размыты, а не за книжки из раздела детской научной литературы, где он сегодня наводил порядок. Гарри думал о боли. О той боли, которую каждый из этих «размытых людей» успел причинить кому-то другому. Хотя вряд ли резь была такой же размытой, правда? В голову снова пробралась мысль о том, как сильно он ненавидит всё, что связанно с болью. Она преследует каждого. В особенности, его, но со временем... знаете, со временем он перестал придавать этому значение. А смысл? Думаешь о своей боли — эгоист. Не думаешь — всё равно эгоист, потому что за тебя это приходиться делать кому-то другому. И внезапно щемящие чувство снова дало знать о себе. Оно снова яркими вспышками засверкало в его жизни, но теперь сопровождалось не порезами на коже и бинтами, а голубыми глазами и грубыми, такими чертовски нежными руками. И дымом. Вечным дымом. Рассеется ли он однажды? Кто знает? Порыв ветра разбросал кудри Гарри по лбу и заставил старый постер, висевший у входа в один из местных кинотеатров, зашелестеть. Там сегодня ночь Тарантино. Гарри усмехнулся. Сам не зная зачем, он сфотографировал яркую картинку. Ответ пришёл через несколько минут: LT(?) «Теперь будем друзьями по переписке, Гарри?» Harry «Сходим?» LT(?) «Хочешь напомнить себе, что вдохновляющие вещи не должны быть твоими?» Harry «Что банановые слизни реальны» LT(?) «Ужасная шутка» Harry «Я не шутил. Мы идём или нет?» LT(?) «Я освобожусь через час» Harry «1 зал, последний ряд. Купи карамельный попкорн, а не весь, который будет в Нью-Йорке» LT(?) «Это вызов?» Harry «Это номер зала, ряд и вкус попкорна» И пока Гарри давал парню в смешной красной униформе свой билет, предупреждая, что немного позже подойдёт его... спутник, Зейн схватил Луи за лацканы пиджака, когда тот выскакивал из офиса. — Не вляпайся в неприятности, Томмо, — сказал он. — Это вы не вляпайтесь. Проследи за тем, чтобы не осталось и следа. На прошлой неделе я успел поговорить с отцом, но в этот- — Луи, это не называется разговором, — спорил Зейн, пытаясь разглядеть в вечно холодных глазах хотя бы намёк на что-нибудь, что заставило бы его успокоиться. — Всё в порядке, Зейни, — парень улыбнулся, осторожно убирая руки друга. — Всё нормально. — Ты едешь к нему? — Да. — Пожалуйста, — безмолвная просьба не забывать о том, кто он. Луи только кивнул, поджав губы и скрываясь за железной дверью. Ему всё ещё больно смотреть на то, как люди, которые ему дороги, вынуждены крутиться во всём этом дерьме. Чёрная машина подъехала к самым ступеням и, прикрывшись от дождя, Томмо запрыгнул внутрь, в последний раз бросая взгляд на силуэт Зейна в окне. Практически всю свою жизнь Луи пытается понять — руки этого человека больше вымазаны в краску или в кровь? И боится ответа.***
Когда проходит уже больше, чем половина фильма, Гарри отчаянно пытается напомнить себе, что он и не надеялся, что Луи приедет. С чего ему вообще приезжать? — Прости, бусинка, — приглушённый экранными репликами голос раздался где-то рядом. Лицо Гарри оказалось напротив ширинки. — Ненавижу пробки. Гарри проследил за тем, как Томмо плюхнулся в кресло рядом и поставил на колени большое ведро попкорна. — Чёрт, я много пропустил, да? Попкорн? — он повернулся, закидывая в рот кукурузные зёрна, вымазанные в карамель. Но Гарри не знал, что ему нужно ответить. Он просто улыбался. В голове назойливо звенела мысль о том, что он должен убежать прямо сейчас и больше никогда не вспоминать этого мужчину, но... Он наклонился, чтобы осторожно дотронуться своими вечно обветренными губами до щеки Луи. На секунду сердца обоих замерли, и почему-то это совсем невесомое прикосновение показалось намного более интимным, чем всё, что было до. Это одновременно и будоражило, и пугало. В их истории нет места походам в кино и нежным поцелуям. Их истории просто нет места в этом мире, но... Луи провёл пальцами по щеке юноши, заправляя кудри за ухо. Его губы тронула почти незаметная улыбка. Гарри наконец выдохнул, снова обращая всё внимание на экран. Рука Луи спустилась вниз, Стайлс дёрнулся из-за неожиданного прикосновения к коленке, но, почувствовав нежные поглаживания, расслабился. И всё это казалось нормальным: приглушённый свет, тихое перешёптывание, глупые диалоги в фильме, вкус карамели, нежность рук, близость. Всё только казалось нормальным.***
"Let`s Fall in Love for the Night" FINNEAS
Ветер ласкал волосы Гарри, пока юноша смеялся, высунувшись из окна. Он подпевал словам песни, выкрикивая свои любимые строчки особенно громко. Луи смотрел на него и не мог поверить, что он имеет право просто находится рядом с кем-то таким воодушевлённым каждым мгновением сегодняшнего вечера. Ночь укрывала беспокойные тайны. Луна скрывалась за облаками и небоскрёбами. Где-то в окнах горел свет, обнажая ту жизнь Нью-Йорка, о которой умалчивают фильмы и люди. Никто не говорит о том, сколько сердец было разбито; сколько мечт не сбылось; сколько квартир прячет в себе тех, чьи руки дрожат, пока лезвие горит рядом с кожей; сколько вечеров Гарри посвятил дрожащим руками; сколько шагов навстречу полёту со знаменитого Бруклинского моста было совершенно; сколько раз Луи оказывался на этом мосту. Никто не говорит. — Я хочу на Таймс Сквер! — лишь кричит Гарри, широко улыбаясь. — Зачем? — Мы притворимся туристами! Луи замер на мгновение, но ямочки на щеках этого парня возымели бОльшее влияние, чем любой здравый смысл. Мужчина наклонился к водителю, называя место назначения, тот только покачал головой, усмехаясь. Они притворятся туристами.***
Нью-Йорк похож на картину, выполненную в технике эбру. Казалось, вывески сияли ярче утреннего солнца, рекламные щиты и афиши переливались, смех и громкие разговоры перегоняли машины – всё сливалось вместе, превращаясь в единую жизнь. Жизнь до рассвета. Громкий звонок, оповещающий о приближающемся велосипедисте, заставил Луи притянуть Гарри ближе к себе. Юноша посмотрел на него. Его глаза блестели, с губ не сходила улыбка, на лице переливался разноцветный свет от огней, кудри спадали на глаза. Такой красивый. Невероятно красивый. Заставляющий сердце биться чаще. Холодные пальцы Стайлса обхватили запястье мужчины, утягивая за собой. Он обгонял прохожих, бормоча извинения и закидывая на плечо вечно падающий шарф. — Куда мы бежим? — смеясь, крикнул Луи. — За самыми вкусными хот-догами, конечно же! — ответил Гарри, затаскивая парня первую попавшуюся забегаловку. — Эй, милый! — он окликнул парня за прилавком. — Один... эм... фирменный хот-дог и один вегетарианский, пожалуйста! — Будет сделано! — Сэм, как было написано на бейджике, кивнул, приступая к заказу. — Вегетарианский хот-дог? — недоверчиво уточнил Томмо. Гарри пожал плечами: — Это Нью-Йорк, уверен, они слышали и не такое. Пришлось подождать буквально семь минут, потому что, как сказал Стайлс, это Нью-Йорк: либо ты делаешь всё максимум за десять, либо тебе здесь не место, сладкий. Круглый столик, который они выбрали, находился совсем близко к панорамному окну, усеянному неоновыми надписями. Гарри пил колу через трубочку. У до сих пор не понимал, зачем они купили такой огромный стакан. — И как часто ты ешь хот-доги в стрит-фуде на Таймс Сквер, и должен ли я знать ещё что-то, пока не стало слишком поздно? Признайся, ты фотографируешь по вечерам статую Свободы? — спросил Луи. — Очевидно, что да, — проговорил Гарри, всё ещё держа трубочку во рту. — Если честно, в первый раз. — Чего? Но ты говорил так, будто- — Я не был здесь раньше, — парень пожал плечами. — Я живу в Нью-Йорке, Луи. Можно сказать, моя генетическая память не позволяет мне этого. В последний раз я просто прогуливался по Таймс Сквер, когда мне было десять или что-то типа того, — он закатил глаза, смотря на всё ещё удивлённого Луи, даже его рот немного приоткрылся. — А теперь пошли, нам ещё надо найти уличных музыкантов! — последние слова было почти не слышно, потому что парень уже выходил из маленького кафе. Луи закусил губу, догоняя его. Гарри шагал, вглядываясь в прохожих. Ему нравилось это. Здесь было так много людей. Таких разных. Таких невероятных. Он обернулся. Глаза Луи переливались в свете от гирлянд, щёки покраснели от мороза, смех разносился по сердцу Нью-Йорка — центр одиночества — так Гарри думал всегда, но сейчас ему казалось, что быть в одиночестве вместе с этим парнем, чьё внимание только что привлёк фокусник в настоящем цилиндре, ему нравится. Где-то рядом заиграла громкая мелодия. Глаза Гарри тут же распахнулись. — Луи! — юноша широко улыбался. Казалось, из его зрачков сейчас начнут сыпаться звёзды. — Луи, это «Gangsta`s Paradaise»!! Они танцуют под «Gangsta`s Paradaise»!! — Нет, бусинка, даже не думай, — Луи посмеялся, находя взглядом уличных танцоров и просто людей, которые качали головами в ритм песне. Очевидно, они воображали себя на сцене какого-нибудь огромного танцевального баттла. У них даже был серый магнитофон прямиком из двухтысячных. Но Гарри уже стоял в толпе двигающихся тел лицом к мужчине. Он закусил губу и медленно качался в такт песне, выводя бёдрами восьмёрки. — Tell me why are we so blind to see that the ones we hurt are you and me // Скажи, почему мы настолько слепы: мы не видим, что причиняем боль только сами себе – ты и я... — одними губами пропел Стайлс. Луи закатил глаза, потому что взгляд Гарри был наполнен похотью и насмешкой одновременно. — We keep spending most our lives living in the gangsta`s paradise // Мы продолжаем проводить большую часть жизни в гангстерском раю... — он подошёл ближе, тыкая пальцем в грудь мужчины. Неожиданно Гарри снял с себя шарф, закидывая его на шею Луи, тем самым притягивая того ближе и выводя в центр. Кто-то рядом с ними засвистел. Гарри продолжал делать эти движения своим телом: качаться из стороны в сторону и извиваться. Томмо положил ладони чуть выше его бёдер, шепча на ухо: — Играешь роль плохого мальчика? — Не забудь вызвать на бис, — более громко ответил Стайлс, проводя кончиком языка по верхней губе и запрокидывая голову. Луи рассмеялся, наблюдая за юношей. Как же его угораздило? Он стоял посреди Таймс Сквер, держа в руках самого странного человека, которого он когда-либо встречал. Оставалось надеяться, что никто из партнёров его отца или, не дай Бог, друзей Луи не увидят их, спрятанных в красном шарфе."Ever since New York" Harry Styles
Вывески мигали, такси проносились мимо, слышались пьяные крики. Сегодня они были одни из тех, кто потерялся — спрятался — в городе, который никогда не спит. Манхэттен остался позади. Гарри и Луи шли по тротуару одной из улиц Бруклина, едва соприкасаясь пальцами. В голове Стайлса крутились тысячи бессмысленных «почему?»: почему он здесь? Почему Луи здесь? Почему никого из них не волнует время? Почему его не волнует то, кем является Луи? Почему он не боится? Почему с губ Луи не сходит улыбка? И почему ему так сильно нравится это? — Так что насчёт тех пугающих парней? — голос Гарри прозвучал слишком громко, ударяясь о тёмные стены и разгоняя одинокие тени. — Пугающих парней? — Томмо приподнял бровь. — Да. Тех, с кем ты обычно преследуешь меня. Зейн, Лиам и Доминик? — Во-первых, я не преследую тебя, — Луи закатил глаза. Гарри только пожал плечами, пряча улыбку в шарфе. — А, во-вторых, это мои друзья. — Вы выглядите, как те самые крутые парни из фильмов, — Стайлс скривил губы, морща покрасневший от мороза нос. — Мы и есть крутые парни, — Луи усмехнулся. — Расскажешь о них? — Почему тебе интересно? — Не знаю? — Гарри остановился, повернувшись к парню. — Мои друзья стали семьёй для меня, — он снова пожал плечами. — Правда. Иногда они чертовски заботливые, но это нормально, полагаю. Я знаю Эштона с самого детства. Это тот, который австралиец. Ну, знаешь, он прям австралиец. Он ещё говорил о мечте назвать собаку в честь себя. Действительно люблю его. Он, кстати, печёт! Ты должен обязательно попробовать его фирменные банановые кексы, — Гарри рассмеялся, продолжая идти теперь немного впереди. — Он носит такие забавные футболки. Но это всегда плюс, правда? Мы любим устраивать что-то типа ночёвок, когда у нас есть время. Это здорово, я думаю. С Митчем мы познакомились очень странно. Вообще-то Митч и сам странный. Он напоминает мне кота из сериала про Сабрину. Мне было бы интересно услышать, как он говорит: «Киса выбирает вечеринку» с гавайскими бусами на шее. Да, познакомились... я тогда переходил дорогу. Мне стало плохо. Ну, знаешь, иногда у меня бывает слабость. Клянусь, меня бы сбила машина, если бы не он. А потом он всегда магическим образом появлялся рядом. Иногда кажется, что Митчу всё равно на всё, но это не так. Вовсе нет. А Сара, — мальчик покачал головой, — Сара почти буквально свалилась нам на голову. Мы были в Университетской столовой. Представляешь, она споткнулась и опрокинула поднос на самого Митча Ролланда. Наверное, тогда я видел его лицо удивлённым в первый и последний раз в жизни. Они, кстати, вместе, — Гарри оглянулся, улыбка всё ещё была на его губах. — А ещё теперь есть Найл. Знаешь, он забавный. Мне это нравится. Он такой смешной, когда напьётся. Говорит о каких-то психологических приёмах, рецептах. Думаю, он подходит нам, — задумчиво произнёс Стайлс. Прежде чем начать, Луи провёл кончиком языка по губам, вздыхая. Он никогда не говорил об этом, но всё же: — Зейн и Доминик были рядом всегда. Думаю, Малик, ну, Зейн, он мой лучший друг. У него было сложное детство, хотя у кого из нас его не было? — Томмо пожал плечами. — Он лишился семьи, когда ему было шесть. С тех пор мы и есть семья. Не было ни одного дня, когда я жалел об этом. И не будет. На самом деле Зейн художник. Его картины невероятны, правда. В основном это портреты. У каждого из них своя история. А родители Дома партнёры моего отца... были. Он раздражал меня всё детство. А потом на какой-то из вечеринок мы... — на лице парня тут же появилась хитрая ухмылка, — скажем, эм... мы неплохо повеселились. Он такой громкий! И ещё помешан на своей собаке, серьёзно. Он заставляет нас называть его Малыш Доминик Младший, ну, ты помнишь, наверное, тогда в клубе. — Луи опустил взгляд, продолжая: — И ещё... Лиам, да, Лиам. Знаешь, он кто-то типа нашей мамочки. Если бы не он, мы все уже сделали бы очень много очень глупых вещей. Мы и так делаем их постоянно. Но не знаю? Лиам вносит в нашу жизнь немного порядка и, знаешь, безопасности, — он поджал губы, обдумывая правдивость своих слов. — Как вы познакомились с Лиамом? — Мы... не мне рассказывать об этом. Знаешь, он просто влюбился не в того человека, — Луи пожал плечами. Гарри не стал спрашивать больше, ведь даже не надеялся, что мужчина действительно ответит. Вместо этого он тихо произнёс: — Останешься у меня? Вряд ли Луи когда-нибудь поймёт, что именно так сильно привлекало его в этом юноше с нелепым шарфом вокруг шеи. Может быть, дело в бледных щеках, которые краснеют на морозе. Или в кудрях, которые всегда растрёпаны. Возможно, виновата улыбка, которая не касается глаз, блестящих из-за порывов ветра. Или в уставшем взгляде. Обветренных губах. Или мягких ладонях. Или всё-таки в до жути смешном пальто. Может быть, во всём виноват голос, который звучит так, будто его обладатель заранее уверен в отказе. Может быть, дело в погоде или в том, что в Нью-Йорке живёт восемь с половиной миллионов человек, а этот мальчик стоит рядом именно с ним. — Останусь, — ответил Луи. И совершил самую глупую ошибку в своей жизни. — Нам придётся ехать в метро, — улыбнулся Гарри. — Думаешь, я боюсь? Юноша засмеялся. Он схватил Томмо за руку и побежал в сторону виднеющегося перехода на станцию. И если вы спросите, Гарри никогда не считал поездки в метро романтичными. Скорее наоборот. Это одна из самых отвратительных вещей в мире. Толкаться, ругаться, сопротивляться земному притяжению, вынужденно общаться и прочие отстойные вещи. Но сейчас он сидел, положив голову Луи на плечо, и наблюдал за ним, пока тот обнимал его, гладя по предплечью. Нога парня отстукивала ритм песни, приглушённо играющей в вагоне, а взгляд, как всегда, был до безумия задумчивый. Гарри отвернулся, смотря на тёмную стену, мимо которой их поезд проносился с бешеной скоростью. Ему всегда казалось это красивым — единственная причина, по которой он ездил в метро: он всегда смотрит на эту стену и думает о том, что она — словно люди, встречающиеся на пути. Кажется, будто несётся за нами на бешеной скорости, но на самом деле стоит на месте. Движение. Разве движение может не завораживать? Во всём можно найти прекрасное. В стенах метро. Вагонах. Современном искусстве. Светофорах. Указателях. Дорогах. Окнах. Снеге. Сигаретах. Первом впечатление. Разговорах. Огнях ночного города. Азиатской еде. Танцах под старую музыку. Объятиях. Холодном воздухе. Кинотеатрах. Людных местах. Глупых мелодиях. Шрамах на теле. Поцелуях на шее. Синяках на коже. Следах на запястьях. В боли. В нежности. В покрасневших глазах. В сладких губах. Взгляд снова вернулся на губы парня, которые тот зажимал между зубов. В человеке. В выстреле. В трагедии.***
"The End of the World" Josefien
Дорога от метро до квартиры заняла совсем немного. Луи остановился перед входом в гостиную, оборачиваясь, чтобы посмотреть на Гарри, на лице которого играли тени из-за проносящихся за окном машин. Стрелка часов добралась до пяти — скоро рассвет. Томмо подошёл ближе, потянув за красный шарф. Он скользнул по предплечьям юноши, скрытым под свитером. Луи сомкнул руки на талии Гарри, прислонившись своим лбом к его. Сердце забилось совсем неровно: оно то замирало, пропуская удары, то просилось на волю. Нежные пальцы будто попытались поймать одну из теней на щеке Стайлса. Гарри наклонил голову, прикрывая веки. Он наслаждался этим прикосновением. Всеми прикосновениями Луи. Тело Гарри пылало в руках мужчины, в небесных глазах которого прятался страх, скрывалась боль, но это делало его таким сильным. Всегда. Юноша поддался вперёд. Он поцеловал сначала один уголок губ, затем второй, вызывая рваный вздох. Через ткань рубашки холодные ладони чувствовали, что не только его сердце рвётся познавать поэзию. Бледными пальцами он потянулся к верхней пуговице, чтобы расстегнуть. Одна за одной. Из-за холода рук у Луи спёрло дыхание. Конечно, из-за холода. Он забрался пальцами под свитер парня, поглаживая кожу в центре живота. Он оставлял лёгкие поцелуи на шее. Он был лучшим любовником. Он улыбался, вдыхая уже привычный аромат, — этот мальчик всегда пах осенью: воздухом после дождя, клюквой, одиночеством и стихами. Тихо шаркая, они добрались до спальни. Гарри остановился возле кровати, стягивая с себя свитер и оставаясь лишь в светлых джинсах. Солнечные лучи едва пробирались сквозь пушистые облака, их свет обрамлял кудри юноши, его кожа заблестела там, где были оставлены поцелуи, щёки покрылись нежно-розовым румянцем. Луи казалось, солнце стоит прямо перед ним. Мужчина притянул Гарри к себе, целуя в губы и чувствуя улыбку юноши. Наконец-то он стянул с Луи рубашку, отбрасывая. Прерывистыми поцелуями Гарри начал опускаться к паху, через ткань прикасаясь губами к возбуждению мужчины. Луи запрокинул голову, улыбаясь и шумно выдыхая. Парень уже почти подобрался к ширинке, но Томмо потянул его вверх. Он дотронулся пальцами до пуговицы джинсов, проводя большим пальцем над ремнём. Гарри снова застонал. Луи стянул его штаны вместе с бельём. Стайлс тут же лёг на спину. Голубые глаза смотрели прямо на него. В них проскальзывало что-то новое. Что-то, что юноша никогда ещё не видел. Никто никогда не видел. И ещё там искрилась жажда свободы, жажда полёта, жажда расправить сломанные крылья. Гарри потянул руки к мужчине, тут же переплетая их пальцы. Он снова казался таким хрупким, будто сделан из фарфора. Будто он был сделан для того, чтобы однажды его по неосторожности разбили. Томмо встал на колени перед ним, целуя и прикусывая ключицы мальчика, пока сам Гарри разбирался с ремнём на тёмных брюках. Кончиком большого пальцы Луи провёл по губам юноши, тот провёл носом по ладони, оставляя поцелуй на истерзанном запястье. Юноша извивался, сминая в руках простыни, чувствуя пальцы Луи в себе. Его бросало в жар, воздух заканчивался. Но взгляд просил большего. И тогда мир сузился до одних единственных глаз, в которых боль переплеталась с удовольствием. Толчки были медленными и размеренными. Тихие стоны разлетались по всей квартире, наполняя её красками. Гарри так хотел, чтобы они никогда не стали тусклыми разводами. Он нежно убрал пальцами чёлку Луи, спадающую тому на глаза, и вернул руки на напряжённую влажную спину мужчины. Томмо наклонился, чтобы оставить поцелуй на щеке, провести носом по подбородку. Он был везде: прикасался пылающими губами и холодными пальцами. В голове Гарри звенела фраза, которая заставила его провести ногтями по коже мужчины, сильнее прижать его к себе, обвивая ноги вокруг чужой талии. «Люби меня, как любит пистолет изысканным кровавым поцелуем оставить метку в чьей-нибудь груди», — он услышал её на одной из лекций недели две назад и в то же мгновение возненавидел. Когда щёки Гарри были до невозможного красными, пальцы запутались в простынях, а по груди Луи стекали капли пота, они поменялись местами. Теперь юноша сидел на бёдрах Томмо, размеренно двигаясь. Его ладони тут же нашли тёплые руки. Крепко сжимая их, он в последний раз застонал, падая вперёд, на грудь мужчины. Через несколько секунд Луи прерывисто вздохнул, тихо прошептав ему в волосы. — Гарри... И это было первое слово за всё время, пока всходило солнце. Утренний свет пробирался сквозь полупрозрачные занавески, покрывая поцелуями щёки. Чёлка Луи спадала ему на глаза, щекоча переносицу. В воздухе витал запах корицы и осени, хотя за окном хлопьями шёл снег. Томмо промычал в подушку, приоткрыв один глаз, чтобы осмотреться. Он тут же поймал внимательный взгляд зелёных глаз, которые моментально закрылись. — Я знаю, что ты смотрел на меня, — хрипло произнёс Луи, всё ещё утыкаясь носом в подушку. — Нет. Улыбка тронула губы мужчины. Он заметил едва уловимое трепетание ресниц и ухмыльнулся. Гарри лежал на животе, старательно делая вид, что спит. Луи привстал, рассматривая бледную кожу, усеянную гематомами и шрамами. Он невесомо провёл пальцами по позвоночнику мальчика, чуть слышно спрашивая: — Я ведь не сделал тебе больно? Я не... я не оставил следов? Глаза Гарри тут же распахнулись. Он принял сидячее положение, опираясь на ладони и теперь оказываясь напротив Луи. Белоснежное одеяло съехало до пояса. — Нет, — прошептал Гарри, укладывая голову на плечо мужчины. Луи кивнул, потянувшись к нему руками, но вдруг замер. Что они делают? Они не могут обниматься после секса, будто через десять минут Луи не будет сидеть в своей стеклянной машине. Но всё же это будет через десять минут. Целых десять минут. Поэтому он дотрагивается до спины юноши, нежно проводя по ней ладонью. — Последний милый парень в Нью-Йорке, — прошептал Луи, оставляя поцелуй на чужом виске. — С твоим днём, бусинка, — мужчина чмокнул Гарри в губы. Гарри зажмурился, кладя руку на грудь Луи, ощущая под пальцами размеренный стук его сердца, и почему-то это было единственным подарком на день рождения, который он хотел бы получить. Но этот человек никогда не сможет принадлежать ему. У них никогда не было бы шанса. И кто сказал, что Луи хотел бы, чтобы этот шанс был. Томмо оставил невесомый поцелуй на плече юноши и выбрался из объятий. Гарри уже знал, что в ближайшее время ничего не услышит от него. Просто знал. Кусая щёку, он следил за тем, как мужчина собирал свои вещи, сразу же натягивая их на себя. Он не смог найти рубашку, поэтому, запахнув пиджак и схватив пальто, выскочил из квартиры, как только его телефон зазвонил, оповещая, что водитель уже ждёт у подъезда. Дверь чуть слышно захлопнулась. Гарри опустил взгляд на свои руки, лежащие на простынях. Надо бы их постирать, но... они пахнут Луи. Тем более их надо постирать! Юноша прикрыл глаза, глубоко вздыхая. За окном падал снег, который уже, наверное, замёл следы Луи около подъезда. Ступни коснулись серого ламината. Рядом небрежно лежала скомканная чёрная рубашка. Гарри горько усмехнулся. Луи так сильно хотел сбежать, что не увидел её буквально под своими же ногами. Стайлс встал, пиная вещь подальше. Душ – то, что сейчас нужно. Тёплая вода смоет с кожи следы пальцев и губ. Жизнь вернётся к обратному ритму. Без всяких там наследников преступных империй. Стайлс вышел из ванной, поправляя резинку белых боксеров. Босые ноги шагали по чуть прохладному полу, Гарри напевал мелодию одной из тех старых песен, что уже давно перестали крутить по радио, но они всё равно возникают в голове. Юноша остановился у кровати, подхватывая пальцами чёрную рубашку, быстро натянув её на плечи. Застёгивая последние несколько пуговиц, он направился на кухню, мимолётно бросая взгляд на зеркало. Рубашка широковата и едва прикрывает бёдра, но ему нравилось. Конечно, ему нравилось. Нет. Ему не нравилось. Он снял её, швыряя на стул. Гарри провёл по листьям Дороти и пообещал ей утреннюю порцию заботы чуть позже. Он открыл холодильник, чтобы достать овсяное молоко, стуча пальцами по подбородку и разглядывая остальные продукты. Юноша встал на носочки, осматривая верхнюю полку, но его отвлёк телефон. Он взял его со стола. Это было сообщение от Сары в Инстаграмм. Гарри открыл переписку, тут же замирая с открытым ртом. «Что за чёрт, Гарри?» Девушка отправила ему пост какого-то уличного фотографа. На фото были они с Луи: стояли чуть дальше от толпы, пока все танцевали, и смотрели друг другу в глаза. На губах Луи — улыбка, а руки Гарри обвивали шею мужчины. Но самое страшное заключалось в подписи к фото: «Хэй, только посмотрите! Увидел этих двоих вчера на Таймс Сквер. Они были увлечены друг другом, будто остальных и вовсе не существовало!! Невероятно красивая пара!!» Гарри быстро сделал скрин, после чего почти отбросил телефон от себя, оставляя его на столе вниз экраном. Было глупо надеяться, что Луи никогда не увидит это фото.***
"Sacrilege" Yeah Yeah Yeahs
Недалеко от 30-ой улицы, как раз за границей района Халсон-Ярдс, есть фонарь. В нём нет ничего интересного: тонкая ножка и белый свет. Вокруг этого фонарного столба, собственно этим он тоже не особо отличается от других фонарных столбов, но всё же... вокруг него крутится жизнь. Кто знает, может, там однажды танцевали влюблённые из мюзикла «Ла-Ла Ленд». Нью-Йорк, конечно, не Лос-Анжелес, но прелесть этого города в том, что он, как хорошая жертва общественного темперамента или шлюха, может быть тем, кем вы только пожелаете. Так вот, свет именно этого фонаря падал на деревянную поверхность стола, за которым сидел Луи, водя пальцами по нему так, что его запястье то казалось мертвенно бледным, то скрывалось в темноте. Будто его не волнуют настороженные взгляды и снующие туда-сюда люди. Серьёзность ситуации выдавал только отрешённый взгляд. Зейн устроился рядом, разглядывая документы и делая вид, что не наблюдает за Лиамом, разговаривающим по телефону за стеклянной дверью. Примерно час назад Пейн вежливо попросил одного уличного фотографа подчистить карту памяти камеры и профили в социальных сетях. Никто не проронил и слова, когда Луи попросил оставить все фото лишь в единственном экземпляре и отправить ему, но каждый знал, что стоит этим фото попасть не в те руки, и под угрозой не только жизнь Томмо (к этому все привыкли), – под угрозой жизнь ни в чём невиновного парня, который через месяц-другой забудет о своих приключениях с преступником. Луи сжал кулаки, закусывая губу. Голова болела, в висках пульсировало, мысли мешались. Сейчас его отец спросит о продвижении грёбанного дела; о том, какого чёрта в его клубе снова проблемы, но единственное, на что Луи мог тратить силы перед действительно тяжёлой встречей – надежда, что Лиам успел вовремя предупредить фотографа. Вчера Доминик снова оставил немного больше следов, чем должен был. Это не было критично, но в последнее время дела шли не очень, а первое действительно серьёзное дело, доверенное Луи, стояло на одном месте вот уже четвёртый месяц. Все, кто был сегодня в офисе Остина, знали, что случится с принцем, когда его отец войдёт в двери главного корпуса. У Луи не было ответа на вопрос, почему это всё происходит. Может, потому что он ни на что не годится. Может, потому что он всю жизнь надеялся, что никогда не наступит тот день, когда ему поручат «серьёзное дело». Может, потому что, что бы он ни делала, его преследуют наивные зелёные глаза. Томмо резко встал, с грохотом отодвигая стул в сторону. Зейн повернулся в его сторону. — Ты в порядке? — спросил Малик, убирая стаканчик с кофе подальше от края. Взгляд Луи говорил, что ещё минута ожидания, и он начнёт бросать в стену всё, что попадётся под руку. — Нет, — сухо бросил мужчина как раз в тот момент, когда Лиам и Дом зашли в кабинет, прикрывая за собой дверь. — Томас сказал, что мистер Остин выехал, — оповестил Лиам, присаживаясь на диван в дальнем углу. — Какая честь, — фыркнул Луи, подходя к пустому столу около окна. Он начал выбрасывать смятые деньги и пустые пачки Marlboro из карманов пиджака, чтобы хоть чем-нибудь занять себя. За его спиной парни обеспокоенно переглядывались. Все понимали: Гарри уже не был секретом. Им действительно оставалось надеяться, что он решит не бросать это в лицо сыну прямо сейчас, потому что, если он сделает это, уже завтра около виска мальчика окажется дуло пистолета. И именно Луи будет тем, кто спустит курок. Отец Луи всегда говорил, что слабость вызывают только люди. Люди — главный наркотик. Как бы Томмо не пытался убедить друзей и себя в том, что на фото нет ничего страшного... самым страшным на фото был его взгляд, и никто из них понятия не имел, что с этим делать. В офисе стало тихо, только тяжёлые шаги. Луи повернул голову влево, сжимая кулаки. Лиам поспешно встал, стряхивая в урну мусор, который оставил мужчина. Дверь распахнулась, ударяясь об стену. Охрана задёрнула шторы на стеклянной стене. Луи никогда не понимал, почему нельзя сменить тяжёлую чёрную ткань на жалюзи или тонированное стекло. Но что есть, то есть. Зейн встал со своего места, бросая взгляд на спину друга. Доминик сцепил руки, не отводя взгляд от венки на шее парня. Луи развернулся, складывая руки на груди. — Привет. — Здравствуй, Луи, — ответил мистер Остин. Он прошёл к столу, проводя пальцами по его поверхности так же, как до этого делал его сын. Сердце Зейна колотилось с бешеной скоростью. Он знал, что сейчас произойдёт. Он знал всегда. С шести лет. Прошло уже двадцать, а он всё ещё ничего не способен сделать. Он всё ещё ненавидит себя за это. Малик перевёл взгляд на лицо Луи. Совершенно холодное, безучастное. — Оставьте нас, — мистер Остин кивнул на дверь. — Подойди сюда, — всё также спокойно обратился он к сыну. Охрана выходила из кабинета, следя за тем, чтобы Луи вышла, пока парень медленными шагами приближался к отцу. Он снова оставался с ним один на один. Один на один с жестокостью. Только дверь щёлкнула за спиной Зейна, он закрыл глаза. Громкий звук удара о дерево разнёсся по всему периметру, смешиваясь с оглушающей тишиной, возникшей сразу после. Каждый, кто находился в офисе, знал — по столу проехалось лицо мистера Остина младшего. Луи выпрямился, сплёвывая кровь. Он хотел было взять салфетку, которую Доминик оставил на столе, но Трой тут же схватил его за воротник пиджака. — Когда же ты поймёшь, что работа важнее всего? — спросил он, всматриваясь в лицо сына. — Почему я узнаю, что Ричардс улетает завтра в Новою Зеландию и вообще всё ещё жив, а твои друзья вместо того, чтобы работать, громят твой же клуб? Почему, Луи? — отец толкнул его, отчего парень врезался спиной в угол стола, зажмуриваясь от боли. — Почему мой сын не способен просто сделать то, что от него требуется? Ты даже не в состояние убить человека, — выплюнул он. — Ты уже давно не маленький мальчик. Ты больше не имеешь права плакать у мамы на коленях. Ты больше не имеешь права плакать из-за того, что твою любимую собаку пристрелили, ты понимаешь это? Ты больше вообще не имеешь права плакать. Ты – мужчина. На глазах Луи выступили слёзы, но он молчал, всеми силами пытаясь сдержать их. Отец снова прижал его лицом к столу, удерживая за волосы. — Надеюсь, ты понимаешь, что, если через полтора месяца деньги со всех счетов Ричардса не будут на моём, я пристрелю не собаку, Луи, — прошипел мистер Остин, в последний раз прижимая голову сына к столу. Белоснежная бумага пачкалась в кровь – искусство. Через секунду Трой скрылся в коридоре. В то же мгновение дверь распахнулась, и Зейн оказался рядом. Луи сидел на полу, по его щекам бесконечно текли слёзы, смешиваясь с кровью. Дыхание сбилось, из груди вырывались хрипы. Малик пытался поднять его, пока Лиам рылся в аптечке. Доминик стоял у двери, сведя брови и наблюдая за тем, как самый сильный человек в его жизни разбивался на осколки. Снова. В детстве он не любил маленького Луи Остина. Все вокруг твердили, что у Луи большое будущее – ведь его отец держал под прицелом почти весь преступный мир. Как бы Доминик ни старался, он не мог переплюнуть холод в глазах этого мальчика. А потом в один из вечером он услышал, как Луи умолял отца позволить ему отойти от дел, но тот лишь приставил к виску шестнадцатилетнего парня пистолет. После этого случая не было больше никакого Луи. Только мистер Остин. Луи умер там, смотря в глаза самого жестокого человека и находя их чертовски похожими на свои. Он перестал считать себя частью мира. Утверждал, что в нём больше нет ничего, что должно быть у живого человека. Его тело усеяно шрамами, но это никогда не сравниться с тем, как изодрана его душа. Ничего не сравниться с пустотой, шумящей словно ветер среди деревьев. Так он думал до тех пор, пока в этом году первый снег ни коснулся его плеч. Лиам подбежал, помогая усадить Луи на диван. Его тело, будто тряпичная кукла, но они знали, что делать в таких ситуациях. Они знали и ненавидели это. Пейн пытался остановить кровь, пока Зейн гладил его по волосам, шепча бессмысленные слова утешения. Ничего не будет хорошо. — Он убьёт Гарри, — сквозь рыдания прошептал Луи, заглядывая в глаза Зейну. — Он убьёт его, если узнает, что я... — он не закончил, закрывая глаза и падая на плечо друга. — У нас есть полтора месяца. Гарри должен быть под постоянным присмотром. Лиам замер со спиртовой салфеткой в руке. Им нужно больше, чем полтора месяца. Минимум три. Доминик сел на подлокотник дивана, положив руку на спину Зейна. — Мы разберёмся со всем, я обещаю. Мы все вместе разберёмся со всем этим дерьмом, — твёрдо сказал Малик, продолжая гладить Луи по волосам и заглядывая в глаза Лиаму. — Мы разберёмся. В кармане брюк Луи зазвенел мобильник. Он провёл тыльной стороной ладони по всё ещё мокрой щеке прежде, чем достать его. Когда телефон был разблокирован, перед ними сразу же оказалась фотография Гарри. Он стоял в помещении, похожем на больницу, и держал в руках свёрток с детёнышем какого-то животного, которое было похоже на большого хомяка. К фото было прикреплено сообщение. Harry «Знакомься, этот милашка вомбат родился в нашем зоопарке недавно. Мне разрешили выбрать имя. Его зовут Луи. Он похож на тебя х» Губы Луи тронула улыбка. Что же ему, чёрт возьми, делать?