Бархатцы

      Существует, как известно, издавна дошедшее до современных дней поверье, на самом-то деле народом нашим давно уже переведённое в разряд традиций, что если хочешь куда-то вернуться — нужно непременно перед отъездом бросить в воду монетку. Вот только никаких фонтанов или небольших даже водоёмов на территории подмосковного коттеджа, полноценно борделем занятого, не имеется. И не имелось, наверняка, даже в планах. Да и вернуться сюда уж точно не было мечтой кого-нибудь из уже наведывавшихся сюда сегодня оперативников. Бросать в фонтан, водопад и прочий водный объект монетки они не стали бы даже при наличии оного.              Вот только не все мечты сбываются. Ровно как и сбывается то, о чём не было в мечтах или хотя бы планах. Оттого дорога неумолимо бежит вперёд, а служебный автомобиль с неизменной «люстрой» на крыше чуть снижает скорость, когда всего ничего остаётся до высокого забора, увенчанного остро торчащими куда-то в небо стрелами.              — Прямо-таки дежавю какое-то, — отмечает Данилов, сквозь приоткрытое окно оглядывая прилегающую к злосчастному участку территорию и на всякий случай вслушиваясь, словно бы в самом деле рассчитывая на разговоры, ведущиеся где-то совершенно неподалёку и в полной мере касающиеся расследуемой ими серии убийств, последующим осквернением тел отягощённых. Но разговоров таких не ведётся, как и не удирает прочь от коттеджа какая-нибудь подозрительная фигура, в которой в дальнейшем Алевтина Куренко опознаться должна бы, для верности с рассадой бархоток в руках.              — Ну, или все дороги ведут в бордель, — на первый взгляд беззаботно пожимает плечами напарница.              — Не хочу я таких дорог, — качая головой, заключает свою позицию капитан. Он без лишних уточнений выбирается из машины, притормозившей прямиком напротив раздвижных ворот, и подходит к уже спешащему навстречу охраннику. Тот в один миг меняется в лице, разглядев в полной мере подъехавший автомобиль и в подошедшем к нему мужчине узнав не так чтобы давнего гостя, кивает в ответ на не слышимые Рите слова и нажимает кнопку на пульте, заставляя ворота почти что беззвучно сдвинуться с места. — Проезжай, — машет он рукой Власовой и только после переступает границу участка и сам, напоследок бросив что-то охраннику.              Убегающие вверх ступеньки не составляют для оперативников никакой преграды, и когда они преодолевают их за какие-то считанные мгновения, холл первого этажа встречает их всё тем же убранством, что и ранее. Вот только не наблюдается там не единого СОБРовца с автоматом наперевес, да и наполненность сотрудниками нынче в несколько раз меньше — с их появлением на пороге парочка «ночных бабочек» и вовсе упархивает вверх по лестнице, оставляя помещение почти что пустынным.              — Опять вы?!              Всё та же статная дама в брючном костюме возникает перед капитанами как из-под земли, смиряя их абсолютно недовольным, разозлённым даже взглядом. Но уже в следующую секунду в нём проскальзывает едва уловимая глазом искра, от которой точно понятно становится — Алевтине в голову пришла совершенно иная идея ведения разговора и просто так отказываться от неё она не намерена. Не то родные стены приносят ей такую уверенность, не то годами закалённый характер, не то состоявшийся всё же звонок тому самому, упомянутому несколькими часами ранее, другу из органов. А может и вовсе в одно неделимое, монолитное буквально целое сливается и то, и другое, и третье.              — Что-то вы зачастили, господа начальники, — добавив в голос язвительности, бросает она следом, с вызовом поочерёдно заглядывая в глаза оперативникам. — Неужто понравилось у нас? Гостям мы рады всегда. Приглянулся кто из девочек, или ещё разок взглянуть желаете?              Она улыбается, довольная собой, и уверенность эта не то что не разбивается, а даже трещинами не идёт при взгляде на серьёзных, ни капли веселья не излучающих капитанов, в прямом и переносном смысле отсканировавших уже давно тут всех и вся. Алевтина в глаза почти что смеётся им, и в ответ, вопреки рвущейся язвительности и прочих прелестей, получает абсолютно взвешенное, налётом прохлады покрытое:              — Не в вашем положении шутить, гражданка Куренко.              — А что же не так, с моим положением, интересно? — продолжая держаться ровно, не пропуская в поведение никаких намёков даже на сомнения, спрашивает она. На губах — усмешка, в голосе — уверенность, что ситуация на её стороне. Во всяком случае прочие эмоции скрыты где-то в абсолютной глубине. — Подскажите, будьте уж добры… Степан Андреевич, если не ошибаюсь?              Напряжение, скрываемое за потоком любезности, а вместе с ним ещё и добрая порция взаимной неприязни буквально ощутимо витают в воздухе, электризуя его на все сто. Маргарита всё так же не находит ошибочным отправиться по знакомому адресу вдвоём, а не «с венским хором мальчиков», как она сама же бросила напарнику на выезде из столицы, и всё же внимательнее вдвое держится с первых минут, переводит то и дело взгляд в сторону высокого широкоплечего мужчины в чёрном костюме с наушником в ухе и рацией на поясе, следящим за ними со стороны и совершенно не собирающемся приближаться, и в каждый следующий миг оказывается готова выхватить из кобуры пистолет.              — Не валяйте дурочку, Алевтина Витальевна, — разорвав зрительный контакт с охранником, советует «мамке» Власова. — А лучше собираетесь. На улице прохладно, не поедете же вы прямо так, в пиджаке, не так ли?              — На каком основании я должна куда-то с вами ехать?              — На основании того, что ведётся расследование серии убийств ваших сотрудниц, — особенно выделяя голосом «ваших», спокойно отзывается Рита, не отводя теперь от собеседницы глаз и словно бы в самую душу пробраться к ней стремясь, не меньше. — И в этой связи к вам появился ряд новых вопросов.              — Задавайте свои вопросы, — разводит руки в стороны Алевтина. — Зачем куда-то ехать? Попусту терять столько времени: и моего, и своего. Или вы хотите сказать, что за те несколько часов, что прошли с нашей с вами прошлой встречи, я стала подозреваемой? Может, и доказательства у вас какие-то неоспоримые имеются?              — Может, и имеются, — пожимает плечами Данилов, глядя на Алевтину без каких-либо пригодных для считывания эмоций. Словно и вовсе совершенно ничего не испытывает в эти минуты. — Вы говорили, у вас есть друзья в правоохранительных органах? Позвоните лучше товарищам из адвокатуры, они вам пригодятся.              — А пока ознакомьтесь, — буквально не давая Куренко опомниться после сказанного Степаном, резюмирует Маргарита, протягивая главной подозреваемой по делу повестку, увенчанною размашистой подписью и синеющей печатью в самом углу. — И будьте так добры: собирайтесь, не заставляйте нас применять силу, вызывать подкрепление и тревожить ваших «на чай заглянувших друзей», — припуская в голос яду, с псевдо-любезной улыбкой продолжает она.

--

      Правила созданы для того, чтобы их нарушать. Придумал как-то давно какой-то, видимо, не так чтобы законопослушный человек. Либо же приверженец утверждения, что по закону — это не всегда справедливо, а по справедливости — не всегда законно. Стёпа с Ритой не относят себя к поддерживающим не того, не другого… разве что задумываются порой над какой-нибудь конкретной ситуацией, о правильности её трактовки размышляя. Но вот внутреннее правило, выведенное Рогозиной ещё во времена становления ФЭС, как и другие сотрудники, они всё же нарушают.              После недавних поездок и разговоров насладиться чашечкой зелёного чая с мятой — лучшее, что только может быть. А то, что с едой быть нужно исключительно в буфете, но никак не в просмотровой — это сущие мелочи, на которые можно прикрыть глаза и надеяться, что товарищ полковник, если заметит, поступит ровно так же.              — Как думаешь, сознается? — спрашивает Данилов, не отрывая глаз от Алевтины Куренко, даже в допросной держащейся абсолютно уверенно. У неё спина идеально ровна, в глазах — едва ли не настрой жаловаться на произвол спецслужб, а в мыслях — одной лишь ей известно что.              — Такие не сознаются, — качает головой Рита, делая глоток чая и тоже переводя взгляд на задержанную, как ни в чём не бывало поправляющую причёску, глядя в стеклянную перегородку. — А говорят, что если вам надо — вы сами и доказывайте. Ты ведь сам видишь, как, — особой интонацией выделяя последнее слово, продолжает капитан, — уверенно она держится. Сейчас ещё адвокат, наверняка какой-нибудь крутой и невероятно дорого берущий за час своего времени, научит, что правильно говорить и о чём лучше молчать.              И адвокат не заставляет себя долго ждать. Интеллигентного вида мужичок лет пятидесяти, в явно дорогом костюме, словно вишенкой на торте подкрепленный полосатых галстуком, и таких же точно очках в тонкой оправе решительно переступает порог допросной, благодарно кивнув распахнувшему для него дверь конвойному и крепко сжимая ручку кожаного портфеля, раздутого, видимо, от множества рабочих документов, а может и ноутбука, точно так же заполненного всем необходимым для защитных процедур.              — Аристарх Вениаминович, — представляется своей клиентке мужчина. — Сейчас я попрошу оставить нас абсолютно наедине, — продолжает он, взглянув в сторону скрытых за зеркальным стеклом оперативников, — и мы с вами, Алевтина Витальевна, обсудим некоторые детали вашей защиты. Мне нужно знать детали, чтобы выработать подходящую тактику.              — Не нужно тратить время, — решительно взмахивает головой его клиентка, и Стёпа со смешком бросает супруге: «Деньги, что ли, сэкономить решила? Умно». «Или опрометчиво», — переведя в его сторону взгляд, отзывается Рита. — Обсуждать ещё совершенно нечего. К тому же я точно знаю, что никого не убивала, — заключает она уверенно и, обращаясь не то к Аристарху Вениаминовичу, не то к не видимым из допросной сотрудникам экспертной службы, решительно заявляет: — давайте уже начнём наконец.              Данилов набирает номер Галины Николаевны, ставя её в известность, и в допросной спустя пару минут собираются все необходимые для дальнейших следственных действий. Аристарх Вениаминович располагается по правую руку от своей подзащитной, из пухлого чемоданчика достав записную книжку и именную ручку, Рогозина занимает неизменное место напротив, положив на стол брендированную папку с бумагами. Допрос начинается со стандартных представлений и отметки, в рамках какого же дела все они здесь сегодня собрались.              — Это всё очень прискорбно, и девочек мне, разумеется, жаль, но я-то тут причём? — поднимая на Рогозину взгляд, спрашивает Алевтина. — Сегодня утром я уже объясняла вашим сотрудникам, что в няньки девочкам не нанималась, следить где они и с кем вне работы, и что у нас не тюрьма — каждая может прийти и каждая свободно может уйти. Двухнедельной отработки ни от кого не требуется, — улыбается она, держась без малейшей тени неуверенности в своей правоте и в том, что уже через какой-то час она выйдет из этих стен совершено свободная и, вызвав машину, вернётся в свой дворец похоти и разврата, готовая и дальше поторапливать «порхающих бабочек» и добродушно улыбаться клиентам новым и постоянным. — Мы, кажется, во всём разобрались, а после ваши люди вновь ворвались в мой дом, снова создали неудобства моим гостям…              — Если бы мы хотели устроить вашим гостям настоящие неудобства, — не дав продолжить, вступает Рогозина, держась ещё более уверенно, годы службы, как-никак, — по адресу коттеджа выехали бы совершено другие сотрудники. Вопросами организации проституции ФЭС не занимается.              — Позвольте, — подаёт голос Аристарх Вениаминович, поправляя очки. — Если это не входит в компетенцию вашей конторы и обсуждаемое уголовное производство не касается данного вопроса, я попросил бы вас не затрагивать его обсуждение. С сотрудниками из других организаций мы с моей подзащитной будем общаться отдельно. Если, конечно, у них возникнут к Алевтине Витальевне какие-нибудь вопросы.              — Разумеется, — кивает Галина Николаевна, на миг зажигая на лице что-то вроде улыбки. — У моих сотрудников вы спрашивали, не стали ли за несколько часов с последней с ними встречи вы, Алевтина Витальевна, подозреваемой в серии убийств. В присутствии вашего адвоката ответственно заявляю: да, стали.              — Что?!              Куренко всего на миг теряет обладание, собирается продолжить, но оказывается остановлена рукой Аристарха Вениаминовича. Он спешно опускает ладонь ей чуть выше запястья, ловко останавливая пыл и не позволяя взвиться на ноги, к чему Алевтина уже почти что предпринимает попытку, поворачивает голову в её сторону и, перехватив взгляд, одним только кивком даёт понять, что ей нужно успокоиться, взяв себя в руки, и что дальше говорить будет он.              — Вы же понимаете, уважаемая Галина Николаевна, что подозрения должны быть чем-то подкреплены, — отмечает адвокат, отпуская руку Алевтины и переводя на Рогозину свой внимательный взгляд. — Надеюсь, у вас имеются неоспоримые доказательства для таких обвинений?              — Не сомневайтесь, Аристарх Вениаминович, — кивает ему в ответ полковник и, не теряя времени на пустые разговоры, распахивает папку с множеством распечаток результатов проведённых по серии убийств экспертиз. Она бросает быстрый взгляд на первую из них, убеждаясь, что всё действительно готово для продолжения, и сначала поднимает взгляд на адвоката, а после переводит его в сторону заведённой, убеждённой в неправоте экспертов и всех прочих сотрудников ФЭС, Алевтины Куренко. — В результате проведения осмотра тела первой жертвы, а именно — Анжелики Ворониной, пропавшей, а так же убитой несколько месяцев назад, были обнаружены пригодные для проведения сравнительной экспертизы следы слюны с муконазальным секретом.              На этих словах Галина Николаевна разворачивает вынутую из папки распечатку вокруг невидимой оси и опускает её на стол аккурат перед подозреваемой. Та этого манёвра словно и не замечает, не взглядывая на предоставленный документ даже краем глаза, почти что неотрывно глядя на полковника, не то ожидая от неё каких-то иных разъяснений, не то в мыслях прокручивая какие-то одной только ей известные факты. Как бы там не было, Аристарх Вениаминович, ожидаемо, оказывается куда более заинтересован в проверке того, действительно ли всё сказанное Рогозиной записано и в отчёте. Он внимательно пробегается взглядом по строчкам, делает несколько пометок в записной книжке и вновь опускает распечатку на стол, на этот раз оставляя её перед собой.              — И что с того? — переводит он взгляд на Рогозину, прося продолжения.              — А то, что в ходе проведения оперативных мероприятий моими сотрудниками был совершён визит в коттедж, принадлежащей гражданке Куренко, — продолжает Галина Николаевна, предоставляя адвокату несколько копий официальных документов, — в результате которого для проведения сравнительного анализа ДНК были взяты образцы у всех находившихся там в этот момент посетителей. А так же у абсолютно всех работников незаконного бизнеса, принадлежащего Алевтине Витальевне, разговаривать о котором вы намерены с представителями иных правоохранительных организаций.              — Что же показала сравнительная экспертиза? — задаёт новой вопрос адвокат, хоть и беглым, но абсолютно внимательным взглядом ознакомившись с предоставленными ему бумагами. — Можно увидеть её результаты?              — Разумеется, — кивает ему в ответ Галина Николаевна и под взглядом двух пар глаз выуживает из папки ещё одну распечатку, полученную от экспертов едва ли не перед самым проведением допроса. Она пробегается по выведенным результатам взглядом, словно бы убеждаясь, что всё ровном счётом так, как она и собирается озвучить, и вновь поднимает глаза, всё своё внимание концентрируя на владелице подмосковного борделя. — В результате проведения сравнительной экспертизы слюны с одежды Ворониной и образцов ДНК, собранных среди имеющих отношение к коттеджу гражданки Куренко, было выявлено совпадение.              Рогозина разворачивает распечатку, протягивая её сразу Аристарху Вениаминовичу, глаз при этом не сводя с подозреваемой, и объявляет:              — ДНК слюны с тела Ворониной совпала с ДНК Алевтины Витальевны.              Женщина поднимает на руководительницу ФЭС недоумённый взгляд, собирается было что-то ответить на её заключение, но вместо этого чуть склоняет голову, будто бы только так имея возможность получше переварить услышанную информацию и, как видится по её поднесённой к лицу ладони, в мыслях по какой-то одной отведённой полке разложить всю информацию и хорошенько обдумать каждую её деталь.              — Насколько я вижу по предоставленным мне бумагам, — взяв совсем небольшую паузу и сверившись с пометками в записной книжке, берёт слово адвокат, — муконазальный секрет, принадлежащий моей клиентке, действительно обнаружен на одежде погибшей девушки. Но как это может говорить о причастности Алевтины Витальевны к убийству? Если я правильно понимаю, Воронину убили предметом с двумя односторонне заточенными лезвиями, предположительно: садовыми ножницами, но никак не брызнувшей на неё слюной. Я, признаться, за свою практику и вовсе не встречал того, чтобы человек умер от чиха в его сторону. К тому же чихнуть моя клиентка могла на Воронину задолго до убийства, они ведь были знакомы.              — Я бы с вами непременно согласилась, — не разрывая с адвокатом зрительного контакта, отзывается Галина Николаевна. — Однако по результатам экспертизы, которые вам предоставлены, точно известно, что брызги слюны частично оказались смешаны с кровью жертвы. А из этого следует, что попали на одежду они в одно время.              Аристарх Вениаминович открывает было рот, желая продолжить свою защитную позицию, выдвинув сложенный в голове аргумент, возможно — не сразу способный подвергнуться оспариванию, но осуществить задуманное так и не успевает. Куренко поднимает голову, вновь выпрямляя спину и, не взглянув даже на своего адвоката, полным решительности голосом объявляет:              — Это я убила девочек. Из-за внезапно возникшей личной неприязни. Или как там у вас это называется?              — Хотелось бы услышать подробности.              — Вы ведь и так всё знаете, — заявляет Алевтина, но отведя взгляд в сторону, всё же продолжает: — взяла эти ваши садовые ножницы с односторонней заточкой, нанесла множество ран… я не считала, когда била, просто размахивалась и наносила новый удар, пока силы не кончались. Потом вставила в тела цветочные кустики. Вы сами видели.              — Почему цветов не было при убийстве Лики Ворониной? — словно бы взглядом просканировать намереваясь подозреваемую, спрашивает Рогозина, всего на миг взглянув на Аристарха Вениаминовича, всё собиравшегося вмешаться, но резко останавливаемого его же подзащитной. — И что же всё-таки между вами произошло, что вы решились на три убийства?              Куренко берёт небольшую, паузу, в первый момент даже кажется, что она и вовсе не слышала вопросов. Но женщина всё же кивает, словно понять давая, что все сигналы до неё доходят — совсем как корреспонденты, выходящие на прямую связь со студией, проводит согнутым пальцем под глазами, не то сорвавшиеся с ресниц слезинки стирая, не то не допуская даже этого, и продолжает:              — Девочки брали заказы, как говорится, мимо кассы. Давали клиентам свои номера, те связывались напрямую… меня не устроил такой расклад, я не намерена терять прибыль. А цветы… да купить не успела просто и всё, — пожимает плечами Алевтина.              — Зачем вообще они были нужны? — спрашивает Рогозина, но Алевтина вместо ответа отрешённо смотрит куда-то в стену у неё за спиной и витает где-то в пелену собственных размышлений. — Алевтина Витальевна. Зачем вы вкладывали в тела жертв кусты цветов? Какой в этом был смысл?              — Да никакого, — переведя на полковника взгляд, вновь пожимает плечами Куренко. — Просто думала, вы начнёте искать маньяка и не выйдете на меня.