Солипсизм белой лилии

Люмин крайне спокойная. По сравнению с другими студентами она, можно сказать, терпила. С появлением Паймон поменялось многое. Первое — часто та отсутствовала по ночам, шманаясь где-то, и возвращаясь лишь к утру, когда птички благополучно изучали партитуру для утренних песнопений. Периодами она отсиживались дома, жалуясь Люмин на свое состояние, на людей, на все-все, но говоря, что Люми — единственный понимающий ее человек, который ей симпатичен. Второе не маловажное изменение. Люмин стала чаще вообще с кем-то говорить. Паймон постоянно вынуждала девушку на разговоры, ответы и монологи. Дискуссии и обсуждения. Из ее рта вырывалось больше букв, чем за все лето, а прошло всего две недели. Очередным изменением в жизни Люми стал новый преподаватель. Господин Аякс был красив, молод, улыбчив. За пару занятий расположил к себе всю группу. Одногруппницы на него засматривались, пока Люмин косо смотрела на них, прислушиваясь к их мнению. Ху Тао в один момент выдала что-то из серии: "Эта талия, фигура, рост, это миловидное личико, я уверена, что под этими тканями скрывается очуменное тело, да и в сексе он явно не промах!" Люмин лишь слушала. И смотрела иногда на него. А он на нее. Он часто встречался с ней взглядами, даря слишком очаровательную улыбку, будто отрепетированную. Физкультуру он вел в разы круче и интереснее, хотя вроде бы как можно сделать этот предмет интересным даже для всегдашних прогульщиков? А вот он смог, так что посещаемость улучшилась на данном занятии. Утром было солнечно. Лучи пригревали школьников, лёгкая прохлада будила ещё сонных студентов. Мелкие людишки спешили по каким-то делам, поглядывая на часы или в телефоны. Поголовно все щурились от солнца, слепящего глаза в эту рань. Листья уже шуршали, переговариваясь между собой и наполняя воздух осенними запахами и оттенками. Люмин проснулась в хорошем настроении. Таком же солнечном и ясном. На душе у нее будто щебетали глупые утренние птички, а сердце грелось в груди так, будто небесное светило поднесли к нему вплотную, чтобы отогреть. Давно у нее не было такого сносного состояния. Даже, можно сказать, отличного. Она не переживала, собираясь в универ, не переживала, идя на первую пару, не переживала, переодеваясь на физкультуру. — Итак, спиногорызы, сегодня большая часть от всех вас решила провести утро субботы в теплой постельке, нежели со своим добрым и милым господином мной. Передайте им, что без шоколадки не пущу их в следующий раз. — Так вы круглым станете, — Фишль как всегда. Стоит, скрестив руки, и говорит громко, уверенно, с присущей ей издёвкой в голосе. Такие люди казались Люмин жалкими. Лучше напрямую показать, что ты воспитанная тряпка, чем невоспитанный клоун. Фишль такой и являлась. Она строила из себя непонятно что, специализировалась на хамстве в разговорах со всеми, а ещё довольно легко выводила Тао из себя. Это было удивительно, учитывая, что девушка была сама ехидной пубертатной язвой и обычно занимала роль «выводителя» людей из себя. А тут одна мадам могла это сделать с ней самой. На самом деле, Люмин казалось, что это не она не любит Фишль, а ее привычка подстраиваться под других заставила ее начать думать в этом русле. В начале первого курса Тао засматривалась на вечного спутника этой сказочницы Оза. Он был того типажа, который Тао любила особо сильно. Спокойный, задумчивый, этакий весь из себя загадочный волшебный принц или фамильяр. И всегда рядом с Фишль. Мона как-то говорила, что отношения между этими двумя не романтические, но особенные. Люмин не понимала, что имела в виду гадалка универа под словом "особенные", так что просто приняла это как факт — не ее дело. Так вот. Тао пыталась первых месяца три расположить к себе Оза, хотя бы привлечь его внимание, но, к сожалению или счастью, тот смотрел только на Фишль. Хотя один раз, без сопровождения своей ненаглядной, вполне мило болтал с Люмин. Под "вполне мило" прячется его «Привет, можно я с тобой посижу, Фишль заболела, других не люблю», — конец. Тао тогда жутко рассердилась, но, кажется, почти сразу забыла обиду. Да и вскоре она переключилась на их старосту Сяо. Тот хотя бы обращал на нее внимание, хотя это и были просьбы отстать от него. На паре Люмин даже пробегала с удовольствием. Аякс не нагружал пятерку кое-как вставших с утра дураков, а просто предложил поиграть в вышибалы, на что все ответили согласием. Ну и играла эта пятерка дураков почти всю пару в эти ваши вышибалы. Люмин заметила, что первым всегда вышибали Беннета. Неудачливый паренёк чуть выше самой блондинки постоянно падал на ровном месте или спотыкался о свою же ногу, а пару раз подавился воздухом. Ходячий ноунсенс. Четверо из пяти дураков ушли переодеваться. Люмин стояла перед окном, грея щеки на осеннем солнце. Постукивая по бедру какую-то мелодию пальцами, она задумалась, не заметив приближение господина Аякса. — Ты чего тут стоишь? Иди переодевайся или захотела помощницей стать? — он криво усмехнулся, подпирая руками бока. — Да нет, просто так красиво за окном, — немногословно, но зато честно. Да, она могла бы и на улице любоваться природой, да вот сейчас и желание, и возможность имеются, почему бы не постоять и не поглазеть в окошко? Небо чистое, зелёная листва на деревьях, переходящая в некоторых местах в красную, других — в фиолетовую, а иногда и жёлтую. Бежевые старые здания, раскиданные по всей территории института, шагающие по делам люди, деревянные скамейки и наклоненные в бок мусорки. Всё казалось таким радостным и свежим. Хотя скоро зима. А смысл думать об этом, коли сейчас осень? Надо успокаиваться и, как минимум, окончить это полугодие нормально. — Люмин? Так ведь тебя зовут, да? — Ага, — девушка улыбнулась своей самой милой из отрепетированных улыбок. В такие моменты она смахивала на довольного кота, хоть и делала это специально. — Какой я молодец, запомнил имя хотя бы одного точно. У вас сегодня сколько пар? — мужчина прислонился к стене рядом, не сводя взор с Люмин. Голубые глаза, глубокие и затягивающие. Девушка отвела взгляд от окна, источающего яркий свет на ее лицо, и уставилась на Аякса. Что ж им в университете так везёт на красивых и молодых? Сначала, взглянув в глаза преподавателя, девушка захотела убежать. Ей стало внезапно холодно и жуткого от пронизывающего взгляда. Вроде голубые глаза, а чем ближе к зрачкам, тем они темнее, будто все глубже в океан. Вроде глаза — зеркало души, однако... Тут вряд ли так же. Все же Господин Аякс был добр к ним всем, хоть и обзывал всеми приличными и неприличными прозвищами. — Эй, принцесса? Ты слышишь? — Что? — Одно словечко снова пробудило девушку. Она с удивлением смотрела на Аякса, не понимая, откуда тот взял это прозвище. — Как Вы меня назвали? — Ну, у тебя золотые волосы и будто золотые глаза. Одеваешься красиво, но скромно. Речь хорошо поставлена и наслаждаешься даже обычным видом из окна. Ей-богу, принцесса. — Аякс сщурил глаза, строя довольное лицо. Говоря честно, Люмин и правда была похожа на принцессу. Яркий солнечный свет помогал данному образу собраться в одно целое, создавая вокруг головы девушки некий нимб. А ее лицо, я вам не совру, было прелестно красиво: чистая светлая кожа, большие глаза, аккуратные черты лица. Разве такое не понравится молодому юноше, который только сам с универа вышел? — Так вот, я у тебя спросил про пары. — А, да, извините. Сегодня четыре пары у нас. — Понятно. Ты не подумай чего-то, но не хотела бы ты сходить, потом прогуляться, раз уж тебе так нравится на природу смотреть? — Простите, — Люмин построила виноватое лицо, всё ещё не отводя взгляд от глаз мужчины, почти что, впиваясь в них. — К сожалению, у меня сегодня подработка после занятий. Однако, может в какой-нибудь другой день смогла бы. — Да ладно. Тогда можешь дать свой номер? — Мужчина достал из кармана спортивок телефон, открывая контакты и протягивая его в руки девушке. Та взяла мобильный и набрала восемь цифр. — У меня подработка пять раз в неделю после пар. Воскресенье свободно полностью, если что — звоните, — Люмин вернула телефон Аяксу, невинно улыбаясь. — Всё, иди переодевайся уже, а то так по моей вине на пару опоздаешь. Удачи там, — мужчина обворожительно ухмыльнулся, аккуратно похлопывая Люми по плечу, направляя в сторону раздевалки. Та решила особо не спорить с ним и ушла в маленькую комнатушку, где Фишль что-то увлеченно рассказывала Ёимии, которая этим утром казалась менее разговорчивой и активной, чем обычно. Каким чудным оказалось ощущение от прихода бабьего лета. Не то чтобы было особо тепло, но вместо хмурого неба, холода, пробирающего до костей и неожиданно тусклого состояния, все было необычайно красиво, сочные цвета листвы, игры теней и рефлексов, легкий прохладный воздух. Безмятежность полнейшая от столь чудного времени года. Глаза Люмин сияли жизнью. Господин Аякс позвонил. Этим же вечером, когда Люми возвращалась с подработки, она увидела входящий с незнакомого номера. На другой стороне умиротворенно спросили не мешают ли ей, есть ли возможность говорить. Девушка дала положительный ответ и её пригласили прогуляться в воскресенье. А ещё спросили может ли она дать на прогулке совет как девушка. Конечно, она могла и согласилась. Попрощавшись, Аякс положил трубку. «И с чем этому мужчине могу помочь такая, как я?» К слову. Она действительно не смогла бы помочь, даже если могла. Вопрос, с которым хотел расправиться мужчина — глупая тема. Он мог бы и сам. День за днем погода быстро менялась. Становилось холоднее, осенний моросящий дождь стал обычным делом, собственно, как и всегда. Большая часть листьев лежала грязная и помятая на асфальте, в лужах. Люди стали мрачнее и румянец на их щеках не был живым. Он был мрачный и, в каком-то смысле, бездушный. Будто внезапно заливший всё октябрьский туман состоял из высосанных человеческих душ. Иногда, идя по улице, Люмин будто слышала голоса. Иногда видела очертания лиц и фигур, смутные и потерянные. Она прислушивалась к тихому шептанию и ударам капель о намокшую землю, в своей голове создавая целые мелодии, успокаивающие её душу. Приподнятое настроение с начала года не покинуло девушку, но явно ослабевало и в ноябре намеревалось безжалостно убежать от Люмин. И снова будет непонятно что. На прошлой неделе ей звонил Итэр. Спрашивал, как она и нужна ли ей материальная помощь. Конечно же, Люмин приходилось говорить с ним, но делала она это холодно и крайне сдержанно, не давая шанса на теплый родственный разговор. В конце своеобразного «монолога» Итэр всегда сам придумывал обиду на неразговорчивость сестры, забывая об этом к следующему звонку. Блондинка никогда особо не жаловала брата. Он раздражал её, ничего кроме зависти она не испытывала по отношению к нему. Может ничего. Ещё была определённая привязанность. Девушка всю жизнь следовала одной цели: обогнать брата. Она начала жить этой мыслью, её учёба, подработка, попытки влиться в общество, характер, даже внешность. Всё было таким из-за мельтешащей перед глазами мысли: «Я хуже». Всё в девушке поломала одна вещь. Для одного человека это давно забытое воспоминание, повседневная дребедень, которая никак не повлияла на его жизнь. Для другого человека — переломный момент. В подростковом возрасте у близнецов был шанс стать друзьями. Смерть родителей, переезд к довольно холодной и скупой на эмоции тетке, новая школа, экзамены. В каком-то смысле у Люмин и Итэра не было никого, кроме друг друга. Девушка перестала на каждом шагу слушать как восхваляют любой пук брата, а тот, не найдя себе в первые минуты нахождения в классе новых друзей, стал чаще проводить время с сестрой. Многообещающее начало. Итэр начал брать Люми с собой на различные гулянки, знакомил со своими друзьями и знакомыми. Он вел себя с ней как обычный друг. Девушке это нравилось. Её зависть отошла на задний план, потерявшись где-то в голове. Хорошее начало может иметь лишь два конца. Плохой конец и конец лучший. Что будет в окончании этой истории? Придумать можно многое. Конечно, хочется, чтобы хоть что-то радостное было в обычной жизни одной посредственной девушки. Однако, рассказывал бы я это, если бы история её жизни была столь скучной и нудной? Определённо нет. У близнецов появились общие друзья. Если Итэр называл каждого второго близким ему человеком, то Люмин кое-как смогла таковым назвать одного. У них обоих был один общий друг. Дайн был чем-то похож на Казуху. Тоже молчаливый, в своих мыслях. Вроде не изгой, но многие в школе его не жаловали. Ничего удивительного. Его прямолинейность и умение держать в секрете многие факты о людях, необычайный ум и честность — каждая мелочь обижала мелких лживых людишек, которые только школьные книги в руки брали, и то за тем, чтобы прикрыться ими пока сидят в телефоне на уроке. А он был не такой. Витая в облаках и думая о чём-то своём, он всё равно легко вливался в разговор, если это было нужно по какой-то причине. Отвечал на заданный вопрос легко и быстро, без лишних слов. Если к нему не обращались, то мог ничего не говорить пару дней, в одиночестве блуждая по зданию школы. Это было что-то вроде дружбы втроём. Часто Дайн сидел дома у близнецов и просто не мог не проводить время с обоими. Люмин было с ним комфортно, потому что он умел слушать любой её бред, его молчание никогда не было «неловким». А Итэру… а ему со всеми было неплохо. Не столь важна причина, но ему редко приходилось испытывать ненависть или дискомфорт по отношению к человеку. Он всегда был в своей тарелке. В один момент у блондинки даже появилось желание спросить у Дайна, может ли она звать его своим другом. Чтобы не было ощущения, что тот является обычным прохожим у них дома, когда Итэр отсутствовал. Самый конец года. Окончание школы и куча экзаменов, от которых кругом голова. Итэр даже не готовился, но точно сдал бы на лучшие баллы. Дайн тоже не готовился. А зачем, если он итак всё знает. А Люми пришлось готовиться. У неё перестало хватать времени на новых знакомых и даже на единственного друга. Жизнь завертелась в бессмертном танце: утро, школа, допы, дом, домашка, подготовка, сон. Ничего не менялось месяцев шесть. Девушка ни с кем не обсудила выбор института. Дайн проводил много времени дома у близнецов, сидя в соседней комнате с Итэром. Смех и весёлый тон брата, и, о господи… Радостный говор Дайнслейфа? Завистно. Люмин снова проиграла, оказалась хуже в чём-то, что стало Дайну интересно в её брате. Снова желание обогнать близнеца. Снова она живёт им. Сдержать чёрную зависть в сердце можно. Легче, чем кажется. Но Люмин точно не смогла. Смотря на Итэра, она злилась, хотела плакать, кричать, умолять того отдать свою счастливую и простую жизнь ей. В конце концов, просто убить её, чтобы душа больше не мучилась от этой смертельной, удушающей зависимости. Взгляд был переполнен столькими эмоциями, а Итэр видел лишь одно. Ненависть. Он ощущал на себе злобный взгляд, испепеляющий на месте. Дайнслейф сделал одну ошибку. Он не позаботился о чувствах Люмин. И дело не в том, что он просто пришёл повидаться с хорошим другом, а в том, что с самого начала не был заинтересован девушкой. Просто достиг своей цели в виде её близнеца. Конечно же, блондинка его никак не волновала. В его глазах она была глупым ребёнком, простым неэрудированным существом. Девушка вызывала в нём только жалость. Может, это и было хорошо, если бы только Дайн заботился о ней, но всё, что он делал — сближался с её братом. Ведь Итэр хотел, чтобы Люмин социализировалась, общалась с кем-то кроме него самого, так что став хорошим другом для девчушки, можно было с лёгкостью стать другом и для её брата. К слову говоря. Люди так же не любили Дайна за его умение читать личность и с легкостью строить сотни вариантов развития событий, выводя в голове самый лучший исход. Вот поэтому ему просто далось сближение с близнецами и, в особенности, с Итэром. Хотя тут он ошибся впервые, выбрав брата, нежели сестру. Может тот был каким-то особенным, но Люмин, в отличие от близнеца, научилась добиваться всего своими силами и стараниями. Она была куклой с прекрасными деталями, невообразимо прелестными искрящимися платьями с рюшками и кружевами, а её брат так и остался обычным ванькой-встанькой, держась только на природных способностях. Итэр так и продолжал общаться с Дайном. Он говорил тому о своих переживаниях за сестру. Ещё одна ошибка. Люмин перестала так наседать на бывшего друга, перестав предпринимать какие-либо попытки вернуть общение. Теперь всё, что заполняло её голову — это как стать лучше. И в один момент Дайн сам поставил точку невозврата. Пришёл к блондинке и выговорил ей многое. Он сказал больше, чем обычно. Вся его тирада была одной большой просьбой не волновать брата своим бесполезным существованием. «Но что я сделала не так? Дайн, скажи, где я хуже брата?» «Ты серая пустышка.» И закончилась их односторонняя дружба. Только Люмин это и надо было, только она и травмировалась от этой ситуации. В её глазах не осталось ничего кроме зависти. Её цель и заветное желание — обогнать Итэра. Взгляд Люмин был страхом брата. Тем, что снится в кошмарах, заставляя дрожать. Что преследует изо дня в день, вызывая панику и тревогу в душе. Прошло не так много времени до того момента, когда Итэр не выдержал. Он пришёл к Люмин сам и, пока она не успела закрыть шторку, разделяющую комнату на их половины, схватился за ткань, привлекая внимание сестры. — Что-то случилось? Я бы хотела сейчас побыть одна. — Это ты спрашиваешь у меня что случилось?! Я должен задавать тебе этот вопрос! Дайн рассказал мне, что с тобой не так! Ты меня пугаешь изо дня в день, я старался быть для тебя хорошим братом, но ты, мелкая паршивка, меня достала. Хочешь услышать правду? Тебе никогда не стать лучше меня! Ты бесполезная и никому кроме меня не нужна, а теперь и я не хочу иметь с тобой ничего общего. Либо ты принимаешь, что хуже меня и люди всегда будут с тобой лишь из жалости, либо я с тобой общих дел иметь никогда больше не буду! — Эмоциональная тирада свалилась на голову девушки огромным камнем. Сломала черепушку, проникая каждым словом в больной мозг. Конечно же, Итэр забыл об этой ссоре уже через неделю, проходив всё это время с надутым личиком, но Люмин... Она не забыла. Так и не получив извинение, она лишь поменяла кое-что. Довольно быстро научилась контролировать свой взгляд. Кто-то с лёгкостью мог прочитать его, когда она смотрела на брата, но он сам перестал тревожиться на этот счёт. Зависть не ушла. Изо дня в день вся жизнь девушки начала строиться вокруг этой гонки. Сдала экзамены, поступила в университет, съехала подальше от Итэра, чтобы он перед глазами не маячил. И живёт в своём мирке, зависящем лишь от одной давней ссоры. Когда брат в очередной раз набирал номер любимой сестрёнки на ярком экране своего телефоне, Люмин с ужасным страхом, неприязнью, заползающей в самые потаённые уголки сердца, нажимала на зеленую кнопочку, тускло светящуюся на темном экранчике мобилки. Она не особо хотела отвечать, но эта самая привязанность к брату, липкая, вязкая, омерзительно тяготящая, хуже дедлайна какой-нибудь важнейшей работы, это жгучее желание узнать жива ли причина Люмин для движения вперёд, услышать по привычному громкий, звенящий голос, отдающий нотками юношеской наивности и любви ко всему. Только после первых слов от Итэра Люмин вновь начинала ненавидеть его, отвечая холодно и не многословно. Аякс любил звать Люмин гулять вечером. В то время, когда сумерки уже начались, укрывая город колким пледом инея и осеннего мороза, когда снежинки уже пытаются опуститься на промёрзшую землю, но безнадежно таят в паре метров от примятой травы и слипшихся в небольшие кучки листьев грязно-жёлтого цвета. Мужчина предпочитал медленно шагать рядом, держа руки за спиной и холодными голубыми глазами рассматривать затянувшееся серыми тучами ночное небо. Говорил он много, негромко, хоть периодами и срывался на эмоциональные возгласы, рассказывая очередную байку своих школьных лет. Ему нравилось, хитро щурясь, смотреть прямо-таки в душу блондинки, слегка ухмыляться, трепать её волосы, которые и без того были взъерошены от синтеза ветра и влажного морозного воздуха. Иногда парочка заворачивала в маленькие кофейни, где, из раза в раз, мужчина пытался угостить Люмин кофе, а та тактично отказывалась, выбирая дешёвый американо, отрывая каждую монету своей зарплаты и стипендии от сердца. После этого они обычно около получаса обсиживали какой-нибудь уютный уголок, прогревая свои ледяные пальцы и щеки. В этих прогулках они обсуждали многое. Точнее Аякс обычно говорил примерно столько же, сколько и Паймон, хоть и более сдержанно, а блондинка, в свою очередь, молча слушала его истории и мысли, изредка вставляя что-то от себя. В университете они никак не указывали на свою связь, мирно болтая после урока. Иногда в те дни, когда у Люмин не было пар с Аяксом она видела того рядом с господином Чжун Ли. Обычно в таких ситуациях она за пол сотни метров обходила парочку, чтобы не смущать обоих своим боязливом скомканным присутствием. Издали девушка ощущала пару голубых глаз, холодно смотрящих на неё. Спасибо великому и, несомненно, неповторимому господину физруку, что на личных встречах он не задавал лишних вопросов, откидывал весь преподавательский официоз — там его было нема, но он делал вид, что не ведёт себя как дурачок с обочины с синдромом бога — и общался с Люмин дружелюбно и вполне себе приятно. Может Аякс уже и забыл, но с самого начала он позвал Люмин на их первую прогулку вместе, сказав, что ему до одури нужен её совет. Так он ничего особого и не спросил, так что девушка предпочла вовсе позабыть об этой просьбе, оставив в голове лишь факт того, что её преподаватель оказался отличной для блондинки компанией. Неплохая партия, надо вам сказать… Первое воскресенье смертоносного ноября. Всё такое же, как и вчера, и позавчера, и неделю, и месяц назад. Октябрьское затянутое грузными тучами небо не выдерживало, периодами выплёскивал на землю мелкие ледяные капли-слёзы, бьющиеся о высотные здания, примятую к земле листву, растворившейся в грязной воде луж. Люмин лежит под тёплым одеялом, которое почему-то никак не греет ледяное тельце. Просто бесполезный кусок ткани, тяжко прижимающий девушку к железным пружинам матраса. Потолок надоел своей серостью. В штукатуренном квадрате девушка вырисовывает образы своих друзей. Иногда те сменяются на танцующего человечка, изредка на поворотах бьющего в натянутую кожу барабанов. Откуда эта иллюзия появляется — бог его знает. А потом перед глазами появляется нечёткие черты рыжеволосого мужчины, втягивающего Люмин в синеву своих ярко-голубых пожирающих глаз. Блондинка протягивает руку к желанному образу, разрушая его. Ей становится так жутко от этого. Когда-то пережив предательство, в будущем всегда тяжелее понять людей. В них ты, может, и видишь личности, но тебя уже в разы легче сломать. Один деформированный винтик разрушит всю конструкцию. Вроде и хочется по-детски наивно влюбиться, пищать в душе от каждого слова объекта симпатии, но признать самой себе, что боязно до жути, не хочется. Люмин и холодно, и страшно. Она ещё чувствует что-то, понимает этот мир и своё окружение, но она слепее младенца. Быть зависимым от кого-то, а, тем более, от зависти этому человеку — самое режущее чувство. Пока что Люмин страшила мысль о том, что она вновь привяжется к кому-то. Что человек её также перестанет видеть и слышать, благополучно забудет о ней, как когда-то Дайн. Эта боль будет той же. Только теперь конструкция окончательно обрушится. Душу девушки обвили злостные цепи зависти. Каждый человек от чего-то зависим, не так ли? Но ломать свой мир, свою жизнь и себя глупой зависимостью… Согласись, это столь глупо. Люмин страшно и больно до того момента, пока её опущенное сердце обвивают прогнившие цепи. После ей уже некуда будет идти. Последний раз, когда на душе было спокойно — тот момент, когда родители ещё были живы и блондинка была слишком мала для того, чтобы пытаться понять свои чувства. Ей не жалко потратить себя на кого-то. Только вот единственный человек, которому она готова покорно преподнести свою исцарапанную жалкую жизнь — ненавистный ею брат.