Солипсизм белой лилии

Люмин до омерзения спокойная. В любой ситуации она держит себя в ежовых рукавицах, не позволяя лишним эмоциям вырваться наружу и поглотить ее с головой. В ноябре все умирает, засыхает, либо же готовится к долгому сну, который закончится лишь весной. Три месяца сплошного отдыха, либо же три месяца мучений в холодную серую погоду, окрашивающую все вокруг во все оттенки черного и белого цветов. Часто Люмин просыпалась и сидела часами на кровати, бесцельно блуждая своим золотым взором по окружению за окном. У ее зрачков не было определенной цели, и они не пытались найти что-то в промерзшем воздухе, выталкивающем из лёгких прохожих наружу все тепло. Девушка просто сидела и бесцельно осматривалась. Она терялась в той комнате, в этом доме и городе, но из этого предсонного состояния ее из раза в раз вытаскивала Паймон, неловко трогающая Люмин за плечо и спрашивающая, слушает ли она ее. Не слушает. Удивлённо машет ресницами, будто хочет упорхать отсюда и не ощущать некое подобие стыда. Ни ноябрь, ни декабрь никогда не были особо радостными месяцами для девушки. Ноябрь сам по себе странный, не определившийся с выбором в одежде ребенок, который каждые пять секунд отбегает в комнату, чтобы переодеть носки. А именно, то был ливень, то снег, то ветер, уносящий хрупкое тело Люмин с ее пути до университета. А вот декабрь... Вроде новогоднее настроение. Подарков и счастья полные штаны, но блондинка уже не первый год не праздновала новый год. Вроде даже и было с кем, да вот не хотелось. Мысли о том, что в этот самый момент Итэр, одетый по всем правилам, причесанный, как какая-нибудь королевская лошадь, счастливый, проводит свое время в компании своих друзей или вовсе незнакомых ему людей, убивали все мечты о хорошем праздновании зимнего праздника. А у нее что? Ху Тао проводит время с очередным ухажером, разводя того на всякие побрякушки; Розария, вероятнее всего, на какой-то квартире сидит в уголке и безучастно попивает пиво; Мона собирает свои компании, основываясь на положении человека в универе; Кадзуха всегда празднует новый год со своей тётушкой Бей Доу. Паймон сказала, что уедет к родителям, но после двенадцати пойдет гулять. А у Люмин опять одинокий новый год в компании какого-нибудь "Один дома" или "Гринч", с холодным чаем в одной руке и засохшей булочкой от вахтерши в другой. В этот раз Паймон, дайте ей уже по губам за незакрывающийся рот, дней пять ходила за блондинкой по пятам, уговаривая ее провести новый год не дома. А все лишь из-за того, что Люмин проговорилась о своих планах. Девушка долго молчала, потом начала посылать болтушку, невинно прыгающую за ней в университете, к какому-нибудь другому человеку не заинтересованному в праздниках. Но вот в пятый день белокурая девица, кажется, поставила собственный рекорд и удивила саму себя. Она буквально не отставала от Люмин, куда бы та не пошла, а за ней плелось это назойливое существо, из раза в раз повторяющее одно и то же: "Люминка, ты должна пойти праздновать новый год хоть в какую-нибудь компанию!" Уже через секунд сорок не очень внятного бубнежа Паймон всегда начинала заново, будто пластинку у неё заело. В один момент она окончательно довела этими своими приставаниями бедную Люмин и та неловко согласилась, прямо таки чувствуя, что это не лучший вариант развития событий, но куда деваться, коли доставучесть соседки иногда была не в то время и, действительно, не в том месте. Блондинка пообещала Паймон пойти на какую-нибудь тусовку, а-ля «приглашение-по-ссылке-вконтакте» и пообещала присылать девушке фотографии каждые пятнадцать минут, чтобы та точно знала, что Люмин ее не обманывает. Предпраздничное время, ах, чудно! Курсовые, бесконечные работы и немного из практики. В конце декабря всё вокруг окрашивается в белоснежные оттенки, земля отражает свет небесного светила с помощью тысяч стёклышек. — Я когда-то слышал, что снег сверкает из-за снежной королевы. Когда она разбила зеркало, то его куски, летя на землю, стали раскалываться на ещё более мелкие. Каждую весну прислужники снежной королевы собирают снег с холмов и равнин, с домов и деревьев, а пока несут его своей королеве, иногда оступаются, и снова роняют на землю. Но, чаще всего, они высыпают его вновь в ноябре или декабре, — Аякс сидел на корточках перед маленьким снеговичком, от которого буквально минуту назад отошёл мальчик, довольно говорящий маме о своем новом достижении в виде белого человечка. Мужчина задумчиво оглянулся на Люмин, стоящую рядом, и вновь вернулся к лицезрению снеговика. Его рука ходила из стороны в сторону по земле, перебирая рыхлый снег. — Какая... интересная история. — Девушку дёрнуло от ветра, ударившего в спину, и она осмотрелась. Молодые родители и старенькие бабушки с детьми уже ушли домой, лыжников и даже мелких компаний почти не было. Где-то вдали проходили люди, но они шли скоро, шуршали дутыми штанами и скрипели снегом, спеша домой. Блондинка сильнее натянула на уши шапку и засунула руки в карманы, широко зевая. Морозный воздух пробил тепло горла, попадая в лёгкие и неприятно покалывая где-то внутри. — Кстати, я ещё одну легенду помню, про затмение. — Я знаю только что затмение — плохое предзнаменование. — Это знают многие. В литературе, да и в фильмах и играх это часто используют. Есть версия — вроде у викингов, не помню точно, — что солнце исчезает с небосвода, когда за ним начинают охотиться небесные волки. Светило пропадает тогда, когда хищники настегают его. Люмин хмыкнула, оценивая легенду, и сделала несколько маленьких шагов в сторону Аякса. Мороз сковывал движения, отчего каждое перемещение какой-либо части тела в сторону незамедлительно давало о себе знать. — Ты, наверное, замёрзла? Пойдем, угощу тебя кофейком. — Мы уже говорили с вами об этом, я не хочу, чтобы вы... — Я настаиваю. Из-за моего витания в облаках ты промерзла ещё сильней. От одинокого снеговика медленно отдалялись две фигурки. Одна, высокая и худая, что-то активно говорила, а вторая лишь задумчиво слушала, поворачивая голову. Снежный человечек остался в печальном одиночестве наблюдать, как с неба летят кусочки его самого. Из всех вариантов проведения нового года, Люмин остановилась на самом простом. Незатратном и вполне вписывающимся в рамки условий, которые Паймон напридумывала. Девушка неловко покрутились перед зеркалом соседки, осматривая контуры своей фигуры. Идти в платье в ночной клуб, да и на новый год, когда, вероятнее всего, все будут пьяные в дребезги или накуренные до судорог по всему телу, не хотелось, поэтому выбор пал на обычные штаны клёш, которые Паймон принесла, сказав, что ей они не нравятся (штаны эти были раза в полтора длиннее самой девчушки, так что та, скорее всего, таким образом сделала подарок для Люмин). Сверху напялена чёрная короткая толстовка, а более ничего девушка и не добавила — зачем? Придёт и уйдет. Она не планировала какие-либо знакомства, так что лучше ей выглядеть менее интригующе для кого-либо. Мороз пробил лёгкие в первые секунды нахождения Люмин на улице. Дышать тяжело из-за промерзлого колючего воздуха. При каждом ценном вдохе горло царапается острыми ноготками зимней непогоды, отчего дыхание периодами перерастает в полухриплый кашель. Зачем она только согласилась на эту глупую авантюру в виде ее празднования нового года вне дома. От метели, бьющей в лицо, на глазах выступали кристальные слезы, неприятно покалывающие щеки. Да уж, это явно не та погода, в которую ей бы хотелось находиться на улице. Ну, хотя бы в здание идёт, что уж... Блондинка стояла перед небольшим спуском в подвал. Очередь небольшая, а серьезный мужчина перед входом — не амбал, просто довольно крупный на вид — невозмутимо отправлял по домам несовершеннолетних, что хотели хорошенько выпить в честь праздника. Люмин показала паспорт, попутно слушая тяжёлые басы, бьющие через стены по слуху. Когда у нее наконец получится выйти, вероятнее всего, ее уши на пару мгновений оглохнут. Смена обстановки не даст сразу выйти из анабиоза. Спускаться было довольно тяжело. Не хотелось проводить время в этом царстве потного извращения, пьяных криков и избивающих барабанные перепонки битов. Девушка протиснулись к барной стойке сквозь плотно жмущуюся толпу, садясь у самой стены на свободный стульчик. Она не хотела пробовать что-то дорогое или необычное — ах ты, денежная жаба, даже здесь тебе так и хочется подушить бедняжку. Получив своё тёмное пиво, Люмин уткнулась носом в дерево под стаканом. Часа два здесь отсидит, послушает громкий ор в честь нового года и уйдет. Будто и не было. Прервали девушку от неловкого попивания пива через трубочку резко, одним лёгким шлепком махнув по напряженному плечу. Обернувшись, блондинка увидела столь знакомые для себя лица. Весёлая и раскрасневшаяся Ху Тао держала под руку как всегда хмурого старосту, а Розария стояла рядом, безразлично попивая свой коктейль. — Ты чего не сказала, что здесь будешь? — Чтобы ее услышали, девчушка начала орать с такой силой, что Сяо, стоящий рядом, будто проснулся, неуверенно оглядывая источник звука, весело топчущийся на месте. — В любом случае, ты же выпьешь со своей любимой Тао? Отказ не принимается, все же новый год! — Люмин этого, конечно, не услышала, но за спиной парочки недовольно фыркнула Розария. Та первоначально вообще должна была справлять праздник в каком-нибудь притоне с друзьями, а не тащиться с Тао на имитированное свидание, а потом ещё и терпеть очередную занозу в заднице. Блондинка неуверенно кивнула, после чего её почти сразу же ловко схватили под руку и потащили через толпу. Девушка трепетно придерживала стакан с темным напитком, боясь, что жидкость разольётся и придется заказывать новую порцию. Сяо, находившийся по другую сторону от своей сегодняшней спутницы, удивлённо оглянулся на Люмин, как бы спрашивая: "Что ты здесь делаешь?". Принцесса дёргано повела плечами, показывая собственное изумление от нахождения своего «Я» в этом месте. Они оба были притащены не по своей воле и явно хотели поскорее покинуть душное здание, перебравшись домой. Блондинку притащили к небольшому диванчику, куда благополучно усадили вместе с бедным стаканом пива. Осмотреться вокруг — место в разы лучше, чем стульчик у барной стойки. Сяо сел напротив, все ещё сопровождаемый за руку с Ху Тао. Он облокотился о стол, как-то очень скромно крутя между пальцев трубочку коктейля и грустно посматривая на нее, бедняжку, обкусанную со всех сторон острыми зубками Ху Тао. Видимо, боялся оказаться на месте пластмассовой трубки. Люмин, наконец, допила свой напиток. Голова болела от жутких, будто разъярённых битов, с силой бьющих по черепу, выдергивающих последние крупицы разума из головы. После первого стакана у нее под носом оказался ещё один. Не пиво, вроде как, это был какой-то коктейль с ромом, потому что Ху Тао что-то упоминала в это ключе. Точнее, блондинка и сама не была уверена, что кто-то что-то говорил об этом, если учитывать, что сквозь шум, царящий в тесном зале, было кое-как слышно музыку. Все слова, что вылетали из ртов ребят, сидящих с Люмин за столом, долетали до нее минут через пять, пробиваясь через пелену в глазах и ушах и ударяясь об опьяненный мозг, наконец кое-как доходя до него. Очень плохо. Ощущение, что прямо здесь и сейчас вывернет наружу и придется показать собственные кишки и другие составляющие организма. Тошнит и кружит, как не в себя. Надо встать, пройти через толпу и выйти через черный выход, чтобы спокойно проблеваться, чтобы никому не помешать. Вряд ли какой-то умник додумается там всю ночь стоять и смотреть кто в уголок тошнится, а кто культурнее будет. Мир завертелся. Ноги передвигать тяжко, а аккуратно отодвигать людей, активно двигающихся перед носом, кажется вовсе невозможно. Однако, ещё пара минут — по ощущениям пара часов — и качающаяся из стороны в сторону туша Люмин выползла из здания. Нет, она не знала местонахождение черного выхода, просто ей очень повезло. А может, и не так уж сильно. Девушка прильнула разгоряченной спиной к колкому кирпичу. Она кое-как дышала, чуть ли не захлебываясь слюной, сгруппировавшейся во рту. Желания выпустить наружу съеденное за день не было ни малейшего, но от этого в животе и где-то в горле не перестало крутить, а ядовитый желудочный сок все также обжигал своим омерзительным привкусом. Блондинка стояла, прикрыв глаза. Мозг ничего не соображал, хотя, внутри была мысль, что кто-то из ребят будет волноваться, если так и стоять тут. Но мысль быстро осеклась. Как бы осмотрела пустующий мозг, поняла, что явно лишняя тут и побежала прятаться, оставив голову безжизненно сидеть на плечах Люмин. Шагов не было слышно. Ничего не было слышно, все было отдаленное, через пелену пытались пробиться какие-то звуки, но у них выходило с напрягом. Прикосновение к руке. Ни разу не нежное, к нему приложили недюжую силу. Люмин попыталась хотя бы приоткрыть ослабшие веки, но довольно быстро осознала, что ее нос и в целом лицо упирается в стену, больно царапаясь об неё. За спиной раздавались шорохи... болтовня и смех? Нет, что же это происходит, шутка какая-то? Сейчас выскочит дед мороз в трусах с пальмами и весело крикнет "это был розыгрыш"? Такое не произойдет. Не сразу зад дал понять, что его оголили. Холод схватил тонкий эпидермис только через пару мгновений. Люмин не кричала, только чувствовала, как ее бедра с силой сжимают. Что это? Нельзя же так лишиться девственности, тут нет ни капли романтики, только страх, темный, мерзлый ужас, что сковывает движения, все ещё активно действующий в крови алкоголь, да стыдливые слезы, неуверенно катящиеся по щекам. Не кричать. Это стыдно, боже, на что ты надеялась, Люмин? Резкий толчок. Это одно единственное движение раздалось по всему телу острой болью, молнией, ударяющей в дождь в промокшего до нитки человека, камень, упавший на голову. Эту отвратно реальную, колючую боль нельзя описать столь просто — это была боль психологическая и физическая. Насколько быстро человек сзади двигался — нельзя было понять. Точнее, Люмин даже на секунду очнулась от этого толчка и тихо вскрикнула, но вновь впала в некую кому через пару мгновений, лишь слабо хватаясь за стену, изредка пытаясь оттолкнуть одной рукой незнакомца за спиной. К сожалению, её тщетные попытки не увенчались успехом. Кисть перехватывали из раза в раз и та сразу же безжизненно висла. Грязные прикосновения, отдаленные голоса и смех, смех, нет, только не смех, пожалуйста, не смейтесь. Ты, милая Люмин, хотела сделать это все иначе? Ты не хотела быть изнасилованной в чертовой подворотне бухая в стельку, выслушивая веселье, творящееся сзади. Не хотела чувствовать чужие ладони на ягодицах, грубо хватающие нежную кожу, не хотела чувствовать, как внутрь вбивается кусок чужой плоти, а чьи-то острые зубы кусают плечи и уши, заставляя тихо вскрикивать и получать удар за это по итак ноющей заднице. Ты не хотела чувствовать себя униженной. Не хотела быть грязной. Боже, сколько это продолжается? Тело уже в полуотключке, ничего не видно, даже кирпичной стены, что расцарапала лицо и ладони, уже не ощущаются толчки и боль, только ноги отказывают, подгибаются колени, тело будто свело. Люмин резко перевернули и небрежно кинули на землю. Она чувствовала, как по ее оголенной пояснице что-то стекает вниз. Глаза не могли сфокусироваться хоть на чем-то. Моргай не моргай, а ничего увидеть не получалось из-за боли по всему телу, салютами раздавающейся в каждом уголке и закрывающей обзор на лицо насильника. Девушка из последних сил приподняла голову. Над ней нависала какая-то тень, которая что-то говорила, но что именно — не разобрать. Тень занесла руку вверх. Громкий шлепок. Щека горит, до жути сильно, хотя итак все тело изнывает, одним куском больше, одним меньше — все равно уже всё изуродовано. Люмин стоит перед зеркалом. Она в одних трусах, только из душа, но ощущение, что грязь так и не смылась. Пыль, размытая земля, кровь или что там ещё — будто каждый миллиметр тела осквернен несмываемыми воспоминаниями. Люмин, а кто виноват? Ты задаешь себе этот вопрос и находишь лишь один ответ — только я, я сама виновна в этом дерьме. Смотришь на свое отражение и думаешь: шкура, шлюха, безмозглая тварь, бесполезная настолько, что даже меры в алкоголе не знает. Как бы ты не оделась, как бы ни спрятала свое тело, а все равно у тебя не получится. Твое чертово тело, оно во всем виновато. Ты хватаешь свои запястья, трогаешь синяки и бедра, чувствуешь, что они настолько полные, что и в руку будто не вмещаются, тут не одна, а несколько ладоней нужны. Смотришь и смотришь, пока не падаешь на колени. Слезы ненависти текут из медовых глаз. Слезы ненависти к себе, к своему телу и к тому, что все вокруг такое ненастоящее. "Может быть, я вообще не там, где должна быть? Почему я уверена, что я в своем теле? Я вообще из этого мира?" — Люмин тихо хихикнула, в очередной раз, оттягивая кожу живота. Растрёпанная блондинка долго смотрит на свое тело. С каждым новым осмотром оно будто увеличивается в размерах, добавляет новые слои жира. С каждым новым осмотром появляется все более четкое ощущение, что разум никак не контролирует эти действия. Девушка просто сжалась где-то внутри и смотрит на заплаканное и исцарапанное лицо самой себя. Выслушивает эти воистину сумасшедшие монологи, не понимает аналогию, цепочку, откуда оголенное тело берет свои глупые мысли. Надежда. Милый друг, ты же знаешь, что это такое? Так и у Люмин есть и были надежды. Она надеялась стать идеальной.