***
На лестничной площадке общаги было темно и сыро. Единственными источниками света была бледная луна и свет от уличных фонарей, заполняющий собой мрачный проход. Небо закрывала тонкая плёнка низких серых туч-предвестников будущей грозы. Сидя на промёрзлой ступеньке, очень ребристой и всей в маленьких колких камушках, девушка, глядя перед собой в стену, на которую освещение майского вечера не попадало, медленно курила вторую или третью сигарету. Потерявшись в бесконечных лабиринтах головы, она и не замечала, как новые никотиновые убийцы оказывались в её руках. Странное состояние. Вроде и счастлива, вроде всё налаживается и мозг уже не останавливается на одних лишь мрачных картинах, но в такие моменты внутри себя, выискивая что-то новое, пытаясь оглядеть саму себя, блонди находила только апатию. Это расстраивало, но не отталкивало от идеи поймать ещё хоть что-то. В этих потерянных прогулках внутри себя принцесса не сразу обратила внимание на тихое шарканье тапочками позади. По спине пробежался пугливый холодок, тут же улетая вместе с слабым сквозняком, и Люмин повернулась, вылавливая в тени за спиной знакомые черты лица. Белые волосы собраны в неаккуратный низкий пучок, а маленькая вселенная глаз сразу цепляет взгляд. Продвинувшись в сторону девушка позволила Паймон усесться рядом на нагретый блондинкой ранее бетон. — Ты не ешь, — тон коротышки холодный, режет, как тесак. В нём нет всегда любвеобильной и эмоциональной девочки. Есть какая-то излишне убитая Паймон. Почему излишне? Потому что вся атмосфера вечера, вся из себя гордая, но скрюченная осанка, вся трагичность девчушки собиралась в огромный ком, который просто раздавил бы её, если бы был материален. Люмин на пару секунд забыла как дышать, думая над вариантами ответа, но сильно умное придумать не пыталась. Глубокий вдох. Итак голова забита. Все ещё живущее в блондинке спокойствие ответило за хозяйку. — Ем. Мы с тобой в общаге и в универе в основном пересекаемся, ты не можешь знать наверняка, — сделала новую затяжку, глубоко вдыхая сизый дым. — Просто не застаёшь. — Не ешь, — Паймон обессиленно уложила голову на колени, предварительно обняв их. — Ты на голодовке, да? — Блондинка вздрогнула, осторожно поворачиваясь к подруге лицом, взглянула с недоумением и почувствовала, как шар страха скатывается из головы в горло, перекрывая дыхание. Вот и от мыслей лишних избивались. По коже проходит мороз, но Люмин не подаёт вида и с невозмутимым лицом отворачивается к затемнённой пустынной стене напротив. — Нет. Я что, глупая, чтобы убивать себя так? Хотела бы, — тяжело сглотнула. — похудеть — пошла бы в зал и диеты всякие изучила. «Да, глупая. Идиотка.» Соседка ничего не ответила, лишь вымученно вздохнула, поднимая голову с колен и укладывая её на плечо блондинки. Сейчас девчушка казалась безвольной куклой, которая вот-вот должна развалиться, но даже так какая-то ниточка все ещё держит части ее тела вместе. Перехватив сигарету у губ Люмин, прямо из её пальцев, Паймон затянулась. — Пачка сигарет в моём кармане заставляет жить меня этот день… Эх, чудесное время было, когда песня эта популярна была. — Помню её. Брат со своим пожизненным подростковым максимализмом периодами впадал в псевдодепрессию и слушал её на репите, — забрав сигарету из белых пальцев подруги и переведя взгляд с стены на окно и по-весеннему пахнущий мрак за ним, Люмин начала прокручивать в голове то время. Смерть родителей, новая школа, жизнь у тёти, брат, Дайнслейф. Прошлое — тяжёлая ноша. Но никто не запрещает выкинуть этот балласт для входа хоть в какое-то будущее. Иногда стоит не только советы придумывать, не только думать и говорить, а делать что-то. Советовать умеет каждый — будущее строить могут немногие. — Всегда хотела быть маминой дочкой. Учиться на пятерки, побеждать где-нибудь, заниматься чем-нибудь интересным. Единственное, что получалось — виолончель. Надеюсь закончить этот ёбаный универ и поступить в консерваторию, — поёрзав виском по ткани футболки на плече Люмин, Паймон прикрыла глаза. — А ты такая хорошая. Смотрю на тебя и думаю: что мне мешает прямо сейчас сделать всё это? Ты смелая какая-то… А я… — Как связано, что я хорошая и твой возможный переход в консу? — Неважно. Просто никому об этом никогда не рассказывала. Только с отцом обсуждала. Ему всегда было важно одно лишь моё обучение. Не я. Карьера и деньги, — коротышка начала бегать пальцами по ладони второй руки. Нервничает. — Так возьми и перейди. Если тебе нужна будет материальная поддержка или что-то ещё, я всегда рядом. Никто не вправе решать твою судьбу… «А твою судьбу, Люмин, решает зависть.» —…и ты обязана сделать счастливой себя. Твои родители… Они же давно нормально не участвовали в твоей жизни, да? — Блондинка скосила глаза на подругу, ловя слабый кивок той. — Так зачем тебе продолжать слушать их? Жить тебе. Не твоим родителям. К тому же, если они действительно любят свою дочку, то, рано или поздно, примут твоё решение. Сделай это, если ты готова поставить на кон всё ради мечты. Кто не рискует, тот не пьёт вино, да? Какое-то время со стороны белокурой не было слышно ничего, кроме редких вздохов. Через несколько минут она поднялась на ноги и, что ожидаемо, выглядела живее, чем раньше. — За вином! — Ну вот. Я с тобой… Паймуша, — Люмин нежно улыбнулась, так же поднимаясь с пола отряхивая шорты от каменной крошки. Коротышка прильнула к соседке, крепко обнимая её. — Ты лучшая! Но не думай, что я не буду следить за твоим питанием при любой возможности! — Услышав сверху смешок, девчушка недовольно надула губки, подняла глаза, щуря их от внезапно слишком ярко освещенного лица блонди и хватая блондинку за руку, потащила её в сторону комнаты, чтобы взять кошелёк.***
—…меня Паймон разбудила, потащила тогда на кошечку эту смотреть. И правда, на тебя похожа! — Сидя на мятых простынях и укутавшись в цветастый плед, Люмин с ярым энтузиазмом рассказывала Аяксу разные вещи. Ей нравилось просто говорить. Не односложно, как она привыкла, а много и с удовольствием. Физрук, лёжа рядом на кровати и сложив руки за голову, смотрел в потолок, изредка кивая. — Слушаешь?.. Прости, может я много говорю… — Да нет, нет, — повернувшись к блондинке лицом, Аякс натянуто улыбнулся — Люмин это видела, но не заострила внимание. Наклонившись вперёд, она улеглась к нему на живот, укладывая голову на руки. — Ты в норме? Задумчивый такой. Если что-то волнует, можешь сказать, я рядышком, — протянув ладонь к бритой щеке, девушка осторожно провела по ней одними кончиками пальцев. Рядом с преподавателем она становилась чрезмерно нежной и «сюсипусечной», как назвала бы это Паймон. Вообще-то такое поведение её нервировало, особенно на людях, но мужчина вызывал в груди такой светлый трепет, что сдерживать этого розового монстра маленькой девочки было попросту невозможно. — Всё нормально. Работы чего-то много в последнее время. Хотя, я, честно, не понимаю, почему. Я ж физрук, я не за ваше искусство отвечаю или там философию… — усмехнувшись, парень перевернулся на бок, чуть не скидывая блондинку с себя. Вовремя ухватив её подмышку, он притянул Люмин к своей груди, вываливая её из пледа. Аякс уткнулся носом в пахнущую цветами светлую макушку и прижал бледное тело ещё ближе. В его руках принцесса и была принцессой. Маленькая, незащищенная, для многих по-мерзкому очаровательная и милая. Может ей бы тоже было мерзко с такого своего разнеженного поведения, но об этом она подумает потом. Когда будет снова обычной студенткой Люмин.***
«Два… Двадцать… Нет, один же вообще было…» Минус 5 кило. Мало. Мало, очень мало. Медсестра уже запомнила худощавую блондинку, которая раз в день-два заходила и взвешивалась. Иногда эта странная девочка приносила конфеты, как поняла женщина, чтобы лишних вопросов не было. Периодами через несколько минут после ухода первой заходила низкая девчушка. Она задавала непонятные вопросы про свою предшественницу, а получая неясные и расплывчатые ответы и тяжело вздыхая каждый раз, белокурая удалялась. Женщина средних лет, уже привыкшая к подобному раскладу с этой парой, после хлопка двери грустно оглядывала кабинет, вдыхала душный воздух с запахом медикаментов, чувствуя что-то неправильное в этих двоих, и возвращалась к работе.***
— Люма, ну посиди со мной лучше сегодня! Что тебе катать к этому своему? Вы же даже не встречаетесь… Хочешь, я тебе поиграю на виолончели? Или посмотрим что-нибудь? Можем просто лечь спать, это тоже отличное времяпровождение перед воскресеньем! — Паймон смешно прыгала вокруг подруги, размахивая руками. Не получив хоть какую реакцию, она закатила глаза и резко остановилась прямо напротив лица соседки. — Ты ведёшь себя, как шлюха. — Что? — Округлив глаза от неожиданности, блондинка недоуменно покосилась на коротышку, на секунду даже отцепляя ладони от волос и прокручивая в голове слова соседки. — Что ты сказала? — Я не хочу, чтобы он испортил тебе жизнь… Это вырвалось случайно! — Я точно не шлюха, потому что у понятия другое определение. Я уверена, что мы ещё не встречаемся из-за чего-то сложного в его жизни. Не смей использовать подобную лексику, если не знаешь значения, — Люмин презрительно фыркнула, хмуря брови. — А что мне ещё говорить? Открой глаза, милая! Ничего у вас не будет, если он трахнул тебя до начала отношений! — Закрой рот, Паймон. Ты начинаешь перегибать палку. — Да знаю я! Что мне делать, если всё как на ладони, а ты смотришь куда угодно, но не в суть! Идиотка! — Под конец голос белокурой сорвался на крикливый писк и Люмин поморщилась, подходя к соседке ближе и чуть ли не дыша ей в нос. — Хватит нести чушь. Ты не знаешь всего, не знаешь! — От резкого тона блондинки Паймон испуганно пошатнулась, но осталась стоять на месте, швыряя в подругу молнии. Она не злилась на Люмин за крик или на себя за неаккуратные выражения. Она злилась на соседку за её глупость и на себя за свою слепоту до ключевого момента. Когда можно было как-то повлиять. — Я не буду с тобой это обсуждать, если тебе не нравится, но не суй свой нос, куда попало. Впервые в жизни я делаю что-то как хочу, но мне запрещают! Нет. Может и ошибусь, но я счастлива. Разговор окончен, — не позволяя Паймон вставить хоть слово, блондинка развернулась на носках, хватая рюкзак и вылетая из комнаты, и, приложив слишком много усилий, хлопая дверью. Белокурая, опадая на колени, словно листик с дерева безмятежности, сложила руки в молитве. — Я не верю в тебя, я просто беспокоюсь за неё. Спаси и сохрани Люмин, пожалуйста. Вот так впервые в жизни безбожный человек, атеист с ног до головы понадеялся на доброту и расположенность неизвестного ей всевышнего. На неё, как на несчастную птичку в пустом дворе, нашелся свой мальчик с рогаткой — Люмин.***
Поцелуи успокоили. Придя в себя, Люмин написала подруге, что остаётся на ночь у физрука. — Засыпай, я пойду видео редачить. Прийду скоро, — проведя рукой по растрёпанным волосам, мужчина удалился из комнаты. Открытое окно пропускало в душную комнату свежий воздух вперемешку с запахом мокрой земли. По стеклу бил дождь — тот майский ливень, когда сердце разрывается от беспокойства и умиротворения одновременно. Лежишь на кровати, смотришь в темноту и то ли думаешь, то ли не думаешь. Просто изредка ловишь какую-то неважную мысль за хвост, разглядываешь её какое-то время и отпускаешь, позволяя ей удалиться вслед за собратьями вдаль — туда, где она пригодится. Иногда хочется остаться в подобном вечере навсегда, настолько он понятный. В этом воспоминании отдыхаешь и расслабляешься. И лампочка за спиной, и еле слышное биение собственного сердца, и удары капель о структурированный человеком мир — это всё не отвлекает. Любить приятно. А Люмин любила. И Паймон она любила. Не знала правда, как к ней теперь прийти. Блондинка была счастлива за подругу, которая уже начала медленно собирать документы, чтобы подать их в консерваторию. Говоря о ней, белокурая выглядела искренне счастливой, прямо светилась от радостных чувств. И поддержать её хотелось, и обнимать, и называть «Паймуша», но как быть Люмин, если соседка язвительно отзывалась о её любви? Тяжело противостоять врагам, ещё тяжелее — самому себе, когда живёшь двоемыслием, сомнениями и постоянными противоречиями, но самое сложное и выматывающее — противостоять близкому, дорогому, вроде как, человеку. Заниматься этой борьбой в голове сейчас и прокручивать возможный разговор у Люмин желания не было. Всё тело ныло, но эта тянущая боль была приятной, а укутывающее разнеженное тело холодное одеяло всё больше начинало влиять и на мозг, опрокидывая девушку в сон. На следующее утро вторая половина кровати оказалась холодной. Единственной, кто мучил простыни ночью, была сама блондинка. Вывернувшись из одеяла и почувствовав мороз, окутавший тело в сущую секунду, девушка быстро потопала к своим вещам, натягивая шорты и футболку и ёжась от их неприятной свежести. Взяв телефон в руки и проверив время, Люмин заметила, что её сообщение Паймон не было прочитано. Она лишь грустно вздохнула на это, но, откинув переживания, направилась в сторону гостиной. На диване, тихо похрапывая, лежал Аякс, уткнувшись лицом в подушку. На столике рядом стояла кружка с недопитым и давно остывшим чаем, а на полу, удобно расположившись посередь ковра, валялась какая-то книга. Подняв её с мягкого ворса, Люмин посмотрела на название, пытаясь вспомнить, о чем история внутри. Первое слово, попавшееся девушке на развороте, когда она глянула в него, было «солипсизм». «О, помню такое. Да, это же антиутопия… Кажется, я не дочитала её.» Блондинка прикрыла книгу, укладывая её рядом с кружкой, невесомо чмокнула спящего мужчину в нос и пошла на кухню, чтобы поскорее заняться завтраком или его подобием.***
Вечер был чудесно теплый, а высокая влажность воздуха не ухудшала общей весенней атмосферы. Свежесть очищала загрязнённые лёгкие, хоть их сразу же наполняли дымом вновь. Полумрак, погрузившийся на улицы города, в купе с желтым светом фонариков и горящими окнами, слабым жужжанием и стрекотанием всяких незатейливых насекомых, казалось, впускал полуночных прохожих, спешащих домой, в сказку. Какое-то время блондинка просто стояла, вслушиваясь в звуки вокруг, в ночь, живую и пустую, но мертво-беспокойную и заполненную разными обитателями. Музыку слушать не хотелось, идти домой — тоже. Надо. К Паймон надо. Затушив сигарету, Люмин кинула окурок в урну и вошла в общежитие, морщась от грохота при закрытии двери. Девушка мимолётно улыбнулась ворчливой вахтерше и поскорее направилась к лестнице, чтобы попасть в комнату и быстрее лечь, распластавшись по всему периметру поломанной и волнистой, из-за пружин, но родной кровати. Дверь почему-то испугала. Из щели под ней веяло каким-то пугающим смрадом бесчувственной и склизкой пустоты. Слабый сквозняк отпугивал, а мертвенная тишина всего этажа лишь усугубляла неожиданный страх перед белёсой дверью. «Ты дерева что ли испугалась, дура? Спокойно, заходим и просто обсуждаем случившееся. Все нормально.» Скрип двери — её Люмин всё забывала смазать по настоянию Аякса — оживил. Сделав шаг в знакомую сейчас неизвестность, девушка тут же остановилась. Рваный вдох. Облизывание внезапно сухих губ. Хмурость бровей. Руки ломаются. И ноги. Голова сейчас перестанет соображать вовсе. Кажется, улетает. И никакой Люмин нет. Та, внутренняя маленькая и пугливая девочка сбежала с последними мыслями, а счастливый, переполненный иллюзиями и надеждами студент раскрошился, остался валяться у двери. Паймон лежит. На полу лежит. Ладошки крепко сжимают шею хозяйки, ноги дрожат, а лицо изображает бесконечную отдаленность разума от реальности. Челюсть в стороне. Глаза закатаны. Волосы, белые и пушистые локоны подруги, ползают вокруг трясущейся головы, подобно змеям. На бледной коже — смертельно белой — то тут, то там видны тёмные, фиолетовые, синие, жёлтые, серые синяки — выглядят страшнее обычных. Костлявое тело — когда оно стало таким? — прикрывает лишь короткий топ и трусы. Под краями оставшейся одежды видны красные полосы. Точно не порезы. Следы от ногтей, кровавые доказательства мучений и неконтролируемой, несвоевременной агонии. А агония вообще может быть управляемой и нахлынуть вовремя? — П-Паймон… — Люмин сбрасывает рюкзак с плеча и, не разуваясь, подлетает к трясущемуся существу — подруги там нет, она точно где-то в другом месте. Блонди сначала хватает руками потные ладони соседки, отрывая их от покрасневшей и исцарапанный шеи, потом уже заглядывает в глаза белокурой. Галактики нет. Вселенная медленно укатывается, взрывается, виден лишь маленький кусочек, прощающийся будто, оторванный от уже пропавшей массы. — Ты меня слышишь? Паймон, слышишь?! — Люмин переходит на крик и, не обращая внимание на стуки из соседних комнат, продолжает повышать голос, потряхивая девчушку. Её и саму трясет. То ли жар, то ли мокрый холод разливается по телу, а пальцы, неподвластные растерянной хозяйке, сжимаются слишком сильно, оставляя на белой коже подруги очередные красные пятна. Что люди делают в таких ситуациях? Что с ней такое вообще? — Пожалуйста, отзовись, Паймуша! Я… — Блондинка вспоминает, что телефон лежит в боковом кармане рюкзака и ползёт в сторону того, хватая одними лишь кончиками гаджет. — Да, я вызову скорую… Ты можешь сказать, что с тобой? Паймон, отзовись, а… — Не попадая по цифрам, Люмин громко матерится, но все же побеждает клавиатуру и в динамике звучат напрягающие гудки. Пока блондинка вызывает скорую, покрикивая на старушку на другом конце провода, которая посчитала своей обязанностью сказать, что Люмин глупая истеричка и как это не знает что с её соседкой и подругой, пальцы хватаются за каждую точку на теле белокурой, где можно прочувствовать пульс. Слабый пульс. Изо рта подруги начинает течь слюна и… — Блять, Паймон, очнись! — Пена пугает больше всего. Девчушка на полу начинает дёргаться и вырываться, биться об пол и кричать что-то бессвязное. Люмин не знает, что делать. Попросить соседей помочь? Спустить Паймон вниз? Искусственное дыхание? Что, что ей делать? И, даже если среди всех вариантов мог быть верный, блондинка не смогла ухватиться за него и воплотить в жизнь. Нет спокойствия, которое является этим сдержавающим фактором для умных мыслей и здравых идей. — Прости, прости! Не бей, я куплю, куплю цветы! — Паймон кричит громко, но соседи не идут успокаивать разбушевавшуюся пару. Все знают коротышку. Все думают, что тут все окей, просто младшая перебрала с алко и теперь приличная Люмин утихомиривает её. Или никому не хочется лезть, наживать себе проблем. — Я схвачу их, соберу, соберу, тварь, не говори! Я куплю звёзды! Люмин, не падай, нет, нет, пожалуйста, нет, куда ты! — Эй, Паймуша, я тут, рядом, все хорошо, не смей ты уходить. Как же твоя мечта, малышка?! Давай, прийди в себя, — ладонью слабо проводя по щеке подруги, блондинка вытирает краем футболки слюну у рта той. — Мы с тобой даже не помирились толком, эй… — Комета, я её видела, видела, я её трогала! — Паймон резко садится, откидывая голову и смотря в потолок стеклянным взглядом. Челюсть сжимается и разжимается, желваки ходят туда-сюда, словно у зомби. — Куплю её, куплю! И цветы на ней посажу, Люмин, — она резко повернулась, хватая подругу за плечи. — Такие красивые, белые, у неё будет твоё лицо! Крики Паймон, прерываемые громким дыханием, матами, визгом и шёпотом, закончились через пятнадцать минут. Медсестра в скорой позволила Люмин поехать с ними и та поехала, хоть и на свой страх и риск. Рядом с койкой, у которой маячили фельдшер, ломая руки, сидела блондинка, с отчаянием следя за действиями специалиста. Рядом с шансом для спасения двух студенток сидела одна из них в форме бесполезной тени с пустым, раздраженным, шумным дыханием и слепым взглядом.***
— Да, спасибо, — девушка кивнула мужчине перед собой, который, скользнув по ней взглядом, развернулся и пошёл в сторону лестницы. Люмин села на стул, устремляя глаза на дверь, со всех сторон обшарпанную и с слезающей белой краской. Мыслей не было, были звуки. Бесконечные голоса, фразы, пиликанья и гудки. Единственное, что слышалось на фоне этой какофонии громче всего, было сухое и жестокое, хриплое: — Мы сделали всё, что было в наших силах. Сожалеем, девушка скончалась. Тяжёлый выдох. Глаза мужчины режут лицо, словно ножи, Люмин же смотрит на него растерянно и отчаянно. — Что с ней было? — Передозировка наркотическими веществами. — Время смерти? — 20:43. Больше я не могу вам сказать, так как вы не родственница. Прошу прощения. Сожалею о вашей утрате. Мир распался.