Ghostly Kisses - The City Holds My Heart
— Немец? Быть не может. Келлер, не успевший и шагу сделать, узнает чужой голос. На секунду ему кажется, что он окончательно потерял рассудок, поэтому слышит голос повстречавшего однажды демона. Но стоит мужчине только обернуться, и действительно, на всем темном фоне улицы, где максимум горело несколько фонарей у дверей жилых домов, выделялась белая макушка. С ней же еще несколько парней, которые быстро исчезают, стоит Юнги двинуться в сторону Чонгука. Не верит. Не может. Или уже не хочет? Вот он, тот самый демонический взгляд, в котором уличный фонарь отсвечивал блики уже в обоих зрачках, будто с приходом ночи парень полностью обнажил свою сущность. Ко всему подключался и широкий оскал, который словно напоминал, что однажды с Мином заключалась сделка и пора уже платить по счетам. Но все это остается как часть воображения Чонгука, ведь в действительности Юнги был искренне рад встретиться снова, что не мог не приметить мужчина. Келлер счастлив был вновь почувствовать холод чужой кожи при рукопожатии и в сотый раз принять тот факт, что они встретились. Спустя столько усилий. Столько бессонных ночей и мучительных терзаний. Жаль, что для самого парня прошло чуть больше недели, когда у Чонгука жизнь разделилась на до и после. Вспоминая свои последние умозаключения, где содрогалась его вера в счастливый исход, Келлер уже был не так рад их встрече. Их встреча — надежда. Роковая надежда, которая может разбить тот образ, с которым Чонгук проживал каждую ночь в свете свечи, освещавшей его влечение. Влечение к чему-то возвышенному. Чему-то недосягаемому и мнимому. Вольному и характерному. Чему-то, что заставляло Келлера сопоставлять это с искусством. — Куда ты в прошлый раз испарился? — задался Кирино, пряча свои руки в карманы джинс, прикрытые вязаным пончо. Он понимал, что ему холодно, только когда прикасался к чему-то теплому — такой вывод сам напросился в голову Чонгука. «Я обошел весь город вдоль и поперек. Не было и улочки, в которую я бы не заглядывал. Не осталось ни единого торговца, у которого я бы не спросил за «бумажный дождь», потому что им известно все. Сколько раз я оглядывался в надежде увидеть вас. Сколько раз я обознавался. Сколько пытался угомонить себя. Сколько раз я корил себя. Жалел, что ушел в тот день. Сдается, я слышал все голоса людей, проживающих в этом городе, в попытках найти знакомые. Я не могу думать ни о чем кроме. В моей голове ваши прозрачные образы, которые я напридумывал сам», — он бы сказал это, если бы обстоятельства не были столь печальные. Вместо этого наружу выходит только: — Мне очень жаль, что ушел, не попрощавшись и не познакомившись с тем парнем, хотя стоило бы. Появились неотложные дела, и мне пришлось уйти, да и у вас было некое напряжения, поэтому я подумал оставить вас и не вмешиваться в конфликт. Юнги как-то грустно улыбнулся после произнесенного Чонгуком «конфликт». Кажется, напряжение с тех пор не поменялось, что было видно по реакции Кирино, но, несмотря на это, тот предложил следующее: — Мы могли бы должным образом продолжить наше знакомство, если ты не занят. — Wirklich? — неосознанно, под эмоциями удивления, по-немецки выразился Келлер. — То есть я был бы не против. Однако его тревожила одна мысль: он не до конца понимал мотивы Юнги. Почему парень позвал его в один из местных баров? Почему говорит с ним о всяком? Почему так хочет познакомить его с Джасинто — парнем, которого Чон, впервые увидев, принял за ангела? Мужчина не понимает и более того, вряд ли поймет. Легче принять тот факт, что ты тянешься к кому-то, нежели наоборот. Юнги спрашивает о жизни Чонгука, сам о себе говорит мало. Между словами они пропускают в рюмках местный алкоголь, дожидаясь, когда смена Джасинто закончится. На секунду Келлеру показалось, что Кирино не было так важно его общество, как просто повод с кем-то выпить, потому что на выпивку он знатно налегал. Когда к ним подошел Чимин, как назвал подошедшего парня пьяный Юн, он был меньше всего похож на тот образ ангела, которым предстал в первую их встречу. По его взгляду было видно, как он зол на Мина, как сжимает кулаки и стискивает зубы. И совместно в его же взгляде различалась жалость и тоска, освещенная тусклым светом бара. Большую часть злости Чимина перенял на себя сам Келлер, потому что споил его друга, когда сам остался почти трезв. И ведь тут не оправдаешься тем, что такой исход из-за многолетней практики, из-за чего местное пойло не отобразилось таким же эффектом, как на Кирино. Поэтому Чон просто предлагает свою помощь довести Юнги до дома, когда последний безжизненной тушей повисает на плече Чимина. Джасинто сам по себе парень маленького телосложения, поэтому нос не воротит от помощи незнакомца, осознавая свое положение. Они вдвоем берут Кирино под руки, и напоследок Чимин кидает недовольный взгляд на бармена, потому что его доля вины намного больше, нежели собутыльника Мина, а получает в ответ от него лишь воздушный поцелуй и лукавую улыбку. Адресовав своему коллеге прощальный средний палец и злостный взгляд, парни вываливаются из шумного бара и движутся в сторону другой улицы. Под боком Кирино что-то не развязно говорит, матерится, но ногами передвигает умело, из-за чего Чонгук делает вывод, что такая выходка не первая. Но больше его удивляло в парне, что на первый взгляд было как замечание, это его ужасная худоба. Неестественно выпирающие кости, что чувствовались через толстый слой одежды, наводили ужас, на что Келлер не имел право указывать. Тихо шел сам Чимин, от которого веяло негативной энергией, из-за чего Юнги постепенно затихал. Было ясно, как божий день, что Джасинто не нравилось, когда Мин напивался до такой степени, и тот отдавал себе отчет в этом. Чонгука Джасинто не помнит. В тот день его мало кто волновал, кроме него, — у кого произошел крах на основе творческого кризиса. Но у парня скромности не занимать, так как он практически в лицо заявляет незнакомцу: — Так ты не барыга? Чонгук вмиг опешивает, не понимая, на чем основан этот вопрос. Для самого Чимина оснований было достаточно: Юнги не из тех, кто заводит новые знакомства, чтобы обзавестись друзьями. Все его связи — это люди, которые тем или иным способом имеют какое-то отношение к запрещенным веществам. То, что Джасинто не помнит Чона — естественно. Потому что Кирино если и говорит с кем-то, то это происходит только в тени. А в тени заключаются сделки с дьяволом. — Почему ты посчитал меня наркоторговцем? — напрягся Келлер. Неужто ли такая худоба от соответствующих препаратов, а блеск в глазах вовсе не от фонарей? И в красной пачке далеко сигареты не из табака? — Успокойтесь, сеньор, — парень поудобней перехватывает руку Юнги. — Он не наркоман. Работа у него такая. Должных объяснений Чонгуку это не дало, но расспрашивать он тоже не стал. Он для себя отметил то, что образ дьявола и ангела потихоньку разбушевался в его сознании. Они были такими же, как и обычные люди, со своими проблемами и неудачами. Парни не были чем-то духовным, что вот-вот исчезнет. Они имели плоть. Могли пьянеть. Злиться. Были прикреплены к своей работе, являясь частью системы. Эти мысли наводили страх, что его образ так же расколется, не подтвердив ожиданий Чонгука. Если в прошлый раз мужчина жалел, что ушел, то сейчас он хочет сбежать. Оборвать эту надежду встретить его. Чонгук попросту трусит. Боится встретиться со своей ошибкой лицом к лицу. А ошибка его заключается в бесконтрольной мысли, что навоображал лишнего. — Тебе хоть имя его известно? — все никак не унимался Джасинто. — Кирино Юнги Мин Кастро? — неуверенно произнес Чон. Он чувствует себя ужасно во всей этой ситуации. Лучше бы он сделал в тот момент шаг и покончил со всеми поисками. Чимин хмыкает. Юнги скрывает свое имя. Да, в принципе, как и все они в этом богом забытом районе, но факт того, что Кирино лично поспособствовал знакомству с иностранцем, удивлял. Они поворачивают на другую улицу, где тротуары были немного шире, нежели на предыдущей, да и фонарей разбитых было меньше. Поняв, что Чимин диалог продолжать не спешит, Чон представляется сам: — Чонгук Келлер, — и кидает теплую улыбку через повисшую голову Юнги, но ее никто не видит, потому что недоверчивый взгляд Чимина устремлен вперед. А позже Джасинто и вовсе останавливается, тормозя и самого Чонгука. Молчание сперва напряженное, Чонгук не понимает, что сказал такого, но стоит ему отследить, куда устремлен взгляд парня, то он видит темный силуэт под кроной дерева и красный огонек сигареты.Gregory And The Hawk - Stone Wall, Stone Fence
Секунды не проходит, как чужой бычок летит в сторону, а неизвестный выходит в свет. — Развлекаетесь? — он подходит ближе к Чимину, перенимая у него тело Юнги. В воздухе ощущается сильная концентрация табака, заставляя Чона поморщиться, ведь единственное, что разделяет его с источником запаха, это пьяный Юнги. Пак отходит в сторону, на его лице видно лишь презрение: — Проблемы? — Да никаких. — А у другого безмятежность. Из-за чего в пространстве повисает не то чтобы напряжение, а больше чужая недоговоренность. И никто не решает ее оборвать, поэтому так и идут под неразборчивый бубнеж Мина. Впереди Чимин шаркает ногами по тротуару, сунув руки в карманы светлых шорт и устремив взгляд в землю. Его злость на Юнги подостыла; на присутствие Чонгука было начхать. Теперь его охватила лишь обида, которую тот так старательно хотел в себе стереть. Да вот только не получилось. Он чувствует на себе взгляд «незнакомца», — неизвестен он лишь Чону, — что ведет позади Кирино, и поделать с этим ничего не может. Сам неизвестный сплевывает горькую слюну в ближайшую клумбу, не понимая, как бы поудобней пристроиться к пьяному. — Блять, да когда ж ты перестанешь так нажираться? — не сдерживает комментарий он. И до Чонгука, подобно пронзанию молнии, доходит, с кем он разделяет свой груз. Как же он сразу по голосу не понял, что тот, кого он все это время искал, сейчас идет рядом с ним. Признаться, вдохи становятся глубже, и то только потому, что Чон не понимает, разочарован ли он? Обрушился ли его выдуманный образ? Но и выводов он не может никаких делать, потому что они просто идут по темной улице. Он так-то и рассмотреть его не успел, отметив лишь противный запах табака. Чонгук пытался взять себя в руки и перестать кидать любопытные взгляды через Юнги на него, но поделать ничего не мог, когда глаза сами устремлялись на найденный объект. И сколько бы этих взглядов не было, Келлер все никак не мог понять свое ощущение. Что он испытывает спустя столько поисков, видя сейчас рядом силуэт парня, который сзади освещался светом ламп дома на другой стороне дороги? Келлеру казалось, что время замедлялось, позволяя в деталях на фоне расфокусированных фонарей рассмотреть каждый изогнутый локон чужих волос; профиль носа, с которого, казалось, лепили статую Давида; ресницы, что плавно прикрывали глаза при моргании, без упрека могли вызвать слезы зависти у самого Аполлона; а губы будто были идеально ограненные, как драгоценные камни. Самому незнакомцу было побоку, что Чонгук его так жадно рассматривает — он не обращал никакого внимания на новое лицо среди своих друзей. Его взгляд был устремлен лишь на спину впереди идущего Джасинто. Когда они добрались до одного из домов, вход которого был скрыт между двух стен зданий, немного ожившего Мина передали Чимину. Он, повторно закурив, устремил взгляд в землю. Слегка напряженное лицо выдавало его с потрохами, из-за чего Джасинто не спешил уходить, дожидаясь последнего чужого слова. Все же они друзья. И несмотря на невзгоды и обиды, им приходится ждать жалкие секунды, чтобы эту дружбу до конца не потерять. — Покорми его чем-нибудь, в конце концов, — раздраженно выплевывает он и косится в сторону. Когда слышится сжатое «угу», парень убирает сигарету со рта, продолжая: — И за тот раз прости, — он поворачивается к нему лицом, заглядывая в не в чем не виновные глаза. — Я не хотел срываться на тебя, просто… Он умолкает, потому что нет смысла говорить причину — Чимин и так ее знает. — В следующий раз помни, что ты не один. — С тоской улыбнулся Джасинто, в улыбке которого проскользнуло прощение. Больше ничего не говоря, парень уводит Юнги, оставляя их одних на произвол глубокой ночи. Келлер видит, как чужие пальцы потянулись к своему лицу, сжимая глаза. Сожаление в чистом его проявлении. Он чертыхается, стискивая зубы, и уже через несколько секунд расслабляется, переставая терзать свои веки, проводя рукой по волосам. Парень покрывается прежней ему коркой бесстрастия и поворачивается лицом к Чонгуку, делая затяжку: — Ладно, а ты кто?