***
Семь пропущенных от баб Насти, пять от Нюры Яковлевой и четыре от неизвестного номера, но, судя по цифрам, это был дед Витя, и одно от Дятла. Штырь набирает первую и после пары коротких гудков женщина выдает, охая: — Сынка! Манька то вышла! Парень напрягается, задыхаясь на полуслове, повисает долгое молчание. Он забыл трубу в комнате, вспоминая об этом лишь в дверях уника. Штырь не помнил точную дату выхода сестры. Они перестали нормально поддерживать связь как только младший ушел в армию. С матерью они кое-как ещё созванивались (сестра с ней очень плохо общалась, даже хуже чем с братом). — Милый, ты там шо? Не расслышал может быть. — Слышу, слышу, баб Насть, а где она сейчас? — хрипит устало, палец в рот засовывая и по клыкам ворзякая. — Дак этож у Яковлевых, к тебе в гости собирается вот! Не звонила? — Нет. — удивляется. С деньгами всё понятно, он оставил баб Насте конверт на случай выхода, что матери, что сестры. Да и то, что у его бывшей девчонки Маня перекантовалась тоже объяснимо. Они всегда хорошо дружили. Но зачем она к нему-то собирается до Штыря не доходит. Адрес девушка не знает, только город и специальность, на которую брат поступил. — Я ей адресок-то твой дала, конечно. — а ну теперь все складывается. Он же временное место жительства баб Насте на всякий случай записал. Сухо прощается, желая всех благ, так сказать, обязательно благодаря и отключаясь. Скидывает смартфон на подушку. Глаза трёт. Делает чай, все руки в заварке пачкая, кружит по комнате и вновь хватает телефон, проходясь по остальным пропущенным номерам. Нюра сухим басом цедит в трубку приветствие. Она была прокуренной сероглазый блондинкой. Дятел называл ее идеалом славянской женщины. Пояснить, что точно имеет в виду парень никогда не мог. Штырю девушка нравилась. Они рисовали друг другу открытки и на своей она обязательно оставляла отпечаток любимой бордовой помады. Расстались они почти обоюдно, после того как Нюрка каблуком пробила Штырю затылок. — Она здесь. — пережёвывает слова — Спит, встретитесь поговорите. Всё. — цокает и добавляет — Бай. До сих пор обижается. Дед Витя — муж бабы Насти, так что этот контакт он пропускает. «Дятел» высвечивается большими белыми буквами, но тут же женским голосом за старого товарища протягивая, что абонент временно недоступен. Штырь как всегда до конца не дослушивает. Что делать с сестрой он хуй знает. Яся влетает в комнату. На нем болотного цвета свитер и волосы зачёсаны назад, пряди немного выбиваются, добавляя образу приятной неаккуратности. Штырь сидит у края кровати, в кулаке телефон. Внимательно следит за мельтешением соседа. Тот скидывает в шоппер разные вещи: бутылку воды, зарядку и другое, ярко пролетающее из ладони в омут ткани. Заканчивает, рассматривая будущую ношу и разворачивается к Штырю, задорно улыбаясь: — Мы с подружками в Питер, ты с нами? Бритоголовый теряется, не ожидая такого поворота событий и кивает.***
— Лучше кататься на электричке в СПБ отсюда, да это чуть-чуть дольше, чем на автобусе, но зато дешевле! — задорно рассказывает Штырю тот, хотя уже та худая индивидка, которую он не мог нормально определить в первый раз. Оказалось ее зовут Яна и она вцепилась в Штыря сразу же, с ее же слов расценивая его изначально «как интересного, приличного человека и новое лицо среди этих придурков, хоть и любимых, её друзей». Они ждут ласточку с полминуты, а девчонка успела его уже даже под руку схватить. Топчутся на месте. Все остальные, не включая Ясю, явно сторонились Штыря. Здесь снова была Маша. Она прикуривала девочке, которую он видел в первый день в общаге — Алине. Яся стоял позади пары и его злой взгляд, обводящий Штыря, легко было заметить. Поезд подошёл и через сорок минут компания уже находилась на красной ветке. — Всмысле ты сюда приехал не ради Питера?! — ахуевали все хором над словами Штыря о том, что северная столица не интересовала его никогда. — Это же Санкт-Петербург! Почти все в нашем унике только из-за этого, но ещё, конечно, баллами не дотянули. — вздохнула Яна, тут же снова растягивая губы в улыбку. — Я наугад ткнул. — чешет затылок Штырь и продолжает — Куда приняли, туда приняли. Все кивают и Яся смеётся: — На дизайн ты тоже наугад? Штырь собирается и отрешённо отвечает, глядя в потолок метрополитена, пока экскаватор тянет их вниз: — Нет. Маша переводит тему, предлагая тащиться на Думскую, что там на этой улице Штырь в душе не ебёт, но все согласно кивают и он тоже. Также она упоминает какого-то Русю, который оставил ей хату на ночь. — Если что у него переночуем. Яся хмыкает. Когда они выбрались, на улице уже стемнело. Город горел искусственными светом, мягкости которого завидовало бы солнце. Не то что жесткие желтые лужи у общаги. Беловолосый оттащил от Штыря подругу, хватая за руку, что могло бы быть опасно, не будь ночью неожиданно столько народу. В итоге им все равно всем пришлось сцепиться и как на маяк двигаться к зданию Зингера, сияющему издалека. Улица за собором встретила их ещё более жутким скоплением народа, кто-то визжал, смеялся в толпе. Люди падали и блевали прямо под ноги, кто-то с кем-то дрался, какие-то упыри хватали за руки, пытаясь непременно утянуть в своё «прекрасное-потрясающие» место. Яркие огни били по глазам — голая девушка на весь экран вертелась, цензура в виде букв х в тройном экземпляре висела. Менты катали, люстрами поблескивая. Музыка орала так, что из разных помещений неполярными, но такими одновременно одинаковыми басами смешивалась. Это напоминало Штырю массовые драки, но в этот раз у него не было с собой ни ножа, ни отвёртки. Ему нравилось, что творилось вокруг, в этом что-то явно было родное, напоминающее о доме, хотя и совсем отдаленно внешне, но если закрыть глаза, то атмосфера была та же самая. Они завернули во внешне не примечательный клуб. Странный народец вокруг: мужики в бабском, девушки разукрашены как новогодние ёлки, на их фоне Штырь чувствовал себя неуютно. Яся уверенно усаживает его за столик. Яна сваливает к барной стойке, делать заказ, а Маша с Алиной пробираются на танцпол. Беловолосый хватает Штыря за колено, сжимая и наклонясь ближе, перекрикивая попсу: — Ну как тебе? — касается губами уха и спускается к щеке, засасывая кожу и отпуская. — Нормально. — мнется Штырь, теряясь в незнакомой обстановке. Яна подскакивает неожиданно, притаскивая поднос с шотами, чем крайне удивляет парней. — Я умею справляться без официанта! — кричит уже пьяно девушка и расставляет стопки на столе, передавая поднос проходящему мимо парню в неком подобии формы. Они пьянеют, после того как идут на третий круг. Яся вцепляется в Штыря более явно, когда парень слизывает с подбородка и губ беловолосого алкоголь, который от резкости закидывания жидкости мимо растекается. Яну, успевшие выпить на стороне девчонки, к себе утаскивают танцевать. Беловолосый тянет Штыря на колени, но тот отмахивается, ссылаясь на поссать, и тащится искать толчок. Грязное помещение встречает громкими мужскими стонами кабинок, причем всех. Бритоголовый недолго думая выходит и натыкается на открытую дверь рядом, выходящую на улицу, которая, скорее всего, играет роль служебной. Выбираясь в холод громкого Петербурга, он ссыт на стену: красная надпись «ПИДР» на уровне глаз украшена хуями, сбоку розовая записка «сосет за 500» и номер телефона. Пятерки хищно подмигивают. Застегивает ширинку, разворачиваясь и тут же отскакивая назад, запоздало прижимаясь штанами к кирпичу в моче. Какой-то жуткий торч с голой синей шеей и улыбкой матёрого лиса похрамывает к Штырю, здороваясь скрипучим голосом и протягивая: «чувак, хочешь оттянуться по полной?». На корочке ладони две белые таблетки, у Штыря кровью глаза наливаются. У двери собирается немного народу. Кто-то орёт: «пиздец месиво!» Маша подскакивает к Ясе и прикрикивает: «там кажись твой кого-то убивает» и ржёт, залпом выпивая какую-то разноцветную блевоту в стакане с зонтиком. Беловолосый встаёт, всё растекается вертолетами, но парень бежит, перескакивая через людей, направляясь на громкие оры о ментах и нокауте. Картина достойная: Штырь хуячит полумертвого по лицу, стоит жуткий хруст и под ухом мужик хохочет: «добивай суку!». Бутылка зелёным стеклом по асфальту рассыпается. Какая-то девушка визжит, посылая всех нахуй. Тычит пальцем на полутруп, называя его «масиком». И кидается почему-то не на добивающего этого самого «масика» бритоголового, а на мужика рядом, который просто постоять, судя по всему, пришел. Наркоман на крики своей боевой подруги шевелится, за ногу Штыря хватая, зубы выхаркивая. Парень неожиданно покачивается от этого движения и чуть ли не заваливается на бок. У Яси будто в башке что-то щелкает и он громко пьяно выплёвывает, хуком сбивая фигуру рядом: — Какого блять хуя, кто-то моего мужика лапает?! Маша на заднем плане громко ржет, оттаскивая Алину, которая тоже лезет в драку. Сбитым с ног оказывается рыжий пацан, который пальцем ноздрю зажимая, встает и прямым ударом вырубает обидчика.***
Квартира евроремонтом блещет. Однушка: диван на кухне, матрас в комнате. Штырь на табуретке медитирует, пока Яся его морду рассматривает. Костяшки даже заставил обработать и перевязать Штырю пришлось тащить парня по асфальту полдороги, но перед этим девчонки, которые сами были все ещё подшофе, пытались справиться с самим Штырем, хуйнувшего уже рыжего и от злости не отходящего. Пришлось отнимать у мимо проходящего бомжа бутылку пива (тот на это назвал Алину шлюхой и ей пришлось его уложить спать) и об затылок бритоголовому прикладывать. На Штыря это подействовало лучше успокоительного. Яна с Машей уже улеглись, а Алинка рядом с парнями звонко мешала чай. — Зачем ты к нему полез? — говорит девушка устало. — Да, блять, — цедит Штырь — он мне раскумариться предложил, я эту хуйню не очень. — в конце смягчается, реагируя на нежное прикосновение к скуле. Яся нервно хихикает: — Посадили в тюрьму наркомана и сифилитика, у сифилитика одно ухо отвалилось, он его за решётку, затем нос, он его тоже за решетку, потом второе ухо и он его туда же, а наркоман смотрит на него и говорит: «я смотрю ты уёбываешься по-тихоньку!» Повисает неловкое молчание и Алина начинает громко ржать, стараясь делать это очень тихо. Штырь непонятливо моргает, до него не доходит. — Ты парню руку сломал, у него перелом, открытый. — задыхается после смеха Алина. Штырь кивает и глаза прикрывает, добавляя: — Хорошо, хоть мусора не прихуярили. Алина стукает ложкой и выдавливает улыбаясь: — Гроза наркоманов, блять, работаешь лучше, чем доблестная российская полиция. — И эффективнее. — вторит Яся. — Всмысле — тихо шепчет Штырь. — Так ты парню и язык походу на половину сквасил, да и зубам пизда. Только если на иглу садиться, потому что нос ты ему тоже подпортил. — перечисляет, шутливо пальцы загибая. — Хотя, в какой руке он держал колеса? — В правой — часто моргает, вспоминая. — Ну значит и ширяться тяжело будет парню. Короче, был наркоман и всплыл наркоман. — посмеивается Яся. Алина закрывает рот ладонью, чтобы не заржать и говорит: — А ты то, Ясь, нахрена на пацана набросился? Кстати, Штырь свернул ему челюсть. Прям как в мультике было. — жмурится и добавляет — Про щелкунчика. — Поддался общему веселью. — не долго раздумывая, хитро скалится беловолосый и целует Штыря в щеку, тот смущенно приобнимает парня в ответ. Алина закатывает глаза и делает первый глоток чая.***
Лучи солнца по бледному лицу растекаются, в ямки шрама заглядывая, делая его более малиновым, чем он есть. Синие веки коротко шевелятся. Яся лежит на его широкой груди поперек пятна безголовой птицы. Целует крылья, касаясь кончиком языка ореола соска. Штырь запускает ему в волосы пальцы и тихо хрипло стонет. Они все ещё не отошли от ночи, пытаясь тщетно протрезветь, развалившись на диване. Бутылку коньяка с Алиной перед этим праздно распив. — Почему Штырь? — отлипает от парня Яся и переворачивается набок, с минуту вертятся на узком диване, бритоголовый слишком сильно свисает с края и задыхающимся голосом вторит: — Что? — Погоняло такое у тебя почему? — пьяно хихикает, неудобно усаживаясь на живот Штыря, тот напрягается. Одна нога Яси свисает с дивана, коленом сгибаясь, другую тот пытается впихнуть между спинкой и телом бритоголового, которому надоедает мельтешение, он хватает чужую лодыжку и утягивает на себя. — Потому что — начинает задумчиво — ну пошёл как-то слух, что у нас на районе залёг детоеб, ну мы с пацанами и пошли разобраться, плюс, для нас это могло стать ранним боевым крещением типо, заслужили бы шнурки, все дела — путается пьяно, голову откинув — ну и вот мы вычислили его квартиру, ну Дятел и говорит: «бля, а если он не педофил?», потому что с виду-то такой нормальный мужик, ну я и отвечаю: «проверим хуле». Только мы не знали какие дети ему нравятся, ну и дали задание Таракану, он был самым мелким из нас. Погиб, недавно, царствие ему небесное. — Так, по порядку во-первых, кто такой Дятел? Таракан понял. И чё с ним случилось-то? И ещё ахуеть. — тараторит, перебивая Яся. — Ща, ща, короче — переводит дыхание и продолжает рассказывать историю — он и идёт типо мимо мужика и нам повезло тогда: ублюдок клюнул и за Тараканом потянулся, типо на конфету ловит, и пытается к себе в гости пригласить, потому что бля Таракан-то, конечно, наживу принял, потому что сам нажива. — смеётся, продолжая — Ну и тут мы с Дятлом, только Дятел чуть ли не трухнул, когда мужик решил Таракана толкнуть на землю и деру дать. Ну я детоеба и поймал, он раз и хуйнулся. А потом я его на штырь посадил. У Яси глаза сделались по пять рублей. — Чего нахуй? Ничего почти не понял. Откуда ты взял, блять, штырь? — Ну рядом как раз — мнется и напрягшуюся Ясину ногу поглаживает — из асфальта торчал, он небольшой был, как раз размером с табурет. — Пиздец. Штырь кивает, продолжая: — Дятел — это дружбан мой, с детства братаемся, а Таракан был его племяхой, тоже дружили нормас. А умер как? Да порезали, в магазине бате помогал. Пацана хуйнули, кассу вынесли. — приподнимается, затекшую спину разминая. — Ахуеть — удивленно проговаривает Яся — а сколько лет вам было, когда это всё произошло? — Бля, наверное, мне и Дятлу лет двенадцать-тринадцать, не помню, Таракан на четыре младше. Яся отмалчивается, переваривая рассказанное. — Так и пошёл Штырем, отчим назвал, когда работу принимал. — Ты «работой» труп педофила назвал? — Так он и не умер сначала. Мы вызвали старших, и они пульс посчитали, отчим сказал добить. — И вы добили? — Нет, тогда нет, другой старшой добил — Дядька. Сказал, что маленькие ещё. — У меня встал кажись. — неожиданно, после минуты молчания, в момент, которой пытался пьяно осознать рассказанное, давит в воздух Яся, барахтаясь. — На историю? — удивлённо вскидывается в ответ Штырь. — Нет, иди ты нахуй! Ужасная история! Ты просто ногу мою мнёшь. Так хорошо. — стонет и пяткой в нос случайно парню заезжает, тот вместо того чтобы ее пихнуть кусает, на что Яся ойкает и, задохнувшись, прикрикивает, хихикая, запоздало вспоминая, что в соседней комнате все спят. Штырь давит смешок и спрашивает: — Помочь? — Ты про хуй? Если да, то да. — закрывает лоб ладонью Яся и чуть оттаскивает ногу. Молча меняют позу. Беловолосый садится на диван, пока Штырь, не спрашивая, падает поодаль на пол, ближе подползая. Беловолосый не церемонится, отросшую мягкую щетину на макушке приглаживая и приподнимаясь тазом вперёд, поддается, пока парень аккуратно брюки ему расстёгивает и резинку боксёр тянет, наслаждаясь ощущением теплой мягкой кожи под пальцами. Притормаживает, член рукой обхватывая за корень и губами на пробу толкаясь о головку, кончиком языка крайнюю плоть немного оттягивает. Яся довольно шипит сквозь зубы. Штырь грамотно расценивает реакцию, раскрыв рот и насаживаясь, языком активно двигая, из-за чего подбородок тут же обильно мокнет от слюны. Вскидывает взгляд наверх, на что беловолосый тут же чересчур громко стонет, ладонью крепче вцепляясь в затылок парня. Штырь на это только глубже обхватывает член губами, втягивая щеки и сбиваясь на более быстрый темп, помогает себе рукой. Горло быстро начинает саднить. Бритоголовый чуть больше половины заглатывает и сдавленно стонет, стараясь взять больше. Яся наверху задыхается, любые опасные звуки сдерживая и голову на спинку дивана закидывая, отросшие волосы на ней разметая. — Боже, блять. — вскрикивает и кончает, забывая предупредить Штыря, горло которого тут же наполняется горячей жидкостью. Парень давится, закашлявшись, и член отпускает, в другую сторону отворачиваясь. Пытается отчихаться, сперму схаркивая через нос и тут же выругиваясь. — Блять, прости. — Яся случайно смешок давит, наклоняется к нему, подбородок и губы партнеру утирает. — Ты кажись ковер Руслану испортил. — широко улыбается. Штырь на мат исходит, пытаясь хотя бы рукой капли белые оттереть, но получается только больше размазать. Мягкая поверхность быстро их впитывает, да так, что яркие мокрые пятна остаются. — Да, похуй, блять, сюда лучше иди. — парень наверху начинает злиться и утягивает бритоголового на себя, тот поддается, качаясь и взлохмаченные волосы Ясе приглаживая, пока его крепко целуют. Штырь, согнувшись в три погибели, в стену свободной ладонью упирается, чтобы не завалиться на парня. Тот вылизывает ему всю полость рта, постанывая, и отпускает, в конце чмокая верхнюю губу. В глаза напротив глядит темными пьяными омутами. Штырь сползает к нему на плечо, коленом между все ещё широко расставленных ног упираясь. Тянет чужую резинку боксёр вверх, член прикрывая и вдыхая терпкий запах помеси чего-то имбирного терпкого и сладкого, пока пальцы беловолосого металом колец холодят его затылок, поглаживая. — Мне кажется или ты мне нравишься. — шепчет Яся, акцент на последнем слове делая.***
Слизывает с рук горький отпечаток грифеля, продолжая штриховать эскиз натюрморта. Упорно стараясь понять, как в дальнейшем накладывать тени. Фотография неприятно смазана. Последний раз Штырь занимался этим только в художке, которую Людмила Прокофьевна, их учительница по ИЗО, решила открыть в одном из свободных помещений маленькой музыкальной школы. Добрая библиотекарша, чьи две небольшие комнаты были по соседству, таскала им книжки с картинами разных советских художников. Одну из таких Штырь не успел сдать — здание сгорело. Выжила только музыкальная школа, которая переехала в ещё более мелкое помещение старого ДК. Он скучал по дереву мольберта, который смастерил муж Людмилы Прокофьевны. Сначала их было всего три штуки. Учеников только двое, потом добавилось ещё четверо и получилась небольшая группа детей разных возрастов. Со второго этажа всегда кто-то неуклюже тарабанил по фортепиано и противный женский голос орал ноты. Когда случился пожар, Штырь уже не ходил в маленькое квадратное исписанное всеми известными русскими матами здание, он находился в движе. Никостаса боялся весь поселок. Проходил даже слух, что именно батя Штыря его и отправил на первую ходку по сто пятой. До этого он сидел лишь по мелкоте. В основном по-пьянке. Манька же была его родной дочерью и тогда на матери он не успел жениться, так как присел. В суде Любка не присутствовала и на связь с ним выходить совершенно не хотела. Сестра ненавидела отца и считала поступок матери — второй раз выйти замуж именно за этого человека — низким. В четырнадцать лет она даже сменила фамилию на Косогорову, по батьке младшего брата. Полковник милиции Андрей Вадимович был человеком совершенно фантастическим для Штыря, для сестры же по-настоящему родным. Он не помнил своего отца, так как умер тот до десятилетия сына. Да и на работе до этого больше пропадал. Никостас в итоге заменил его парню, хоть Маня этому всячески противилась. Они постоянно дрались, чаще всего именно Ник попадал в травму. Но несмотря на это Штырь поддался влиянию отчима, юность проведя под наставничеством этого человека. Он штрихует одну и ту же фигуру уже битый час, стараясь собраться, музыка в старых рыжих, местами голых, наушниках играет с перебоями, выдавая какую-то рэперскую белиберду с перерывом на классического Хоя. Неприятно скривленный вазон будто бы скалится в ответ на все потуги. Сестра была отчаянной, разбитой девушкой, которая просто хотела спокойной жизни, но у неё никогда ничего не получалось. Во всем она всегда винила именно своего батю, потому что ему было на нее плевать, а про детство она Штырю практически не рассказывала, упоминая только то, что ее отец — зверь. До пятнадцати лет брат не верил россказням Мани, игнорируя. Но вскоре Никостас решил, что Штырь дорос до взрослых дел и устроил приемному сыну «настоящий ад», как утверждала его сестра до суда. Конечно, на самом процессе она молчала о брате. Штырь никогда не думал до ее слов, что со стороны это выглядит настолько ужасно. Для него все, что тогда происходило вокруг было нормой. Кончик лезвия ломается о жесткое дерево. Отламывает кусок спутника полностью, чуть царапаясь о чернь края. Надо купить нормальный нож, думает, или заточить китайский, потому что ничего уже карандаши не берет. Заточку он сделал, потому что кто-то из домашних спиздил у него канцелярский и так и не вернул, а с тупыми грифелями надо было что-то делать. Кухонные ножи все оказались тупыми, а китайского маленького он для таких целей не пользовал (но видимо придется), потому что лезвие и так было порченное, а тут ещё хуже сделается. У древней зубной щетки парень отломал кончик, за неимением другой альтернативной склейки воспользовался зажигалкой и свойством пластика плавиться и липнуть, спаиваясь с любым предметом.***
Маня закуривает перед зданием общаги в самом центре совершенно незнакомого ей города. Она всегда слишком хорошо ориентировалась в пространстве, даже там, где никогда не бывала. Сигарета ярко-рыжим фильтром утекает к губам от долгих затяжек. Рюкзак за плечами. У нее нет здесь необходимости задерживаться. Может перекантуется пару дней в местной дешевой гостинице. Брату она ничего не сказала, надеясь на языки родственников и знакомых. Маня не могла вспомнить номер Штыря, надеясь что ей просто повезет сегодня. Так и получилось. Переступила порог общаги: в кабинке рядом не оказывается никого, кроме орущего турецкими сериалами телевизора. Турникет спокойно пропускает девушку. Проходясь по первому блоку, она натыкается на первые единицы, так что тут же скачет в другую сторону, находя двойки. Нужная дверь выделяется на фоне других. Цифры в конце немного стёрты и внизу маленькими кривыми буквами подписано «идите нахуй!». Стучит, дёргая ручку, опилки сыпятся в побитую постоянным шитьем ладонь, хмыкает. Комната встречает клубами дыма, очень холодно, на переднем плане орёт почему-то Пугачёва и разноцветная гурьба подростков жмется на одной из шконок, кто-то громко завывает на полу, обхватив башенку кальяна. Она насупилась, испугавшись, что перепутала комнату. Щелкает выключателем — на что издаются громкие возмущенные возгласы: «выруби нахуй». Кашляет. Музыка делается тише и кто-то рослый открывает окно, всматриваясь в гостью стеклами очков. — Роман Косогоров здесь проживает? — на нее глядит с десяток недоуменных глаз, душащий пар наконец-то рассеивается и Маня кривится. Беловолосый очкарик скрещивает руки и подаёт голос первый: — Наверное вы что-то путаете. — затягивается, присаживаясь на соседнюю кровать. Маня осматривается, подмечая количество пустых банок и бутылок на одной стороне. Ее пестрость. На другой же чисто, совсем пусто. Хмыкает. — Не может такого быть. — хмуро тянет. Беловолосый видно раздражается, девочка на соседней кровати ойкает и говорит: — Не, ну — прерывается на глоток чая (хвостик пакетика болтается у бока чашки) и продолжает — Косогоров тут есть, где-то, я слышала, может быть вы ищете Штыря? Маня и очкарик одновременно округляют глаза, девушка поправляет рукава пальто и кивает. Беловолосый быстро скрывает свою потерянность и хлопает по шконке, скалясь: — Тогда добро пожаловать. Он пошел сигареты добывать, а вы присаживайтесь. — показывает на стол, добавляя — Чувствуйте себя как дома. Народец утекает под разными предлогами, ощутив настрой друга. Девчонки на прощание целуют его в щеки. Маня пользуется предложением и усаживается на табуретку, которая покачивается ножкой абсолютно отличного цвета и формы от других деталей. Рюкзак бросает в ноги Парень встаёт, ощупывая бок чайника, и сухо представляется: — Яся. Девушка в ответ таким же тоном отвечает: — Маня. Понимание накатывает на Ясю, съеживая. Достает кружки и резко зло выдаёт: — Только попробуй снова навредить ему. Маня сжимает зубы до хруста, злясь от непонимания к чему этот торчаватого вида пацаненок ей предъявляет такую хуйню. — Чо, ты блять имеешь в виду?! — шипит, сжимая кулаки. Яся хмыкает и высокомерно шепчет: — Из-за тебя он делал то, что не хотел. Он довольно-таки ведомый, я не знаю, кто именно вырастил его таким, но надеюсь, что ты к этому руку не прикладывала. — Ты ничего не понимаешь — Да, но я знаю, что он стыдится многих вещей именно из-за тебя. Он будто бы в чём-то винит себя. Складки между бровей Мани разглаживаются и она, мерно постукивая пальцем по столу, говорит: — Он винит в себя в том, что поверил этому выблядку, моему отцу, хотя я говорила. Но смысл не в том, кто из нас виноват. Мать ли, которая зная, что не нужно вышла за него замуж, я ли, которая понимала чем все кончится, но не смогла защитить, не додавила вовремя таракана или Рома, который поддался влиянию и уверовал в слова этой суки. — она тыкает в нижнюю губу задумчиво — По-настоящему это уже случилось и этого не изменить и я только сейчас это поняла, в любом случае мой младший брат вырос хорошим парнем, несмотря на то что ему приходилось делать, ради идей, который он думал, что полностью разделяет. Никостас мертв и я думаю, что я не смогла спасти детство брата, но смогла не дать уроду погубить молодость Ромы, как он практически уничтожил мою. Яся пододвигает ей кружку, успевая присесть и устроить руки на спинке кровати. Девушка переводит дыхание, скидывая с себя пальто. Бутылка водки быстро пошла в расход, вода в чайнике всё равно кончилась, а лучший напиток все-таки тот, который горчит. Маня закусывала мармеладом, который Яся откопал в ящике и рассказывала о том как на тюрьме всех ебала, пальцы рогаткой расставляя. Ее при этом болтало из стороны в сторону. — Вот тебя бы на зоне — икает и хватает парня за руку. — все бы по кругу имели. Яся хихикает и показывает ей фак свободной рукой, но при этом хмурится, ладонь ее в ответ сжимая и скалясь, бросая: — Ты меня, что не уважаешь? Девушка кивает и они руки на локти одновременно ставят. — Опять же проиграешь. — вторит ему Маня и они начинают шутливо бороться. Девушка вновь опрокидывает в секунду Ясю, тот всем телом практически валится со спинки кровати, расстягивая «сука». — Отыграюсь на твоем брате. — растирает ладонь и костяшки, голову гордо вскидывая. Маня смеется, в очередной раз цедя прозрачную жидкость чистоганом из кружки. В комнату заходит Штырь, обыкновенно наглухо застёгнутый в олимпийку, в уже расшнурованных берцах. За пазухой блок сигарет и пакет дешёвого кофе. Он теряется, узнавая в неожиданно короткостриженой бухой собеседнице соседа свою сестру. Смотрят друг на друг непонятливо. Яся выхватывая курево у парня из рук, выцепляя себе пачку. Юркает за дверь, оставляя этих двоих наедине.***
Затяжки идут ладно. Ясю то отпускает, то снова въебывает. Он сосмолил уже третью сигу, зубы сводит и губы коркой исходят. С чего-то опять злится. — Хей — за спиной раздаётся мужской писклявый голос, Яся делает вид, что не слышит. — Ясь, блять! Не прикидывайся! Кора подскакивает к нему и пытается обнять, длинные руки дотягиваются только до талии беловолосого. Яся отодвигает парня от себя, линзы неизменных темных очков смотрят обиженно, под их чернотой чуть видны глаза. Опять юзает и неизменно что-то дерьмовое. — Бля, отъебись. — тянет, сигарету перебирая между пальцами. — Да, чего ты? Как не родной. — лыбится полубеззубым ртом Кора, кровь запекается на губе — Давно тебя в наших краях не видел! Ясю холодным потом прошибает и он цедит: — Когда же тебя урода выселят наконец-то. — Хуя, как заговорил. — крючится Кора, чувствуя приближение пиздеца. На лице отражается память о том, как он полежал в больнице, харкая кровью. Парень тогда был чист почти месяц и ебашило его не по-детски — Ухожу, ухожу. Пытается ретироваться, но Яся хватает за рукав и сигарету прямо о лоб тушит. Тот шипит, из-под очков слезы валятся. — Всё теперь можешь съёбывать. — Кора хнычит и убегает, чуть ли не врезаясь в железо двери. Яся трахался с этим парнем первый семестр второго курса, плюс минус, и тогда он ещё не торчал активно, но беловолосому все равно не нравился ни в плане сексуальном, ни в плане личностном. Было в нем изначально что-то очень противное и жалкое. Но в общаге либо это, либо Вася, от которого тошнит ещё больше. Яся мог бы заглядывать к Коре и дольше, если бы не любовь того к лизательно-сосательной въебывающей дряни. У него такое выражение лица было под кайфом, что у беловолосого мгновенно падал. А самое худшее, что у Коры были какие-то планы на Ясю. Во-первых, сторчаться вместе и умереть в один день, во-вторых, он реально думал, что имеет право лезть в жизнь беловолосого и устанавливать там какие-то правила. При том, что потом Яся узнал, что пацан спал не только с ним, но и с половиной женского соседнего блока и, конечно, же с Васей. Яся со спокойной душой послал того нахуй, но Кора решил за ним побегать, что закончилось больницей, чисткой желудка и воздержанием парнишки. Если так подумать, то Штырь за несколько лет единственный приличный регулярный партнёр беловолосого несмотря на скинхедскую внешность (но, кстати, качества, которые по идее должна содержать в себе лысая макушка подобной культуры, отсутствовали. Он плохо соответствовал стереотипному образу этакого бойца нации. Что, конечно, было огромным плюсом.) Штырь был странным — на лице перманентно читалось дзеновское спокойствие, но с ноткой чего-то очень опасного, что изначально расценивается как агрессия и это отпугивало на первой. Но потом, при более близком знакомстве, в силу вступает самое приятное — то как сосед реагировал на прикосновения Яси. У него становилась такая блаженно счастливая моська, что хотелось трогать парня постоянно. При этом Штырь явно был хоженный, но как раз без ласки. Может быть трахался с кем-то по пьяне до этого, но быстро и скоро. Бич мелких поселений такой, Яся знает. А ещё беловолосому нравилась эта жуткая безголовая птица, и он очень скучал по злым глазам пернатой. Яся даже спрашивал у Алины могла бы она добить её обратно по шраму, словесно описывая наколку. Она ответила, что будет сложно, конечно, но попробует, да и увидеть надо. А ещё чернилами закупиться. Штыря звали Ромой, какой же глупое имя, боже. Вбивает бычок в сетку между подвальной и входной дверьми. Тащит ещё одну сигу из шуршащей пачки. Подумал о Штыре и ему резко захотелось вернуться обратно. Но наличие незваных гостей раздражало. — Блять как же хочется побыть с ним наедине. — бурчит. Темная ночь отвечает ему шумом дальнего проспекта и скрипом. Кто-то выруливает из общаги. Яся сразу узнает Штыря, копаясь в карманах и в упор соседа не замечая, пока тот не подскакивает к нему и не хватает, утаскивая дальше к детской площадке напротив. — Я думал ты ушел к кому-нибудь из своих. — устало растягивает бритоголовый, по сторонам оглядываясь, когда его толкают на скамейку, скрытую от посторонних глаз заросшими кустами. Гипнотизирует руку беловолосого, которая крепко переплетается с его. — Все спят, да и как-то не хочется. — полушепчет Яся, сигарету ему в зубы впихивая и подкуривая — Как там Маня? — Уснула. — трет глаза, зевая и закутываясь в теплую олимпийку. Беловолосый кивает, наклоняясь к Штырю и в момент выпускания дыма целует, языком губы размыкает и резко с громким причмокиванием отпускает. Сигарета тащится к фильтру, безысходно тлея, когда бритоголовый выкидывает ее, больше утягивая Ясю на себя, обнимая. — А если увидят? — говорит, уха чуть касаясь. — Кто будет всматриваться? — улыбается Яся, скулы партнера облизывая. Тот поддается, лицо подставляя и тихо стонет, когда его за мочку кусают, кончиком языка раковины касаясь. — У тебя здесь родинка — липко шепчет беловолосый, оттягивая резинку чужих штанов. Штырь скованней повторяет движение, запихивая руку уже под пояс Яси. Прижимаются к другу другу совсем близко, касаясь лбами. И почти одновременно обхватывают члены друг друга. Яся уверенно сжимает ствол, на ощупь медленно обводя, ожидая когда рука Штыря начнет двигаться в ответ. Тот застыл, грудь часто вздымалась. Беловолосый резковато провел по члену, на что в ответ получил слишком громкий стон, который в тишине пошёл эхом. Оба встали как вкопанные, прислушиваясь. Только листва шуршала. Потихоньку начали двигаться, сосредоточиваясь на дыхании друг друга. Штырь нетерпеливо брал быстрый темп, на что Яся тихо хрипел, зажевывая любые звуки, которые могли вылететь изо рта. Вокруг стояло хлюпанье. Естественная смазка проступила сквозь штаны парней, по лбу тек пот. Яся обхватил свободной рукой бедро Штыря, другой на пах нажимая и сразу скатываясь пальцами к головке. Носами сталкиваясь, целуют друг друга, по очереди постанывая, губы обхватывая, сдерживаясь. Яся кончил первый, глаза закатив и зубами стукаясь о Штыря. Тот поспевает за партнёром буквально через минуту. Отходят, руки от членов друг друга не убирая. — Пошли вон! — вдруг резко в тишине раздается женский голос. Парни холодеют, вслушиваясь. Тут вылетает женщина, явно преклонного возраста, с метлой наперевес и с кошкой в придачу. Она громко визжит матом про пропаганду гомосексуализма и двигается в их сторону. Не мешкая парни поднимаются, забывая и про испачканные штаны и про комичность ситуации в которой они были пойманы. У обоих руки все ещё в чужой сперме, мокрые, но они бегут сломя голову, пока за ними скачет бабка, пытаясь дотянуться метлой до более медлительного Яси, который, будучи все это время пьяным, только вошёл в стадию сонливости. Они специально пропустили общагу, чтобы не дай бог женщина не додумалась кинуться в здание и там уже доходчиво объяснить, как и на чем она вертела всех педиков и пидарасов. В ближайшем жилом доме скрипнула закрывающаяся дверь, в проем которой они и бросились. Сидя в подъезде, они часто дышали. Яся закашлялся. После марафона табакокурения бегать было тяжело, такое ощущение будто он сейчас все лёгкие выхаркает.***
Маня проснулась с больной головой, но стоит отметить, что это была та боль, которую легко вытерпеть. Девушка удивлённо пыталась сфокусироваться на соседней койке. Из-под одеяла почти полностью торчал Яся, на груди которого покоилась знакомая голова. Оба спали, сплетаясь голыми ногами. Кровать держалась молодцом, стойко вынося двух здоровых парней. Яся по сравнению с её братом был более рослым, что было неудивительно, ведь тот всегда ходил коротышкой, хоть его рост и не был таким прям уж маленьким, так как большая часть девушек уже до него не дотягивала. Про таких как Штырь обычно и говорят, что он чуть красивее обезьяны. От отца у него были раскосые глаза, которые всегда будто бы злились, а зрачки были уж совсем мелкие и походили на собачьи. Да и цвет совсем бледный и распознать его было тяжело, то ли серый, то ли светло-зеленый, то ли даже жёлтый. А ещё парень вечно ходил с опухшим от синяков лицом. Потом ему вообще всю рожу исполосовали, а один из шрамов зажил настолько плохо, что глубоко засел краснотой на лице, искривляя все черты. До совершеннолетия у него практически не осталось целых зубов и Манька даже просила свою бывшую одноклассницу Наташку хотя бы что-то с этим сделать, та, слава богу, работала хирургом в стоматоложке. Брату тогда поставили самые дешёвые пломбы за полцены. Благо перед оставался натуральным, хоть и осколками, и железо было видно только с краев. Длинный прямой нос парень сломал, когда мелкий упал с горки, так что тот криво выступал на лице уже давненько. Губы и так от природы тонкие, Рома умудрялся настолько сильно зажевывать, что они совершенно теряли хоть какой-то намек на нормальный цвет, бывая то синими, то розовыми, да и то в лучшем случае. Скулы, которыми многие гордятся, были такими же как у нее — кривыми. Левая, за счёт будто бы тяжести челюсти на этой стороне, уходила вниз. Штырь опрометчиво брил голову, становясь визуально старше, что делало картину только хуже. Волосы у их породы светлели к концам, чтобы было изюминкой, которую Рома не понимал, стараясь больше визуально походить на Ника. Но несмотря на все это девчонкам младший всегда нравился. Хоть, как она поняла, сам брат этого совершенно не мог осознать, так как ему было тяжело — много по голове получал и, судя по всему, так и отбили бедного парня. Жуткие татуировки стоят отдельного внимания. Слава богу, они не покрывали всё тело, как это было у Никостаса. Их было всего две штуки — арийский орёл, набитый по пьяной лавке и уже более трезвое солнце с отдельно взятыми по кругу молниями. Это все пугало, а особенно кривая острая свастика, которая выступала мелочью в лапах птицы. Яся же ей сразу не очень понравилось. Было в его характере что-то уж излишне агрессивное. Он был из тех, кто мало чего боится и везде норовит вставить свое словцо. У него было симпатичное личико, которое скорее всего привлекало достаточно народу. Острый нос, томные глаза и чуть темноватый цвет кожи. В парне было что-то. Это скорее всего и заставляло всех всматриваться. Но Маньку же Яся совершенно в этом плане не интересовал. Единственное, что заставило его разглядывать больше — необычное отношение к ее младшему брату, которого он сейчас так нежно обнимает во сне. Кто-то резко зашевелился, обрывая Манены мысли. Она повернулась, встречаясь взглядами со Штырем, который сонно ей кивнул и дальше улегся на мужской груди, сдвигаясь ближе и касаясь макушкой чужого подбородка. Она тихо села, пытаясь унять скрип кушетки и по обстановке поняла, что уснула на кровати Ярослава. Ей от этого стало немного стыдно, но вроде тому даже удобненько было спать на чужой, так что девушка быстро забыла об этом. Она протёрла глаза, которые уже давно забыла как красить. Вчера они практически не разговаривали со Штырем, просто молча обнимаясь. Она была порядочно пьяна, так что слова просто не увязывались в предложения. Он быстро уложил ее, будто бы уловив сонливость сестры. Маня всегда удивлялась его внимательности к ней именно в эмоциональном плане. Даже несмотря на то как он любил ее папашу, в ссорах он всегда молча вставал на ее сторону.***
— Нюра кстати тебя простила, только ты, конечно, сам был виноват. — Да я помню, помню. Они завтракают уже без Ярослава, который ссылаясь на то, что у него сегодня пары, сбежал. У Штыря был «день самоподготовки», который всеми все равно расценивался как выходной. — Она передала тебе карандаши, акварельные. Ей отец с командировки привез несколько пачек, вот. Она порылась в рюкзаке, выуживая на свет металлическую коробку без опознавательных знаков и положила перед братом. Повисает молчание, нарушаемое только лишь глотанием чая и обычным шумом у соседей за стеной. Судя по всему Ромчик снова взялся за гитару. — А вы с Ясей того? — будничным тоном говорит Маня. — Чего того? — хмурится Штырь. — Ну как это называется тут в городе. — смущенно трет шею и отодвигает от себя пустую кружку. — А, ну, типо того, если я правильно понял. — водит пальцем по коемке чашки Штырь и тянется, чтобы потереть верхние резцы. Маня хмыкает и говорит: — Ты же знаешь, что я тебя любым приму? У нее ярко-голубые глаза, такие же были и у Никостаса. Они также похожи с отчимом внешне, как и не похожи. — Я знаю. Они кивают друг другу и продолжают трапезу.