Заточка

У администрации бюст Ленина чернел на фоне голых деревьев. Он весь оброс белым покрывалом, больше не с того, что последнее время перманентно валил крупный снегопад, а потому что его постоянно забрасывали снежками недалекие школьники, забывая о триколоре на дверях здания напротив. До общаги еще десять минут пешком, сумерки резко свалились с неба, открывая простор для патрулирования красно-синими и запаха чуть свежего шашлыка, смешанного с острым духом северного ветра. У Штыря ощущение будто они на светофоре простояли минут десять, которые тянулись настолько долго, что даже длинная сигарета успела уйти, жмурящейся от золы бумагой. Он никогда не любил русскую грязную зиму, когда ты потеешь от холода и с лица стекает ручьем, да и руки у него постоянно до онемения мерзли, розовели узорами. До общаги он все-таки добрался, натыкаясь на Ясю у входа, который привычно забивал бычки между щелями подвальной двери. Очки его съехали и уже как пару недель не сходили из-под его глаз темные пятна. Близится первая зачетная неделя и парень, который недавно побрил голову, оставляя плотный короткий крашенный в тот же белый, но с изжелтым оттенком, ежик, присел резко со всеми долгами, которые на последний момент оставил. Яся заметил Штыря и улыбнулся, на автомате руки расставляя, чтобы крепко его обнять. — Ты, куда ходил-то? — проворковал, нежно наматывая себе на палец самую длинную прядь будущей челки парня, на что Штырь отрывисто улыбнулся себе под нос и тронул губу Яси, а именно то место, где выскочила новая родинка. — Да надо было на почту сгонять, передачку матери отправить, ну, через сестру. Щетина беловолосого кололась, когда тот легко коснулся губ своего парня. Осмотревшись по сторонам, они зашли в здание, заглядывая на обычно пустое место вахтерши, чтобы на второй этаж уйти и направиться в женский блок. Праздновали день рождение кого-то из здешних, привычная вывеска «выход» встретила своей яркой зеленотой, на ней все также человечик искал выход в А. У. Е. , хоть уже и в более стертом, а двери на балконы, начиная с пятого и заканчивая вторым, были крепко заперты комендой, которая наведывалась в конце сентября и долго орала благим матом, собирая бычки по бетону. Но никто даже внимания не обратил, ведь все чаще народ вываливался на улицу в середине ночи курить, потому что ВерПаловна забывала о том, что под вечер двери надо бы закрывать, спокойно засыпая в кабинке ровно в девять часов, словно у нее был какой-то свой особый режим (по-настоящему она просто добавляла в чай две ложки бальзама, что было фатально для ее старческого организма). Парни обыкновенно не отпускали руки друг друга. А что им кто скажет? Два здоровых лба, которые за каждый косой взгляд и по роже дать могут, к тому же в общаге все знали Ясю, как того парня, что Кору Наркота с лестницы второго корпуса универа спустил, а у Штыря изначально рожа была протокольная. Гриша с опаской пожал парням руки на входе в комнату, где обыкновенно уже началась свистопляска и большая часть обитателей была пьяная в сопли, а кто-то и под плотным таким кайфом. Кальян Армен из двести второй притащить не смог, ссылаясь на то, что сегодня у двоюродного брата свадьба и там нужнее. Окно было плотно закрыто, а ручка, исходя из прошлого неудачного опыта, была вывернута и на месте нее чернели две дырки. Штырю жутко захотелось снова выкурить сигарету, но почему-то непременно вишневую, смешанную с терпким табаком, так что он просто задвинул Ясю к свободному месту у стола и поцеловал, долго слизывая тот самый просящийся на язык вкус. — Фу, ребят, ну вы как всегда блять! — проорала Марина, которая только зашла, протаскивая полиэтиленовые пакеты вперед себя. Штырь отпускает Ясю, но тот тянет его обратно, чтобы в последний раз коснуться губами. В итоге они продолжают долго целоваться. Парни сосредоточены друг на друге и тусовка вокруг теряется, будто сквозь толщу воды ощущаясь.

***

— Ну как сынка, учишься? — ее роба поменялась, посинела, обретая свою изначальную окраску. Передних зубов совсем не осталось, их заменил металл (она ходила в блатных, хоть на женской зоне такое понятие вроде как и отсутствовало). Штырь обыкновенно потянулся к верхнему ряду резцов, но тут же убрал руку. Она заметила как взгляд его будто бы немного изменился, у покойного мужа она никогда такого не видела, ведь женились они не по любви явно, мужик-то хороший был, но позарился на ее молодость и стройность, а идти ей и некуда было, с ношей-то в виде мелкой Манюшки. У сына и волосы впервые длинные такие, как у нее в молодости, блестящие и краской не тронутые, да и хмурится постоянно тот перестал: морщинка между бровей разгладилась совсем. — Да, учусь, но думаю перевестись, дизайн это все-таки не мое, там же не в рисование та дело, а в академическом, а мне это не по духу. Я не хочу рисовать каким-то дядичкам и тетичкам, в определенных раммах. Я хочу свое продавать. Она слушала его, рот раскрывши. Женщина всегда знала, что он просто умный мальчик, попавший в ужасные обстоятельства, а она просто не смогла о нем позаботиться. По статье Люба прошла через год после того, как за Ника замуж вышла по любви тогда большой. Они же выросли вместе и она по-настоящему считала того своей родственной душой, а получается единственное, что хорошего эта змея им принесла, так это Маничку, да и то воспитал девчонку ее первый муж то покойный. Сейчас она сидит уже годок какой, а понимает, что любила-то она в итоге мента по-настоящему, просто он ее полюбить не успел. — Я приму любое твое решение, сын, ты знай. — произнесла женщина, спокойно улыбаясь. Глаза ее блестели. Штырь в ответ ей мягко ощерился, совсем как тогда в детстве. — А еще я кажется влюбился. — как-то тихо сказал, укладывая руки на стол нервно. Она кивнула, подбадривая его, чтобы продолжил. — Это парень. Она удивилась, вспоминая белокурую соседку Нюру, но осознание пришло неожиданно, успокаивая ее, ведь и Ваня Дятлов был, который за ее сыном таскался с мелкоты еще, явно заглядываясь не в дружеском плане. — Хорошо, понимаешь, сына, я принимаю это, главное, что любовь, да? И хорошо. Ты же знаешь как тут на зоне тяжело, тут и такие вещи легко воспринимать, а чем зона вообщем-то от нашей действительности отличается, только лишь наверное, что там ты себя в этом вообще можешь свободнее ощущать, никто статью тебе не откроет не покажет в любой момент, главное будь осторожен, но ты посмотри какой у меня, не пропадешь. — она неуклюже заулыбалась, надеясь, что сказала все правильно. Штырь кивнул и засобирался, понимая, что время свидания к концу подходит. Напоследок женщина сказала: — Я люблю тебя, сын, хорошо? Будь счастлив. Он долго посмотрел на нее и протянул, перед самым выходом: — Я тоже тебя люблю, мам.

***

Яся крутил бутылку полупустого амстера и зло глядел в экран ноута, он устал и ему честно хотелось бы уже по-человечески вздернуться. А еще он очень сильно скучал по Штырю, которого последний раз трогал на Новый год, а уже месяц прошел и видеть любимую моську через экран ему уже наскучило, хотелось того, когда приедет, из теплой постели не выпускать. Штырь должен был вернуться сегодня в ночь, но нещадно опаздывал, гребаная раздвоенная сессия бесила еще больше. Кто вообще в здравом уме делает все экзамены в конце января, а зачеты в то же время декабря? Их шарага! Ведь приезжих-то больше, чем местных. В итоге Яся весь извелся, вырубая док со злополучными билетами, которые он открыл в первый раз за два дня до экзамена. Он даже предмет как называется запомнить не смог, ведь присутствовал на нем от силы раза три. Или четыре? Хуй знает. В общем он надеялся на старосту, которая должна была его отмечать, благо препод (или преподша?) вроде учет студентов сам не вел, так что все должно на мази быть. Пиво по дну чуть звенело, а он еще пуще злился, размышляя, где Штырь пропадает. Он уже исписался парню, поэтому решил погулять во вложениях, надеясь на скорый ответ, ну или когда галочек две станет и они побелеют. Он показал Штырю (на свою голову) как делать те же нюдсы, чтобы не скучать на вынужденном перерыве друг от друга. Хоть селфи парня он и находил более интересными и душевными для себя, что ли, но сейчас взгляд зацепился именно за пару недавних фоток: на одной Штырь со спины, после душа, так что его мокрые отросшие светлые волосы затылком отсвечивают, а на бедре сзади татуировка, которую Яся ему и набил, тот хотел себе колючку во весь обхват, а беловолосый-то не пальцем деланый, тоже ведь рисовать неплохо умеет, так и набил, что та перешла в разряд какого-то еще одного особого фетиша. Да и темные очертания члена, который свисал спереди, но увидеть его полностью нельзя было, хоть ноги и широко расставлены, заставили Ясю чуть ли не слюной изойтись, в итоге парень сам не понял, как руку под резинку запустил и начал плавно надрачивать, пристально глядя в экран. На второй фотографии Яся тихо простонал, рука окончательно намокла и на боксерах пятно начало образовываться. Он откинул голову, лицо напрягая и стараясь призрачный ком в горле проглотить, чуть скуля сквозь зубы. Глаза плотно прикрыты. На втором снимке Штырь после долгих уговоров Яси, в которых поучаствовали его интимные части тела, сфоткал ему свой торс. Орел привычно взирал с нее, крест спрятался в подмышке, лишь цепью сверкая, а ракурс парня удивлял, ведь так красиво изогнуться еще надо. Яся сжал головку и собравшись весь, простонал, рот кулаком прикрывая. — Вижу развлекаешься без меня. Беловолосый открыл глаза и без капли стыда осмотрел свои штаны. В трусах же теплилась жидкость и снять их хотелось сильно, он хмыкнул и так и сделал. Штырь смотрел на него, широко улыбаясь. Яся не привык еще к тому, что его парень может так зубы скалить красиво. Он одновременно натягивал, что-то из кучи грязных вещей, переодеваясь, мокрое скидывая, после подрываясь и к Штырю обнимая: — Блять, я так по тебе скучал, черт возьми. — На автобусе прихуярил, ждал долго. — звонко бросил сумки, в ответ беловолосого обнимая. — Я тебе писал. — Я был занят. — хмыкнул Яся, продолжая прижиматься, отпускать совсем не хотелось. — Я видел. — хохотнул Штырь. — Я блять в аскеты записался. — сбросил через голову футболку Яся и начал также дергать одежду на парне. — Блять, да, я видел, блять, что ты делаешь? Я только с дороги, я же грязный. — Да мне похуй, ты же знаешь, что я люблю тебя? Штырь поднял голову, чтобы тому было легче сдергивать с него куски ткани. — Я тебя тоже очень люблю.