Каракатицы машин Универсальный магазин Где дорожить свободой
У Славяна свастика на правой лодыжке совсем растеклась. Дятел сдавливал ее и резко отпускал, наблюдая за тем как кожа с грязной кляксой то белеет, то краснеет, сквозь частый черный волос просвечивая. Обладатель ноги захрипел и вздрогнул, отдергивая конечность и привставая на локтях. Глаза у него были до того понимающие, что Ваня никогда в жизни в них специально не заглядывал, избегая. — Доброе блять утречко. — Дятел резко похлопал по коленке парня и подорвался, напяливая в прыжке треники. Койка захрипела — Славян, качаясь, уселся, попутно внимательно зыркая на друга, который активно скакал по комнате, что при его габаритах выглядело весьма комично. — Слышь, пидрила, а! Бритву дай! — орет, кофе ссыпая мимо чашки и тут же активно блякая, пальцы облизывая. Славян аккуратно кладет рядом с ним запрошенное и также отнимает ложку, сдвигая Дятла и обдавая того знакомым теплом. Парень подвисает: спокойные секунды текут перед тем как Ваня громко хрипит носом и уебывает в душевую. Сегодня они съедут и будут в поселении аккурат перед злополучной предпоследней отметкой. Дятел думает, глядя в побитое зеркало, что идея возвращения в родные пенаты ему не прельщает. Да, и дом его встретит сварливой матушкой и полудохлым братцем, лбом под пятьдесят в разводе, который вечно пьян и на койке в бутылках валяется. А его отпрыски вокруг него туда-сюда бегают, хотя в последний раз парень там несколько лет назад был, да и после нар так и не вернулся, в соседнем селе со Славяном основавшись в тесной однушке, которая другу перешла от бабки. Таракан мертв, осталась только Людка, девчонка лет пятнадцати, и Тома, которая, он надеется, как только рубеж семнадцати переступила, свалила, так что ее можно не считать. Да, Милка с Колясиком. Хотя последних нерадивая его бывшая невестка забрала и съебалась — он слышал. Короче, пора бы вернуться домой. Со Славяном проблемка выдалась, надо им от друг друга отдохнуть. Дятел зашипел. По щеке заструилась кровь, которая даже сквозь прижатый палец умудрялась течь хлипким ручьем. — Блять. — швырнул бритву. Та в ответ звонко развалилась и полетела в итоге уже в хлипкую пластмассу жёлтой мусорки под раковиной: черный пакет жалобно зашуршал. Серая футболка пропиталась рыжеющими пятнышками и парень ушел обратно в номер, стараясь унять неприятно холодный поток из раны. Славче встретил его взором, прожигающим мелкий пузатый телек. Нож ходил по языку — на нем блестел кусок сала. Черные брови друга были сведены на переносице, а покрасневшие губы скрючились в задумчивой гримасе, бликуя от частого облизывания. Дятел подвис, глядя то на рот, мерно хлебающий черную жидкость и жующий завтрак, то на ребро ладони, на которой блестел свежий синий засос, перекрывающий кривую надпись «Россия» с молниями вместо двух «с». Славян пальцем на свое лицо тычет, от чего Ваню дергает: чего он опять в ступор впал? — Блять, да порезался, — с нажимом трет подсохшую рану и садится поодаль от друга, отнимая у того кофе — че смотришь? Делает первый глоток. Парень напротив него хмурится и кивает на экран, мол, сам посмотри — там новости, первый федеральный, — даже не пытаясь удержать кружку. Он не скупой, если Дятел так хочет именно его напиток — пусть берет. — Во сколько съебываем? — выпаливает с полным ртом жидкости, которая от этого по подбородку активно стекает и Слава тянется, даже больше по привычке, вытирая ее и укалываясь об остатки щетины (у Дятла стали ужасно дрожать руки, да и со зрением, в последнее время, тот совсем не в ладах). Ваня давится: — Ты блять ахуел? Руку убери. — весь запал теряет, как только слова из-зо рта выскакивают. Слава в ответ медленно отдергивает лапу, по коже в конце нежно пальцем проводя. Достает билеты и в середину между ними кидает, тыкая указательным аккурат в часы. Дятлов присматривается, задумываясь на мгновение. Злость нападает на Ваню и он чешет верхний ряд зубов, вслушиваясь в сипение напротив. Дятел абсолютный-абсолютный идиот, который хватает Славяна за грудки и прижимает к себе. Слышится звон рвущихся ниток. Искусанные губы прижимаются к его. Чужой язык их так знакомо разводит, не давая Ване никакого права на то, чтобы вести, как он обыкновенно делал это с другими. Иногда он очень сильно ненавидел Славу за то как тот даже молча умудрялся контролировать друга, как подчинял себе. Отвратительно, как пальцы его обводили Ваню и сжимали там, где так приятно, так хорошо. Он не может это выдерживать больше. Дятел не голубой и извиваться под мужиком — удел опущенных пидорасов. Парень уселся прямиком на его хуй, который выступал очертаниями сквозь толстый хлопок треников. Руками оглаживает широкие плечи Дятла и больно стукается зубами, тут же верхнее небо рассекая. Ваня придерживает друга за узкие бедра, которые будто еще чуть-чуть и выскользнут из-под широких ладоней. Старается словить его дикий темп, отцепляясь от чужих губ и мокро к шее прижимаясь. Где-то в районе яремной впадины гуляет выцветший зеленый крест, теряющийся в глубоком укусе. Крапинками кровоточит. Слава хрипит, хватая Дятла за край футболки, с нажимом резко стягивая. Вся грудь синяя, прошлой ночью отмеченная: сквозь отпечатки, сливающиеся в огромное пятно, проявляется орел без венка. Прямоугольное туловище перетекает на пресс. Ваня заваливает парня назад. Тот с громким хлопком продавливает матрас, задыхаясь и носом воздух ловя. Закашливается.***
За ухом у Славы набита птица, видовую принадлежность которой знает лишь он сам. Скоро их станция, боже благослови, сколько дней-то прошло? Верхняя полка — дерьмо, но зато дешево, хуле. — Слышь, Петро, эй! — орет Дятел, друга хватая прямиком за след от затушенной сигареты на бомбере — Я это домой поеду ща. Ваня мнется под непонятливым взглядом Славы и выдавливает, точку будто бы ставя: — Ты, это, аэ, ну бывай тогда. Выскакивает первый из вагона, когда поезд останавливает ход. Пешком километров пять и родное село, слава богу. Петрович закуривает и грустно провожает фигуру, улепетывающую все дальше и дальше. Он будет ждать его дома. Они стали жить вместе еще до отсидки. Так получалось, что там, где был Ваня обязательно крутился и тихий Слава. До убийства Ника с ними всегда еще был Штырь, да и изначально бывший Мойша был просто лишним: больше объектом для издевательств со стороны Дятла. Косогоров его игнорировал, заинтересовавшись лишь тогда, когда Авраам вернулся в семью, радостно прикрикивая о своем благородном происхождении. Так их компания и образовалась: он, Штырь и Дятел. Таракан был мимоходцем, его не сильно вставлял их досуг и все больше тот склонялся к тому, чтобы уехать в столицу делать бизнес. (Этим он поделился лишь со Славой, ведь пацаны не поняли бы, а Петрович самая что ни на есть живая могила). Потом еще «братаны» подтянутся, но они не были настолько дружны, так что сказать о них нечего, кроме того, что у каждого в итоге был свой путь. Славян отворил дверь, вдыхая терпкий запах покинутого не так давно жилища. Соседка поливала цветы может с час назад — окно чуть-чуть приоткрыто и свежесть холодила ноздри. Он глянул в круглое зеркало, которое принадлежало еще его бабушке — на нем совсем затерлась амальгама в виде сложно распознаваемых цветов. Сиротился долго заживающий засос, обрамляя скулу. Парень тыкнул в него, чуть похрипывая, горло прочищая. Он в рот воды будто много лет тому назад набрал и она душила его время от времени, приходилось давиться — несуществующее выхаркивать. Дятел порог привычно перепрыгивает: предбанник встречает внешней неухоженностью и затертым ковром, на котором дырки туда-сюда бегают, хотя может и блохи, хуй знает. Он слышит знакомый рев матери сквозь хлипкие деревянные щели двери и тянет ее на себя. Тяжелый дуб скрипит и парень заходит, перед глазами привычный стол со скатертью-клеенкой и две фигуры. — Сука дрянная! А я-то думала, что ты толстая такая стала! Блядь! Как тебе твари перед бабкой-то родной не стыдно! А?! — грохотала женщина, нависая над девчонкой, которая отдаленно напомнила Дятлу Борю. — Ты чо старая визжишь? — хлопнула по половицам спортивная рваная сумка, Дятел подышал в ладони: холодина стояла адовая. — Где Борис? Привычно схмурился на букве «г», пытаясь с ней совладать. — Борис, — растянула мать, сужая свои старческие лучики глаз — сдох твой Борис! Посмотрите, кто вернулся! Где ты шлялся недоносок, а?! — Ты чо старуха за хуйню городишь, что за шутки такие уебанские? — Ваня оскалился и схватился за стул, падая на него. Ножки хлипко сложились, жалуясь каждое покачивание. — Шутки?! Шутки, блять! — сел голос у женщины, но она будто не замечая этого, громко продолжила свою браваду — Повесился твой нерадивый братец! Позавчера! Сука! Прихожу, а этот болтается на люстре, на той которую еще дед на свадьбу с твоим отцом алкашом дарил! Блять! — Чего блять?! — стул хлопнулся и Дятел подскочил и закричал — Какого хуя ты за ним не следила, он же совсем плохой был! Блять! — Я?! — женщина начала шлепать себя по груди, раскачиваясь взад-вперед, ее глаза вылетели из орбит — Ты не ахуел ли часом?! Этот нахлебник меня только душил! Душил блять! Твой брат был никем! Как и ты! Ублюдки! Да и вообще это ты виноват! Если бы ты вернулся домой! Ты! — Заткнись! Шлюха! Он твой сын, блять! Что ты наделала?! Я знаю, что это ты его довела! Это ты повесила на него смерть Ваньки! Ты сука! И Веру в этом убедила! Ты! Иди нахуй! — дом грохотал под ревом Дятла, стоял жуткий звон: будто окна вот-вот и повыпадают из рам. — Сукин ты сын! Решил на меня все повесить, тварь! Борис виноват в том, что Ваню убили в этом ублюдском магазине! Это он не уследил! Посмотри на себя! Урод! Лучше бы тебя хуйнули в твоей тюрьме! Ты мне не сын! Вали отсюда нахуй! Дятел схватил первое попавшееся со стола и кинул в стену — тарелка разбилась и наступила долгожданная тишина, прерываемая лишь эхом, гуляющим в хлипких предметах мебели и быта. Женщина закрыла рукой рот и слезы закоченели в уголках ее злых ледяных глаз. Парень наклонился к девчонке под боком. Та тихо рыдала и он схватил ее за плечо и хрипло произнес: — Ты же Людка, да? Поехали! Собирай вещи. — Правильно-правильно! — вновь заорала мать, сжимая кулаки по бокам — Забирай эту мелкую тварь, никому она здесь не сдалась, даже матери своей! Проститутке! Никому! Последние слова женщина выдавала уже в пустоту. От остановки остался лишь побитый кусок асфальта, который немного возвышался, обрастая по кругу собачьим говном и черным январским льдом. Знак валялся на земле, вырванный с корнем. Рядом с ним — красный ржавый капот. Смятая грязная пачка изрыгнула розочку туалетной бумаги, когда Дятел на нее надавил носком берца. По этому поводу парень решил закурить. Людка рядом стояла тихо. Она была рослой девчонкой и достигала дяде до плеча. На ней была его старая еще детская олимпийка, которая малиновыми вставками поблескивала. В детстве он ненавидел эту тряпку, выжигая на ней сигаретами разные фигуры. Ваню привлек ее живот, и почесав башку, при этом многострадальную шапку елозя по макушке, до него доперло, что она беременна. Блять. Мелкий трясущийся автобус с желтым номером на лбу подъехал и Дятел схватил побледневшую девочку за руку и потащил в салон. Недокуренная сигарета прожгла снег. — Два до Зайцева. — швыряет водителю блестящую мелочь. Проезд снова подорожал, так что пришлось добавлять еще несколько монет, зло при этом ворча под нос. У мужика на предплечье знакомая татуировка. До дома Славяна пешком пришлось хреначить с километр. Люда устала, но вида не подавала. Дятел даже предложил ее понести, но девушка хмуро отказалась. Ваня покопался во внутреннем кармане бомбера, на свет выуживая брелок-овчарку (Слава подарил нахуя-то). В квартире темно очень и парень воздуха в легкие набирает, чтобы проорать: — Пидрила, блять! Дома? Людка вздрогнула и дядя ей кивнул, мол, обувь снимай. Славян выскользнул из проема единственной комнаты, глаза потирая и промаргиваясь — из сна вытянули. — Ну хорошо хоть штаны напялил, а! Знакомься — Люда! — также кричал Дятел, скидывая камелоты прямиком по середине коридора, кидаясь к другу и сжимая плечи того. Потрясывает с секунду и заплывает в помещение из которого и явился хозяин. Слава кивнул неожиданной гостьей, замечая ее положение и как-то тушуясь. Рукой ее подзывает, на что брови девчонки взлетают недовольно. Парень понуро вздыхает и врубает свет, подходя к ней и хватая за локоть. Дятел, присвистывая, переключает каналы. Постельное белье — в углу, а диван — разобран. Когда успел? Хуй проссышь. — Люд, слышь! Расскажи о себе и ложись. — кидает пульт, остановившись на одноразовых детективах. — Нахуя? — наконец подала голос девчонка, лениво снимая верхнюю одежду. — Ай, — театрально хватается за сердце Ваня и хитро улыбается, чертями поблескивая в зрачках — ты как со взрослыми-то! Посмотри на хозяина, не ставь его в положение незнания, а спросить он у тебя ничо не может, так что давай! Да и я тебя в последний раз вот такой вот видел! Рукой от пола пространство вымеряет и хохочет, спотыкаясь о диван, на который успела сесть девушка. — Да что рассказывать, — она фокусируется на безмолвном собеседнике, который из угла выглядывает, глазами дикими рассматривая — батя вздернулся, мать сказала, что я ей брюхастая такая не сдалась, ха. Люда произнесла это будничным тоном и зевнула, поглаживая живот. — Блять вот же сука! А! — выкидывает бомбер в коридор Дятел и продолжает — Устала наверное, завтра затрем нормалек. Люда кивает и аккуратно ложится. На кухне гудит чайник и Слава его с огня сдвигает, силой вырубая конфорку — приходилось очень сильно сдавливать вензель, потому что по-другому он просто не давался. Хоть водой по-старинке заливай. Кипяток, журча, наполняет маленькие фарфоровые чашки. Сзади прижимается Дятел, на плечо которого парень складывает голову и взгляд его пытается поймать, но тот знакомо уворачивается. — Ты чо-то сказать хочешь? Блять тогда ручками работай, ручками! Хуле, ты! — выпаливает Ваня и макушку его сжимает наклоняя — Не смотри на меня. Славян хмыкает и отталкивает друга. Тыкает в свой живот. — Людка — племянница моя, и, да, да, она беременна. Кто? Без понятия, найду уши оторву, а потом на перо посажу паскуду. — палец на палец ставит, как бы: вот смотри вот так. Парень в ответ болванчиком кивает и вручает ему кружку. — Я понял, — закатывает глаза Ваня и точку ставит — мы найдем и уши оторвем, блять. Утробно рычит, усаживаясь на столешницу.***
Ваня ненавидит сосать хуи — только лапать, хотя иногда попробовать хотелось, но блять как-то это унизительно что ли. Не по-мужски. А вот Славяну похуй. Ему в минетчиках заебись ходить — его вставлял кайф партнёра, да и вообще хорошо жилось. У Дятла красивый член — не слишком длинный, не слишком короткий. Одно слово — ладный, приятный. Да и волос немного, так что давиться копной не доводилось. — Чи, чи, потише, блять, так хорошо, да, блять. — Дятлов погладил парня за ухом, чуть постанывая. Слава шлёпнул его по ноге: хули расшумелся. Глубоко заглотил, обхватывая чужие бедра, когда на эмоциях Ваня начал заваливаться назад. Ещё немного и хлопнулся бы в омут ванны. — Ебать, Славян, блять. — задыхается, чуть похныкивая. Слава в ответ сжал его яйца крепко ладонью, перекатывая и отодвигаясь, ожидая конца. Дятел кончил прямо в руку, тут же обтирая ее о внутреннюю часть бортика. — Заебись. — хрюкнул, трогая нос и сплевывая. Из крана потекла вода. — Хуле сидишь, вставай. — прохрипел, хватая Славяна за плечо и дёргая на себя. Парня качнуло, колени заныли и он ребром ладони провел по губам, при этом цепляясь за Ваню, чтобы не завалиться. — Ебать, хули тебя так повело. — лапая того по бокам, произнес Дятел. Славян вытянул средний палец и оттолкнул от себя друга. — Сам иди нахуй, пидор. Чо сегодня займёмся делами насущными? — рассмеялся Ваня, резцы свои жёлтые оголяя. Петрович широко распахнул глаза и Дятел мельком заметил то насколько у того они были будто пальцами продавлены, а зрачок отдельно обитал — часто разъезжаясь и сужаясь. — Блять. — смутился наконец Ваня и отвернулся, пытаясь, не намочив рукава темного лонгслива, вымыть руки — Я ж тебе говорю не смотри на меня. Славян хватает того за подбородок, больно сжимая, не давая никоим образом извернуться, и одними губами спрашивает что-то. — Ебать ты как рыба, чо ты хочешь? Я ж тебе говорю работай руками! Тот в ответ отворачивается, хмурясь и не отпуская тащит друга на себя, пока тот в ответ ойкает от боли. — Блять, Петро, какого хуя, пусти блять! Вода продолжает сильным потоком бить по тяжёлому дну и Славян вытягивает Дятла из помещения. С кухни на них любуется Людка: — Чо вы там делали? Слава усаживает Ваню рядом с ней. — Блин, дядь, у тебя весь подбородок теперь синий. — хихикает девушка. — Завали, а! Лучше расскажи чье добро в пузе? Улыбка Люды стекает. Тушуется, ногтем начиная скоблить столешницу. — Был один, — с нажимом трёт веко, растирая не смытую со вчерашнего дня косметику — думала любовь, а оно вот как. Тянет палец в рот и кусает до белоты в коже. — Фамилия? — низко произносит Дятел. — Игоревский. — шепчет девушка. У Славяна из рук кружка выпадает и звонко разбивается. — Игоревский?! Ему же блять лет сорок! Какого хуя! — кричит Дятел, обращаясь к хозяину квартиры — Он же на твоей мамке год назад женился! Какого блять! — Чего? — выдает девушка, за живот хватаясь — Нет, нет! Это не тот! Славян весь побелел и уселся рядом. — Что? А кто ещё? Петро ты знаешь? — хватает за рукав парня Дятел, на что тот головой вверх-вниз вертит и весь нахмуривается, тыча в нижнюю губу. — Поехали тогда хули сидим! Петрович задумывается и сжимает девушку за руку. Та начинает рыдать. — Чего ты нюни распустила? Найдем мы твоего горе-папашу! — начал успокаивать ее удивлённый Дятел. — Нет, уже нет. — сквозь слезы задыхается Людка. — А чо такое-то блять?! — злится Ваня и вскакивает, громко оббиваясь о низ стола, шипит, хватаясь за коленку. Славян всматривается в друга, рыбьи глядела того выхватывая. Делает одно всем известное движение рукой: по горлу тащит указательный.***
Могила была вся усыпана цветами, как и подобает кресту молодого человека. — Ахуеть у Игоря был брат? Ебать. Люда кладет букетик полевых ромашек и слезы вытирает, хватаясь за руку Славяна. — Блять не поселение, а рассадник трупов, надо валить отсюда, блять. — И взаправду ощущение будто наше кладбище — отдельная деревня. — чуть задыхаясь, проговаривает девушка. — Ты не переживай, мы с твоим пузожителем как-нибудь разберемся, блять. Все сделаем, не бросим, так ведь Петро? — тянет Дятел на выходе. Ловит Славяна за локоть и всматривается в его жуткие своенравные глаза: на одном кружилась аниридия, которую сам Ваня парню когда-то и образовал, а ресницы редко торчали, покачиваясь. Тот в ответ медленно кивает, мол, да, конечно, и ухо теребит: там за ним большой пестрый дятел теплится, а на брюшке выцарапано — picidae.Чтобы было что терять Стеклянный инкубатор Безголовым матерям