Корона падет

Пара холодных капель упала на лицо. Рико стоял, задрав голову вверх. Он смотрел на небо, покрытое вуалью серости. Оно выглядело одиноко и так тоскливо: ни тебе ярких звёзд-светлячков, ни круглой луны или острого месяца, даже солнца под печальными тучами видно не было. Капли стекали по лицу одна за другой, они, словно искусный скульптор, вытачивали силуэт его лица. Вот одна капля очертила острый нос и побежала дальше к узким губам, ещё несколько стекли по точёному подбородку и скулам. Пара капель, чуть более солёных чем другие, скатились из уголков глаз японца. Под дождем не видно слёз, можно не бояться показать свою слабость. Тонкая тканевая кофта Рико промокла насквозь, он чувствовал сырость под одеждой и был уверен, что промокла каждая ниточка. Но он не сдвигался — ему нравилось это ощущение спокойствия под дождем. Этот шелест листьев на деревьях и звуки падающих капель на асфальт. Казалось бы, в такой момент он должен был размышлять о чем то необъятном и великом, но в его голове была пустота. После возвращения из больницы Рико сильно поменялся. Все думали что просто усталость, на самом же деле, это обезболивающее так на него действовало, ведь он употреблял его горстями, стараясь хоть как то заглушить боль в теле и душе. Внутри была пустота. Он не чувствовал ничего, а если начинал, то быстро приглушал все это выписанными в щедром количестве препаратами. Жан пытался было помочь ему и старался, так старался уговорить не употреблять дозы больше положенного, но Рико не чувствовал. Рико было плевать. Он пил практически каждую таблетку под презрительным взглядом Дея, который не забывал и про колкие комментарии. Это всегда проделывалось достаточно громко, настолько, чтобы Рико точно услышал. Рико стоял под дождем в полной пустоте. Он так надеялся ещё с детства стянуть с себя клеймо отцовской ненужной вещи, которая лишь праздно живёт и тратит его деньги, но у него так и не вышло. Он стал даже не вещью отца — теперь он игрушка Ичиро, дарящая ему острые ощущения и снимающая стресс. Он понял, что теперь они с братцем будут видеться сильно чаще, и та часть сознания, которая не отключилась окончательно, начала попытки просто подготовить к этому ребёнка и дать попробовать смириться. «Смирение — вот что тебя спасёт», говорил он сам себе изо дня в день. Прошла неделя после его возвращения из больницы, а он так и не смог это принять. На тренировки же Морияма ходил исправно. Его травма практически его не беспокоила из-за действующих анальгетиков. Он работал как раньше, выкладываясь настолько, насколько мог, хоть больше это не дарило ему крупиц радости. Где-то рядом послышались шаги, легкой поступью приближающиеся к нему. Рико вздрогнул, когда кто-то коснулся его плеча — на секунду его охватила паника, ужас тотчас пронзил все тело, мысли кричали, требуя спасаться бегством. Он дёрнул плечо и резко развернулся, уже готовясь увидеть Ичиро. Перед ним стоял нервно улыбавшийся Жан. Француз закрыл его своим зонтом, слегка подвинувшись к краю. Дождь барабанил по чёрной ткани, создавая приятную мелодию. Рико не хотел ничего спрашивать, он не желал о чем либо говорить, даже прогнать Жана прочь он не мог. Они стояли какое то время в тишине — Рико, — зовёт неуверенно Жан, отводя взгляд на растекающуюся по асфальту лужу. — что с тобой случилось? Я… я очень беспокоюсь по поводу твоего состояния. Рико молчал. Карие пустые глаза смотрели куда-то в даль. Несмотря на серость дня, территория университета была прекрасна: зелёные газоны с ровно подстриженной травой, клумбы с цветами. Аккуратно высаженные гортензии разных цветов пестрили своим великолепием. Миниатюрные синие и фиолетовые лепестки подрагивали от капель дождя, держась из последних сил, так отчаянно стараясь не сломаться под натиском воды. — Хочешь чаю? — мягко спросил Моро, пытаясь хоть как-то поговорить с другом. — давай просто выпьем вкусного чаю вместе? Ты можешь молчать если тебе будет комфортно, просто будь рядом? Рико кивнул. Жан не вызывал у него такой ненависти и боли в сердце, как его второй товарищ. Моро был очень дипломатичен, и на памяти Рико не было ни единого случая, когда Жан вступал с кем-то в конфликт. Вот и в этот раз он придерживался нейтралитета, хоть и выходило это с трудом. Так или иначе, чаша весов всё равно склонялась на сторону Кевина все больше и больше и как бы француз этому не сопротивлялся, поверить в то, что Рико ублажал брата по собственной воли, ради пары выходных и лояльного отношения, было намного легче, чем во что-то другое, о чем Морияма предпочитал молчать. События того дня преследовали его, вспышками всплывая в сознании. Ему казалось, что везде на него смотрит Ичиро и в любой момент его плечи обхватят длинные костлявые пальцы брата, они же вновь поставят синяки на запястьях и доставят неимоверную боль всем остальным. Рико бросало в дрожь каждый раз, когда перед ним серыми картинками представали воспоминания. В каких-то он был наблюдателем и его сознание заставляло вспоминать всё произошедшее со стороны, в других же случаях он снова был собой, с этими проклятыми руками на диване и унизительной позой. Какое бы воспоминание не всплывало, взгляд Рико становился стеклянным и пустым, он замирал от ужаса, как дикое животное, загнанное в ловушку. Он не мог сбежать от своего сознания и это его уничтожало. Жан улыбнулся Рико и они пошли в сторону кампуса. Рост француза уже значительно превышал его и когда Моро делал шаг, Морияме приходилось делать два и он практически срывался на трусцу моментами, не успевая за другом и вылезая из-под зонта. — Да черт! Шпала этакая, ты можешь медленнее идти? Я не хочу бежать за тобой — исчерпав последнее своё терпение, сказал Рико. — О-о-о, так ты говорить всё-таки можешь? За последние дни ты и слова не проронил. — чуть с издевкой сказал Жан. Рико не прокомментировал фразу друга, но заметил, что шаг тот всё же сбавил. В кампусе царила по-настоящему весенняя атмосфера — все нервничали из-за экзаменов и мучались в попытках выучить всю информацию за одну ночь. В этой толпе и суматохе трое школьников, не сдающих в этом году даже выпускных экзаменов, казались белыми воронами, спокойными и размеренными воронами. В их небольшой комнате они застали Кевина, корпящего над уроками. Он что-то бубнил себе под нос и сурово сводил брови в одну линию, делая самый серьёзный и сосредоточенный вид из возможных. Как только в дверях показался Жан, он повернулся к нему: — Иди сюда, объясни, это что за фигня? Ни черта в этом французском не понимаю! Жан хихикнул. Такие высказывания его очень забавляли, особенно сильно он веселился, когда Дей пытался выучить цифры и разобраться в письменности. Поток бранных слов изо рта нерадивого полиглота не останавливался в течении пары часов его мучений в попытках понять логику этого языка. Кевин и Жан начали что-то воодушевлённо обсуждать смешивая английский и французский воедино, для точного понимания. Рико их не слушал: французский не особо его интересовал, хоть даже не уча, на слух он воспринимал его неплохо. Вспомнив наконец, что только что пришёл с улицы, где простоял под дождем уйму времени, Рико решил принять горячий душ и немного отогреться. Мокрая одежда плюхнулась на кафельный пол, образуя вокруг себя лужу из переполнившей её воды. Рико залез в душевую и когда его рука поднеслась к ручке включения, больные и сладостные воспоминания окутали его. Момент, когда Кевин в душе пытался понять его ориентацию, а Рико делал вид, что не слышит, всплыл перед глазами яркой картинкой. Боль, туманящая и жадная боль окутала его сердце, но эта боль была сладка и приятна измученной душе — в этих воспоминаниях он был готов тонуть и исчезать. Исследовать уголки своей памяти вечно, чтобы находить все новые и новые воспоминания с ним. Он был его душой все эти годы, крыльями, дающими свободу даже в клетке. Птица может жить без крыльев, но без души она умрёт. Рико старался не думать о нём все эти дни, он старался забыться и надеяться, что страшный сон вот-вот закончится и наступит час пробуждения. Тёплая вода заморосила по спине, смывая тяжелые мысли. Приняв душ, Рико переоделся в сухую одежду, задержавшись взглядом на полке с носками, где лежали подаренные на одно из дней рождений голубые носки, усеянные жёлтыми утками. Это яркое пятнышко в унылом гардеробе чёрно-красно-белых цветов всегда бросалось в глаза и заставляло вспомнить самый счастливый день его жизни. Рико злобно посмотрел на них и с силой пихнул их под стопку футболок, чтобы эти воспоминания больше не всплывали ярким пятном каждый раз, как он решит залезть в шкаф. Носки на нем были серые, как и футболка со штанами. В комнате он предпочитал носить потрепанную кофту, которой было уже пара лет, не меньше. В свои года Рико обладал поистине атлетическим телосложением, что очень выгодно подчеркивала чуть просвечивающая обтягивающая ткань. Штаны же, наоборот, практически сваливались с него, их Рико выменял у одного из старшекурсников на банку чая Жана, за что потом долго получал по шее от друга. — Какой чай будешь? — раздался голос Жана из-за спины. — Я не буду. — сухо ответил Рико. Каждый раз, видя Кевина, в его горле вставал ком, и есть, пить в таком состоянии он не мог. — Я не спрашивал будешь ты или нет, я спросил какой. — с напором сказал француз. — Любой. — смирившись с собственной участью, сказал Морияма. Жан налил душистый чай в два бумажных стаканчика, которые он с запасом каждый раз таскал из ближайшей кофейни. Моро любил заваривать чай и гулять с ним по территории, на серых стаканчиках он часто рисовал диковинных монстриков или жирафов с утками. Ему нравилось делать из чего-то простого что-то невероятное. То, за что цепляется взгляд, что хочется рассматривать и изучать. В этот раз на стаканчике жана появился рыжий лис, а для Рико он нарисовал море: оно не было ярким, на сером фоне он создал чёрный силуэт парусника и волн. Маленькая, одинокая лодочка, которой суждено погибнуть в пучине соленых морей. — Пошли. — сказал Жан, закончив приготовления чая. Рико не решился спрашивать куда и зачем, все равно Моро не будет ничего объяснять при Дее, чтобы не нарваться на ссору. Уже в коридоре Жан протянул ему стаканчик и закончил оборванную в комнате фразу: — Твой любимый — крепкий чёрный с малиной. Краешки тонких губ Рико дрогнули в улыбке, забота друга его трогала. Они вновь вышли на улицу. Дождь стих, оставив после себя лишь свежесть в воздухе и серые тучи над головой. — Когда-нибудь и в Эверморе выглянет солнце. — грустно отозвался на пасмурность Жан. «Когда-нибудь, но не над нашими головами» подумал Рико, но отвечать в слух не стал. Кроссовки беззвучно ступали по мощённой дороге сада за университетом. Редкий ученик заходил в эту часть университетской территории, так что, кроме пения птиц и периодически шаркающего ногами Жана, царила тишина. Спокойствие укрыло этот сад, засаженный кустами белых роз, казалось, что ребята переместились в другую вселенную — без ярко-красных гербов, тёмной формы и торопящегося народа. Лёгкая дымка тумана окутала Эвермор, замок, находящийся на горе, был частым хозяином подобного явления, но даже сквозь хилый туман и серые облака, взорам ребят предстало багряное солнце, закатывающееся за холмы. Алые лучи освещали близлежащие склоны, реки и деревья. Даже бледная кожа ребят порозовела под лучами отходящей ко сну горящей звезды. Взгляд Рико пал на Жана: под золотым светом его волосы приобрели цвет топлёной карамели, цвет его любимого имбирного чая, цвет дыма догорающей свечи. Рико залюбовался его вьющимися волосами, открывающих столько невероятных оттенков при встрече с лучами закатного солнца. Бутоны белых роз кокетливо краснели на закате, закатываясь румянцем и готовясь встречать мрак ночи. Солнце неумолимо пряталось за горизонт, а Рико так хотелось взять красный шарик в руки, попросить его задержаться, согреть подольше, дать полюбоваться собой, ведь на закате огненная звезда выглядит наиболее великолепной. — Тогда… — начал неуверенно Жан и смолк на несколько секунд, словно борясь с самим собой. — когда ты вернулся, Кевин сказал правду? — закончил тихо Жан, не отводя взгляда от пустого лица. Рико успел забыть о существовании друга рядом, его голос прервал трель птиц. гармонично сотрудничающих с тишиной. Пустота в исключительном ее проявлении пугала бы, а нежные мелодии пташек давали возможность верить в то, что он ещё жив. — Кевин сказал правду? Рико опешил. Конечно, он догадался, про какую «правду» спрашивает Жан, но решил сделать вид, что просто не понял вопроса, в надежде избежать дальнейших обсуждений: —Правду? ты о чем вообще? — Про то, что случилось, пока я со сломанный рукой лежал, когда вы одни оставались. — Жан деланному удивлению и недоумению не верит совсем и подыгрывать не собирается. Для него и впрямь было важно узнать хоть что-то — хотя бы момент, чтобы знать, кому верить, чтобы ориентироваться. Он банально боялся за Рико. — когда Кевина ещё избили, а ты… с братом… Жан явно не находил слов, чтобы описать колющее душу произошедшее тогда и, не придумав, ничего более подходящего, сказал фразу, которая уже звенела у Мориямы в ушах однажды: — Ну. ублажал… Ичиро? Рико встали на горло. Дышать становилось всё труднее с каждым вздохом, он так надеялся, что этого разговора не произойдёт ни с кем, что об этом все забудут, что они с Кевином помирятся и все снова станет хорошо, но Жан вернул его в реальность. Хорошо уже не будет: Дей, чуть не захлебнувшись в своей желчи, рассказал всем, как Рико трахается с братом, пока все вороны работают в поте лица, на него каждый смотрел косо, не было ни одного светлого взгляда, всё было погружено во тьму. —Нет. Он просто придумал то, во что ему хочется верить. От взгляда Рико не укрылись слегка взметнувшиеся вверх брови Жана, глаза его тоже приоткрылись чуть шире, а тело напряглось. Неужели рассудительный и мудрый Моро поверил в бред обиженного парня? Это было так. Все поверили в это. Весь университет и вся команда верили в это. Людям намного проще поверить в сладкую ложь, чем пытаться узнать истину. Но Жан… Рико как будто окатили ледяной водой. Обида начала расползаться внутри, душа и расцарапывая изнутри. —То есть как? ты ничего не… или что? — Я не хочу это обсуждать. — разделяя каждое слово и выговаривая его как можно чётче сказал японец. Жан молча кивнул.

***

Следующее утро как обычно началось со звона механического будильника, который ребята прозвали бессмертным из-за того, что сколько бы раз об стену он не летал по утрам, все равно исправно работал. Рико проснулся с первого звона, в последнее время его сон оставлял желать лучшего. Каждую ночь он готовился к неминуемому бою со своим сознанием, в котором заведомо проигрывал. Кошмары стали его неизменными спутниками. Костлявые руки затаскивали его во мрак, распарывая кожу длинными когтями, перекрывая кислород давя на горло и потроша душу. Страх окутывал его каждый раз, приобретая все новые формы. Его преследовала даже его тень, хватая за ноги и крепко-крепко удерживая, не оставляя и шанса убежать. Кошмарный голос Ичиро слышался ему каждый раз, он подобно дьяволу с прогнившими останками погорелой души нашептывал ему на ухо омерзительные слова, заставляющие в ушах звенеть: — Рико, ну и кому ты кроме меня нужен? Ты только мой и всегда им останешься. Будь хорошим мальчиком, ублажи своего братика — шептал ему голос прямо в ухо. Мурашки, холод, бегающий по коже он чувствовал даже во сне. Скатывающиеся с него капли ледяного пота и волосы, падающие на мокрый лоб. Каждый раз он, как канатоходец в цирке, ходил между жизнью и смертью, находясь на грани сна и реальности. Рико очень выматывался, он уставал думать во сне, переутомление доводило его до исступления и желания взвыть от беспомощности, от собственной, крошащей его изнутри, слабости. Будильник был его спасательным плотом, каждый раз этот звук означал концовку ночных страданий. Морияма не глядя протянул руку, намереваясь выключить будильник, как вдруг его рука наткнулась отнюдь не на холодный метал противно звонящего предмета. Его рука коснулась мягкой кожи тёплой руки его соседа, чьё прикосновение заставило тут же подскочить и сесть на кровати. Они не касались друг друга с того дня, когда, казалось бы, хотели зайти слишком далеко, а сейчас столь знакомая и когда-то желанная плоть обжигала, била током, проводя высоковольтные разряды через тело Мориямы. Их взгляды встретились — испуганный, загнанный в угол Рико и недовольный, сонный — Кевина. — Ты бы так лучше от братца отскакивал. — Сказал Кевин, выключая будильник. Взгляд зелёных глаз, в которых когда-то Рико был готов утонуть, теперь сквозили холодом. Они источали обиду, которую можно было ощутить практически на физическом уровне. За эти дни Рико привык получать постоянные издевки, которые, подобно ударам в спину, сыпались в каждый удобный и не очень момент. Боль со временем не проходит, к ней лишь привыкаешь, а измотанность Рико помогала ускорять процесс — ему просто стало тяжело сопротивляться, у него не было сил на это. Тренировки из-за недосыпа и измотанности тоже проходили плохо. Тетсуи не тот человек, который любит уговаривать работать, скорее приверженец более суровых мер. Так, на спине Рико с каждым днём прибавлялось все больше и больше следов дядиной трости. Рико ничего не мог с собой поделать, тело не слушалось его, мышцы не подчинялись. Ему казалось, что он делает все как обычно, но на самом деле, его продуктивность была минимальна. Каждый его провал или неудачная передача мяча всегда сопровождались холодным взглядом Дея, который смешивал с грязью и заставлял вязнуть в болоте своей никчёмности. После тренировки Рико подозвал к себе тренер. Обычно такого не происходило, так что Морияма сразу напрягся. — Пойдём со мной. Положив у бортика клюшку и мяч, Рико настороженно отправился в глубь одного из многочисленных коридоров. — Твои показатели сильно упали за последние полторы недели. Оценки хуже, на тренировках хуже. — Констатировал Тетсуи. Тренер никогда не вступал с детьми в диалоги, лишь сухая констатация фактов про их никчемность. В переговорной, где зачастую проводились все заседания НССА, в этот раз знакомых по телепередачам лиц чиновников он не увидел, зато стройную спину обтянутую тканью пиджака он узнал сразу. Ноги подкосились. Он чуть ли не крича спросил — Зачем, зачем вы его позвали? Я все улучшу, пожалуйста не надо, Хозяин, нет!.. — Заламывая руки, верещал он. Его сознание покидало его, охваченное ужасом воспоминаний. Тетсуи окинул его презрительным взглядом: — жалкий мальчишка, встань нормально и заткнись. Ичиро встал из-за стола, кладя телефон, ранее приложенный к уху, на стол. — Спасибо, иди. — Сказал он Тренеру, сгибаясь в еле видимом поклоне. Очаровательная улыбка озарила лицо брата. Не знал бы Рико этого человека, поверил бы в его идеальность. — Здравствуй, Рико. — мягкий, нежный голос оплёл плечи крепкими лозами, сжимая в тиски грудную клетку и перекрывая дыхательные пути. Рико стоял в оцепенении, всё его тело напряглось до такой степени, что казалось его вот-вот сведёт судорога. На него одели невидимые кандалы и связали колючей проволокой. — Милый мой мальчик, я сидел и радовался какой у меня талантливый брат, как вдруг мне на него жалуются, представляешь? Мол, учиться плохо стал и играет хуже всех, так я погляжу ещё и воспитание хромает: не здороваешься даже с любимым братцем. — Приторный голос сдавливал воздух, делая его густым и тяжелым, добрая улыбка всё больше походила на оскал гиены. Чёрные и пустые глаза брата, казалось, были адом на земле, чернее их не было ничего на этой планете. А сам Ичиро — сущим порождением тьмы. Рико склонился в поклоне, чувствуя, как последние силы на то, чтобы банально стоять на ногах, его покидают. Он зажмурился от страха, как маленький ребёнок. —Я тороплюсь сегодня, так что сегодня ты своего самого любимого не дождёшься, дорогой мой — продолжал старший Морияма состраивая гротескные гримасы грусти— тебе же так нравится принимать меня в ротик, да? С этими словами ледяные пальцы брата ухватили его подбородок, сжимая щеки и касаясь губ грубыми подушечками пальцев. Как сухой лёд, они обжигали его, заставляя дрожать от невозможности сбежать, от самого настоящего страха, селящегося в сердце беспокойным роем. Вторая рука опустилась на бёдра, прохода по самым глубоким изгибам, доступ к которым предоставляла тонкая ткань шорт — и не только в ротик. Рико, ты не стесняйся, расскажи как ты хочешь меня принять и я обязательно исполню твою просьбу… — голос насмешливый и совсем сухой — он усмехается самым уголком губ, склоняясь чуть ниже над телом брата. — я же так люблю своего братика. — шепча на ухо, добавил старший. Мерзости, нашёптываемые братом крутились в голове, каждое слово резало по запястью неровной линией, проходилось легонько на самому сердцу, доставляя самые больные ощущения. Рико дрожал, чувствуя свою слабость всем своим телом. Невидимые оковы, сковавшие его тяжёлыми цепями, впивались в кожу, душили и парализовали. —Завтра после уроков я заеду за тобой, поедем домой. От вечерней и утренней тренировки я тебя освобожу. Ичиро напоследок жадно сжал ягодицу ребёнка, чуть впиваясь в неё ногтями, и ушёл. Места, где его касался брат, казалось вот-вот исчезнут, совсем испарятся в боли. Почти на физическом уровне он ощущал боль от язв, прожигающих его тело. Касания Ичиро — чёртова кислота, выливающиеся на открытые раны, травящая алую кровь и рушащая всё внутри бедного тела. Весь оставшийся вечер Рико пробивала дрожь, на каждый шорох он отпрыгивал, как дикий зверь. Ночью он так и не смог уснуть, только закрывая глаза он чувствовал холодные пальцы на своих бедрах, чужие губы у своего уха, но самым страшным было то, что он знал — это не конец.