Корона падет

Пустота окутывала Рико весь день. Шум вокруг превращался в тишину, а воздух — в вакуум. Он до опустошения устал, дрожащие руки еле удерживали ручку на последнем уроке. Стеклянный взгляд чёрных глаз смотрел в окно. Он мечтал и надеялся, что за ним никто не приедет, эту ночь он проведет дома, попьёт малиновый чай и спокойно уснёт. Маленький уголёк надежды тлел в его душе, от холодной пронзительной пустоты он никак не мог разгореться в пламя, но даже едва заметный свет согревал ребёнка этой мимолетной надеждой. Звонок выдернул его из прострации, заставив подняться и покинуть кабинет. Ватные ноги с трудом переставлялись, напоминая о бессонной ночи, окутанной кошмарами и изнуряющих тренировках, не дающих перевести дух. Выйдя из здания школы, перед собой он увидел автомобиль. Заднее стекло машины, покрытое чёрной тонировкой, бесшумно опустилось. На белом кожаном сиденье восседал такой же бледный Ичиро. Он стал олицетворением ада на земле, дьяволом во плоти, смертью, стоящей за спиной и протягивающей костлявые пальцы в попытках утянуть в пучину небытия. Жадная хищная улыбка расползлась по лицу брата. —Залезай . — сказал он, даже не пытаясь прекратить улыбаться. Стоящий рядом с ним Жан побледнел, а Кевин тихо выругался на ухо французу: — Я же говорил, пидор он все таки. — цедит едва слышно, но достаточно разборчиво, без тени стеснения или сожаления — презренно, жестоко и едва не бесстрастно, как будто ему плевать. Всё вокруг замерло и затихло, приостановилось на паузу и ждало лишь действий ребёнка. Рико не чувствовал ничего. Эмоции, которыми раньше он имел возможность щедро распоряжаться, исчезли. Он не хотел плакать, ему не было стыдно или даже больно, просто пустота окутывала его. Плакать было бесполезно, клетка наглухо закрыта и погружена на дно океана, где ему суждено рано или поздно просто задохнуться. Нежная кожа сидений дорогого автомобиля приковала его, он был парализован страхом, ненавистью и усталостью. Регулярные кошмары доводили его до края обрыва, с которого он готов был вот-вот упасть. Глаза, бездонные, пустые, смотрели вперёд сквозь водителя, куда-то за тысячу вёрст, туда, где его бы никто не достал. Рико всегда представлял места которые он мельком видел в журналах про путешествия в школьной библиотеке когда ему было страшно. Его будущее было предрешено и он знал, что никогда не сможет увидеть жаркую пустыню, загадочный и манящий океан, никогда не побывает во Франции и не съест круассан у Эйфелевой башни, не погуляет по заледеневшему озеру где-нибудь в Канаде и не посмотрит на огни Нью-Йорка. Все что у него оставалось — его мысли, в ней он мог быть счастливым, а закрывая глаза путешествовать из города в город за мгновения. Веки сомкнулись, он стоял в далёкой Исландии, холодный северный воздух пронизывал душу, а сердце замирало глядя на мыс Дирхолаэй. Об этом месте он узнал из одной статьи про путешествия, его очень зацепили фотокарточки того волшебного места. Место ни на что не похожее. Здесь в море врезается большая вулканическая скала, высокая и узкая, с отверстием посредине — будто дверь в волшебные миры. Место, на край которого не доходят люди, ноги их никогда не ступят на эту землю, а души не приобретут свободу. Густой туман окутывал все, пряча от холода. Море бушевало у его ног. Темная пучина поглощала все, что попадало в её объятья. Он стоял на самом краю мыса, сладкое ощущение свободы дарило ему крылья за спиной. Он только он мог распорядиться своим телом , сделать ли следующий шаг вперёд или назад было лишь в его воле. Его плеча коснулись, Рико машинально дёрнулся , тотчас открывая глаза. — Утомился? — с беспокойством в голосе спросил брат. Рико промолчал. Вряд ли Ичиро по-настоящему беспокоило его состояние, но глаза Рико предпочел больше не закрывать. — Сегодня будет очень насыщенный вечер, надеюсь ты достаточно бодр для него. — Я чертовски уставший. — сказал Рико, не в силах больше слушать приторно добрый голос Ичиро, настолько, что у него вот-вот был готов развиться диабет. — Ох, как жаль… — озадаченно сказал Ичиро, поднося руку в наигранном сожалении лицу — ну не волнуйся, я решу эту проблему и ты равно сможешь развлечься с любимым братиком. — сказал Ичиро, продолжая мило улыбаться. *** Дом Ичиро был по-настоящему роскошен. Большой участок с аккуратно высаженными цветами и кустарниками белых роз. Каждый бутон был словно на подбор — идеально белые, они обрамляли дом, делая его ещё более изысканным. На округлых клумбах росли хризантемы: белые и красные цветы создавали приятный глазу дуэт, который хотелось разглядывать бесконечно — наблюдать за расцветающими бутонами, которые открывали человеческому взгляду самое сокровенное — сердцевину, — смотреть, как хрупкие лепестки окружают друг друга стройными рядами, не мешая никому пропасть с глаз. Лепестков не стоило касаться, казалось, только тронешь— и те рассыплются пылью по ветру. Нежные, прелестные в своём истинном, распустившемся виде, цветы так ярко контрастировали с зелёными-зелёными стеблями, грубыми лепестками, окутывающими его. По периметру дом окружала живая изгородь из плотно посаженных туй, могущественно возвышавшись и отбрасывающих тень. Дом в стиле хай-тек, выполненный в тёмных тонах, угрожающее бросался в глаза. Большие окна в пол давали оглядеть обстановку в доме ещё с улицы, Рико сразу заметил, что он был белым, абсолютно весь — цвет напоминал ракушки, что только принесла на песчаный берег морская волна. Снаружи тёмный фасад здания с непривычно геометрически правильной формой пугал, глядя же внутрь, казалось, что дом просто напросто нарисован — уж слишком плоско выглядел белый интерьер. Как только нога ступила на порог дома, он сразу почувствовал холод, лижущий и покусывающий его своими ледяными языками. Температура в доме была ниже чем на улице, из-за чего на руках сразу появились мурашки, а сам ребёнок поёжился. Ичиро не упустил этого движения цепким взглядом холодных глаз и благосклонно пояснил: — Люблю, когда в помещениях холодно. Вряд ли эта информация помогла Рико согреться, но мысль о том, что Ичиро точно как смерть или как минимум, змея, проскользнула коварно, шипя прямо под ухом. Будь он не в таком плачевном положении, как сейчас — он бы даже, может, посмеялся, но сил на бессмысленный выпуск воздуха не было. Да и не думается, что Ичиро оценит подобный порыв веселья. — Я должен сделать пару звонков по работе, придется покинуть тебя, к великому сожалению. Потом обязательно с тобой развлечемся. — Он треплет тёмные волосы Рико рукой в перчатке и уходит куда-то в глубь дома. Рико остался один. Он не знал что ему делать, шанса сбежать, уйти, не было, но возможно, он мог бы как-то отсрочить момент? Ничего путного ему в голову не шло. На банкетку в прихожей, куда он уже успел положить школьный рюкзак, плюхнулся и сам Рико. Его тело было в разы тяжелее чем прежде, то ли от усталости, то ли от страха. Веки сомкнулись сами собой. Его сморила лёгкая дымка сна вглубь тумана, обволакивая уставшее сознание, словно желая обезопасить хоть на долю секунды. Тихий шум волн под ногами, яркий запах морской соли ударил в нос тёплыми каплями. Он стоял на берегу океана. Крики чаек над головой создавали обилие шумных звуков, но громче всего звучал шёпот моря, завывающий, играючи машущей волной, подобно руке, совсем человеческой и доброй. Ты только подойди поближе — и вода солёная обнимет, утешит. Накатывающие одна за другой волны разбивались яркими всплесками о камни, каждый раз новые, по своему уникальные. Эти звуки успокаивали натянутые, напряжённые и поржавевшие струны души, они, как заботливая ладонь, гладили израненное сердце, залечивая каждую рваную рану. Едва различимый на фоне воды свист песка и камней под ногами придавали уверенности — это была не пропасть, а что-то такое настоящее, живое и горячо любимое. Он путешествовал по своему сознанию, оказываясь все в более интересных местах. На взъерошенные волосы его падало солнце, нежными лучами целовал бледные щёки. Оно не обжигало, отнюдь — пробуждало желание побыть под ним подольше, подставиться под тепло. Оно мягко грело, расслабляя и плавя под собой. Разбудила его щекотка, нос зудел от неимоверного желания чихнуть. Японец открыл глаза, стараясь сонным взглядом найти раздражитель, и глаза его столкнулись с горящим взором Ичиро, сидящего перед ним на корточках. В руке у него было изящное перо изумрудного цвета, которым он аккуратно проводил подле носа младшего. Рико смачно чихнул не успев прикрыть лицо рукой,в лицо Ичиро , находящееся достаточно близко, в миг стало влажным. Он злобно посмотрел на ребенка. Тот вмиг закрыл лицо рукой и громко шмыгнул, пытаясь скрыть следы преступления. —Всё же… — тянет делано-спокойно, отводя взгляд на изящные пальцы, сокрытые тонкой тканью шёлковых перчаток. Взор у него — точь в точь вороний, острый, главное в ответ не взгляни, а то заклюют — и места живого на теле твоём не оставят. — ты жутко невоспитанный ребенок. Вероятнее всего, мне предстоит научить тебя манерам, дорогой. — мужчина встал, попутно доставая тряпичный платок из кармана, и вновь скрылся в глубине дома. Ждать его пришлось не долго — быстро вернувшись, он сухо скомандовал иди за ним. Рико, не желая нарываться на проблемы ещё больше, тотчас же последовал за ним. Босые ноги тихо ступали по белоснежному мраморному полу. Ичиро провел его в светлую гостиную, ослепляющую своей белизной, она, как в рекламе чистящего средства, была идеально белой. Длинный обеденный стол уже был накрыт, хоть весь клан Мориямы обосновался в Америке ещё много поколений назад, культуру родной страны они не забывали. Подчивал Ичиро брата японской кухней: супом с водорослями и тофу, рисом и суши, аккуратно стоящих на расписанных в стиле Шинуазари блюдах. На тарелке стоящей перед юношей аккуратно были нарисованы горы и деревья, тонкая кисть художника много лет назад наносил лёгкие мазки синий туши на керамику , создавая увековеченные шедевры. —Угощайся. — почтенно говорит брат. Рико сглотнул ком подкативший к горлу и склонившись в благодарным поклоне ответил: — Спасибо. Чёрные деревянные палочки брата положили в тарелку младшего несколько кусочков сырого лосося. Красная скользкая рыба соскальзывала с палочек, коими неумело орудовал Рико. В школьной столовой, где он питался большую часть жизни подобного не подавали , да и палочками он ел раза три в жизни от силы. Кусок сырой рыбы слетал из раза в раз, не успевая достать до рта. Очередной шлепок и влажное мясо упало на белый стол, оставляя после себя след. Затравленный и испуганный взгляд младшего Мориямы сразу обратился на брата, Ичиро еле слышно вздохнул и оставив ситуацию без комментариев встал из-за стола. По шарканью тапочек о мраморный пол дома, Рико понял, что брат через пару минут вернулся. В руке его была серебряная вилка с выгравированными на ней незамысловатыми узорами. Столовый прибор с силой был положен на стол возле локтя юноши. — Прекрати издавать лишний шум, раздражаешь. — цедит Ичиро сквозь сжатые ряды ровных зубов. Рико взял вилку и уже с ней смог одолеть пищу. Скользкий кусок, попав в рот вызвал тошноту, жевать его не получалось, а касаться языком мертвой рыбы ему было до ужаса противно. Слегка сморщившись, он проглотил не жуя, поняв, что выплюнуть он вряд ли сможет. Во рту остался неприятное послевкусие сырой рыбы — оно застывало на языке и въедалось в нёбо. Брать что-то из блюда, стоящего между ними, где и лежала вся еда, он не решался, но Ичиро сам заботливо и учтиво подкладывал в его тарелку все новые и новые куски сырой красный рыбы и гребешка, которые Рико так же глотал не жуя, со всей силы стараясь подавить рвотные позывы. Закончив трапезу, брат снова встал из-за стола, он обошёл Рико и подошёл к нему со спины, коснулся его плеч. Нагибаясь к его шее, он легко выдыхает: — Твой голод утолён? — интересуется и впрямь — почти с беспокойством, что, впрочем, теряется, следуя за мерзкими словами после, оставляя после себя только липкий слой неприязни: — значит, не утолишь ли ты мой в ответ? Будь вежлив со старшими, дорогой. — руки брата спускаются к напряжённой груди, а обжигающий шею и ухо шёпот продолжает: — Только подготовь себя, ванная прямо по коридору третья дверь справа. Слова пронизывают насквозь, достигают души. Брат, как опытный кукловод, обвивает его конечности невидимыми лесками, чтобы при каждой нужде дёргать на наточат марионетку, подчиняя ее волю. Став участником этой игры он больше не выберется , её не пройти, не выйти победителем и не проиграть. Лишь участвовать и ждать — вот что оставалось юноше. Тихие, скользящие по полу шаги привели его к ванной комнате. Дрожащие руки сразу схватились за ручку крана. Он включил мощную струю и не проверив ее температуру сразу нагнулся чтобы наполнить ей рот. Горячая вода обожгла подбородок и краешки губ, но Рико даже не дёрнулся. Кипяток обжигал небо и язык, но Морияму успокаивало это ощущение и отступающее чувствую тошноты. Вкус рыбы, въевшийся в рот, отступал, перекрываемый болью ожога. На краю мраморной раковины лежал одноразовый набор зубной щетки и пасты. Разорвав прозрачный пакет-упаковку, он выдавил содержимое тюбика на щётку и сунул себе в рот. Жёсткая щетина раздражала обожженные десна ещё больше, на языке почувствовался металлический вкус крови. Морияма, будто не замечая ничего, ожесточённо водил кистью руки вверх-вниз и в разные стороны, стараясь как можно сильнее оттереть зубы. В голове был лишь шум, он снова погрузился в панику, дна которой не было видно. Он снова был на глубине, тонул и задыхался и так отчаянно не мог выбраться. Почистив зубы и сплюнув вместе в пеной изо рта ещё с бутыль крови, он пошёл в душ. Горячая вода долго не поступала и Рико мылся в умеренно тёплой, что не дало навредить ему себе ещё больше. "Готовить себя" ему отчаянно не хотелось — он считал это мерзким и отвратительным до судороги в пальцах и дрожащих коленей, но все же словно под гипнозом он выполнял все указания, которые нашептал ему брат: почистить зубы, помыться, надеть халат, висящий на крючке около раковины и дойти до комнаты в конце коридора. Холодный воздух обжог его, как только дверь из ванной открылась, мраморный пол покусывал пятки своей прохладой, подгоняя медлящего ребёнка. Дойдя, он слегка постучал костяшкоми дрожащей руки по двери и вошёл. На краю кровати сидел Ичиро, сложивший ногу на ногу в ожидании возвращения брата. — Неужто ты потерялся? У меня не так много комнат. — отмечает Ичиро с сарказмом, застывшим в самых уголках губ. Рико не успел переступить порог комнаты, когда услышал последующие слова: — раздевайся. — приторный и притворно-добрый голос брата в один миг сменился резким и холодным, командным. Он уже не просил — приказывал, не оставляя выбора. Глаза Рико сами вдруг начали наполнятся слезами. Хоть он и знал, что все так будет — ему все равно было страшно. Он боялся неизвестности, боялся боли и больше всего, сильнейшей, точащей изнутри о рёбра, брата. Тело дрожало и не подчинялось разуму, руки сами начали развязывать ворсистый пояс халата. Трезвое сознание покидало его с каждым движением, оставались лишь рефлексы и отчетливое желание выжить, командующее им в тот момент. — Какой хороший мальчик. — озвучивает, прикусывая ровными зубами кончик перчатки на указательном пальце. — Видимо, этот урок ты усвоил хорошо. — холодно говорит брат. Из его голоса исчезли сладкие ноты добра, смешанные с ужасающей фальшью. Остался лишь настоящий он, человек, которого Рико так боялся. — Помедленнее, дорогой. Куда ты так спешишь? Ложись сюда. — приказной тон старшего брата бьёт по ушам болезненно. Он снова хлопает рукой по своему колену. Дрожащее тело сделало несколько шагов вперёд. Холодный воздух комнаты кусает острыми зубами бледную кожу, оставляя ярко-алые следы, мурашки волнами накатывают на него, заставляя трепетать в страхе, подобно последнему осеннему листку на одиноком дереве в конце ноября. Руки Ичиро в белых перчатках взяли его жутким холодом за бёдра и уложили животом вниз, на колени, сокрытые грубой тканью классического костюма. Рико испытывал слепое, душащее облегчение, чувствуя лишь шёлковую ткань перчаток заместо холодной кожи рук брата. Ткань не оставляла после себя выдуманных больным воображением язв, пылающих жестоким пламенным желанием содрать с себя кожу, которые хотелось вырвать из своего тела, те, что накрепко засели там, прирастая к молочной кости, въедаясь во внутренности и медленно выедая, доставляя адскую боль. Перчатки же мягко и гладили бёдра — совсем нежно, трепетно окутывая и заботливо касаясь. Аккуратно, словно сам Рико — кукла фарфоровая. Брат свёл руки ребёнка за спину, одновременно поясняя: — В прошлый раз всё вышло как-то не красиво, хочу в этот раз насладиться. У меня есть одна вещица, тебе очень подойдёт. Что-то мелькнуло из-за спины брата, но в столь неудобной позе Рико не успел рассмотреть что это было. Грубый, жёсткий материал коснулся его шеи, обвивая ее. В голову, не застывая, заливаются, подобно воде из графина в стакан, самые неприятные и пугающие мысли, от которых кровь была готова застыть в жилах. Он думает, что это конец. Грубая, узкая верёвка начала виться дальше. Она, подобно хищной змее , спускалась все ниже, впиваясь зубьями в кожу, раздирая тонкие линии кривых вен, обвивая сведённые мужчиной руки за спиной. Он чувствовал, как жёсткая материя впивается в его кожу, как узлы один за другим стягивают его тело, оставляя красные следы под собой. От туго связанных запястий змея поползла к его груди, которую Ичиро приподнял с его колен, беспощадно держа за волосы. Кожа головы натянулась, треща от силы, а Рико невольно пискнул от боли, окутавшей его голову. Белая верёвка грубо обвивала бледное тело и совсем не выделялась, но до чего же очаровательно выглядели алеющие следы под сплетёнными воедино волокнами, создавая узоры, которые заплетал на юном теле брат. Ловкие и отточенные движения Ичиро доставляли ему боль. С каждым следующим узлом он все меньше контролировал своё тело, яд опасной змеи растекался по нему, парализуя части тела, где она проползала, окрашивая кожу в болезненный красный. Когда руки и грудь были обвязаны, Ичиро спустился к ногам. Длинная белая верёвка обвязывала его бёдра и спускалась к сильным икрам. Пока Рико ещё мог двигать ногами, Ичиро довольно попросил его встать: — До чего же ты красив… — тянет очарованно, качая головой. — услада для глаз. — смакует слова на кончике языка, обводит им сухие тонкие губы, вновь и вновь протекая медленным взглядом по созданном им самим искусство — белые верёвки обвязывают юношеское тело, старательно завязанные узлы прижимаются к коже и натирают её до алеющих пятен. Следующим приказом стало лечь на кровать. Шёлковые простыни обжигают тело ледяными языками, подобно пламени, побледневшая от облепляющего ужаса кожа младшего Мориямы практически сливалась с обстановкой, вокруг идеально белой пустоты была заметна лишь чёрная копна волос и красные от непросохших слёз глаза — влажные линии блещут на щеках, солью остаются на подбородке. Ичиро согнул ватные ноги Рико, обвязывая их и разводя друг от друга на максимальное расстояния. Связки начало тянуть от неудобной и унизительной позы, выставляющая все части юного тела взору брата. Когда верёвка наконец дошла до своего конца, а у Рико не осталось возможности хоть как-то пошевелиться. Старший отстранился, оглядывая своё произведение искусства с ног до головы. — Ох, — вздыхает он, делано прикрывая рот кончиками пальцев, сокрытых тканью перчаток, и довольно улыбаясь. — как же невежливо с моей стороны. — произнёс Ичиро, быстро нагибаясь к тумбочке и доставая из неё небольшое зеркальце. —Посмотри же, как великолепно выглядишь— он поднёс зеркало к Рико так, чтобы каждый узел и дюйм верёвки был виден. Под белыми путами проступали наливающиеся алым полосы, они повторяли каждый изгиб за белой материей, создавая её силуэт. Благодаря покрасневшим следам, белая веревка не сливалась с кожей, не видевшей солнечных лучей, а наоборот становилсь лишь ярче. Глядя на себя — столь беззащитного и запуганного, Рико зажмурился. Ему стало мерзко от самого себя: за то, как спокойно он дал брату овладеть собой, за то что не сопротивляется и не пытается просить помощи — Что, неужто тебе совсем не нравится? — удивлённо спросил брат. — Взгляни же, — Ичиро до шёпота голос понижает — такого, который под кожу пробирается цепкими пальцами, на долго там заседая. Он отточенным движением ведёт вниз по бледной щеке самыми костяшками пальцев, скованными холодным шёлком, опускаясь до бьющейся на шее жилке и замирая на частом-частом пульсе. Прикрывает глаза, вслушиваясь в быструю мелодию сердцебиения. — Как ты прекрасен в моей власти. — взгляд — резкий, тьмой своей пугающей, сталкивается с заплаканными глазами Рико и Ичиро отпускает руку, мимолётно ведя пальцами по скрытой верёвками острой ключице. Рико лишь замотал головой, давая отрицательный ответ. Из тумбочки мелькнула банка, Ичиро ловко достал и положил ее подле своих колен — чем это являлось разглядеть он не успел, лишь зажмурился, стараясь вновь абстрагироваться от происходящего, но звон пряжки ремня и чиркающая молния брюк вернули его обратно, на землю из безопасных дум. Морияма чуть спустил брюки и беря Рико за бёдра подтаскивает к себе. Смотря на брата затуманенными пеленой слез глазами парень шепчет: — Пожалуйста, не делай этого со мной. — слезливо и отчаянно. — Пожалуйста, не делай этого со мной. — вызывая жалость шепчет на срыве. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — зажмуривает тёмные глаза, скрывая за тонкими бледными веками страх. Он повторяет это из раза в раз, умоляя брата, готовый на всё, что угодно — он так не хочет получить ещё больше боли, он так не хочет впасть в край отчаянья — скрываться в тени, быть запуганным зверьком, словно из зоопарка. В зоопарках Рико никогда не был — но из книг и журналов узнавал, как относятся там к животным. Бывать он там никогда из-за этого не хотел. Внутри него — осколки страха, где-то под ними валялось растоптанное детское счастье, что вызывалось в нём совсем, казалось бы, давно — чужим сердцебиением под ухом, зелёными глазами. Старший не слышит его: он выводит бёдра вперёд и толкается в сопротивляющееся тело — тот мечется в чужих руках , но пальцы на бледной коже обжигают похуже кипятка и солнца в чужой улыбке. Теперь чужой. Рико не обратил внимание — но сейчас Ичиро определенно входит легче, и боль… боль есть, она осталась. Морально его рвут на части и топчут жестоко, но физически… физически проще. Всё пройдёт. Тебе не больно, ты накручиваешь. Не выдумывай, Рико, он даже смазан — тебе не должно быть больно. "Осталось немного, совсем чуть-чуть, потерпи" — сам себе говорит Морияма младший в тишине своих мыслей. Рико всхлипывает, Рико стонет, потому что ему больно. Потому что его зубами разорвали на части и не прекращают драть — а следов на теле от клыков чужих и нет совсем. Рико больно и боль эта по венам растекается заместо алой крови. Скользящие руки брата касались верёвки и алеющих под ней следов. Каждый дюйм тела был во власти мужчины, он был его целиком и полностью, даже пошевелиться без воли брата он не мог — он был затравлен и унижен, чтобы что-то сделать. Его вколачивают в кровать — делано-нежно и почти заботливо, шепчут коварно на ухо: "Тебе не больно" и делают всё хуже и хуже. Боль окутывала его — кожу обливала липким мёдом, но в этот раз он был отравой. Все тело пробивала дрожь. Невозможность хоть как-то пошевелиться раздавливала его ещё больше — хотя, казалось, он уже был прижат к самому дну Тихого океана. На ладонях уже посинели лунки от ногтей, которые он яростно сжимал и разжимал при каждом новом толчке. Жёсткая верёвка тёрлась о нежную кожу, натирая её под собой. Все саднило и неприятно кололо. Ощущение липкой вспотевшей кожи, трущейся о грубую материю, вызывало чертовски сильную боль, заставляющую глаза закатываться под бледные веки, а зубы сжиматься до скрипа. От постоянного крика и напряжения его возможность кричать сошла на "нет". Голос пропадал и становился совсем не слышным — оставляя юноше лишь возможность хрипеть. Беззвучно падающие слёзы из глаз капали на одеяло мелкой рябью. Всё вокруг уже стало влажным — мокрые от боли глаза, вспотевшее в горячке тело. С каждым движением он ломался все больше, его дух выбивался все сильнее. К концу последнего круга ада Рико, глаза юноши были пусты. Чёрные, глубже чем марианская впадина, они ничего не выражали. Пустота. Ни думать, ни просить о чём-то или даже двигаться он не мог. Ичиро медленно развязывал онемевшие конечности высвобождая от пут белой змеи. На месте , где была верёвка, теперь проступали фиолетовые синяки, покрывающие все тело. Сам Ичиро испытывал эстетическое наслаждение — потому что ровные линии оставили такой яркий след на теле, потому что на них видно каждое сплетение верёвки: вот на бедре отпечатался крупный узел, и вот на плече подвязана сужающаяся полоса синяка. Сознание туманнилось, он терял контроль над мыслями. Все плыло перед его глазами. Он хотел исчезнуть. Хотел, чтобы всё закончилось. Яркие вспышки света, ослепляющие и лишающие ориентации в пространстве. Он находился в абсолютной темноте. Под ногами тоже была тьма, все было окутано чёрной завесой — словно туманной, он не чувствовал дна, не видел стен и потолка. Мягкий, тёплый и знакомый голос звал его откуда то из за спины, и сначала не расслышав его, Рико стоял на месте, но как только голос стал громче — он ринулся бегом в его сторону. — Рико, иди сюда!.. — говорили ему в темноте. Это был уже родной, успокаивающий его душу голос Кевина , даже после последних событий он не мог перестать питать особо трепетное чувство привязанности, что теплилось где-то под рёбрами, сокрытое крепкими костями, прямо чуть выше души, наверняка у сердца. —Давай к нам, ну же, вперёд. — вдруг услышал он второй до боли любимый голос — принадлежащий такому нежному Жану. Он шёл, шёл по тёмному коридору своего сознания, коей отражал его пустую голову после всего пережитого. Пустота была холодной и режущей, словно вместо воздуха он идёт сквозь осколки стекла, летящие мимо него и пронзающие каждую частичку тела. Но голоса… голоса внушали тепло, доверие. Он придёт — придёт и получит от Кевина привычный подзатыльник, потому что он глупый и напугал их с Жаном своей потерей. Придёт, и Жан, смеясь, погладит его по плечам тёплыми руками, улыбаясь солнечно — и свет будет в тёмном сознании, он увидит все яркие фигуры, что воссоздали здесь ребята. Ведь так? Он увидел силуэт, стройная фигура в приталенном пальто длиной по самую щиколотку, стояла к нему спиной. Он шёл все ближе и ближе, ноги сами несли его вперёд. Тонкая дрожащая рука вытянулась вперёд и дотронулась до фигуры. К нему обернулся ни Кевин и даже не Жан. Тот, чьё лицо он видел за сегодня слишком много раз, того, кто причинил ему намного больше боли, чем кто-либо ещё. Улыбающееся лицо Ичиро смотрело ему в глаза. Его охватила горячка, паника пронзала всё тело. Но сдвинуться он не мог, ноги вросли в пол, а рука приклеилась к столь ненавистному чужому плечу. Несколько холодных капель скатилось с его лба. Он открыл глаза и увидел перед собой уже знакомый интерьер комнаты брата. Рядом спал Ичиро: ровная спина предстала перед глазами Рико, смоль чёрных волос отразилась, казалось, от тёмной радужки юноши. Ичиро дышал ровно, размеренно, и наверняка его лицо не выражало ни единой эмоции — прикрытые веками глаза, расслабленные губы и тёмные брови сразу появились перед взглядом Рико, вызывая рвотный позыв. На настенных небольших часах было всего пять тридцать утра, но за большими окнами в пол уже начинали расцветать, как лепестки, оранжево-красные лучи пробуждающегося солнца. Они приятно поблёскивали в чистой, прозрачной воде бассейна, расположенного прямо под окнами. Рико не знал что делать — он закрывает глаза и вновь видит лицо насильника, но и в жизни он вновь увидит его — наверняка совсем скоро. Бледная, высокая фигура неожиданно для самого Рико переворачивается на другой бок — и теперь перед взором предстало чужое лицо. Рико вздрагивает и с едва слышным шорохом сжимает в пальцах ткань одеяла. Чёрные длинные ресницы прикрывали глаза, ноздри на узком вытянутом носу слегка вздымались с каждым вздохом. На точёных скулах отблёскивал свет восходящего солнца, а тонкие губы чуть подрагивали — видимо что-то снилось. Ичиро выглядел идеально: очаровательные черты лица, волосы, манеры и стиль одежды. Но он тщательно выстраивал свой образ: кирпичик за кирпичиком, он заставлял окружающих поверить в свою безупречность. Все знали что он — сын и наследник клана Морияма, он нёс корону на своей голове достойно, никогда не падая в грязь лицом. Лишь Рико знал какой тот самый наследник настоящий. Как он, взмокший и с растрёпанными волосами, вдалбливается в родного брата — какой он идеальный? Точно не брат и наследник, а насильник. Как ему нравились чужие слёзы и крики, какое удовольствие ему доставлял связанный в его руках ребёнок — таким он был настоящим, таким его знал Рико. Только вот ему никогда не поверят, даже самый близкий ему в этой жизни не поверил. Кто тогда, если не он? К Тетсуи обращаться бесполезно — он всё и так знает. А есть ли у Рико ещё хоть кто-то? Нет. Он был абсолютно одинок. Чужая рука коснулась его волос. Рико даже не повернулся в сторону брата. Его силы на сопротивления закончились, он больше не мог давать отпор — "Пусть делает то, что хочет", говорил сам себе уставший Рико. Брат и в правду в то утро снова сделал всё что хотел. После утренних утех Ичиро соблаговолил покормить Рико завтраком: яичница с тостом и беконом была на столе, когда они пришли на кухню. За столом состоялся следующий диалог: —Ты был слишком скучным этим утром. Это меня не устраивает. — сказал Ичиро, откладывая приборы по сторонам от тарелки. Он сложил пальцы домиком и расположил на них подбородок, кончиками бледных пальцев скрывая узкие губы. Домиком себя чувствовал и Рико: карточным, высоким и развалившишся на безвольные карты. Вот по полу рассыпались масти, все как на ладони — алые черви поглядывали на него слезливо, отчаянно улыбались сердцами, подобно разбитым. Где-то рядом валялись сильные пики — почему-то сразу пришли на ум Кевин с Жаном, как пики с добрейшими терфами, нежными и стойкими. Он же… он остался, вероятно, вторым — не Кевин, сам Рико, второй, безвольный, масти черви. — Я очень устал.— говорит Рико в ответ, и звучит скучающе — скучающе, ноющей болью отзываясь у самого себя в душе. И кажется ему, что он стал слишком жалким — жалея себя, становится даже слабее, чем был. Нет в глазах чёрных былого горящего интереса, в них холод, покрывающий дымкой тумана остатки боли, пробирающейся пальцами бледными под кожу, облизывающий холодом линии артерий и вен, выкручивая кости. — Я так и понял, — отзывается спустя недолгие десятки секунд мужчина, отнимая от лица пальцы. — безопасностью твоего друга, — выплёвывает презренно, но глаза его… глаза искрятся, как снег в ледяном солнце, потому что он их сломал — растоптал. — Тебя шантажировать больше не выйдет, но… — тянет на грани слышимости, и следующие слова обтекают по ушам шёпотом, откликающимся вздрагиванием где-то внутри: — у меня есть предложение получше. Рико не выражает эмоций — не поднимает напуганно взгляд, не сжимает в пальцах серебряную вилку сильнее, не цепляется ладонями за угол стола, стараясь удержать равновесие. Он не отнимает взгляда от тарелки, с размазанным по ней желтком, и она сливается с белым столом по краям — и по нему, заместо всего, что есть в этом мире, рассыпана колода карт. вдалеке от одинокого червового короля валялись пиковый валет и восьмёрка терфов. — Мне нужно, чтобы с этого лета, когда ты станешь членом команды Воронов, вы больше не проиграли ни одного матча. Чем лучше ты играешь и больше выигрываешь — тем меньше мы будем встречаться. — тень делано-нежной улыбки ложится на его губы, уголок приподнимается заискивающе, а пальцы едва слышно постукивают по поверхности стола. Он сделал паузу смотря на брата и пытаясь разобрать его реакцию — тщетно, Рико просто безмолвно и опустошенно смотрел куда-то сквозь, когда соизволил безвольно поднять взгляд — потому что на него давили и его обязывали. — За каждый пропущенный мяч на поле твои друзья будут получать тростью Тетсуи по рёбрам, а ты встречаться со мной. Будешь играть, не проигрывая — наши встречи будут лишь раз в месяц. — Выгодное предложение, не так ли, Рико? "Мой милый, милый мальчик, у тебя нет выбора" — так и говорил сладкий взгляд Ичиро, коим он удостоил Рико. Он знал, что его слушают. Юноша прекрасно понимал, что никто и никогда не предоставит ему право выбора. Он был обязан. — И запомни, Рико, — он вытянулся над столом, подобно змею, приготовившемуся к нападению и созданию кровавой бойни — тихой, шипящей и быстрой. Он знал, что выиграет. Ичиро склонился ниже, упираясь руками в поверхность стола. — мои вещи делают то, что я хочу. Он знал это. Если бы мысль могла натереть мозоль прямо на душе, подобно играющим на струнах пальцам, то именно это бы и сделало это предложение — отчаянно и жёстко, до кровавых подтёков. Так мучительно больно было остановить это, но он знал — всегда знал. Знал с самого детства, его выращивали как скот, что-то, на чём можно в итоге нажиться — как свинью на убой. Как вещь — самое простое кресло, что доставали из ящика лишь по праздникам, показать, покрасоваться, мол "Смотрите, что у меня есть! Это — моя вещь. Я ей обладаю. Я ей владею". Мысль об этом душила пальцами, верёвками — теми самыми, белёсыми, кожа от которых горела адским пламенем. Душила водой глубоких океанов, утаскивала на самое дно — и о песок ударяла, придавливала старым якорем и удушала яростно. Резала кожу теми самыми картами из развалившегося домика. Вдалеке от червового короля вместе были пиковый валет и восьмёрка терфов.