Расцветая в любви

Шарль отчетливо знает, когда в первый раз влюбился. Когда сердце зашлось в бездумном, бешеном ритме, когда зрачки глаз расширились, и всё остановилось, сосредоточилось на одном человеке. Шарль точно знает, что эта любовь пройдет с ним до конца. Что это не просто увлечение, восхищение или уважение – это любовь на кончиках пальцев, в обжигающем дыхании и в позвоночнике. Мягко перекатывающийся между лап котенка клубочек, растворяющийся кубик сахара в кофе, утренняя роса на распустившемся маке. Это пустившее корни дерево, которое будет только разрастаться, и Шарль готов сделать всё, чтобы листья на нём зазеленели. - Парень, ты в порядке? – Льюис шлепает Шарля по плечу, губы украшает легкая усмешка. – Ты словно привидение увидел. - Так и есть, - монегаск смущенно потупил глаза. – Кажется, я влюбился. - Поздравляю, Шарль, - кажется, Хэмилтон счастлив. – Судя по тому, как ты залипал на трассу на экране, кто-то покорил тебя своим пилотажем. Неужели Алонсо? - Так я тебе и расскажу, - отмазывается парень. – Но пилотаж скорее контрольный в голову. Признаться, он нравился мне всегда. Удивительный человек, просто потрясающий. И знаешь, если раньше в таком признаваться было нельзя, теперь можно спокойно любить парня. Кстати, спасибо за это тебе. И ещё Себастьяну. И ещё многим другим людям, но лично я знаю только вас двоих. Шарль даже не волнуется, что он признается в таких личных вещах человеку, с которым они едва ли пересекались. Это любовь, она давно уже лишает рассудка. - Я передам Себу. Надеюсь, тебе ответят взаимностью. Ты же собираешься признаться? - Надеюсь, - пожимает плечами Леклер, точно зная, что никогда не скажет правду. – Хотя он слишком крут для меня. - Возможно. Но ты однозначно сделаешь его счастливым, это ведь ты. Ладно, мне пора. Увидимся на трассе. Шарль провожает Льюиса глазами и, дождавшись его ухода, перематывает запись гонки, снова и снова утыкаясь глазами в один болид. Только в один, мечтая рассмотреть глубокие глаза, скрытые визором шлема. Он побеждает. Он счастлив. И Шарль его любит. Чего ещё нужно для счастья? Взаимность любви – такая мелочь. Настоящая любовь расцветает цветами даже без ответного чувства. Она покрывает сердце лепестками, прорезает сосуды листьями и обвивается стеблем у мышц. Она прекрасна и сильна в своей искренности и словно солнцем питается от каждого взгляда того, кто тебе дорог. Даже если он адресован не тебе. Её сила безгранична, ей нет конца и края. Отдавая себя безответной любви, ты хоронишь себя в самом комфортном гробу, что только может существовать. *** - Шарль! – парень оборачивается на знакомый голос. – Можем поговорить? Монегаск пожимает плечами и приглашает Льюиса в номер. Он слишком расстроен, подавлен и одинок в своей утраченной победе. Утраченной по вине чемпиона, который стоит рядом с ним. - Шарль, - Хэмилтон снова мягко обращается к пилоту. – Мне жаль. Я знаю, как важна для тебя была эта победа, и знаю, как ты ненавидишь подиум и второе место. Клянусь, мне жаль, но я ни за что бы не отдал её тебе. Это гонки, они бывают жестокими. - Ты не имел права, - мертвые губы едва шевелятся. – Ты просто не имел права. У тебя чемпионский болид, чемпионская команда, ты не умрешь без ещё одной победы. Ты хоть представляешь, как Феррари она была важна? Ты даже вообразить себе не можешь, чего ты нас лишил! - Чарли… - Просто не надо, Льюис! Ты едва не убил Макса, а получил за это что – ничтожный штраф, который отбыл легко и изящно! Ты не должен был побеждать! Ты не мог, просто не мог… Черт, я не знаю. Я сейчас зол, разочарован и не знаю, чего хочу. Ты можешь просто оставить меня в покое? - Нет, Чарли, - Льюис подходит ближе и прижимает монегаска к себе. Шарль и не думает сопротивляться, обнимая Льюиса в ответ, скользя по косичкам, плечам и останавливаясь на спине. Потом, резко передумав, дергает резинку, спутывающую волосы, и забирается руками в переплетение прядей. Плевать, как это выглядит, ему просто хочется чувствовать себя живым. И он совершенно точно не может злиться на Льюиса, как бы отчаянно ни пытался. - Чарли, послушай – Хэмилтон, кажется, вовсе не против, - я знаю, что это было несправедливо. Знаю, как вы хотели победить. Но сильную команду поражение не убивает, лишь даёт импульс сражаться дальше. И сильного пилота тоже. У тебя ещё будет шанс покрасоваться на первом месте. Обещаю, однажды ты будешь стоять на первой ступеньке подиума, а я на второй. Ты будешь упиваться счастьем и своей победой, а я принимать горькое поражение. Обещаю, ты ещё станешь великим и сильным гонщиком, которому нечего будет стыдиться рядом с величием других. Но для этого нужно пройти не одно препятствие и принять не одно поражение. Верь мне. И не кляни судьбу в её несправедливости. Всё ещё впереди. Половина слов проносится мимо ушей Шарля, но он и так знает их смысл. Ему просто хочется стоять здесь, в обрамлении сильных рук, и не чувствовать себя одинокой ракушкой, случайно выброшенной жестоким океаном на берег. Просто стоять и просто быть. Так ли это сложно? Хэмилтон не собирался никуда уходить. Он потянул Шарля за собой и увлек его на широкий диван, устраивая у себя на груди. Нежные пальцы рисовали узоры на спине, губы мягко чмокнули в лоб, словно уставшего ребенка. Леклер успокоил дыхание и подчинился мягким рукам, согреваясь в обжигающе нежных прикосновениях. И если это не счастье, то что тогда вообще можно считать счастьем? *** - Всё совсем плохо? Шарль пожимает плечами. По нему давно это видно. Выцветшие зеленые глаза сейчас напоминали пожелтевшую пленку, которую давно надо выкинуть. Чудо, что он вообще мог видеть. Потрескавшиеся губы кровоточили постоянно, тело било крупная дрожь. Вены прорезали тонкие запястья, кожа просвечивала. Наверно, если он сейчас снимет комбинезон, то сквозь грудную клетку будет видно сердце и легкие, которые неумолимо заполняются новым букетом пионов. - Ох, Чарли… Шарль и Льюис умостились на какой-то полянке недалеко от паддока. По-хорошему, им обоим надо уже спать, чтобы соблюдать режим, особенно Шарлю, для которого такая устойчивость – единственный способ оставаться живым. Но гонщиков это не волнует. Они живут слишком мало и берут взаймы каждую минуту, зачем жалеть о нарушенном распорядке дня. Темная ночь занавесками загораживает звезды. Луна стыдливо пробивается, но её света слишком мало, чтобы освещать планету, погрязшую в смертельной любви. И его уж точно не хватает на Шарля, зябко поёжившегося под пронизывающим ветром. Хэмилтон замечает легкую дрожь и без раздумий скидывает куртку, накрывая Леклера. Потом сердито бормочет и подтаскивает парня к себе, умещая между ног и кладя подбородок на плечо. Шарль счастливо дышит и боится даже шелохнуться, чувствуя мягкость рук на талии и шее. - Чарли, кто он? – мягко шепчет Льюис. – Скажи, кто может тебя спасти? - Я не могу, - горький шепот разрушает тишину. – Мне страшно, Лью, мне безумно страшно. Если я услышу «нет», то разобьюсь гораздо раньше, чем мои легкие покроются цветами. Ты не представляешь, как я не хочу слышать слово «прости» из его уст. - Почему ты так уверен, что тебя не полюбят в ответ? - Потому что он не любит никого, кроме себя и гонок. Потому что для него существует только его работа и он в её окружении. Потому что он не способен на любовь к тому, с кем гоняет. И ещё потому что он уже влюблен в другого. - С чего ты это взял? - Я же не слепой, - хмыкает Шарль, прижимаясь ближе. – Я знаю, как выглядит любовь, знаю, как она проявляется. И точно знаю, что у меня нет шансов. Просто… мне надо дотянуть до конца чемпионата, понимаешь? Я хочу стать чемпионом. Это единственное, что я ещё могу контролировать. - Чарли, мне так жаль… - Если он станет чемпионом, я умру, - твердо отвечает Шарль, утопая в гнезде рук Хэмилтона. - У нас человек 10 претендует на титул, по крайней мере, круг ограничен половиной пелетона, - чуть усмехается Льюис. – Обещаю, я найду причину твоих цветов в легких и сделаю всё, чтобы ты остался жив. - Почему? – чуть слышно шепчет Шарль. - Потому что мне нравится заботиться о тебе. И ещё потому что я не хочу, чтобы тебе было больно. - Лью… Шарль шепчет, утыкаясь носом в чужую грудь. Ночь обволакивающе прекрасна и обжигающе холодна. Но вся её красота меркнет перед этим моментом единения, перед клятвами и обещаниями, перед нежностью и заботой. Шарлю до хруста в суставах, до боли в ребрах хочется, чтобы этот момент длился вечно. С тех пор как пелетон узнал о его болезни, все так или иначе пытаются узнать, кто стал причиной ханахаки. И все с удивительным упрямством пытаются его обнять и согреть. Ландо как-то пошутил, что Шарль напоминает замерзшего щенка, которого хочется затискать. Похоже, он был недалек от истины, судя по Льюису, вырисовывавшему закорючки на его животе. - Скажи, Чарли, - теплый шепот обжигает ухо, - это я? Шарль молчит. Долго и честно. Он не отвечает, не хочет и не собирается. Лишь устраивается в кольце чужих рук, стремясь продлить каждое мгновение. Льюис, не слыша желаемого ответа, чуть откидывается на дерево, находящееся поблизости, и проваливается в полудрему. Он знает, что защитит этого пугливого малыша, который способен разбивать болиды на трассе, переживать смерть близких и с удивительным хладнокровием проходить все препятствия жизни. Все, кроме любви, которая может стать последним не взятым барьером. Он сделает всё, чтобы выяснить правду и вытащить человека, которого считает своим преемником на будущей дороге побед. А Шарлю достаточно тепла чужих рук, веры чужого сердца и обещания чужих губ. Любовь – ещё более жестокая и опасная, чем Королева автоспорта. В гонках ты умираешь быстро, в любви растворяешься медленно. И он готов утонуть, лишь бы унести тайну своей любви нетронутой на дно.