***
Бомгю быстро одевается и тихо покидает квартиру, стараясь не потревожить сон Чонгука. Будет хорошо, если хоть кто-то из них сегодня выспится. Он едет в такси, а его сонливость глушит чувство подступающей паники, смешанной со странным предвкушением. Как чувствует себя человек, который скоро увидит того, к кому есть сильные, противоречивые чувства, после секса с другим? Бомгю не знает, но ему кажется, что его эмоции какие-то неподходящие. Его последние слова Ёнджуну усложнили и без того непростую ситуацию. Бомгю даже думает, что им все же следует поговорить, обсудить если не то, что было пять лет назад, то хотя бы их разговор в первый день съемок и его громкое заявление. Но когда он подъезжает к дому, вся его уверенность растворяется во мраке. У него очень много вопросов к Субину, который выходит из такси вместе с Ёнджуном и Каем. — Наконец-то приехали, — к ним сразу же подлетает одна из помощниц продюсера. — Идите к стилистам и гримерам, времени мало. Бомгю кидает мимолетный взгляд на Субина. Тот одними глазами говорит: «Позже объясню» и желает удачи. Бомгю кажется, что это удача ему никак не поможет, да и менеджеру легко говорить. Он ведь остается с младшим, а Бомгю приходится идти рядом с Ёнджуном за помощницей. Оба молчат: не место и не время для выяснения отношений. Они же, вроде как, профессионалы. Они не остаются одни ни на секунду. Помощница передает их стилистам и гримерам, и те в восемь рук наводят порядок. У Бомгю даже получается абстрагироваться и уйти мыслями в предстоящую работу, когда Ёнджун все же говорит: — Хорошо выглядишь. Голос бесцветный, глаза смотрят прямо, ни взгляда в сторону Бомгю. Стилисты и гримеры совершенно не обращают внимания на эту фразу, и вроде как звучит она действительно безобидно, но… Бомгю был бы идиотом, если бы поверил в эти беззаботные разговоры. — Это моя работа, — в тон Ёнджуну отвечает он. Старший никак не реагирует, и разговор не продолжается. Не клеится. Слова в предложения не складываются. Не очень-то и хотелось. Когда подготовка заканчивается, в коридоре их встречает сам продюсер. Гримеры и стилисты никак не обрисовали ситуацию, что, в целом, неудивительно. Зато теперь все карты вскрываются, и у Бомгю широко распахиваются глаза. — Вывести его на эмоции? — уточняет Ёнджун, с сомнением глядя на продюсера. Тот пожимает плечами. — В чем проблема, мистер Чхве? — спрашивает он. — Обычная практика для шоу. Ничего серьезного. Бомгю не видит их. Он заглядывает внутрь самого себя, думает, беседует с совестью. Спрашивает у себя: может ли он довести до слез паренька, столкнув его лбами с другим участником, при условии, что никто из них точно не пройдет в финальный состав группы? И даже отвечает. Не может. — Где мой менеджер? — сипло спрашивает он. Две пары глаз смотрят на него, одна — с презрением, вторая — с плохо скрытым беспокойством. — Без понятия, — отмахивается продюсер. — Готовьтесь, у вас десять минут, потом начнем съемку с вами. Бомгю прогоняет в голове то, что им предстоит сделать. Между двумя участниками, чьих имен он даже не помнит, случился конфликт пару дней назад, который не разрешился, напротив, лишь разгорался. Они оба не попадут в дебютную группу, их мечты разобьются. Ведущие, зная об этом, должны надавить на более чувствительного участника. Бомгю пытается, очень сильно пытается убедить себя: это шоу, просто шоу. Блядское шоу, в котором на потеху публике и во имя полных кошельков продюсеров страдают подростки. Это невозможно. Бомгю не привык к такому. В его обычной работе страдал только он, и он шел на это осознанно, он понимает, что делает, когда выходит на подиум. Эти дети не такие. Они еще понятия не имеют, на что подписались. Бомгю ведь был таким же когда-то давно. — Я не могу, — выдает он неосознанно. Ему срочно нужен Субин. — Что сложного? — холодно спрашивает Ёнджун. — Разбить парню сердце? Я думал, ты в этом профессионал. Бомгю охает. Он и забыл о старшем, пока вел диалог со своей совестью. — Ты серьезно хочешь обсудить это сейчас? — спрашивает он, вскинув бровь. Ёнджун морщится. — Нет. Мы уже достаточно обсудили, — он отводит взгляд. Бомгю понимает — задел. Тут дураком надо быть, чтоб не понять этого. Самого цепляет стыд за свои же слова. Вот только обида сильнее стыда. А работа выше личной жизни. Для кого-то. Но не для Бомгю. — Я не могу это сделать, — он качает головой и закрывает лицо руками. — Я не могу быть тем, кто разрушит их мечты. Ёнджуна откровение трогает. — Ты и не будешь, — отвечает он. — Это сделают продюсеры. Мы просто выполним свою работу. — Это не моя работа, — Бомгю качает головой и нервно улыбается. — Может ты и привык кого-то доводить до слез, но моя работа — моделинг. — Бомгю, прекрати, — в голосе Ёнджуна режет сталь, но Бомгю это не волнует. По крайней мере сейчас. — Если так будет продолжаться, то мы не сможем работать. Ты не хочешь со мной говорить — прекрасно, дело твое. Я бегать за тобой не буду. Но тогда давай забудем. Иначе это будет невыносимо для обоих. Бомгю усмехается. За пять лет не забыли, а теперь по щелчку пальцев должны? Бред. Вот только он понимает, что Ёнджун прав, и выбора у них нет. — Почему ты согласился? — спрашивает он прежде, чем успевает обдумать свой вопрос. Ёнджун вопросительно хмурит брови. — Почему согласился работать со мной? У меня никто не спрашивал согласия, но у тебя-то точно было право отказаться. Так почему? Ёнджун молчит. В этот момент он как открытая книга. Либо Бомгю его слишком хорошо знает, либо тот слишком плохо притворяется, но очевидно одно: Ёнджун не знает, стоит ли говорить правду. — Большой гонорар, — отвечает он. Бомгю хмыкает. Видимо решил, что не стоит. — Найди менеджера. Можете ехать домой. Я разберусь. Тысяча вопросов, ни одного ответа, потому что Ёнджун сразу уходит, не давая возможности что-либо сказать. У Бомгю остается один вариант, и он идет искать Субина. Он не понимает, почему старший так поступил, и, если честно, не хочет об этом думать. Это лишь часть работы — сегодня снимется Ёнджун, в следующий раз — Бомгю. Все честно. Наверное, он должен испытывать некое подобие сожаления о том, что оставил теплую постель и горячего недобойфренда этой ночью, чтобы приехать на съемки ни за чем. Но он не жалеет. Да и формулировка «ни за чем» ему кажется неверной.***
Кая и Субина проводят на кухню, где обедают участники шоу. Сейчас съемок там не будет, все внимание сосредоточено на сцене с участием ведущих. А если даже кто-то и запишет их разговор, то точно не решит его использовать и тем более вставлять в шоу. Или же дело дойдет до суда. Поэтому Субин решает поговорить. Вариантов нет, хотя сам он предпочел бы быть рядом со своим подопечным, и где-то внутри уже зарождается волнение за него. — У них такая большая кухня, — замечает Субин, не зная, как именно завязать разговор. Кай на него не смотрит. Внимательно наблюдает за поверхностью стола. Субин негромко вздыхает и садится рядом с ним за барную стойку. Через один стул, естественно. — Послушай, я хотел извиниться, — Кай все же поднимает на него взгляд. Озадаченный. — Я не хотел тебя напугать, когда слушал, как ты поешь. Не хочу, чтобы ты понимал неправильно. Извини, что нарушил твои границы, но у меня не было плохих намерений. Ты действительно красиво поешь, — он пожимает плечами и неловко улыбается. Кай краснеет. Субин пытается собрать в своей голове пазл, но выходит лишь общая картина, точно не хватает важных деталей. В одном он точно уверен: младший банально стесняется своего пения. Почему, из-за кого и связано ли это с его переменой в поведении, о которой говорил Бомгю, Субин не знает. Но теперь хочет узнать. — Хорошо, — кивает Кай. Несмотря на румянец щек, в его глазах прежнее недоверие. Субин решает спросить напрямую. — Я тебе не нравлюсь, потому что близко общаюсь с Бомгю? — Да, — так же прямо отвечает Кай, скрестив руки на груди. Субин от такого ответа одновременно хочет возмутиться и по-доброму рассмеяться. — Я познакомился с Бомгю после того, как это произошло, — говорит он почти шепотом. Суд — это, конечно, здорово, вот только если информация об отношениях этих двух хоть как-то дойдет до общественности, то никакой иск не поможет. — Я никак на него не влиял и не влияю. На него, если честно, очень сложно повлиять. Если он решил, что какая-то вещь имеет смысл, то его не переубедишь, — рассуждает Субин, и Кай хмурится. — То есть его работа для него имеет смысл? — спрашивает он, ставя Субина в тупик. Для Бомгю имеет смысл не работа. Для Бомгю имеют смысл те страдания, которые он получает от моделинга. Это наказание, и он считает, что заслуживает его. И вот тут его никто не переубедит. Но это лишь догадки Субина. Поэтому на вопрос Кая он тяжело вздыхает и трет колени. — Не знаю, — он качает головой. — Он очень закрытый человек. — Похоже на Бомгю-хёна, — Кай усмехается без злости, и Субин краем глаза наблюдает за ним. Не хочет спугнуть момент. В холле раздается хлопок двери, затем — шаги, приближающиеся к кухне. Кто-то из помощников сказал Субину, что на кухне никого не будет ближайшие пару часов. Видимо, ошиблись. Проблемно уследить за парой десятков подростков, хоть сотни камер поставь. На кухню заходит паренек, который замирает сразу же, как видит Кая и Субина. Он очевидно чем-то расстроен или недоволен, но прячет эмоции от «незнакомцев». Или думает, что прячет. Подростки вообще плохи в сокрытии чего-либо. — Вы… — выдает он, неловко оглядываясь назад, будто хочет сбежать. Похоже, они здесь не привыкли к гостям. Так можно и с ума сойти. — Привет, — здоровается Субин и улыбается. Кай при этом выглядит настороженно и молчит, что, очевидно, смущает подростка. — Не бойся, мы приехали с ведущими на съемку. Я Чхве Субин, это Хюнин Кай, — он указывает поочередно на себя, затем на Кая. Тот поджимает губы и отводит взгляд, махнув рукой. — Оу… Я Сону. Ким Сону, — говорит подросток и с подозрением оглядывает кухню. Субин хмурится. Их тут так запугали, что теперь они не верят в реальность без камер? — Я… пойду. Не буду мешать. — Нет-нет, все хорошо, — Субин машет руками. — Это же ваша кухня, мы всего лишь гости. Не стесняйся нас, мы не кусаемся. Сону с опаской смотрит на Кая, будто сомневается в словах Субина. Нет, Кай точно не укусит, но в целом он выглядит так, будто очень не хочет находится на одной кухне с подростком. — А… камеры? — шепотом спрашивает Сону. Субин хмыкает. — Я на участие в шоу не соглашался, Кай тоже. Пусть попробуют вставить что-то с нашим участием в эфир. Если уж не я, то мистер Чхве Ёнджун тут все разнесет за брата. — Вау… — пораженно тянет Сону и, глядя теперь только на Кая, садится за барной стойкой напротив. Хюнин убирает руки со стола и отклоняется назад. — Ты брат Ёнджуна-сонбэ… — Д-да… — с запинкой отвечает Кай и нервно поглядывает на Субина. Тот сигнал плохо понимает, потому что не видит причины для паники, но сразу же включается в разговор. Ему несложно. — Ты фанат Чхве Ёнджуна? — спрашивает он, переводя внимание Сону на себя. Подросток кивает и широко улыбается. — Почему ты тогда здесь? Ведущие же приехали на съемку, у тебя есть возможность пересечься с ним. Субин и Кай переглядываются с удивлением. Сону на глазах раскисает. У него брови нахмурены, а губы поджаты. Он явно хочет что-то сказать, но не решается, оглядываясь. — Не объясняй, если не хочешь, — успокаивает его Субин. Но Сону трясет головой и заговорщически наклоняется над поверхностью стола. — Мне не нравится эта ситуация с конфликтом, — откровенничает он. — Ребята разные, но они не злые. Их провоцируют продюсеры. Так же, как они настраивают других против меня… Кай, до этого не то незаинтересованный, не то просто отстраненный, придвигается ближе и подпирает подбородок рукой. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает он. Сону жмется, сомневается, но все же рассказывает: — Они перевирают факты. Работники из съемочной бригады распускают слухи. Между участниками нет никакого доверия, из-за этого тренироваться невозможно. Это не имеет смысла, разве что рейтинги высокие. Но я думал, важнее всего музыка… Субин морщит нос — реакция на такую наивность. Музыка никогда не стоит на первом месте в этой индустрии и тем более в их компании. Деньги, власть, престиж — да. Это знает каждый, но подростки все еще надеются на то, что станут теми самыми, которые победят систему. Лучшими. Единственными. Жаль, что розовые очки всегда разбиваются. Стеклами внутрь. — Другие тоже видят манипуляции продюсеров? — спрашивает Кай, чем удивляет Субина. Внезапная заинтересованность определенно имеет смысл и о чем-то говорит. — Немногие, — Сону пожимает плечами, надув губы. — Всем сложно, но мы стараемся, потому что знаем, зачем все это делаем, — он прикрывает рот рукой и распахивает глаза, будто спохватившись. — Простите! Я много болтаю, но это первый раз за пару недель, когда я говорю с кем-то откровенно. — Все хорошо, — успокаивает Субин, с вопросом поглядывая на Кая. Тот кивает и прикусывает большой палец. — Не переживай, — говорит он. — Очень важно иногда просто с кем-то поговорить. Фраза — кусочек пазла, который Субин пытается собрать. Пазл, имя которому «Хюнин Кай». Этот парень не просто нервный юноша, не знающий своего места в мире или не умеющий общаться с людьми. Все сложнее, каждый элемент связан с другим, не так запутанно, как у Бомгю с Ёнджуном и их пятилетней историей, но почему-то для Субина интереснее. Что случилось с этим мальчишкой? Почему он стал закрытым и нервным? Где спрятан «луч», о котором говорил Бомгю? — Субин-хён? — зовет Кай и, увидев осознанность в чужих глазах, кивает в сторону холла. Бомгю и его стеклянный взгляд. Субин подходит к нему и щелкает пальцами перед лицом. Тот качает головой, будто до этого вел диалог в своей голове, и хмыкает. Идея сводить подопечного к психиатру становится все более соблазнительной с каждой секундой. — Я в норме, — наконец говорит он. — Можем ехать домой. Поговорим завтра, хорошо? — Субин кивает, потому что видит — сил нет. Даже он после многих часов в компании и поездки сюда выглядит бодрее, чем Бомгю. Ёнджун что, энергетический вампир? Бомгю смотрит за спину Субину. Там его взгляд натыкается на Кая. Молчание затягивает. — Привет, Кай, — все же говорит Бомгю, поджав губы. — Хён, — безэмоционально отвечает Кай. Субин вскидывает брови. У них в семье напускная закрытость и отстраненность от отца передается? — Мы можем идти? — спрашивает Субин, и Бомгю с опозданием, но кивает. Они неловко прощаются и покидают дом.