***
Ненависть к вечеринкам от компании появилась у Бомгю не просто так. Он не знает, как там у других, но у него привычно не спрашивали, хочет ли он туда ходить или нет. Чонгук вроде как посещает вечеринки время от времени, но из чистого любопытства. Сравнение конечно так себе: куда Бомгю до одного из самых популярных айдолов их компании? Поговаривают, что на этих вечеринках, кстати, присутствуют люди, сливающие в сеть происходящее здесь. Они якобы платят большим дядям компании за проход в клуб, и в итоге этот ход выгоден всем. Черный пиар — тоже пиар, по крайней мере такое мнение имеет руководство. Однако это все было на уровне слухов, хотя определенные закономерности и прослеживались, доказать правдивость все же никто не мог. Но Бомгю уже ничему не удивился бы и старался не создавать повода для сплетен. На некоторые вечеринки Субин ходил вместе с ним, и тогда Бомгю не чувствовал себя настолько неуместным. Но когда менеджера не было рядом… Что ж, это было тяжело. Бомгю сидит за барной стойкой спиной к бармену и разглядывает людей. Кого-то из них он знал (к своему сожалению), с кем-то вместе работал, кто-то был незнаком, но все как один его не интересуют. Сколько бы он не старался этого не делать, в толпе он всегда ищет лишь одно лицо. Ненавидит себя за свою зацикленность. — Пить не будешь? — спрашивает Субин и машет своим бокалом с чистой колой. Сегодня он за рулем все-таки. Бомгю качает головой. — Если бы ты пил, я бы еще подумал. Пить одному… не очень. На языке почему-то чувствуется привкус соджу. Субин понимающе кивает. Бомгю все порывается спросить хоть что-то, что могло бы объяснить ему загруженность друга. Он уже спрашивал сегодня напрямую, но Субин тактично съехал с темы, ответив, мол, «все в порядке», а потом еще и поставил в ступор вопросом о том, как там Бомгю провел свои выходные наедине с собой. Пришлось выдумывать историю на ходу, причем такую, чтоб все звучало правдиво, но не так трагично, как было в реальности. Потом Субин передал его в руки визажистки, и на время пришлось расстаться, но после Бомгю снова был во всеоружии и решил зайти с другой стороны — наводящие вопросы. Однако результата не было: на выходных Субин якобы работал и ни с кем не виделся, отец его жив и здоров, начальство не давит. По итогу ничего выяснить не удалось, и у Бомгю опустились руки. Самым обидным был тот факт, что Субин не из таких людей, которые напрашиваются на что-то. Если он отстранился, значит это конец, финал, точка. Никакие расспросы ему не то, что не нужны, а попросту безрезультатны. Более того, он не поделится никакими своими переживаниями, если уж решил их скрывать. Не поможет ни время, ни уговоры. Конечно он имеет на это право, но Бомгю, как его близкому другу, казалось, что какая-то проблема есть в нем самом. Субин всегда готов выслушать его, помочь, поддержать, однако, когда Бомгю пытается сделать то же самое, то по сути бьется в закрытые двери. Он что-то делает не так? Лезет не в свое дело? Навязывается? Может действительно стоит просто молча быть рядом? Если бы Бомгю знал, было бы здорово. — Все хорошо? Ты какой-то… загруженный, — внезапно говорит Субин, отчего Бомгю вздрагивает. Он кивает и грузится еще больше. Опять. Опять Субин заботится о нем, переживает за него, но не дает сделать этого в ответ. Похоже с Бомгю действительно что-то не так. Он возвращается к разглядыванию людей, тихо шмыгая носом. В клубе холодновато, наверное, от этого нос работает неисправно. Среди всех прочих Бомгю все же замечает одно приятное ему лицо. Оно отчего-то бледное даже в тусклом освещении клуба и какое-то слишком измученное. Это заставляет Бомгю нахмуриться и встать со стула. — Я отойду, — он кивает в сторону, и Субин, проследив взглядом, машет рукой. Бомгю проходит мимо едва знакомых людей и садится за столик рядом с Саной. У него не получается не ужаснуться тому, насколько девушка изменилась с их последней встречи в Париже, хоть и прошло так мало времени. Вблизи она еще более бледная и почти болезненно худая. Под глазами залегли пугающие моделей синяки, щеки впали, а сами глаза потускнели. Стразы на ее веках бликовали и придавали ее образу какой-то странно призрачный оттенок. И хоть Бомгю не был экспертом, почему-то был уверен, что в их крайнюю встречу ее волосы были не такие безжизненные и сухие. Но стоит ему опуститься рядом, как Сана переводит на него взгляд и тепло улыбается. — Бомгю-я, — она склоняет голову. — Рада, что ты тоже тут. Хотя я уверена — ты бы предпочел не быть здесь. Сана хихикает, и он не может не улыбнуться в ответ. — Как ты, нуна? — спрашивает он, на самом деле боясь услышать ответ. Девушка прикрывает глаза и тяжело вздыхает, откидываясь на спинку дивана. — Нормально. Бомгю это «нормально» знает. Не то, которое «средне», а то, что значит «никак». Без изменений, но в этом контексте стабильность не признак мастерства или чего-то другого хорошего. Это в ее ответе и пугает, ведь Бомгю отлично представляет, как Сана себя чувствует. Это и есть тот ответ, которого он боялся. — У тебя скоро… важная съемка? — неуверенно спрашивает он, потому что его все еще до чертиков ужасает ее болезненная худоба, но спросить напрямую не решается. Слишком большая грубость. Сана хмурится и заправляет волосы за уши. — Стресс, — кратко отвечает она. — Не думаю, что в ближайшее время у меня будут важные съемки. Она мрачнеет и опускает взгляд на свои руки. Бомгю хочет что-то спросить, но Сана переводит тему. — Я виделась с Цзыюй на днях. Ему известно, что Сана и Цзыюй близкие подруги уже достаточно долгое время, фактически с прихода Саны в компанию. Цзыюй раньше работала в их агентстве и являлась для Бомгю сонбэ, но видел он ее редко, да и через год после его появления в моделинге она покинула компанию. Это произошло до истечения контракта, что по этому же контракту жестоко каралось, но Цзыюй было все равно. Громкий скандал тогда был. Цзыюй собиралась подать иск на компанию за ужасные условия для сотрудников, психологическое давление, насилие (в том числе сексуальное) и многое другое. Смело с ее стороны решиться на такое, но ее ошибка была в огласке своего намерения до исполнения, потому что компания опередила ее. Стоило руководству узнать об иске, как на следующий день в интернете появилось множество статей, так или иначе порочащие Цзыюй. Буллинг, агрессивное поведение, наркотики, распутный образ жизни. Общественность такое презирает, общественности едва ли нужны доказательства. Цзыюй не покинула компанию. Компания выкинула ее, как провинившегося ребенка. На ее карьере был поставлен крест, никто не хотел иметь дела со скандальной моделью. Тогда и по сей день история Цзыюй была своеобразным уроком для всех недовольных. Не нравится компания? Давай, выскажись. Попробуй. Вопрос о том, кто будет проигравшим в этой битве, не стоит, все очевидно. Бомгю, будучи свидетелем этой истории, еще тогда сделал для себя определенные выводы. Бороться нет смысла, в любом случае пострадаешь сам. Путь наименьшего сопротивления — лучший вариант. Контракт закончится, и можно забыть это все как страшный сон. Хотя и тут были свои нюансы. — Как она? — сглотнув, спрашивает Бомгю. Пальцы неприятно покалывает. — Попытка самоубийства, — бесцветно отвечает Сана. В ее глазах нет непонимания, лишь пустое сожаление и усталость. Бомгю закусывает губу и хмурится. Хочется неверяще покачать головой, вот только он верит. В общем-то, ничего необычного. — Она летала домой за несколько дней до этого, — продолжает Сана. — Ее родители не общаются с ней после того скандала, но Цзыюй все еще видится со своей сестрой. Я была уверена, что она поехала к ней… — Сана поднимает глаза к потолку и смахивает пальцами непрошенные слезы. Бомгю теряется и может лишь протянуть ей свою ладонь, которую Сана слабо сжимает. — По всей видимости, она достала там какие-то таблетки и вернулась с ними сюда. В конце концов, дома ее больше не ждут… Написала мне сообщение с прощанием, — она шмыгает и ломано улыбается. — Я сразу вызвала скорую и поехала к ней, несмотря на то, что у меня была съемка. Она замолкает, потому что голос ломается, и пытается восстановить дыхание. Бомгю неловко протягивает к ней руки, и Сана обессиленно утыкается лбом ему в плечо, но плакать то ли уже не может, то ли просто не позволяет. У Бомгю глаза распахнуты, а руки осторожно поглаживают девушку по плечам. Трудно представить, как она себя чувствует, ему никогда не доводилось быть в такой ситуации. Даже немного стыдно за то, как эгоистично Бомгю пробирает холодок до костей. Ему безумно жаль Цзыюй и Сану, но в голове у него лишь одна мысль. Он просто не может позволить себе заставить Субина когда-то испытать подобное. — У нее такой безжизненный голос, Бомгю-я, — успокоившись, говорит Сана и отстраняется. — Я уговорила ее согласиться на госпитализацию в частную клинику и сеансы у хорошего психиатра. Я хочу верить в то, что там ей помогут… Сана улыбается ему, но в глазах эта улыбка не отражается. Бомгю не может и не хочет ее судить. — Она так испугалась, когда очнулась, а я налетела на нее со слезами на глазах, — она усмехается. — Эта глупышка совсем забыла о том, что кто-то о ней волнуется. В клубе точно стоит тишина, или у Бомгю в ушах закладывает, одно из двух. Он понятия не имеет, что ему стоит сказать, поэтому надеется, что Сана чувствует его поддержку, пусть и молчаливую. В конце концов, он действительно переживает за нее, хотя они пересекаются достаточно редко. Сана до сих пор остается самым близким ему человеком в моделинге. — Бомгю-я, — тихо зовет она. — Это так странно, да? Кажется, что самоубийство — это одно решение и действие в связи с этим решением. Но это же неправда, — Сана качает головой. — Для самоубийства необязательно внезапно обрывать свою жизнь, как бы странно это не звучало. Многие люди годами убивают себя. Ее слова по ощущениям пронзают Бомгю насквозь, в самое сердце. Если раньше он не знал, что сказать, то теперь он совершенно потерялся. Сана неожиданно смеется и кладет руку ему на плечо. — Что-то я заболтала тебя, прости, — Бомгю от такой смены настроения озадаченно хмурится. — Спасибо, что выслушал. Я это ценю. Можно тебя еще об одном одолжении попросить? Как наглая нуна, — она ехидно щурится, но что-то в этом взгляде кажется Бомгю странным. — Все хорошо, нуна, я буду рад оказаться полезным тебе, — отвечает он. — Принеси, пожалуйста, чего-то выпить, — просит она, по-детски выпячивая губы. — Только не алкогольное. Пепси или сок. Бомгю кивает и, выдавив из себя подобие улыбки, отходит к барной стойке, где сидит Субин. — Все в порядке? — спрашивает он, оглядываясь на Сану. Бомгю вообще кажется странным, что этот вопрос до сих пор используется ими. Он чувствует себя таким измотанным после тяжелого монолога Саны, хоть и молчал все время. Ему срочно нужно уехать домой и всерьез обдумать ее слова, но он не может позволить себе это. Нужно принести ей сок. — Нет, — честно отвечает Бомгю и ловит обеспокоенный взгляд Субина. — Я бы даже сказал, что это кошмар. Он просит бармена налить сока. — У нее что-то случилось? — догадывается Субин. Бомгю тяжело вздыхает и качает головой. — Давай потом поговорим. Мне нужно к ней вернуться. Кажется, ей лучше, если есть, кому выговориться. Их взгляды сталкиваются, и точно происходит борьба. Бомгю старается глазами договорить, что Субину тоже может стать лучше, но у того взгляд нечитаемый. Ну и пусть. — Ваш сок, — бармен передает Бомгю бокал, и тот кивает в знак благодарности. Субин хочет что-то сказать, но переводит взгляд куда-то за спину другу и сжимает челюсти. В следующую секунду Бомгю ощущает легкое прикосновение к своему плечу. Он этот взгляд помнит и знает. Дежавю. — Я отойду, — почти строго говорит Субин, но Бомгю знает, что строгость направлена не на него. — Бомгю, — добавляет он. — Удачи. Субин уходит, а Бомгю обращается к бармену с просьбой принести виски и все же оборачивается. Ему даже немного завидно, потому что у Ёнджуна макияж красивый и подходит ему. По крайней мере, насколько Бомгю может судить. У старшего из страз выложены линии, которые как будто исходят из глаза, образуя рисунок солнца. У Ёнджуна вообще всегда была какая-то особая любовь к этому небесному телу. Как иронично. — Я занят, — говорит Бомгю на удивление спокойно, как старому другу, хотя хочет добавить холода или агрессии своему голосу. Слишком устал. — Я разговариваю с… Он оборачивается и смотрит на столик, за которым сидел с Саной несколькими минутами ранее, но не находит девушку там. Внутри зарождается какое-то нехорошее чувство, которые прерывается вибрацией телефона в кармане.Минатодзаки Сана: Прости, Бомгю-я, нужно бежать по делам:( Спасибо за разговор! Не волнуйся за меня.
Честно, он правда начал волноваться, но после ее сообщения успокаивается. Бомгю искренне верит, что Сана не станет совершать глупостей после случая с Цзыюй, тем более, когда та так зависит от нее сейчас. Поэтому он просто отправляет эмодзи в ответ и убирает телефон. — Получается, теперь освободился? — спрашивает Ёнджун с улыбкой, возвращая Бомгю в реальность. Он тяжело вздыхает и прикрывает глаза, чтобы после открыть их и взглянуть на Ёнджуна. В нем нет борьбы, он слишком устал для этого. Нет никакого противостояния между желаниями «уйти» и «поговорить», есть лишь путь наименьшего сопротивления. В конце концов, у Ёнджуна такие родные глаза и улыбка, что Бомгю хочется разрыдаться. Он определенно не хочет обсуждать сегодня их прошлое, но он же может позволить себе окунуться в это самое прошлое хоть на один вечер? Там же было так хорошо… Бомгю готов наступить на горло своей гордости ради призрачного счастья, даже если завтра пожалеет об этом. — Ваше виски, — сообщает бармен. Бомгю залпом опрокидывает стакан, на что Ёнджун распахивает глаза, и снова обращается к бармену: — Принеси бутылку. За его счет, — он кивает головой на Ёнджуна, и старший усмехается, но не отказывается. Бармен выполняет просьбу, передавая бутылку Бомгю, и тот обхватывает ее, как ребенок обхватывает игрушку. — Я готов разговаривать только подшофе. Ёнджун улыбается так широко, что в уголках его глаз появляются морщинки. Бомгю готов их выгрызть собственными зубами, потому что иначе, кажется, зацелует. — Спасибо, солнышко, — говорит старший, а его голос похож на сладкую вату. — Должен будешь, — бурчит Бомгю. — Пойдем на крышу, — предлагает он, но вариантов не оставляет: хватает Ёнджуна за локоть (потому что за руку — слишком) и тянет к лифту. К черту все это. К черту расставание, к черту моделинг, к черту компанию и, Господи, к черту их бессмысленные препирания. Сегодня Бомгю безмерно слаб, и если Ёнджун собрался строить из себя всего такого веселого и жизнерадостного, то Бомгю высосет из него эту энергию. За Ёнджуном нехилый такой должок, пусть претензий потом не предъявляет, тем более, что сам так подставляет шею под укус. Виски по горлу стекает жгучей струей. Бомгю прислоняется плечом к стене в лифте, нажимает кнопку самого верхнего этажа и передает бутылку Ёнджуну. Тот тихо смеется с реакции младшего на алкоголь, ведь его сразу ведет, всего после глотка, и сам прикладывается к бутылке. Едва заметно морщится и кривит губы. Рисуется. Ну конечно. В лифте стоит тишина, а Бомгю так и не отпускает локоть Ёнджуна. Он надеется, что достаточно явно показывает свои намерения: никаких разговоров про расставание, никаких выяснений отношений. Сегодня, сейчас он не готов к этому разговору и не уверен, что будет готов когда-то. Есть ли в этом какой-то смысл? Столько всего пролетело мимо обоих, они не знают друг друга уже как пять лет. Это больше, чем срок их отношений, это дольше, чем период их общения в принципе. Они незнакомцы, но что-то же в этом есть. По крайней мере Бомгю хочется верить, что он не один это чувствует. Лифт останавливается, и они молча выходят в коридор. Дверь на крышу закрыта чисто для вида: замок висит, но не защелкнут, и его можно просто снять. Зато с другой стороны стоит какая-то балка, которой Ёнджун подпирает дверь. Теперь они вдвоем на этой крыше, и никто их не потревожит. Бомгю обхватывает себя за плечи от вечерней прохлады и подходит к краю. Здание не сильно высокое, но падать отсюда было бы мягко говоря больно. Внизу мельтешат люди, гудят машины, сияют вывески. Вечер облачный, поэтому звезд не разглядеть, хотя при такой яркости Сеула их вряд ли можно увидеть и при чистом небе. Бомгю на это, если честно, по большей части все равно. Сложно рассуждать о звездах, когда на плечи опускается чужая джинсовка. Бомгю скорее на автомате запускает руки в рукава и только после хмурится и смотрит на Ёнджуна. А старший просто становится рядом, облокотившись о перегородку, и смотрит так, что Бомгю вздохнуть боится. Он закусывает губу и не может вспомнить, когда последний раз чувствовал на себе такой взгляд. Субин смотрит с заботой, Чонгук — с желанием, а Ёнджун… Как называется чувство, совмещающее заботу и желание? Бомгю боится предполагать, поэтому идет по пути наименьшего сопротивления и кутается в джинсовку. — Не смотри так, — бурчит он, невольно вдыхая запах Ёнджуна с джинсовки. — Как? — спрашивает старший, подпирая подбородок рукой и продолжает смотреть. Настоящий змей, думает Бомгю, все он понимает. А Бомгю объяснять не обязан, поэтому отбирает у него бутылку и делает несколько глотков. Морщится. Ему хватает всего несколько минут, чтобы съехать на пол и, поджав колени к груди, опереться спиной на перегородку. Ёнджун молча опускается рядом. Смешной такой, все поговорить хотел, а теперь и слова лишнего не молвит, даже сидит на расстояние приличного метра. Бомгю это не нравится. Что за формальности? Тут, вообще-то, холодно, даже в джинсовке. А Ёнджуну-то и подавно не жарко, он в одной футболке. Поэтому Бомгю придвигается ближе и прижимается старшему под бок, укладывая голову на его плечо. Тот, кажется, пошевелиться боится, чтоб не спугнуть. Алкоголь Бомгю размозжил. Он хорошо для этого постарался и отступать не собирался, уже поздно. Делает еще несколько глотков из горла и ненавязчиво заставляет выпить и Ёнджуна. Не одному же ему пьянеть. — Видел те посты про нас после выхода шоу? — спрашивает Бомгю то, что действительно его волнует. Хорошей идеей было положить голову на плечо Ёнджуну. Так он не видит его глаз. Плохо в этом положении то, что он слишком явно ощущает его тепло. — Видел, — отвечает старший, хмыкая. — Они слишком догадливые. Бомгю фыркает и пихает его колено своим. Не о чем тут догадываться. — Вас это беспокоит? — неожиданно спрашивает Ёнджун. Бомгю хмурится, но алкоголь в нем слишком силен, чтоб позволить ему думать над местоимениями. — Неважно, — отмахивается он. Ёнджун не наседает. На этой крыше холодным вечером Бомгю становится слишком тепло. В нем точно горит виски, ничего другого не замешано, определенно. Их колени едва соприкасаются, руки лежат в опасной близости друг от друга, и, черт, если Бомгю немного повернется в сторону, то точно столкнется с Ёнджуном губами, а там уже конечная. Но он не поворачивается и сидит, в общем-то, абсолютно неподвижно. Ёнджун молчит и ничего не предпринимает. Бомгю это коробит с одной стороны, а с другой — успокаивает. Если быть честным, смог бы он вспомнить о гордости, если бы сейчас Ёнджун решил сам немного повернуться в сторону? — Почему я раньше не видел тебя на вечеринках? — спрашивает Бомгю, чтобы просто послушать чужой голос, хотя вопрос по его меркам опасный. Ёнджун невесомо прислоняется своей головой к его и почти шепчет: — Потому что я не приходил, — у Бомгю по спине бегут мурашки. — Не хотел глаза мозолить. Он очень рад сейчас этим подтекам из блесток под своими глазами. Нос шмыгает из-за холода, а слезы смешиваются с сиянием косметики. Идеальное оправдание. Бомгю снова прикладывается к бутылке, чтобы просто скрыть дрожь губ и прервать себя остатками здравого смысла. Дать себе время подумать. Потому что если сейчас попросит себя поцеловать, то будет выглядеть настолько жалко, что не сможет с этим жить. Он цепляется за прошлое, которое существует лишь призраком в его воспоминаниях и никак не соответствует реальности. Ёнджун еще пять лет назад дал понять, что ему это все больше не интересно, так что могло измениться за эти годы? Это все игра, которая закончится, стоит им выйти с крыши. Только сейчас можно сделать вид, что ничего не было. Но что-то осталось. — Как ты… собираешься праздновать Чхусок? — неожиданно спрашивает Ёнджун с заминкой, будто сомневаясь. Бомгю смеется невпопад, по большей части чтобы скрыть хрипотцу в голосе от слез. — Не знаю. Никак? — отвечает он. — Посмотрю что-нибудь, может, прогуляюсь. Обычный день, — подумав, он все же добавляет: — А ты? Поедешь к бабушке с Каем? Ёнджун ежится и утыкается носом в волосы Бомгю, чуть слышно вдыхая. Того тоже по-своему ведет от этого действия. — Да, — говорит Ёнджун с заминкой. — Ты… хочешь поехать со мной? Бомгю распахивает глаза и отстраняется, глядя на старшего с неким испугом и недоверием. Но Ёнджун явно не шутит, он абсолютно серьезен, но точно смущен такой реакцией на свое предложение. — Мне кажется, это будет лишним, — мягко отказывает Бомгю, внимательно следя за тем, как Ёнджун поджимает губы. — Тем более, не думаю, что Кай будет рад видеть меня за семейным столом. Неужели он выглядит настолько жалко, что Ёнджун решил заняться благотворительностью и пригласить его на праздник? Бомгю от этой мысли становится как-то не по себе, а видеть при этом глаза напротив вообще невыносимо. — Передавай бабушке «привет» от меня, — добавляет он, прежде чем вернуть голову на чужое плечо. Ёнджун делает несколько глотков и придвигается ближе, чтобы приобнять Бомгю и пустить ему по телу несколько разрядов электрического тока. Пальцы забираются под джинсовку и слегка сжимают его талию через футболку, и в этом жесте Бомгю чувствует странное отчаяние, будто Ёнджун хватается за него, как за последний шанс остаться на плаву. Или так только кажется, он не знает. А потом пальцы касаются ребер и начинают их перебирать, точно считая. И тогда Бомгю действительно становится страшно, потому что он представляет, что творится в голове Ёнджуна в этот момент. Ох, лучше бы ему этого не делать. Не трогать, не акцентировать внимание, не спрашивать. Лучше бы ему не портить этот момент идиллии, потому что это точно испортит его. Но Ёнджун не молчит и не игнорирует. — Кости, — глухо говорит он. Бомгю проглатывает ком в горле. — Кости, — точно эхо повторяет он, пытаясь незаметно отстраниться, но Ёнджун и его железная хватка не позволяют. — Ты вообще ешь? — спрашивает он и сам отстраняется, заглядывая в глаза. Бомгю от этого становится так некомфортно и страшно, что эти эмоции превращаются в агрессию и желание убежать. Он даже Субина не пускает в эту часть своей жизни, не позволяет контролировать питание, так с чего Ёнджун взял, что ему это позволено? — Ем, — безэмоционально и кратко. Ёнджун щурится и качает головой. — У тебя скоро съемки или показ? Почему ты такой тощий? — спрашивает он. У Бомгю дежавю, только вот он в этой ситуации был более тактичным. — У меня постоянно съемки или показы. Какая тебе разница? — отвечает вопросом на вопрос только чтобы сбить с толку. Так, в принципе, и получается: Ёнджун прикрывает глаза и устало вздыхает. — Солнышко, так нельзя. Ты же погубишь себя… Бомгю закатывает глаза и скидывает руку с талии, поднимаясь на ноги. — Давай обойдемся без нотаций о том, что можно и нельзя. Не тебе говорить о том, как я гублю себя, не думаешь? — усмехаясь, спрашивает он, глядя сверху вниз. Даже в таком положении он чувствует себя не в выигрышной позиции перед спокойным (или старающимся быть таковым) Ёнджуном. Конечно, не к нему же тут в душу лезут с советами о том, как надо жить. Бомгю же неправильно живет, так нельзя, это опасно. А как тогда нужно? Он понятия не имеет. — Пожалуйста, не злись, я не хочу задеть тебя, — просит Ёнджун, становясь напротив и протягивая руки к Бомгю, но тот шарахается от них, как от кипятка. Ёнджун поджимает губы. — Хорошо, ты ненавидишь меня и явно не ценишь себя, но подумай о Субине. Бомгю непонимающе хмурится, но желание защитить свои больные точки и закрыться слишком огромное, чтобы не язвить и задуматься о чужих словах. — Не смей упоминать Субина, — холодно говорит он, тыча Ёнджуну пальцем в грудь. — Он единственный, кто был рядом со мной все эти пять лет, хотя должен был быть ты! Он никогда не оставлял меня, всегда был рядом, слушал мое нытье о том, как мне плохо, потому что человек, которого я люблю, отвернулся от меня! От него я готов слушать нотации, от тебя — нет. Он взрывается, говоря вещи, о которых после вновь пожалеет, но просто не может молчать, когда Ёнджун так нагло лезет ему в душу. Чтобы что? Опять уйти, когда Бомгю, о боже, окажется таким же неинтересным, как пять лет назад? Бомгю это не надо, он через это один раз уже проходил и до сих пор не оправился, второй раз не вывезет. — Блять, солнце, — Ёнджун тоже не железный, поэтому прикусывает нижнюю губу и запускает руку в волосы, чтобы оставаться в относительно спокойствии. — Я облажался… Нет, я проебался, проебал вообще все, но неужели это настолько фатально, что нет никакого шанса… — Я тебе не верю, Чхве Ёнджун, — резко обрывает его Бомгю, качая головой и криво улыбаясь. Блестки под глазами не помогают скрыть слезы на его глазах. — Какой шанс? Ничего не осталось. Я не чувствую к тебе ничего кроме огромного сожаления. Сожаления о том, что позволил так поступить с собой. В этом фарсе нет смысла, — он снимает джинсовку, бросает ее Ёнджуну и отворачивается. До двери всего несколько метров, но его взгляд расфокусирован от выпитого алкоголя и размыт от подступивших слез. Он сдерживает их, как может, хотя готов разрыдаться прямо здесь, упав на колени. Но как забавно, даже алкоголь не действует так сильно, чтобы Бомгю окончательно забыл обиду. Он роняет балку на пол и собирается выйти, когда Ёнджун говорит: — Огромное сожаление и все? Совсем ничего? Его голос с хрипотцой заставляет Бомгю вздрогнуть и покачать головой. — Ничего, — гнусаво отвечает он. Ёнджун усмехается и шмыгает носом. — Значит, врал, когда говорил, что ненавидишь меня. Это хорошо. Бомгю вылетает с крыши так быстро, как только может. Надо срочно найти Субина и уехать отсюда к чертям.