Жизнь всегда хорошенько надавливает на сонную артерию, стоит возрасту начать приближаться к совершеннолетию. Стоит детству подойти к концу, как становится трудно дышать — тонешь во всем и сразу. Бомгю на себе это отлично испытал. За пару месяцев до восемнадцатилетия его настигло настоящее выгорание, к которому он оказался не готов. Он начал оступаться, совершать ошибки, которые не оставались незамеченными преподавателями в компании. Те в выражениях не стеснялись никогда, просто раньше Бомгю был как бы частью серой массой, а через три года после прихода в компанию превратился в разочарование.
— Чхве Бомгю, ты никогда не дебютируешь. С такими навыками тебе танцевать только в подворотне, а петь — в душе!
И стоило так за ним гоняться?
Да и какая к черту разница? Дебют превратился в недостижимую мечту, в призрачную утопию, и к ней Бомгю не подступиться, он это точно знал. Недостаточно хорошо пел, недостаточно харизматичным был, недостаточно точно танцевал. Поистине, парадокс: он оступается, потому что так ужасен, или не оправдывал ожидания, потому что ошибался? Ответа нет, вопрос риторический.
Одиночество в один момент огрело его арматурой по затылку. Уён после ухода из B-S смог всего за пару месяцев дебютировать в группе, и теперь их общение ограничивалось сообщениями в чате. Чанбин преуспел по-своему: он в некотором смысле сменил род деятельности и полностью ушел в продюсирование и создание музыки, оставшись в компании. Долгое время он ногами и руками упирался, не желая съезжать из общежития и бросать Бомгю, но правила были строги, а их создатели и подавно. Тем не менее, Чанбин продолжал приходить в общежитие в гости, хоть это и было непросто с его новым графиком. Бомгю было искренне стыдно за то, что является такой обузой, за которую постоянно переживают. Возможно, из-за этого он неосознанно отдалялся от своего хёна, вызывая у того смятение и непонимание. Походы в общежитие в качестве гостя становились реже с каждым месяцем.
В этом был и своего рода плюс. В феврале Бомгю ожидало окончание старшей школы, а вместе с ним — экзамены, подготовка к которым занимала огромное количество времени. Нет друзей — времени больше, а значит его можно потратить на учебу.
Неравноценный обмен.
Единственное, что не давало Бомгю сойти с ума — чувства к Ёнджуну. Тому утвердили дебют в октябре, но он все равно не оставлял своего парня ни на секунду в ощущении полного одиночества. Иногда, конечно, это стоило ему сна или следования графику, и Бомгю почти физически ощущал, как его хён разрывается между мечтой и чувствами. «Если любишь — отпусти», да? Бомгю добивал себя этими мыслями. Он не мог позволить себе быть обузой еще и для Ёнджуна, и это желание было сильнее страха холода в сердце из-за отсутствия кого-то до боли важного.
Но он молчал. Тысячу раз порывался предложить расставание, не решаясь в последний момент. Глаза Ёнджуна были полны любви и тепла, а Бомгю слишком нравилось тонуть в этом и давать утонуть в ответ. Если «они» — это все, что имеет значение, то разрушить «их» не представляется возможным.
В начале марта в Корею окончательно переехал Кай. На этом родители помахали детям ручкой и больше в их жизнях не присутствовали, лишь переводя деньги на их обеспечение бабушке. Четырнадцатилетний Кай, оставленный родителями, должен был обустроиться в новой для него стране за год и после начать посещать корейскую школу. Сложно представить, какой стресс он переживал… Однако по Каю нельзя было сказать, что он сильно страдал. Бомгю за свои представления не ручался, но даже по разговорам с Хюнином становилось понятно, что тот рад своему переезду от родителей. Ведь правда, что ему от них, если ребенок для них — лишний груз, от которого только в радость и легкость избавиться?
Может, Каю было проще проходить через переезд, ведь рядом были любящая и заботливая бабушка и брат, который любую лишнюю минуту (а таких имелось немного) проводил с ним. Часто приходилось совмещать, раз уж в сутках по печальному стечению обстоятельств всего двадцать четыре часа. Так, Кай много времени проводил в общежитии компании. Бомгю иногда придушить себя хотел за ужасные и эгоистичные, по его мнению, мысли. Ему хотелось проводить больше времени со своим парнем наедине, но это было практически невозможно. Сложно было в этом винить хоть кого-то: он слишком хорошо понимал Кая, который хвостиком ходил за братом, и не имел никакого права осуждать Ёнджуна за то, что тот ставит семью выше отношений.
И он молчал. С кем он мог поговорить? О чем? А главное — зачем?
Временные трудности.
На свой день рождения ранним утром, перед тренировкой, Бомгю получил сообщения от Уёна и Чанбина с поздравлениями. В остальном день прошел обычно. После обеда его поздравили другие трейни и Кай, который ради этого даже забежал в общежитие. Ёнджуна целый день не было, и появился он только вечером. Бомгю тогда только вышел из душа и собирался без сил упасть на кровать и вырубиться, но Ёнджун загадочно улыбнулся и позвал его в свою комнату.
— Я весь день просидел в студии, чтобы подготовить это, — с энтузиазмом сказал он, открывая ноутбук. — Прости, если будет неидеально, зато живое исполнение.
Борясь с усталостью, Бомгю сел на кровать и проникся предвкушением хёна. У того улыбка расплывалась на лице, когда он включил музыку и запел…
…что-то про недоступность, звезды, сны, а главное — любовь. У Ёнджуна она в глазах плясала, когда он смотрел на Бомгю. Тот поджимал губы: нос чесался, а глаза становились влажными. Все казалось таким нереальным и эфемерным, и даже хрипотца в голосе хёна была чем-то само собой разумеющейся. Ничто не важно, ничто не вечно, кроме той половины минуты, в которую Бомгю слушал отрывок из песни в исполнении своего хёна.
Плакал, как настоящий взрослый. Безмолвно стекали слезы по его покрасневшим щекам. А Ёнджун смотрел и улыбался так, точно сам слезы сдерживал, лишь бы не портить песню для своего солнца.
Он смолк, а музыка продолжалась. Бомгю было интересно, какой текст ляжет на нее в будущем, но не настолько, чтобы тратить время на вопросы. Секунда, и он оказался на коленях у Ёнджуна, уткнувшись ему в шею.
Пряча там всю нерастраченную нежность.
— С днем рождения, солнце, — прошептал старший на ухо, прижимая ближе к себе за талию. Бомгю бы и рад ответить что-то внятное, да только получалось плохо.
— Ёнджи, я… — шмыгнул носом и отстранился, заглядывая в глаза. Ёнджун большими пальцами собрал его слезы и оставил поцелуй на лбу.
— Неужели все настолько плохо, что я довел тебя до слез? — шутливо обиделся он. Бомгю слабо пихнул его в плечо, ловя своими губами родные смешки.
— Это прекрасно, хён, — честно признался младший. — Ты сам это все писал?
— Ага, — он гордо улыбнулся. — Она не закончена, потому что сейчас больший упор идет на дебютный альбом, но я обязательно допишу ее и выпущу до твоего следующего дня рождения.
— Экономишь на подарках? — хихикнул Бомгю. Ёнджун в ответ показал ему язык и припал к родным губам, а младший и не сопротивлялся, лишь продолжал весело смеяться, когда упал спиной на кровать, утягивая хёна за собой. Тот навис сверху, осторожно выцеловывая шею, пока Бомгю запустил ладони ему под футболку.
Ёнджун выставил руки по бокам от его головы и посмотрел со всей возможной серьезностью.
— Солнце, мы можем не…
— А можем — да, — возразил Бомгю, отвечая той же серьезностью.
— Может, подождем еще год, до твоего совершеннолетия? Я не хочу давить на тебя, — обеспокоенно предложил Ёнджун, а у самого черти отплясывали в глазах. Бомгю сглотнул и уверенно проговорил в самые губы:
— Мало ли, что за год случится. Может, ты меня бросишь?
— Скорее ты меня, — усмехнулся Ёнджун. — Ты хорошо подумал? Я не уверен, что потом смогу остановиться.
— Только посмей это сделать, — прошептал Бомгю, прежде чем убить расстояние между их губами и сразу углубить поцелуй, но подчиняясь инициативе Ёнджуна.
Тот осторожный и нежный до жути был, однако жаловаться Бомгю даже не пытался: был занят другим. Руки хёна будто везде и нигде одновременно, его самого все равно мало настолько, что Бомгю кажутся бредом эти разговоры про «остановиться». Хотелось только больше, ближе, глубже, игнорируя боль и умоляя на срывах голоса быть быстрее. А Ёнджун и ослушаться не смел: кто он такой перед мольбами своего солнца?
Представления о первом разе едва ли совпадают с реальностью в большом проценте случаев. Это больно, неловко и неприятно, несмотря на всю мягкость и отсутствие настойчивости. Бомгю к чертям слал эти ненужные эпитеты, потому что дышал внимательностью Ёнджуна. Тот точно знал, что делал: он за эту пару лет тело своего солнца выучил наизусть, сейчас разница лишь в том, что они обнажены и
близки до плывучей картинки перед глазами.
— Ты слишком нереальный для этого мира, — стараясь восстановить дыхание, признался Ёнджун. Бомгю не ответил: не то, чтобы сил много было.
Время позднее, но они спать не спешили. Приятным решением стало набрать ванну с пеной. Вряд ли Бомгю сегодня вернется в свою комнату.
— Ты в порядке? Все хорошо? — беспокоился Ёнджун, переплетая пальцы с младшим. Тот лежал на нем, уложив голову на родное плечо.
— Ты слишком переживаешь, Ёнджи, — он повернулся и оставил смазанный поцелуй на щеке Ёнджуна. — Я же не хрустальный.
Старший хмыкнул и поцеловал его костяшки.
— Я люблю тебя, солнце.
Бомгю на несколько секунд завис, не отвечая и, кажется, не дыша. Ёнджун прокашлялся и нервно хихикнул.
— Все в порядке, если ты не можешь сказать мне этого в ответ, я все понимаю…
— Хён, стой, — попросил Бомгю и перевернулся, заглядывая в глаза. — Скажи это еще раз.
— Я люблю тебя, солнце.
— Я тоже люблю тебя, Ёнджи, — сказал он и запечатлел свою улыбку на родных губах.
Он не рассказал ничего. Смолчал про не самые лучшие результаты на экзаменах, про давление со стороны преподавателей в компании, про ощущение собственной ненужности. В нем еще теплилась уверенность, что их чувств хватит на заплатку для дыры в его сердце. Бомгю настолько боялся разрушить все своими истериками и в итоге ломал самого себя по кусочкам. Лишь рядом с Ёнджуном он чувствовал себя живым по-настоящему, а стоило тому уйти, как страх и тягучая паника сдавливали сердце, шепча безумную околесицу в самое ухо.
Стараясь быть ближе к теплу чувств хёна, Бомгю забывал о самом себе. Поцелуи проблемы не решали, секс — это не панацея. Эта иллюзия счастья едва ли позволяла существовать, про жизнь речи и не шло. Он стал похож на призрака, что слонялся туда-сюда, пропуская все мимо себя и улыбаясь рядом лишь с одним человеком. Крики преподавателей влетали в одно ухо и вылетали из другого, но оседали темной горечью на подкорке сознания.
Ох черт, он действительно ничтожество.
Стоило ли так стараться, если у разочарования вкус кислее самого незрелого цитруса?
Должно быть, нужно было остаться в Тэгу, устроиться в банк или куда там еще мечтали отдать его родители, жениться и вырастить детей. Жить, как нормальный человек. Но он идиот, так еще и не из уникальных. Сколько таких детей, верящих в свою мечту? Тех, кому кажется, что им все по плечу, стоит лишь захотеть? Те, которые уверены, что переживут любые испытания на пути к цели? Да их тут целый легион, наверное, каждый первый в компании.
Даже в своем страдании Бомгю оказался разочарованием.
Он совсем перестал общаться с Уёном и Чанбином. Те совершенно не понимали, что происходит, но все попытки узнать увенчались крахом. Бомгю свои проблемы проблемами-то и не считал, и смысл в них разбираться, что-то обсуждать? Меньше всего хотелось быть нытиком и неудачником, но по одному пункту он уже провалился, так что по второму точно не позволит самому себе. Он Чанбина и Уёна от своего уныния спасал, по крайней мере пытался.
Сам бы с собой перестал общаться, если бы мог. Но увы.
С каждым месяцем, приближающим их к октябрю и дебюту Ёнджуна, Бомгю все больше замыкался. Превращался в настоящий комок нервов. Учиться врать и прятать до жути сложно, но у него получалось методом проб и ошибок. А с этим методом Ёнджун не понимал, что делать. Их обычно гармоничные отношения разрушались мелкими ссорами и недопониманиями. Но и это было лишь начало. В конце лета перед Бомгю встал выбор: уживаться с новым соседом, который пришел на место Чанбина, или переехать в комнату к Ёнджуну. Выбор, казалось, очевидный, вот только ничего того хорошего, что оба ожидали от этого, он им не принес. Парадоксально Бомгю рядом с Ёнджуном было одновременно и спокойнее, и нервознее всего другого. Именно Ёнджун ловил его ночами, когда Бомгю пытался спрятать свой очередной срыв в ванной, и прижимал к себе, позволяя плакать на собственном плече, сцеловывая горькие и, казалось, беспричинные слезы со щек. Старший не понимал: не хотел или не мог. Возможно, считал, что печаль сама уйдет, когда ей надоест. А Бомгю ничего не объяснял. Да и едва ли он знал, что ему нужно.
— Солнце, пожалуйста, расскажи, что с тобой происходит?
— Я же сказал, что все в порядке.
— Ты врешь.
— Думай, как хочешь.
Ёнджун бился в закрытые двери, а этот процесс до противного изматывающий и раздражающий, и после дебюта его попытки прекратились. Из-за своего счастья он перестал замечать печаль Бомгю, а тот наконец-то выучился вранью.
И кто из них виновен?
— Не могу поверить, что это правда, — говорил Ёнджун, лежа на кровати и обнимая Бомгю поперек живота. Тот играл с его волосами и улыбался.
— Ты молодец, хён, — отвечал младший и целовал его в макушку. — Ты заслужил это. Я так сильно горжусь тобой.
— Однажды мы выступим с тобой на одной сцене, — хихикнул Ёнджун, заглядывая в глаза Бомгю. — Будет песня в стиле хип-хоп и рок, представь, какой получится хит.
Бомгю смеялся, но ничего не отвечал. Он точно знал, что это выступление — утопичная фантазия.
А Ёнджун дебютировал и едва ли появлялся в общежитии. Свой смысл Бомгю потерял. Зачем он ходил на занятия, тренировки? Для чего? Он тоже бился в закрытую дверь, только по-своему: очень слабо, да и без особого энтузиазма. Его жизнь протекала где-то между звонками, переписками и встречами, а по сути своей не имела никакого значения. Тогда уже стало поздно что-то менять, он был уверен, что справится со всем в одиночку, но в душе росла обида на Ёнджуна, который был счастлив и без него. Он исполнил мечту, оброс знакомствами, получил признание общественности.
Бомгю был уверен: Ёнджун лишний раз не возвращается в общежитие, лишь бы не видеть там его вечно унылое лицо. И в его сердце появилось отторжение к когда-то идеальным отношениям, к единственному, что заставляло двигаться дальше. Он отвергал Ёнджуна, игнорировал его сообщения и вопросы, будучи уверенный в том, что в этом кроется решение проблем. Но проблема решаться не хотела.
13:23
Солнце, напиши, как будешь свободен.
15:19
Солнце?
19:54
Ты меня игнорируешь?
22:32
Прекрасно. Надеюсь, ты доволен.
Видно, методы были не те.
Так пролетела пара месяцев, из которых Бомгю запомнил лишь свой кокон. В нем он прятался наедине со своими демонами, не замолкающими ни на день, ни на чертову минуту. Их шепот был настолько громким, что постфактум из всего периода стажировки единственными запомнившимися чувствами были холодная тоска и одинокое разочарование.
Но в декабре Ёнджун вернулся в общежитие на целую неделю. Бомгю был уверен, что разобьет ему нос при встрече, но в итоге едва не разрыдался и первый повис на чужой шее, целуя губы. Эти дни были сладким отголоском беззаботной юности, в которой они оба были трейни, хоть Ёнджун и тогда был далеко впереди, а Бомгю лишь плелся сзади, сбивая дыхание. Не было у того значения, раз оба счастливо улыбались семь дней кряду, не желая уходить друг от друга ни на шаг, только бы вновь не чувствовать пустоту, на месте которой по аксиоме должен быть определенный человек.
Вот только неделя прошла слишком быстро. Ёнджун переезжал и был по горло занят соответствующими делами. Однако Бомгю не было дело до того, чем он там занят. Какая к черту разница, если Ёнджун перестал писать первым, не распылялся на долгие диалоги, а в последние дни и вовсе игнорировал сообщения? Он предал все, что между ними было, оставил Бомгю там, позади, не подавая ему руку, да и не горя желанием быть рядом более.
Что было ему делать?
16:26
Ты меня избегаешь.
21:59
Это не так.
Напишу позже, сейчас занят.
Бомгю ничего не взвешивал, как обычно пишут о таком в книгах или рассказывают в фильмах. Жизнь не просчитаешь, она нелогична и иррациональна. В ней правят чувства, они же людей вяжут по рукам и ногам. Бомгю чувствовал лишь холод на том месте, которое было предназначено для определенного человека. Он действовал на опережение и решился
бросить, чтобы не быть
оставленным.
Тогда это казалось единственным выходом.
***
02:47
Мы расстаемся, Чхве Ёнджун.
Забудь обо мне, если вдруг еще не сделал этого.
