Downtown baby

      От виски воротит на самом деле, но выбирать не приходится: или градус, или ежиться под осуждающим взглядом Чанбина. Ёнджун второго не вынесет, поэтому и терпит горечь в глотке.       Уён залетает в бар как ураган и тяжело дышит, приземляясь на стул между Чанбином и Ёнджуном. Четкое попадание.       — Меня задержали на тренировке, — как бы оправдывается Уён и просит бармена принести пива.       — Спасибо, что вообще пришел, — невесело усмехается Ёнджуна. Он не бросает попытки спрятаться за бокалом. — Я думал, он меня придушит прям на барной стойке.       — И был бы совершенно прав, — фыркает Чанбин. Уён на эти препирания устало вздыхает и пытается решить задачу. Ответ: пустое множество. Поэтому он хлопает по плечам обоих друзей.       — Давайте без этого всего. Мы и так достаточно редко просто собираемся в баре, обойдемся сегодня без споров.       Молчат. Не получается без споров. Чанбин нервно барабанит пальцами по стойке, Ёнджун клюет носом над бокалом, а Уён не знает, куда себя деть. Паршивая атмосфера для посиделок лучших друзей.       — Вы серьезно? — сдается Уён, когда все же получает заказанное ранее пиво, а бармен деликатно удаляется к другому концу стойки. — Как дети, ей-богу. Что вас так обоих грузит?       — Ты еще спрашиваешь? — Чанбин вскидывает брови. Он заводится быстрее, чем самый лучший спорткар, и в гневе бывает страшен. — Как будто не знаешь, ага. Вон, пусть тебе этот идиот повторит все в подробностях.       — Даже не обидно, — как бы между прочим замечает Ёнджун, гипнотизируя свой указательный палец, который медленно обводит кромку бокала.       Накануне он рассказал этим двоим все, что накопилось на душе, а там свалка приличная получилась. Вышло как-то приторно сопливо, но это было самое искреннее, на что он был способен в своем панцире, а Чанбин и Уён, вообще-то, хорошие друзья, даже если так не кажется с первого взгляда. Выслушали, поддержали, пришли вот в бар, несмотря на заботы по работе. У Чанбина просто своя методика поддержки, авторская.       Называется «Бей лежачего, он встанет и побежит».       — Еще бы ты обиделся, — не унимается Чанбин. Уён с осуждением смотрит на него, и тот закатывает глаза, подперев подбородок рукой.       — Ёнджун-а, ты как? — спрашивает Уён, и пока не поступило возмущений от Со, продолжает: — Выглядишь неважно. Не выспался?       У Ёнджуна сил едва хватает на слабую ухмылку. Чтобы не выспаться, ему нужно хотя пытаться поспать, а по этому пункту он проиграл сегодняшней ночи.       — Типа того.       — Тебе бы снять стресс, — Уён поджимает губы и еще раз хлопает друга по плечу. В конце концов, что еще он может сделать?       — Нет, — Ёнджун качает головой, а на его губах расплывается странная, почти мазохистская улыбка. — Этот стресс — лучшее, что случалось со мной за последние несколько лет.       — Тогда я вообще не понимаю, почему ты пускаешь тут нюни, — все же встревает Чанбин.       — Не надо…       — Нет, Уён, я скажу это, — он вскидывает ладонь, не позволяя перебить себя. — Если тебе так нравится, что он вернулся в твою жизнь, то с хрена ли ты сопли на кулак мотаешь в этом баре, а? Будь я на твоем месте, обивал бы пороги его квартиры день и ночь, пока не получилось бы поговорить. Хотя бы поговорить, Чхве, слышишь меня? Это блядский минимум в вашей ситуации, а ты даже на него не способен. Или тебе нравится не он, а страдания? Тогда все чудесно, действуешь согласно плану, браво. Жду в следующем альбоме очередную сопливую песню про расставание. Буду рад, если позволишь написать минусовку.       Накипело, Ёнджун знает. Самого абсурд происходящего до трясучки доводит. Он Чанбина не винит, тот по сути правду говорит, пусть и резко, с язвительностью, но правду. Поэтому и не оправдывает свое «ни туда, ни сюда» в отношении Бомгю. Оправдания-то и нет как такого, а все загоны и домыслы — это бред сумасшедшего.       Ему нужно перестать быть таким размазней, если не хочет потерять все снова.       — Нет, ну слушай, — все же вступается за друга Уён. — Когда вы с Чеён скандалили по поводу и без в начале отношений, мы тебя поддерживали.       — Так может мы поэтому с ласточкой так долго и «скандалили», а если б мои друзья дали мне хороший такой подзатыльник, у меня бы и мозги на место встали, — возражает Чанбин. Уён ему что-то отвечает, а тот снова усиленно возражает, они по ощущениям Ёнджуна спорят несколько часов подряд, но он не слышит их.       Он так сильно потерялся в лабиринте, имя которому «Чхве Бомгю», где каждый ход — заведомо неверный. Словно и пробовать не надо: результат очевиден. Ему бы машину времени, маховик из «Гарри Поттера», ТАРДИС из «Доктора Кто», да хоть лампу с джином, у которого он бы попросил лишь одного — вернуться на пять лет назад и все исправить. Его идиотская ошибка, продиктованная простым человеческим невниманием и принятием любимого человека, как чего-то должного и обязанного быть рядом.       Ёнджун бы Бомгю ни за что не бросил. Но он его оставил.       Так рад был своему собственному счастью, что попросту не хотел копаться в чужом страдании. Сейчас же на все готов, лишь бы его солнце позволило разделить всю боль на двоих. В лучшем случае Ёнджун бы все взял на себя, вот только…       Есть ли у него теперь право подставлять плечо?       — Мы из-за него тут почти носы друг другу ломаем, а он в бокале спит, — беззлобно фыркает Чанбин. Ёнджун по его тону слышит — успокоился, выпустил пар. Спасибо Уёну, который удар на себя принял.       — Я просто больной эгоист, — резюмирует Ёнджун, допивая виски.       — Прекращай нытье, — отмахивается Чанбин и пихает его кулачком в плечо, заставляя Уёна отодвинуться. Обычное явление: Со быстро заводится и так же быстро остывает. — Но, если до нашей следующей встречи вы не поговорите, клянусь, Чхве, уйдешь из бара с разбитой физиономией. В идеале приходите вдвоем, но я тебя слишком хорошо знаю и не буду завышать ожидания.       — У него есть человек, который любит его и заботится о нем, — прикусив губу, как бы между прочим замечает Ёнджун. Ему кажется неплохой идеей получить по лицу от Чанбина. Может и правда мозги на место встанут, и паззл сложится.       — Ты тоже любишь и заботишься, — говорит Уён и, конечно же, оказывается прав. Вот только Ёнджун далеко, непростительно далеко от Бомгю, и это портит все.       — Ревнуешь? — хмыкает Чанбин. — Даже если и так, никто не заставляет вас сразу под венец идти. У вас богатое прошлое и куча нерешенных вопросов. Хотя бы с этим разберись.       Ревнует. На самом деле ревнует, до жутких мыслей ревнует, но сохраняет самообладание. Он никакого права не имеет даже думать о том, что это он должен быть рядом со своим солнцем, заботиться, оберегать, любить. Ёнджун потерял эту привилегию, а кое-кто оказался не таким идиотом. Так даже лучше, вроде как. Ему бы, Ёнджуну, только радоваться и надеяться, что этот человек сделает его солнце счастливым и никогда не обидит.       Но куда деть свою эгоистичную натуру, которая сама хочет заботиться, оберегать и любить?       Он так сильно хочет сделать свое солнце вновь счастливым.       В кармане вибрирует телефон. Ёнджун не глядя отвечает: на этот номер могут позвонить лишь трое. И двое из них сидят сейчас рядом с ним.       — Все хорошо? — спрашивает он сразу же. Чанбин и Уён внимательно следят за его нахмуренными бровями. — Да, через пару дней. А что случилось? — что-то очень долго слушает и только больше хмурится. — Хорошо… Я, правда, не совсем понимаю, но… — его прерывает звонящий, и Ёнджун в удивлении вскидывает брови. — Ладно, сейчас приеду, объяснишь все по порядку.       Он смотрит на озадаченные лица своих друзей, и в голове зарождается пока еще абстрактная идея. Кажется не такой провальной, как любая другая, и, вполне вероятно, что с ее помощью он приблизится к своей цели, исполнив и просьбу брата.       Что-то из разряда «одним выстрелом двух зайцев», да?

***

      Приватные комнаты люксовых ресторанов, в которых бокал воды стоит дороже, чем полноценный рутинный прием пищи. В них всегда приглушен свет и идеальная звукоизоляция. Ничего не подслушать, даже если стоять вплотную к двери снаружи. Да там хоть человека режь — никто и не услышит диких криков. Кожаные диваны, начищенные полы, блестящий стол. Даже воздух внутри ощущается иначе. Точно представляет собой воплощения слова «роскошь».       Субину казалось, что ему нужно проработать еще лет 30 без выходных, за возможность посетить подобное место без угрызений совести за потраченные деньги. Да и не любит он подобную напыщенность и блеск. Это что-то для дядечек, поедающих сто долларовые купюры на завтрак, обед и ужин, и решивших побаловаться закусками с длинными названиями и кучей нулей на ценнике. Точно не то, что по вкусу менеджеру модели.       Но вот он здесь. У него забронировано место в подобной приватной комнате, и он не заплатил ни воны за это. Почему?       Да если бы он понимал.       — Даже не знаю, какой вопрос задать первым, — говорит Субин, медленно присаживаясь на диван и осматривая комнату. Как он и представлял — все вокруг темное, чистое и гладкое. Приглушенный свет и тишина, в которой слышны лишь дыхание присутствующих и неловкость. Ее вообще почти трогать можно.       — Можешь для начала сказать, что будешь заказывать. Я плачу.       — Что за игры, рэпер Ёнджун? — презрительно хмурится Субин. — Зачем ты хотел поговорить? Можешь еще параллельно пояснить, почему для этого мы пришли в самый люксовый ресторан Сеула, если можем пересечься в агентстве.       Ёнджун тяжело вздыхает. Зовет официанта, заказывает блюда, названия которых Субин слышит впервые, и только потом смотрит на него, задумчиво поджав губы. Разговор обещает быть долгим и сложным.       — Я позвал тебя сюда, потому что вопрос, который я хочу обсудить, не должен стать достоянием общественности в случае утечки информации, — важно произносит Ёнджун, подперев подбородок замком ладоней.       Субин едва сдерживает порыв закатить глаза. Слишком чопорно по его мнению.       — Ближе к делу, — кратко говорит он, взмахнув рукой. Ёнджун щурится и проходится по нему взглядом, будто сканируя.       — Я тебе неприятен, — констатирует, не спрашивает. В ответ — все же не сдержанный порыв и закатанные глаза.       — Ты догадливый, рэпер, — Субин не видит смысла отрицать. В общем-то, он до этого момента был уверен, что чувство неприязни взаимное, но, видимо, нет. Или же Ёнджун хорош в сокрытии. — Об этом хотел поговорить? — иронизирует Субин. Хочется быстрее покинуть это царство приглушенного света и темных стен.       — Что произошло между тобой и моим братом? — прямой и неожиданный вопрос. Надоело ходить вокруг да около, не иначе. А Субин на секунду даже задумывается: действительно, что?       Ему вот больше всего запомнилось мерзкое чувство, которое не отпускало даже спустя пару недель, возникшее после последнего разговора с Каем. Но Ёнджун явно не подрабатывает психологом, чтобы выслушивать итоги рефлексии Субина. Хотя какие там итоги, рефлексия и прочие абстрактные понятия? Субину не пятнадцать и даже не восемнадцать, он взрослый человек, который прекрасно понимает, что именно его задевает и грузит. Ему причинно-следственные связи очевидны как сложение натуральных чисел. Нет смысла гонять по кругу одну и ту же ситуацию, чтобы понять все скрытые смыслы, так?       Ни черта не так.       — А что произошло? — хмурится Субин, играя дурачка. Но Ёнджун его хорошо изучил за их недолгое знакомство. Субин далеко не дурак.       — Я понял, — кивает Ёнджун. — Послушай, понятия не имею, что у тебя в голове творится, но ты не кажешься мне плохим человеком…       — Что у вас за семейное помешательство? — внезапно выходит из себя Субин, чем пугает своего собеседника. — «Хороший человек», «плохой человек». Деление мир на «черное» и «белое», ярлыки, какие-то категории — по-твоему это нормально? Все совершают ошибки, но все и хорошие поступки совершают. Люди серые, понимаешь? Я не плохой и не хороший. Эти формулировки — субъективность чистой воды. Что я сделал тебе хорошего, чтобы ты называл меня «не плохим человеком»?       Ёнджун вскидывает брови, пока Субин тяжело дышит, отходя от внезапного срыва. Когда в последний раз он позволял себе вот так выговориться?       Едва ли он подобное вообще было.       Он знает, что его слова — правда, но сам же не может принять эту правду.       — Выговорился? — Ёнджун наливает воду из бутылки в стакан и протягивает его Субину. Тот нехотя принимает. — Что у тебя случилось, раз ты так реагируешь на мои слова? Я попал в запретную тему? — рассуждает он вслух, пока Субин подозрительно щурится. — А отвечая на твой вопрос… я думаю, мы оба знаем, что хорошего ты сделал.       Субин усмехается. Ну конечно.       Бомгю.       — Тебе бы в детективы или психологи, рэпер, — язвит Субин, но Ёнджуна его тон не задевает. Маска серьезности и собранности ненамеренно разбита. Так даже лучше.       — Я прошу тебя поговорить с ним, — говорит Ёнджун и сам же хмурится из-за двусмысленности. — С Каем. Он очень переживает из-за вашего последнего разговора.       — Здорово, — разводит руками Субин. — Теперь я могу идти?       Дверь открывается, и в комнату возвращается официант с подносом еды, которую ранее заказал Ёнджун. Тихая процедура, никто и слова не проронил, пока официант не поклонился и не покинул комнату.       — Попробуй еду хотя бы. Может, не будешь считать эту встречу такой бессмысленной для себя.       — Прекращай, — раздраженно говорит Субин. — Просто скажи, что еще тебе нужно от меня, и разойдемся на этом. Я не стану снисходительнее от еды, рэпер.       Ёнджун закусывает губу и хмурится. Блюда остаются на столе нетронутыми.       — Через пару дней съемки, — говорит он. — Об этом ты, конечно, и сам знаешь… — уверенно продолжает он, но замечает растерянность Субина. — Нет?       — Ох, рэпер, — негодует тот. — Ты так мало знаешь о принципах работы агентства с теми, кто не находится на теплом местечке под Солнцем, — Ёнджун теряется еще больше, и тогда Субин поясняет: — Гордости агентства нужно сообщить о съемках заранее. А те, кто подобными званиями не обладают… — он не договаривает, лишь многозначно пожимает плечами. — В общем да, мне никто не говорил о съемках. Предвосхищая твои вопросы, руководство не общается с моделями, так что мы оба были не в курсе.       Ёнджун в замешательстве склоняет голову.       — Съемки через пару дней, — напоминает ему Субин, желая быстрее закончить разговор.       — Я приеду с Каем. Поговорите там, — говорит Ёнджун.       Он видимо забыл, что Субин не дурак. А у того одно с другим в голове складывается очень быстро, и на губах расцветает улыбка. Он откидывается на спинку дивана, подпирая голову рукой. Как же неожиданно в их разговоре сменяются выигрышные позиции.       — Интересно, — хмыкает он, а Ёнджун заламывает пальцы. — Убираешь меня подальше с глаз, чтобы не мешался во время разговора?       — Ты против? — прямо спрашивает Ёнджун, склоняя голову.       — Если после этого Бомгю опять придет ко мне с трясущимися руками — да, я против, рэпер, — так же прямо отвечает Субин и пожимает плечами. Ёнджун приоткрывает рот, точно хочет что-то сказать, но слова так и не слетают с его губ.       Какое-то время они молчат. Каждый думает о своем. Субину эта сцена напоминает театр абсурда или момент из глупого ситкома. В любой момент из-за угла кто-то крикнет: «Снято!», а оператор выключит камеру, и им больше не придется разыгрывать этот идиотский спектакль. Это какая-то загадка: что за промежуточный этап перед решением проблемы? Субин не понимает цели Ёнджуна. Хочет набраться уверенности и заручиться поддержкой? Не к тому обратился за этим. С другой стороны, Субину это даже на руку. Своеобразная проверка на адекватность этого странного рэпера. Можно ли вообще подпускать его к Бомгю?       Пока балансирует между «нет» и «да». Но один неверный шаг, и…       — Знаешь, почему я обратился к тебе? — спрашивает Ёнджун после долгого молчания, но не дает времени на ответ. — Потому что ты ближе всех к нему. У него… есть друзья?       Субин впервые с начала разговора замечает искусанные губы и ранки на кутикулах. И эти детали заставляют его устало вздохнуть и прикрыть глаза, отвечая честно. Он, кажется, больше не способен на сарказм.       — Нет, — говорит он, и Ёнджун едва заметно качает головой. — Скажем так, есть люди, с которыми Бомгю может поговорить на общие темы, но ответ на твой вопрос — нет. У него есть только я, — добавляет он не с гордостью, а с сожалением, однако Ёнджун это воспринимает по-своему и делает выводы. Верные ли?       — Береги его. Не повторяй моих ошибок, — глухо просит он. В голове что-то щелкает, и Субин облизывает губы.       — Это не просто. Было бы легче, если бы он сам не пытался себе вредить, — он залипает взглядом в одной точке где-то на столе. — Я многое упускаю. Хоть он и много говорит, но я всегда чувствую: что-то он оставляет только для себя. Я не лезу с вопросами.       — Путь в никуда, — качает головой Ёнджун. — Может казаться, что так будет лучше, но если он остается наедине со своими демонами, то они топят его. Он не справляется сам.       — Если ты об этом знаешь, почему оставил его? — эти слова жалят больнее, особенно когда Субин говорит их почти снисходительно. Ёнджуна это снисхождение пугает. Лучше, если бы Субин его презирал и ненавидел, однако он отчего-то проявляет малую, но эмпатию. Так не должно быть. Не в их случае.       — Я слишком поздно все понял, — говорит Ёнджун. — Даже не после… расставания. Вернее, тогда появились первые мысли, но… — он делает большие паузы, чтобы подобрать правильные слова, точно Субин — строгий экзаменатор. — Пойми меня правильно, в то время произошли тяжелые события, которые требовали моего внимания.       — Например? — спрашивает Субин. Ёнджун невесело усмехается.       — Кай пошел в корейскую школу. Ты не представляешь, какой это контраст по сравнению с американской. Многое произошло. Не самые хорошие вещи, — расплывчато поясняет он, а Субин задумчиво хмурится. Подробного рассказа от Ёнджуна не будет, это точно, придется самому додумывать. — Я заменял ему родителей, пока те развлекались в Америке. Когда Кай подружился с Тэхёном, я был так счастлив, потому что боялся, что он никому не сможет довериться после… всего.       Он прерывается, чтобы сделать глоток воды и собраться с мыслями. Субин его не торопит.       — Через пару лет после того, как я упустил Бомгю, умерла наша бабушка, — отстраненно говорит Ёнджун. — Она воспитывала меня с тех пор, как ее сын и по совместительству мой отец уехал в Америку. И она же присматривала за Каем, когда тот переехал в Сеул. Никакой трагедии — банальная старость. Я знал, что это произойдет, и пытался готовить себя, но к смерти невозможно подготовиться. Это было тяжело, — почти шепотом произносит он, не глядя на Субина, и тот этому рад.       Потому что если бы Ёнджун взглянул на него, то встретился бы с абсолютно стеклянными и пустыми глазами.       — Каю было сложнее, а я старался оставаться сильным хотя бы в его глазах, чтобы он не потерял себя окончательно, — продолжает Ёнджун. — При этом всем я продолжал работать. Никто так и не узнал о том, как это невыносимо. Каждый день перед сном я так гордился тем, что никто не понял мое состояние. Все думали, что я беззаботный новичок в индустрии с большим будущим. А этот перспективный новичок по ночам рыдал в подушку, как сопляк, боясь разбудить брата всхлипами. Однажды он видел меня заплаканного и так испугался, что я решил больше никогда его не тревожить этим. Тем более, у него и своих проблем полно было. Я чувствовал ответственность, как старший брат, поэтому скрывал правду.       Субин не знает, что сказать. Нет, у него не перестроилась картина мира, он точно знал до этого, что у Ёнджуна были причины поступать так, как он поступал, не только из рассказов Бомгю, но и из собственных рассуждений. Однако он понятия не имел, что причины были такие.       И тем более не подозревал, что найдет себя в этой истории.       — Ты скрывал свои истинные чувства перед близким человеком, — замечает Субин и щурится. Ёнджун медленно кивает.       — Тогда я и понял, что так нельзя. Это не приведет ни к чему хорошему. Но открываться близким так резко слишком сложно. Поэтому я пошел к психотерапевту, — говорит он. — Понадобился не один сеанс, чтобы понять самого себя. Но это того стоит. Спустя время я начал говорить откровенно хотя бы с друзьями. Если я скажу, что они удивились моему состоянию, я очень сильно преуменьшу, — он невесело смеется. — Со временем стало легче. Я до сих пор хожу на сеансы, но сейчас реже, потому что нет острой необходимости.       — Я хотел затащить Бомгю к доктору, — вклинивается Субин, потому что это кажется ему важным. — Но агентство запретило.       — Что? — Ёнджун пораженно распахивает глаза.       — Ты действительно не понимаешь, насколько плевать компании на таких, как Бомгю? — потрясенно спрашивает Субин. — Чинить куклу невыгодно. Зачем так заморачиваться, если можно добить ее и взять новую?       Ёнджуну эти слова омерзительны, Субин это точно видит. Да что там видит: он это и сам чувствует. Но эти слова и мнение не его, так думают те, кто имеют власть над моделями.       — Ладно, — заключает Субин, понимая, что Ёнджун сам не продолжит речь. — Я-то тебя понял, но не совсем уловил цель. Зачем ты рассказываешь это мне, если должен поговорить с Бомгю? Исповедуешься или благословения просишь?       Молчание. А Субин все же решается попробовать блюдо, которое давно остыло. Не дурно.       — Скорее второе, — все же отвечает Ёнджун. — Я просто хочу, чтобы ты понял: даже среди всех этих проблем, я никогда не забывал Бомгю. Больше всего я сожалею о том, что сначала оставил, а потом отпустил его. И не пытался что-то сделать. Понимаешь, я просто не мог вернуться. Не потому, что не любил его. А потому что меня было чертовски мало. Что я мог дать ему, если не мог помочь сам себе? Но мне нет никакого оправдания. Я просто обязан был сделать для него хоть что-то. Это моя ошибка.       — Забавно, — говорит Субин без намека на улыбку. — Он думает иначе.       — Я понимаю, — безнадежно отвечает Ёнджун и роняет голову на ладони. — Мне нужно поговорить с ним и сказать, что он ни в чем не виноват. Но имею ли я право?       — Проверь, — Субин пожимает плечами. — Если тебе нужно мое мнение — как минимум смысл есть всегда. Он тянется к тебе, просто не может позволить себе поступать согласно желаниям. Все его страдание — это наказание самому себе, — подводит итог он. — Поговори с ним, как бы сильно он не отпирался. Ты же и сам знаешь, что именно это будет правильным. И именно это ему нужно.       — Ты не против? — неожиданно спрашивает Ёнджун, заглянув ему в глаза. Субин тушуется.       — Ну, нет… А должен? Теперь я понимаю, что ты все еще любишь его и переживаешь за него по-настоящему, так какие причины у меня могут быть?       — Разве… — многозначительно начинает Ёнджун, но так и не заканчивает мысль. Благо Субин не дурак, он по растерянному взгляду напротив понимает, что происходит в голове собеседника, и в шоке распахивает глаза.       — Блять, — картина в голове наконец складывается полностью, и Субин все понимает. Вот только плохо, что не осознал этого раньше. Упростил бы жизнь сразу троим людям как минимум. — С этого надо было начинать. Если у тебя сомнения на таком уровне, я бы их моментально разрешил, и все зажили бы прекрасно.       Ёнджун смущенно поджимает губы и снова заламывает пальцы, будто для него эти фразы не являются прямым ответом.       — Мы с Бомгю не встречаемся. Я никогда не был влюблен в него, а он — в меня. Блять, я все еще не могу поверить, что ты так думал, — Субин неверяще качает головой. — Ему бы для начала разлюбить тебя, чтобы влюбиться в кого-то еще.       — Что? — ошарашенно спрашивает Ёнджун.       — Ничего, — обрывает его Субин. — Но имей в виду, у него есть человек, с которым они… скажем так, видятся. Ничего серьезного. Так что у него спрашивать благословения не надо.       Ёнджун продолжает тупо смотреть на Субина с вскинутыми бровями, пока тот пытается смириться с абсурдом ситуации. Дешевый сериал по кабельному, не иначе.       — То есть…       — Да, — сразу же останавливает Субин, решая закончить все разом. — Мы не встречаемся. И никого у Бомгю нет в романтическом плане. Ты — единственная его больная шишка в личной жизни. Действуй, рэпер, — призывает он, поднимаясь на ноги. — И спасибо, что предупредил про съемки. На свидание и со вторым братом я схожу. Но ты не облажайся, уж пожалуйста. Каждый шанс может стать последним.       Он поднимается на ноги и собирается наконец покинуть комнату, но все же говорит напоследок:       — Лучше почаще ходи на сеансы. Ничего хорошего не выйдет, если ты будешь винить во всем только себя.       Ёнджун не отвечает, и Субин считает это прекрасной точкой в их странном диалоге. Все, что сегодня было сказано здесь, останется между ними двумя — это Субин точно знает.