Downtown baby

      Субин убирает телефон в задний карман джинс. Оставлять Бомгю одного наедине с самим собой и Ёнджуном приравнивается к привязыванию тяжелого булыжника к шее. Слишком явное ощущение груза ответственности.       — И что дальше? — спрашивает он, кидая взгляд на Кая. Тот сидит на пассажирском сидении в служебной машине и поджимает губы.       — Помнишь, где мы живем с хёном? — кивок. — Поехали туда.       Разговаривать дома кажется чем-то более логичным, чем в дорогом ресторане. Субин молча заводит машину.       Он себя не считает верующим человеком в обычном смысле этого слова, но сейчас молится всем богам, чтобы Ёнджун не облажался. Слишком много плохих мыслей от того, что пришлось вот так оставить Бомгю. Но, в конце концов, как бы этого не хотелось, Субин не может уберечь своего подопечного от всех ужасов этого мира.       И все же… Ёнджун показался ему таким искренним и разбитым, что он просто не мог не дать ему шанс все исправить. Если все получится, они оба вновь обретут счастье в лице друг друга, ведь так? Субин не всемогущий и хоть он понимает, что его поддержка помогает Бомгю оставаться наплаву, он также осознает и то, что этого просто недостаточно. Но и простой сказочной силы любви тоже. И он надеется, что Ёнджун тоже это осознает.       Не просто разбитый. По-настоящему уничтоженный Бомгю нуждается в любви конкретного человека, но одна она не залечит все раны. Собирание себя по кусочкам — постепенный и очень долгий процесс, и успеха можно добиться, только если все обстоятельства сходятся в одной точке. Только тогда они имеют смысл и действие, по-другому все развалится, не успев собраться.       — Хён? — неуверенно спрашивает Кай. Субин отмирает. Они приехали к нужному дому.       Он глушит машину и следует за Каем в квартиру. Молчание напрягает. Ни одной мысли по поводу того, что нужно или хотя бы можно сказать, в голове Субина нет. С другой стороны, это же не он инициатор разговора, значит и не ему подбирать слова.       — Хочешь чай? — спрашивает Кай, указывая на диван. Ответ ему — кивок и не озвученная шутка про «что-нибудь покрепче». Кай включает чайник и исчезает на втором этаже, бросив что-то про необходимость переодеться. Субин не отвечает.       Эта квартира вызывала на удивление приятное чувство спокойствия. Окна скрыты за жалюзи, но внутри все равно светло из-за хорошего, не режущего глаз, освещения. Стены, ковры, мебель — все такое же светлое, и от этого квартира (по крайней мере доступная взору Субина часть) кажется более просторной, чем она есть на самом деле. Отсутствие бардака, все точно на своих местах.       Свет и уют во всех своих проявлениях. Это не просто квартира, это дом.       Субин пришел сюда только во второй раз, но уже чувствует себя настолько комфортно, что решает немного пройтись по гостиной. Все равно сидеть на одном месте в ожидании Кая на пару с размышлениями не самая привлекательная идея.       Перед диваном стоит телевизор, вокруг которого — шкафы и полки. На секунду Субин задумывается о том, прилично ли разглядывать их содержимое, но отмахивается от этой мысли: если уж Кай его здесь оставил, значит скрывать ему нечего. Тем более ничего необычного он здесь не видит. Шкафы заполнены книгами и какими-то памятными вещами, значение которых известно только владельцам. Пара шкафчиков закрыты, и в них Субин решает не заглядывать. На стенах висят фотографии. На них — братья вместе, улыбающийся Кай с каким-то парнем, Ёнджун на выступлениях. На снимке пожилой женщины, которую обнимают счастливые Кай и Ёнджун, Субин зависает и с сожалением хмурится. Резко отводит взгляд и натыкается на другой.       Юные Ёнджун и Бомгю. Видимо, фото было сделано на какой-то вечеринке или празднике, потому что у обоих на головах детские колпаки на веревочках. Бомгю отчего-то смеется, запрокинув голову, а Ёнджун улыбается и смотрит на него.       Просмотр фотографий больше не кажется хорошей затеей.       Только Субин решает вернуться на диван, как его взгляд натыкается на интересную вещь. Серебряная кнопка, которую дарят владельцу канала, достигшего ста тысяч подписчиков на ютубе. Возможно, она принадлежит Ёнджуну, но… на них пишут название канала, и это название не то, которое принадлежит каналу Ёнджуна.       — Хён.       Субин вздрагивает и оборачивается.       — Чай готов, — Кай протягивает одну из двух кружек и смотрит с прищуром. Но, вопреки ожиданиям Субина, он просто подходит ближе и становится рядом, заглядываясь на фотографии. — Это моя любимая, — он указывает на снимок брата и Бомгю.       — Почему? — искренне удивляется Субин.       — Хён тут такой счастливый, — отвечает Кай, и неопределенно ведет плечами. — Он всегда был таким, если рядом был Бомгю-хён.       Его голос тускнеет, и, хотя кажется, что Кай хочет сказать что-то еще, он замолкает и трет шею. Субин понимающе склоняет голову и гипнотизирует счастливую пару на снимке.       — Я видел Бомгю таким только на фото.       Молчание ему ответ. Видимо, неважно, кто инициатор разговора. Сложно вести беседу, когда твой оппонент так напряжен. Что грузит Кая — неизвестно. Возможно ответ на загадку, кусочек пазла, лежит на самой поверхности? Может, он спрятан в нахмуренных бровях или пальце, который методично обводит ручку кружки?       Если и нет ничего спрятанного?       А Субин почему-то впервые чувствует себя спокойно. На работе он — сжатая пружина, которая с малой погрешностью, но зачастую не выходит из своего привычного состояния. С Бомгю он всегда скрытный. Не потому, что не доверяет, нет. И все же по какой-то причине не грузит своего подопечного тягучей рефлексией, тем более, тому и своей хватает.       В этом доме Субину нечего терять.       — Ты недолюбливаешь его, — не спрашивает, а констатирует он. Кай отводит взгляд.       — Я не понимаю его, — поправляет он и недоуменно хмурится, когда слышит смех в ответ. — Почему ты смеешься?       Не от веселья точно, но скулы все же сводит улыбкой. Прямота этого паренька поражает Субина.       — Его никто не понимает, — отвечает он. — Даже он сам.       — Разве в этом есть что-то забавное? — еще больше хмурится Кай. Субин, кажется, слышит, как в его голове летают мысли, и он улыбается.       — Абсолютно ничего, — говорит Субин и жмет плечами. — Просто… — он прикусывает губу, собирая слова в предложения. — Я не понимаю его. И Ёнджуна. И тебя. Но как я могу вас понять?       Кай поворачивается к нему и задумчиво дует губы. Субин продолжает:       — Я другой человек. Это нормально, что я не понимаю. В конце концов, я не прошел через то, что прошли вы. Это человеческая дилемма. Только через принятие мы можем жить. А понимание — утопия, — уверенно говорит он и добавляет, замешкавшись: — По крайней мере, мне так кажется.       В глазах напротив он видит огонек осознания, когда Кай медленно кивает. Это радует, и Субин мысленно облегченно выдыхает. Он ненавидит те моменты, когда в ответ на его искренние размышления собеседник крутит пальцем у виска. Иногда молчание — золото, но молчать всегда он просто не может.       Вообще-то… он любит говорить.       — Когда Бомгю-хён ушел, я почувствовал себя преданным, — откровенничает Кай, и теперь настала очередь Субина удивленно хмуриться. — Это, наверное, очень эгоистично, но мне казалось, что он оставил и меня. Может, Бомгю-хён не чувствовал того же, что я… — он запинается, но продолжает: — Для меня он был хорошим другом. Конечно мне было обидно за хёна, но и за самого себя тоже. Странное чувство.       Они разделяют странность этого чувства. Бомгю немногое рассказывал про Кая и свое отношение к нему, но даже эти разговоры заставляют сейчас сердце Субина неприятно сжаться. Кай прав: Бомгю не чувствовал того же. Можно ли его винить? Он хотел проводить время наедине со своим любимым человеком, а Ёнджун не желал одиночества своему брату.       Можно ли вообще кого-то из них винить?       Субин не винил. В этом и было его принятие. Однако сейчас, глядя на искренность Кая, которую тот без стеснения показывал, ему хочется щелчком пальцев исправить это недоразумение, называемое стечением обстоятельств. Наблюдать за потерянностью Кая слишком… горько.       — Это нормально, — кивает Субин. — Бомгю было сложно. Он сделал много вещей, о которых сожалеет. В том числе и то, что задел тебя.       Он не врет. В Бомгю поселилось сожаление за каждый поступок.       Кай тяжело вздыхает и запускает руку в волосы.       — Мой психотерапевт говорил так же. Наверняка Бомгю-хёну тяжело и сейчас. Я надеюсь, что хён сможет все исправить. Я бы хотел… сделать еще пару таких фотографий.       И эта фраза бьет Субина под дых. Он сам сорвался на Ёнджуна за деление на категории и был обижен словами Кая, но, по сути, руководствовался этим же делением.       Он просто идиот, настоящий придурок.       Никакой Кай не пазл, который нужно сложить или найти недостающие кусочки. Он самый обычный человек, ко всему прочему более искренний и открытый, чем Ёнджун, Бомгю и сам Субин. Спокойно говорит о своих чувствах и желаниях, вполне адекватно реагирует на действия окружающих и способен к рассуждениям. Да, может что-то и случилось в его прошлом, что поменяло того яркого и беззаботного подростка, о котором говорил Бомгю, но Кай не загадка. Если говорить глупыми метафорами и сравнениями, от которых так просто не избавиться, то он у Субина почти на ладони. Позволяет рассмотреть собственные мысли под разными углами, может и не показывает чего-то, но, кажется, если подобрать верные слова, то Кай не станет прятаться за маской.       Так странно. Субин не привык к тому, что люди могут быть открытыми и искренними просто потому что. И если Кай из таких людей, то можно стоя аплодировать Ёнджуну. Его братская поддержка явно сыграла не последнюю роль в становлении честности Кая.       Значит так выглядит человек, которому дарили любовь. До сих пор дарят.       Такое простое осознание пробирает Субина до дрожи. Он слишком явно ощущает мурашки. Они покрыли его сердце.       — Ты заставил меня задуматься, — признается он, и Кай невольно усмехается.       — О чем? — спрашивает он, а Субин впервые за долгое время хочет говорить честно и без фильтров на речь. Да и…       Разве когда-то его молчание приводило к чему-то хорошему?       — Знаешь, какая фотография мне нравится больше всех? — Кай с любопытством переводит взгляд на стену, пытаясь угадать, но Субин опережает его и указывает на снимок улыбающегося Кая с незнакомым ему парнем. — Эта.       — О, это с моего дня рождения, — признается Кай и о чем-то задумывается. — Тэхен тогда приготовил для меня сюрприз-квест. Но он переоценил мои умственные способности, и в итоге ему пришлось давать мне подсказки каждый этап, — Субин смеется через сжатые губы, боясь задеть Кая, но тот поддерживает этот смех.       Приходится признать странный тезис в своей реальности: рядом с ним в голове Субина пропадают все язвительные мысли.       — Кан Тэхен вообще слишком гениальный человек для этого мира, — признается Кай и внезапно неловко опускает взгляд в пол. — Это он посоветовал с тобой поговорить.       Неожиданно разговор пришел к тому, с чего должен был начаться, а Субин оказался к этому как-то не готов. Поэтому он делает глоток уже успевшего остыть чая и садится на диван. Кай следует его примеру.       — Я хотел извиниться, — говорит он, рисуя на диване одному лишь ему ясные узоры, и Субин вскидывает брови. — Я не должен был обвинять тебя в бездействии. Не у всех такое обостренное чувство справедливости, как у меня, и я не могу внушать людям свой взгляд на мир, как бы сильно мне этого не хотелось, и тем более вешать ярлыки, потому что это может задеть человека, даже если мне кажется, что это просто слова, — проговаривает он, точно повторяет заученный текст, глядя куда-то в потолок. Субин распахивает глаза на эту тираду. — Это слова моего психотерапевта, я просто лучше не сказал бы, — признается Кай.       Если существуют некие обстоятельства, помогающие человеку держаться на плаву, то у Кая они явно сошлись в одной точке, взращенные светом и уютом дома.       Создающие чистую искренность, которую не уничтожило ни одно из обстоятельств-антагонистов.       — Все в порядке, — кратко отвечает Субин, сглотнув. — Я не обижаюсь.       Он мнется несколько секунд, размышляя о том, стоит ли продолжить, и побеждает желание говорить.       — Честно, твои слова немного задели меня, — признается он, на что Кай стыдливо опускает взгляд на свои руки. — Ты просто случайно попал не в самую приятную для меня тему. Но все правда в порядке, ты же не специально.       — Да, не специально… — кивает Кай, перебирая собственные пальцы. Субин внимательно смотрит на него и о чем-то догадывается.       Обостренное чувство справедливости.       — Ты все еще хочешь помочь Сону?       Кай отводит взгляд и трет шею.       — Да, — отвечает он. — И я все еще хочу, чтобы ты помог мне.       — Кай… — начинает Субин и тяжело вздыхает. — Это очень сложно. Бомгю рассказал мне недавно о модели, Цзыюй, которая хотела подать иск на агентство. Она долгое время копала под них и искала доказательства их незаконной деятельности, но совершила просчет, и компания жестоко обошлась с ней. Теперь она находится в лечебнице после попытки самоубийства. Агентство довело ее до этого, понимаешь?       — Но если ничего не делать, то исход будет тот же! — возражает Кай, и Субин пораженно склоняет голову. — Агентство в любом случае сведет в могилу всех, кто им не понравится. Но если не бороться, то какой вообще смысл?       Это правда, Субин тоже об этом думал и не раз. Но каждый этот раз он вспоминал своего апатичного подопечного и понимал, что такой стресс Бомгю может не выдержать. А чувство справедливости у него действительно не настолько обострено, чтобы защищать всех.       Он готов бороться только за самых близких.       — Ты не можешь помочь всем, — он качает головой. — Просто невозможно спасти каждого.       — Но я могу помочь хоть кому-то, — парирует Кай. — Если так думать, то можно вообще никому не помогать. А ведь это может кому-то и жизнь спасти, хён.       Субин запрокидывает голову и запускает ладони в волосы. Слишком сложно, он не готов к такому, как бы сильно не хотел поддержать эту идею, какой бы правильной она ему не казалась.       — Хён, пожалуйста, — Кай придвигается ближе и касается чужого предплечья. — Я не прошу о многом, просто один не справлюсь. Мы сделаем все так, чтобы Бомгю-хён не пострадал.       Звонит телефон, и Кай отсаживается назад, будто опомнившись и испугавшись собственного напора. А между тем звонит сам Бомгю. Субин быстро принимает вызов, надеясь, что новости будут хорошими.       Но эта сказка не с хорошим концом. И голос Бомгю дрожит, когда он начинает говорить.       — Где ты?       — Я… — он не успевает ни соврать, ни сказать правду, вообще ответить не успевает, потому что его тут же прерывают.       — Субин, не ври мне. Хотя бы сейчас. Пожалуйста…       Он тяжело вздыхает и ловит обеспокоенный взгляд Кая. Правда так правда.       — Я с Каем.       — Ты… — говорит Бомгю и срывается на что-то между смехом и всхлипом. По звукам на заднем плане Субин понимает, что его подопечный находится на улице. — Почему ты оставил меня? Что происходит?       — Бомгю, где ты? — игнорирует вопросы Субин, и ответ ему — нервный смех.       — В агентство вызвали, пришлось уехать, — иронизирует Бомгю и, судя по характерным звукам, пытается зажечь сигарету. Субин одними губами чертыхается и закатывает глаза. Похоже не стоило так рассчитывать на Ёнджуна.       — Бомгю, успокойся, пожалуйста, — просит Субин, разочарованно качая головой в ответ на немой вопрос в глазах Кая. Тот поднимается на ноги и принимается наворачивать круги по гостиной.       — А я спокоен! — почти вскрикивает Бомгю. Его интонация ни разу не соответствует смыслу слов. — Как пульс покойника, Чхве Субин. Мне просто интересен один вопрос: как давно вы так сдружились с Каем? После того момента, как ты разболтал Ёнджуну о том, что меня не пускают ко врачу? Или я еще о чем-то не знаю?       Блять.       Он приоткрывает рот и тут же закрывает, нервно сглатывая. На Ёнджуна не стоило рассчитывать вообще. Мало того, что тот в очередной раз потерял шанс наладить отношения, так еще и подставил Субина. Хотя, он, конечно, и сам хорош — не стоило так откровенно болтать с Ёнджуном о проблемах Бомгю. Даже если тот казался таким искренним и разбитым.       Тем временем Кай, видимо, не может решить, что ему делать: уйти, сохраняя приватность диалога, или остаться. Субин разрешает его дилемму, кивая на диван. Кай слушается и вновь садится рядом, подпирая подбородок замком из ладоней.       — Знаешь, я так долго думал о том, почему ты был таким молчаливым в последние дни, — продолжает Бомгю, стиснув зубы. — Думал, что это как-то связано с твоей мамой. Считал себя плохим другом, потому что не понимаю и не могу поддержать. А оказывается, все так просто! — он снова смеется, а у Субина от этого смеха — дрожь по телу. — Ты просто не хотел говорить, что предал меня!       — Бомгю, это не правда, — шокировано возражает Субин. — Я бы никогда не предал тебя.       Кай пораженно распахивает глаза, но объяснений не получает, только поджатые губы и безмолвные ругательства.       — Ты же лучше всех меня знаешь, — плюется ядом Бомгю. — Я был уверен, что могу тебе доверять. Что могу рассказать тебе хотя бы часть из того бреда, который происходит в моей голове, — он шмыгает носом, и его голос дрожит. Явно не от простуды. — Что ты еще рассказал ему? Давай сразу посвятим его во все детали моей жизни, как будто он не забил на меня еще пять лет назад! Как будто ничего и не было. Сделаем вид, что ничего особенного не случилось, как тебе идея?       — Бомгю, послушай меня, — строго говорит Субин, и, на удивление, Бомгю действительно замолкает. — Я бы никогда не сделал ничего плохого для тебя. То, что происходит между тобой и Ёнджуном — это только ваше дело, и я жалею, что полез в ваши отношения. Пожалуйста, скажи, где ты, я сейчас приеду.       Молчание. Рядом с Бомгю, видимо, проезжает машина, и отвечает он на удивление безэмоционально:       — Ничего между нами не происходит. Если будет что-то по работе — пиши. Я не отвечу на звонок.       Он сбрасывает, и Субин роняет голову на ладони.       — Блять, — только и говорит он, тяжело выдыхая. Кай осторожно прикасается к его плечу, но не успевает ничего сказать, потому что Субин тут же возвращается к телефону и набирает другой номер.       Таким путем никаких новых фотографий с улыбками и смехом не будет.       — Субин? — быстро отвечает Ёнджун. — У вас с Каем все хорошо?       — У нас с Каем все прекрасно, — язвит Субин, отчего Кай вздрагивает. — А у вас как дела?       — Все… хорошо, — с сомнением отвечает Ёнджун.       — Почему так неуверенно, рэпер? — холодно спрашивает Субин. На том конце раздается потерянное мычание.       — Потому что ты злишься, — отвечает Ёнджун, и его голос теряет всякую уверенность.       — Потому что ты облажался, — парирует Субин. Кай нервно теребит рукава свитшота, но он не обращает на это внимания. — У тебя был такой шанс, как ты умудрился его проебать?       — Я не понимаю, о чем ты, — признается Ёнджун. — Все было хорошо, мы… В общем, я проводил его до дверей квартиры, что могло пойти не так?       — Я не знаю, но Бомгю сейчас звонил мне и вполне справедливо спросил, почему я рассказал тебе про то, что агентство не позволяет ему пойти ко врачу, — отвечает Субин, ядовито усмехаясь.       Молчание, в котором он хочет сломать нос Ёнджуна. Тот тяжело вздыхает.       — Блять, — наконец резюмирует он. Субин не может не согласиться. — Я сейчас же еду обратно к нему.       — Не старайся, — невесело смеется Субин и наконец замечает дрожь в руках Кая. Прочищает горло и продолжает уже спокойнее: — Он не дома. И я не знаю, куда он поехал.       Он щелкает пальцами, привлекая внимания Кая, и, поймав его взгляд, чуть сжимает его дрожащую ладонь. Тот нервно сглатывает и смотрит в сторону. Субину это его состояние не нравится: он все еще хорошо помнит паническую атаку младшего в туалете компании.       — Я знаю, куда он мог поехать, — устало произносит Ёнджун, и Субин явно может представить, как он хмурится, прикрыв глаза.       — Действуй.       Он сбрасывает звонок. Кай подтягивает колени к груди, и Субин повторяет этот жест, придвигаясь ближе.       — Прости, — говорит Субин.       — Почему ты извиняешься? — глухо спрашивает Кай, положив подбородок на колени. Субин ведет плечом.       — Потому что я напугал тебя. Прости, — повторяет он.       Ему действительно стыдно, он слишком плохо знает Кая, чтобы предугадать его реакцию. Но именно в подобные моменты срабатывает тот самый малый процент погрешности, который заставляет сжатую пружину резко разжаться.       — Не бери в голову, — бормочет Кай, хмурясь. — Часто такое происходит?       — Периодически, — уклончиво отвечает Субин. — Бомгю как оголенный провод. Он всегда болезненно реагирует на происходящее, как бы сильно не старался это скрыть. И почему-то привык считать всех врагами. Поэтому отстраняется.       — Тебя это не задевает, хён?       — Нет, — он качает головой. — Это не самое ужасное.       Страшнее то, что Бомгю сразу становится стыдно за свой срыв, что приводит к самоуничижению, и Субин прекрасно это знает.       Глаза Кая заблестели, и он встряхивает головой, после чего отворачивается от Субина. Тот мысленно чертыхается. Он точно не хотел, чтобы все пришло к этому. Не хотел пугать Кая своей язвительностью, направленной к тому же в сторону его любимого хёна. Вообще-то, он действительно сам виноват в том, что рассказал лишнего Ёнджуну, но тому тоже стоило думать, прежде чем говорить. Как итог: Бомгю на грани нервного срыва в неизвестной точке X и Кай, который почти клубком свернулся, закрываясь от Субина.       Он тяжело вздыхает и поднимается с дивана, чтобы присесть напротив младшего на корточках.       — Знаешь, что? — тот заинтересованно переводит на него взгляд. Меж бровей засела морщинка. — Я согласен.       — Ты о чем? — переспрашивает Кай, склонив голову. Субин пожимает плечами.       — Насчет твоей идеи, — говорит он. — Я помогу тебе. Только это нужно сделать до конца шоу. И желательно сделать все максимально тихо, чтобы не повторить судьбу Цзыюй.       Кай приоткрывает рот и тут же его закрывает. Затем слегка улыбается, поджимая уголки губ.       — Спасибо, — говорит он, глядя прямо в глаза Субину, а тому кажется, что они красивее, когда младший улыбается. — С чего начнем?       — Начнем с самой Цзыюй.

***

      Когда открывается дверь, Бомгю сразу же заключают в крепкие объятия, едва ли оставляя возможность дышать. Похоже, Чанбин действительно скучал?       — Поднял на уши половину Сеула, малой, — он улыбается и, отстранившись, треплет Бомгю по волосам. Тот поджимает губы и стыдливо опускает глаза.       Глупо, глупо, глупо. Он такой идиот.       Зачем он приехал? Зачем навязывается Чанбину? Зачем вешает на него свои проблемы? Он снова вовлекает всех в свою истерику, с которой должен справляться сам. Это никому не нужно, никому не нужны его слезы. Омерзительно, просто омерзительно.       — Хён, прости…       — Даже не думай, — строго говорит Чанбин, почти затаскивая младшего в квартиру. Затем он доводит его до дивана, усаживая, и прикладывает руку ко лбу. — Да ты раскаленный. Так и не научился беречь себя?       Не научился. Да и зачем? О таком, как он, не хочется заботиться даже ему самому. Жалкое ничтожество.       Он не выносит своего общества.       Бомгю неуверенно не то качает головой, не то кивает и откидывается на спинку дивана. У Чанбина звонит телефон. Со хмурится и бранится, но звонок принимает.       — Чего тебе? — не слишком дружелюбно спрашивает он. — Конечно, приезжай. Если давно по лицу не получал.       Бомгю морщится, почти падая в сон. Ему так мало надо для этого, а ругательства Чанбина кажутся такими убаюкивающими после всего случившегося.       — Он останется здесь. Ты реально думаешь, что теперь я просто так позволю тебе все портить? — он цокает языком. — Оставь свои сопливые сожаления для рэпа, мне такое не интересно.       В один миг сон снимает как рукой. Бомгю распахивает глаза и смотрит на Чанбина с сомнением и сожалением. Тот трактует это по-своему.       — Ты на сегодня уже достаточно сделал.       Бомгю качает головой. Это же не правда. Ёнджун не виноват в срыве Бомгю. Виноват только тот, кто в очередной раз не справился со своими мерзкими эмоциями. Только он все и испортил.       Его рука сама тянется к телефону. Чанбин вскидывает брови и тяжело вздыхает.       — Считай, что сегодня твой день, Чхве.       Он передает телефон в чуть дрожащую руку Бомгю. Тот неуверенно сглатывает, прежде чем поднести его к уху.       — Не нужно сюда ехать, — только и говорит он. Ёнджун на том конце нервно выдыхает.       — Солнце, прости меня. Я все испортил. Опять.       Бомгю качает головой, зная, что Ёнджун этого не видит. Не он испортил. Да и не в этом проблема. Не в том, что Субин что-то рассказал, не в поведении Ёнджуна. Ни в ком из них.       Проблема всегда только в Бомгю.       — Пожалуйста, не приезжай, — просит он, не представляя, как больно эти слова режут. — Я… — он сомневается, взглянув на Чанбина, но тот уверенно кивает, и Бомгю продолжает: — Я останусь у Чанбин-хёна.       Он возвращает телефон владельцу, и тот добавляет, прежде чем закончить разговор:       — Ты его слышал.