Бомгю не просыпается. Он по-настоящему воскресает на том же диване, на который прошлым вечером его усадил Чанбин. Все тело ломит от неудобной позы для сна, а под двумя одеялами невозможно вздохнуть. Лицо отекло, глаза щиплет от света, падающего из окна. Сколько он так спал? Впрочем, это не так важно, если никакого облегчения сон не принес. Рубашка уродливо помялась, на голове — настоящее гнездо. Никогда за последние пять лет Бомгю не чувствовал себя настолько уродливым.
Попытка найти телефон заканчивается неудачей. Сумки, с которой он вчера приехал, рядом также не оказывается. Мысли все еще спутанные после сна, и Бомгю почти решает вновь отключиться от реальности, но слышит приглушенный женский голос, напевающий неумело, но с чувством. В нос ударяет запах жаренных яиц, и желудок неприятно сводит. Бомгю поднимается на негнущиеся ноги и через небольшой коридор попадает на кухню.
Девушка стоит к нему спиной у плиты и готовит завтрак, напевая какую-то незнакомую ему песню. И хоть делает она это непрофессионально, Бомгю все равно заслушивается, потому что очевидно — эта песня нравится девушке, и от этого исполнение звучит искренне и завораживающе.
Его тихая походка и молчаливое наблюдение приводит к тому, что она оборачивается и подскакивает на месте, вскрикнув от неожиданности.
— Боже, не подкрадывайся так! — просит она, и Бомгю приходит в себя, бормоча извинения. Девушка резко выдыхает, приложив руку к груди, и осматривает его. — Ты такой высокий… В позе эмбриона на диване ты казался меньше.
— Спасибо? — неуверенно произносит Бомгю и обнимает себя за плечи. Девушка улыбается, протягивая ему ладонь. Он осторожно пожимает ее.
— Сон Чеён.
— Чхве Бомгю, — отвечает он и только сейчас осознает, как сильно у него болит горло. Голос отдает хрипотцой.
— Да это я знаю, — Чеён взмахивает рукой и кивает на стул. Бомгю не смеет ослушаться. — Чего ты так рано подскочил? Еще даже девяти нет. Хотя, неудивительно, ты же проспал больше двенадцати часов, — она возвращается к готовке, а Бомгю слушает вполуха. Он не совсем готов к энергичным беседам, но, кажется, Чеён это не обижает. — Завтрак будет готов минут через двадцать. Если хочешь, можешь пока душ принять. Он на втором этаже.
Бомгю прикасается к своим спутанным волосам и думает, что, идея, в общем-то, неплохая, вот только слишком явно ощущение собственной обременительности. Ему тошно от мысли, что кому-то приходится возиться с ним.
— Я, наверное, вернусь домой… — он не успевает договорить, так как Чеён оборачивается к нему и недовольно скрещивает руки на груди. Бомгю нервно сглатывает.
— Слушай, — говорит она строго. — Я бы поняла твой отказ, если бы я предлагала тебе выпить средство для мытья посуды, но это даже почти невежливо с твоей стороны. Как ты можешь отказывать нуне? — пораженно спрашивает Чеён, и только тогда Бомгю понимает, что она шутит, и облегченно выдыхает. — Душ на втором этаже, — напоминает она, возвращаясь к готовке. — Чистое полотенце в шкафчике. И мой тебе совет: не бери зеленый гель для душа, он воняет тестостероном.
Бомгю тихо смеется и все же поднимается на ноги, направляясь на второй этаж. Уже в ванной комнате он заглядывает в зеркало, и это становится ошибкой.
Макияж, который ему нанесли еще вчера перед съемками, растекся. Под покрасневшими глазами залегли синяки, губы бледные и сухие, оттого потрескавшиеся. Лицо в целом опухло от отеков из-за долгого сна и вчерашнего срыва. Отвратительные следы эмоций, которые не должны появляться на лице модели.
Его кроет, когда он заходит в душевую кабину. Бомгю садится на корточки под ледяными струями душа, которые вроде должны помочь привести мысли в порядок, но по факту вызывают лишь дрожь по всему телу да прерывистые вздохи. Воспоминания со вчерашнего дня сдавливают горло, и он не может спокойно вздохнуть. Слишком много неправильного за один день, слишком много ошибок. Его несдержанность привела к срыву на близкого человека, который не сделал ничего плохого и на которого срываться хотелось в последнюю очередь. Субин ни в чем не виноват, он всегда старается помочь Бомгю, а тот отвергает эту помощь.
Он просто до ужаса неблагодарный.
В голове всплывает образ Ёнджуна, и губы Бомгю начинают гореть. Все так неправильно, все не должно было произойти так. А как должно было?
Да если бы он знал.
Никакого верного ответа, чертова безвыигрышная лотерея. Он смеется над самим собой. Портит жизнь себе и задевает других людей. Так нельзя, а как можно — он не знает.
Бомгю до красноты трет свое лицо, стирая остатки макияжа и пытаясь разрыдаться. Но даже это у него не получается.
На ручке двери ванной комнаты висят чистые футболка и спортивки. Когда он заходил в комнату, их точно не было. Ужасная привычка: не запирать двери. Бомгю одевается — вещи висят на его скелете.
Когда он заходит на кухню, Чеён и Чанбин сразу же замолкают, хотя до этого точно о чем-то шептались. Бомгю предпочитает это проигнорировать и неуверенно мнется в дверном проеме.
— Хён, нуна, я не знаю, как вас благодарить, — говорит он, заламывая пальцы. — Простите, что потревожил ваш покой, мне безумно жаль, что…
— Если хочешь нас поблагодарить — ешь, — строго говорит Чеён, пододвигая тарелку с едой. Чанбин заговорщически наклоняется к Бомгю и шепчет, но недостаточно тихо:
— Лучше слушайся, она бывает страшна в гневе… Ай! — вскрикивает он, когда девушка щипает его за руку. Бомгю решает не рисковать и сесть за стол рядом с Чанбином и напротив Чеён.
— Малой, объясни по-человечески, что случилось? — все же спрашивает Чанбин в перерывах между жеванием. Завтрак выглядит чудесно и пахнет аппетитно, но у Бомгю желудок все равно лишь заворачивается в цифру «восемь», и он надеется, что не получит по шее за то, что просто ковыряется палочками в еде. Хотя, судя по внимательному взгляду Чеён, по шее он все же получит.
— Я идиот, — признается он, на что Чанбин фыркает.
— Это не аргумент… — его прерывает звонок телефона. Он чертыхается и, извинившись, выходит из кухни. Бомгю хочет спросить у Чеён про свой мобильный, но та опережает его, схватив его ладонь и заглядывая почти в душу со всей серьезностью.
— Послушай, я могу представить, что ты чувствуешь, но сделай одолжение нуне, — просит она без какой-либо злобы. Бомгю медленно кивает. — Не расстраивай Бина. Поверь мне: он из тех людей, которые очень переживают за тебя. Возможно, тебе кажется, что таких людей нет, или что ты этого не заслуживаешь, я честно не знаю, но постарайся принять это. Бин может показаться не самым чувствительным человеком, но ты-то его точно знаешь. Он за своих близких готов рвать. И за тебя он готов порвать даже Ёнджуна, — признает она, на что Бомгю потерянно хмурится. — Так что сделай правильную вещь: когда он вернется, поговори с ним. И да, Бомгю-я, — она мило улыбается, но от этого спина Бомгю покрывается мурашками. — Будь хорошим мальчиком, поешь. Я тоже слежу за фигурой, но голодать от этого не стала.
Он стыдливо опускает взгляд в тарелку. Его отчитали, как маленького ребенка.
Может, именно это ему и нужно?
Палочки неуверенно обхватывают яичный рулет, и Бомгю делает небольшой укус. Желудок отвратно урчит и, на удивление, просит еще, когда его хозяин медленно прожевывает еду.
Это самое вкусное, что он ел за последнее время.
В соседней комнате Чанбин агрессивно закатывает глаза.
— И что ты мне предлагаешь, Чхве?
Ёнджун на том конце обреченно вздыхает.
— Чанбин-а, перестань на меня злиться! Я не сделал ничего плохого.
— Но и ничего хорошего, — парирует Со. Ответ ему — раздраженное рычание. — Не надо приезжать ко мне в дом и устраивать тут сцены, ты меня понял?
Ему это не надо.
— Я не собираюсь устраивать сцены! — взрывается Ёнджун. — Я хочу понять, что с ним происходит. Я хочу помочь.
Чанбин недоверчиво молчит, потирая лоб.
— Я не отпущу его просто так, — наконец говорит он. Ёнджун с пониманием мычит. Бомгю пришел к Чанбину спустя столько лет. Неудивительно, что теперь Со не хочет, чтобы тот снова ушел и закрылся от него. Он же тоже помочь хочет.
— Я понимаю, — говорит Ёнджун. — Просто… пожалуйста, перестань воспринимать меня, как врага народа. Я хочу все исправить. Ты же знаешь, что я никогда не желал
ему ничего плохого. Блять, Чанбин, я люблю
его, почему ты этого не понимаешь? — спрашивает он где-то на грани с отчаянием. А Со тоже не железный. Поэтому вздыхает и отвечает спокойно:
— Я напишу тебе, когда он поедет домой.
— Спасибо, — выдыхает Ёнджун.
Когда Чанбин возвращается на кухню, Чеён дразнит Бомгю, вызывая у того улыбку на лице.
— Давай, малыш, — она дует губы и подносит кусочек яичного рулета к губам Бомгю, вынуждая его есть. — Кусочек за Чеён-нуну, кусочек за Чанбин-хёна. Посмотри, как на тебе футболка висит! — театрально возмущается она и наконец замечает вернувшегося Со. Чеён улыбается и поднимается из-за стола. — Я оставлю вас. Мне на тренировку пора.
— Напиши, когда за тобой подъехать, — говорит Чанбин и оставляет невесомый поцелуй на ее лбу. — И не нагружай себя, ласточка, а то опять колени болеть будут.
— Обязательно, пап, — иронизирует Чеён и чмокает парня в щеку, затем поворачивается к Бомгю и машет рукой. — Рада знакомству, Бомгю-я.
Она исчезает с кухни, а чуть позже хлопает входная дверь. Бомгю закусывает губу.
Не будь он таким дураком, могли бы они с Ёнджуном стать такой же гармоничной парой?
Чанбин садится рядом с глупой улыбкой на лице. Это улыбка влюбленного человека.
— Хён, — осторожно начинает Бомгю, привлекая его внимание. — Прости, что тогда прекратил общение с тобой…
— Малой, прекращай извиняться, — отмахивается Чанбин. — Было и было. Главное, что сейчас ты пришел ко мне.
— И все же… — неуверенно говорит Бомгю. — Позволь мне сказать, — просит он.
Потому что кажется, если не скажет, то никогда не сможет отпустить этот груз.
— Ты прекрасный хён и всегда заботился обо мне, а я никогда даже не благодарил тебя за это. Мне очень жаль, что тогда я отстранился, — он хмурится и вспоминает слова Чеён, в которых нашел что-то похожее на описание собственных чувств. — Я был уверен, что недостоин заботы. Ты пытался поддержать меня, помочь мне, а я думал только о том, какой обузой для тебя являюсь, и как сильно ты устал от общения со мной. Мне было тошно от самого себя, и я даже не подумал о твоих чувствах.
Бомгю вздрагивает, когда Чанбин неожиданно заливается смехом. Он даже как-то расстроенно ведет плечом, но Со ерошит ему волосы и приобнимает.
— Боже, малой, я поражаюсь, — говорит он сквозь остатки смеха. — Вы с Ёнджуном конечно идеальная пара. Оба думаете много, говорите мало.
Сердце странно екает, а щеки розовеют. У Чанбина улыбка до ушей, и, кажется, он совсем не злится.
— Ты серьезно думаешь, что я бы стал возиться с тобой, если бы считал тебя обузой? — спрашивает он и сам же качает головой. — Послушай, малой, я всегда заботился о тебе, как о младшем брате, потому что считал тебя таковым. Все, что я делал, шло отсюда, — он хлопает себя по грудной клетке там, где находится сердце. — И ни разу я не воспринимал твои проблемы, как пустяк или бред, — он снова качает головой и хмурится. — Наоборот. Знаешь, будь у меня такая возможность, забрал бы все твои печали себе. Я-то смотри какой сильный, со всем справлюсь, — он демонстрирует накаченный бицепс, и Бомгю тихо смеется. — А тебе поддержка нужна, малой. Это не значит, что ты слабый. Так просто бывает. Человеку нужен человек, — Чанбин задумывается, поджимая губы. — Всем нужен кто-то рядом. Я тоже бывал в отчаянии. Все однажды через это проходят. Но в моей жизни появилась ласточка и почти заставила подняться на ноги, — он счастливо улыбается. Затем вздыхает и жмет плечами. — Это тоже сложно. У нас все получилось не сразу. Мы много ругались, спорили, расставались. Просто не понимали друг друга. Однажды все вроде пришло к концу, и мне казалось, что я даже не чувствую ничего. А потом случайно увидел ее в кафе с другим, — его челюсть напрягается, и он щурится. — И только тогда понял, что за нее готов пытаться снова.
— А что потом произошло? — пораженно спрашивает Бомгю. Чанбин чешет затылок.
— Ну, оказалось, что это был ее брат, но этот случай дал понять мне многое. К чему я это? — спрашивает он сам у себя, а после кивает. — Малой, отношения — это сложно. Иногда кажется, что ты поступаешь правильно, прерывая их, но жизнь — страшная сука. Как там говорят… лучше поздно, чем никогда? Так вот, малой, это действительно так. Но иногда может быть слишком поздно. Поэтому, если уж ты что-то переосмыслил — борись.
У Бомгю в голове шестеренки крутятся. Слишком быстро для человека, который едва отошел от простуды, но ему кажется важным обдумать это сейчас, пока он еще сидит напротив такого, кажется, понимающего Чанбина. Пока он находится рядом с человеком, который ему улыбается и поддерживает его. Пока он не погрузился в самые темные уголки своего подсознания, оставшись наедине с самим собой.
Бомгю хочет бороться. Он должен бороться, если не ради себя, то ради своих любимых. К сожалению, в его случае эта борьба против самого себя.
— А, еще кое-что, — добавляет Чанбин, щелкнув пальцами. — Вот эта вся тирада не относится ко мне. Двери моего дома всегда открыты для тебя, малой. Только постарайся заходить почаще, чем раз в пять лет, по рукам?
У Бомгю чешется нос, а в глазах собирается влага. Он улыбается, прикусывая губу и чуть посмеивается с Чанбина, у которого на эти эмоции испуганно вытягивается лицо и распахиваются глаза.
— Стоп-стоп, ты чего плачешь? — спрашивает он, заглядывая в глаза Бомгю. Тот смеется в открытую и отмахивается. Чанбин хмурится. — Я что-то не то сказал?
— Хён, — Бомгю качает головой. Его губы трескаются от улыбки и болят, но ему все равно. Он хочет улыбаться. — Спасибо тебе.
— Не пугай меня так больше, — он драматично хватается за сердце под смех младшего.
Если бы он не отстранился тогда от Чанбина… может, все было бы совсем иначе? Но сейчас Бомгю точно уверен: теперь он не станет убегать от него. Хён сказал, что не считает его обузой. Он не зол после стольких лет молчания. Он
принимает Бомгю со всеми его путанными мыслями.
— Кстати, малой, — говорит Чанбин, пока Бомгю трет глаза. — Каждый раз, когда захочешь извиниться за что-то, лучше скажи «спасибо». И человеку приятнее, и ты сам не будешь так грузиться. Договорились?
Бомгю активно кивает и снова улыбается. Глаза горят — от слез или от слов хёна.
— Спасибо, — говорит он, и Чанбин одобрительно кивает.
— Доешь. Я хочу показать тебе кое-что.
Желудок неприятно сводит на этой фразе. Бомгю смотрит в тарелку, обнимая себя поперек живота. Как бы он не хотел исполнить просьбу хёна, он просто не может, иначе его вывернет наизнанку в эту же тарелку. Он поднимает стыдливый взгляд на Чанбина. Тот вздыхает.
— Понял. Тогда пойдем.
Они поднимаются на второй этаж и заходят в одну из комнат. В ней все оборудовано для работы Чанбина: компьютер с мониторами, колонки, в углу — стойка с микрофоном, а стены покрыты особым материалом для сохранения чистоты звука. Бомгю с интересом оглядывается. Хотя ему не впервой бывать в подобном месте, все же профессиональные студии звукозаписи отличаются от домашнего пространства человека, который лишь дорабатывает материал здесь.
Он думает о том, есть ли подобная комната в доме Ёнджуна.
— Садись, — Чанбин указывает на кресло, поражающее своей массивностью, а при использовании еще и удобством. Бомгю садится, и его футболка сползает, оголяя ключицы сильнее. Он хмурится.
— Хён, не в обиду будет сказано, но… — он с сомнением осматривает Чанбина и прикусывает губу. — Это же не твоя одежда?
Со задумчиво чешет висок, глядя на футболку Бомгю. Качает головой.
— Моя по росту не подошла бы, — будто извиняясь, добавляет он.
— Тогда это… — Бомгю не договаривает и нервно сглатывает. Чанбин жмет плечами, подтверждая его догадки.
— Она чистая, если что, — говорит он, словно это беспокоит Бомгю.
Тот медленно кивает, закусив щеку изнутри.
Почему
его так много? Почему
он везде, но не рядом?
Бомгю знает ответ. Вопрос скорее риторический. Он переводит заинтересованный взгляд на экран компьютера, стараясь задвинуть ненужные в данный момент мысли куда-нибудь подальше. Чанбин понимает этот сигнал и склоняется над столом, щелкая по мышке.
— Только это секрет, по рукам? — шепчет он. Бомгю, одновременно напуганный такой серьезностью и заинтригованный, внимательно рассматривает папки и файлы на рабочем столе. Настоящий творческий беспорядок — ему названия ни о чем не говорят, зато Чанбин так уверенно кликает по случайному набору букв и цифр, что это вызывает восхищение. — Что хочешь послушать?
— Послушать? — хмурится Бомгю. — Не знаю. А какие варианты?
— Смотри, — он открывает папку, наполненную десятками аудиофайлов. Но ни одно из названий не проясняет для Бомгю ситуацию, поэтому тот смотрит на Чанбина и выдает неловкую улыбку. Со наконец понимает реакцию младшего и хлопает себя ладонью по лбу. — Ну конечно, тут же ничего непонятно. Тогда я сам выберу, — он нажимает на один из файлов, и Бомгю немного вздрагивает, когда колонки начинают проигрывать музыку.
Мелодия походит на минусовку для припева в рэп треке, наполненном битами и речитативом. Бомгю такую музыку не очень любит, о чем он прямо и говорит Чанбину, когда колонки затихают.
— У меня нет треков для бэндов, не мой профиль, — признается тот. Бомгю от этого передергивает, и он немного нервно качает головой.
— Я… больше не слушаю такую музыку, — поясняет он, потирая шею. Чанбин понимающе кивает, но продолжает смотреть с вопросом. — Сейчас мне нравится что-то спокойное.
— Баллады? — Бомгю качает ладонью в воздухе, не соглашаясь, но и не отказываясь от этого варианта. — Понял. Что-то такое? — спрашивает Чанбин, открывая другой файл.
Гитара в сочетании с ритмичным и нерезким битом сразу заворожили Бомгю. Он вполне мог представить, какой текст ляжет на мелодию в будущем — что-то меланхоличное и очень чувственное. Подобными композициями и заполнен почти весь его плейлист.
— Красиво, — говорит он и добавляет заинтересованно: — А что это?
Чанбин мнется, почесывая подбородок.
— Понравилось? — спрашивает он и получает в ответ уверенный кивок. Хмурится. — Я тебе пришлю, когда трек выйдет.
— Но… — непонимающе хмурится Бомгю. Чанбин качает головой, прерывая его.
— Просто думаю, что кое-что поменяется за это время, — туманно поясняет он. Бомгю склоняет голову. — Может даже послушаешь этот трек на выступлении в первых рядах, — добавляет Чанбин, пожимая плечами.
Ну конечно.
Бомгю прерывисто вздыхает и облизывает губы. Его пальцы сами по себе заламывают друг друга, скрывая волнение. Совсем не помогает.
— Послушай, малой, — начинает Чанбин, усаживаясь прямо на пол перед Бомгю и глядя на него снизу-вверх. — Ты же знаешь, что я не желаю тебе ничего плохого? — получив кивок, он продолжает: — И я бы никогда не стал просить тебя сделать что-то, что навредило бы тебе, — он качает головой и устало прикрывает глаза. — Так вот, я не один такой. Малой, веришь мне? — спрашивает Чанбин, заглядывая по ощущениям куда-то в душу. От этого по спине бегут мурашки, но Бомгю уверенно кивает. — Ёнджун не желает тебе зла.
Со хлопает его по колену, когда взгляд младшего начинает беспорядочно бегать по комнате.
— Честно говоря, меня немного достало слушать его надуманные страдания, — признается Чанбин. — Но он мой друг, и я за него переживаю. И за тебя тоже, — добавляет он, еще раз хлопнув по колену Бомгю. Острое. — Зная вас обоих… короче, только вместе вы можете справиться с вечным анализом, который приводит вас не туда. Я красиво не умею говорить, ты знаешь, но это очень тяжело — смотреть, как вы загоняете сами себя, — говорит он и разводит руки в стороны. Бомгю опирается локтями на колени и роняет голову на ладони.
— Мне страшно, хён, — почти шепчет он.
— Я знаю, — кивает Чанбин. — Хочешь, я сломаю Ёнджуну руку, если он опять накосячит? — предлагает он, на что Бомгю слабо смеется и качает головой. — Ну ты обдумай это предложение. А так… Малой, жизнь — это в принципе страшно. Вдруг ты сейчас выйдешь на улицу, и тебе на голову упадет кирпич? — спрашивает он, а Бомгю непонимающе вскидывает брови. Чанбин взмахивает рукой. — Я к тому, что иногда вещи происходят независимо от нас. Ты можешь не выходить из дома всю жизнь, прячась от кирпичей в своей квартире. А можно просто внимательно оглядываться при выходе на улицу. Со временем у тебя появится уверенность делать шаг без тревоги, поверь мне, — он отнимает руку Бомгю от его лица и с силой сжимает ее, улыбаясь.
Бомгю уважает Чанбина как друга, хёна и хорошего человека. И именно поэтому его слова влияют так сильно, что Бомгю хочет выбежать из квартиры хоть под дождь из кирпичей и найти в этом чертовом городе человека, с которым будет не страшно делать шаг за порог дома. С которым у него появится
дом.
Еще не поздно, ведь так?
— Это я еще не говорил про то, что даже в квартире ты можешь пострадать, — задумчиво добавляет Чанбин. — Ну знаешь, неисправность электричества или грабители, — он отмахивается. — Это портит изначальный смысл, не слушай меня.
Бомгю смеется. Не тихо, не устало и не сквозь слезы.
— Я понял тебя, хён, — говорит он с улыбкой на губах. Он встает с кресла, и Чанбин встает вслед за ним. Хочется попробовать, каково это — бороться, несмотря на кирпичи, летящие на голову. — Спасибо тебе за все. Но…
— Тебе нужно идти? — спрашивает Чанбин с некой гордостью. Бомгю улыбается одним уголком губ и кивает. — В добрый путь, малой. Ты со всем справишься.
Он тоже хочет надеяться на это.
Чанбин возвращает ему сумку с телефоном, вызывает такси и даже выходит на улицу, чтобы проследить за тем, как Бомгю уедет на нем. Тот обнимает хёна на прощание и обещает обязательно прийти в гости в ближайшее время. Из окна машины он машет Чанбину и наконец заглядывает в телефон, на котором несколько пропущенных звонков и одно сообщение, которое заставляет сердце Бомгю упасть куда-то под сидение, а самого Бомгю — попросить таксиста поменять пункт назначения.
Субин:
Знаю, что ты просил писать только по работе, но, мне кажется, для тебя это важно.
Сана в больнице.
***
В коридоре перед квартирой Бомгю прохладно. Особенно сильно это чувствуется, если сидеть на полу, прислонившись спиной к стене.
Ёнджуну все равно. На чистоту его джинс, футболки, на возможность простудиться (у него же сильный иммунитет), на мнение изредка проходящих мимо людей, даже на то, что пришлось перенести сегодняшнюю запись, сославшись на выдуманные обстоятельства. Он здесь не просто так сидит и даже не порывается уйти, пока не достигнет намеченной цели.
А цель его — достучаться до солнца. И плевать на этот круглый шар в небе.
Чанбин отписался о том, что посадил Бомгю в такси. Чанбин не мог соврать, но результат один: Бомгю все еще нет здесь. Ёнджун написал Субину, потому что думал, что они могли бы быть вместе сейчас, но тот ответил, что до сих пор не помирился с подопечным, и скорее всего Бомгю поехал в больницу к Сане. Ехать туда кажется бредовой затеей. Но он же когда-то вернется домой?
Ожидание убивает, но бегать за ним по всему Сеулу просто невыносимо. Прохлада даже отрезвляет. Ёнджун привык к холоду.
Его одиночество прерывается неожиданно и странно. Нарушитель удивлен не меньше самого Чхве — эта встреча была настолько же неизбежной, насколько неловкой обернулась. Когда их взгляды встречаются, кажется, что проиграет тот, кто заговорит первым.
Однако Чонгук лишь усмехается и облокачивается спиной о стену рядом, но не слишком близко с Ёнджуном.
— Привет, Ёнджун-а.
— Сонбэ?.. — удивленно говорит тот. Чонгук закатывает глаза, не глядя на него.
— Да брось, — фыркает он. — Мы с тобой почти как братья, к чему формальности?
Ёнджун смотрит на него снизу-вверх, хмуря брови. Осознание в его голове складывается медленно, но верно, и он качает головой. Чонгук хмыкает.
— Дошло наконец? — спрашивает он, пока во взгляде Ёнджуна формируется сталь. — Не злись так. Я ни на что не претендую, — он опускает взгляд и добавляет тише: — Никогда не претендовал.
— Зачем ты пришел? — холодно спрашивает Ёнджун. Чонгук вопрос игнорирует и подходит к двери квартиры Бомгю, дергая ручку. Заперто. Он присвистывает.
— Он наконец-то начал запирать двери. Удивительно.
Ёнджун оказывается рядом за секунду и смотрит с угрозой. Но Чонгук лишь вскидывает брови.
— Хочешь ударить меня? — спрашивает он, склонив голову. — Давай. Посмотрим, как это поможет тебе решить проблемы, Ёнджун-а.
Тот сжимает зубы до боли и отходит обратно к стене, съезжая по ней на пол. Прохлада отрезвляет. А его резкие и необдуманные поступки, продиктованные слабо контролируемой агрессией, вряд ли помогут.
Зачем Чонгук делает вид, что так хорошо знает привычки Бомгю? Или он
действительно все знает?
Чон облокачивается спиной на дверь и засовывает руки в карманы кофты, глядя на Ёнджуна. Тот смотрит прямо перед собой и мысленно считает от одного до десяти и обратно. Говорят, помогает. Врут.
— Чего такой унылый? — хмыкает Чонгук. Ёнджун лишь секунду смотрит на него с чрезмерной усталостью и качает головой, отводя взгляд. Чон поджимает губы и щурится. — Неужели до сих пор не разобрались? Я был уверен, что он поедет к тебе.
Ёнджун смеется. Не от веселья, конечно, но скулы сводит улыбкой. Чонгук кивает своим мыслям и смотрит куда-то в сторону.
— Про твой вопрос… — припоминает он. — Я пришел поговорить с
ним.
— О чем? — прямо спрашивает Ёнджун. Чонгук жмет плечами.
— О нас, — его губы плывут в странной улыбке, а Ёнджун ведет плечом. — Вернее о том, что пора бы это заканчивать.
Чхве хмурится, когда резко поднимает взгляд на Чонгука. Тот разводит руками в стороны и снова прячет ладони в карманы.
— Я же сказал, что ни на что не претендую, — напоминает он. — В этом и смысла нет, пока вся
его голова забита тобой, Ёнджун-а, — он усмехается. Его язык проходится по верхнему ряду зубов, и он качает головой, цокая. — Ну и бред, если честно.
Ёнджун не может не согласиться, но все равно молчит. Чонгук не ждет ответа и продолжает:
— Знаешь, на его день рождения в этом году я приехал сюда, несмотря на свой график. А он выгнал меня. Сказал, что хочет побыть один.
На его губах покоится улыбка, и взгляд уверенный, но в голосе все же чувствуется горечь, от которой Ёнджун склоняет голову.
— Зачем ты это говоришь? — спрашивает он, но Чонгук игнорирует вопрос.
— Но иногда он что-то рассказывал из своего прошлого и в такие моменты становился до смешного беззащитным. Я никогда не мог уловить перемены в его настроении. Сегодня он снова прогонит меня или будет откровенничать? — рассуждает он вслух. — Угадать невозможно. А знаешь, почему?
Ёнджун не реагирует, но Чонгуку это и не надо. Он снова усмехается и стучит по стене.
— Да потому что он ледяной ко мне, как эта стена, — говорит он. — Я тоже не святой, это правда, и я никогда не корчил из себя принца на белом коне. Но все же, знаешь, что? — спрашивает он, снова не дожидаясь ответа. Его губы сжаты, когда он смотрит на Ёнджуна. — Мне почему-то казалось, что все это хоть что-то значит. Получается, нет.
Молчание. Ёнджуну нечего ответить. Признаться, он стал невольным слушателем этой исповеди и предпочел бы вернуться назад во времени, чтобы избежать этой встречи. Поэтому сейчас его лицо выражает целое ничего, а Чонгук вновь смеется.
Этот смех пахнет сожалением.
— Ты намного лучше меня, Ёнджун-а, — признает он, отстраняясь от стены. — Я не могу здесь стоять часами, поджидая его. Будешь другом, передашь Бомгю, что я приходил и хотел поболтать о прошлом?
Чонгук уходит, не прощаясь, а Ёнджун не уверен, что хочет быть другом для него. Но почему-то совесть подсказывает, что это необходимо.
***
Больница пахнет по-особенному. По-особенному неприятно. Так, что нос щиплет этот резкий запах, а в глазах собирается влага. Здесь тихо и умиротворённо. Почти как на кладбище. И воздух здесь такой же: цепляющий кожу и пускающий мурашки.
К Сане Бомгю пускают с трудом. Помогает удостоверение личности и медсестра, которая его узнала и поняла, что с Саной они работают в одной компании. Время посещения — пятнадцать минут, потому что пациентке нужен постоянный отдых. Та самая медсестра объясняет Бомгю, что случилось с его нуной. Официальная версия — сильная нагрузка на работе сказалась на ней. Проще говоря, Сана перетрудилась. Но, отведя Бомгю в дальний угол коридора, медсестра шепотом признается, что девушке диагностируют пищевое расстройство, из-за которого организм ослаб. Из потока не совсем понятных ему слов, Бомгю понимает: показатели ниже нормы, желудок и кишечник неисправно работают, а от этого идут все остальные симптомы. Медсестра просит не сильно пугаться, когда пускает Бомгю в палату.
Но не испугаться не получается.
Сана кажется до ужаса маленькой на больничной койке. Ее тело укрыто одеялом, и только руки лежат поверх него, но даже так у Бомгю щемит сердце ее болезненная худоба и бледность. Из сгибов ее локтей торчат катетеры, которые соединены с капельницами, стоящими рядом с кроватью. На тумбочке — цветы и фрукты. Взгляд Саны обращен к окну, но стоит двери закрыться за Бомгю, как она поворачивается к нему, и ее губы расплываются в вымученной улыбке.
— Бомгю-я, — тихо говорит она, а Бомгю понятия не имеет, как у него хватает сил на то, чтобы остаться стоять на ногах. Он медленно проходит к койке и садится на стул. Сана протягивает к нему руку, и он обхватывает ее ладонь своими.
Ледяная. — Я не хотела пугать тебя, поэтому просила твоего менеджера не говорить тебе об этом, — она обводит взглядом палату и морщится, но все равно улыбается, когда вновь смотрит на Бомгю. — И все же… Спасибо, что пришел. Я рада.
— Нуна, как?.. — он не договаривает, его горло раздирает сухость. Сана слабо пожимает плечами.
— Так получилось, — отвечает она. Ее поникший взгляд обводит собственное тело, скрытое одеялом. В глазах плывет разочарование. — У нас мало времени, да? — Бомгю кивает, закусывая губу. — Хорошо. Тогда послушай меня, — она откидывает одеяло.
Сана одета в больничный халат, который хоть и бесформенный, но все же частично очерчивает линии ее тела.
Она тощая до ужаса. Бомгю распахивает глаза, и по его телу пробегает холод, заставляя вздрогнуть. Та ее рука, которая свободна от ладоней парня, касается колена и натягивает ткань по нему.
Острое.
— Видишь, Бомгю-я? — спрашивает она. Бомгю видит, конечно видит, но все равно качает головой — не в ответ на ее вопрос, а от обволакивающего чувства страха. Сана вновь укрывается одеялом, пряча свои кости. — Страшно? — Бомгю не отвечает, потому что боится правдой обидеть девушку. Но та сама все прекрасно понимает, и слабо улыбается. — Это цена моей карьеры. Как думаешь, оно стоило того?
Вопрос виснет в воздухе — Бомгю не знает, что ответить. В общем-то, ответ и не требуется, потому что он очевиден. В голове всплывает фраза девушки из их последнего разговора.
Многие люди годами убивают себя.
— Нуна, — хрипит он. Горло болит. — Пожалуйста, не сдавайся. Ты должна быть сильной.
— Я буду, — обещает она и улыбается так, что Бомгю верит. — Мне есть, ради кого быть сильной. Ради Цзыюй, ради мамы. Ради себя, — ее голос уверенный, в нем нет ни капли слез. Бомгю искренне восхищается ее волей. — Пообещаешь мне кое-что?
Он активно кивает, потому что, правда, готов согласиться на что угодно, лишь бы эта сила в такой хрупкой девушке не погасла.
— Не доведи себя до этого, — она снова обводит взглядом палату. — Здесь очень тоскливо. Посетителей пускают максимум на полчаса. Кормят, — она морщится на этом слове, — не очень. Я здесь как в коробке, — признается она. — Из окна все кажется таким интересным. Раньше я многое не замечала. Сейчас любая мелочь приносит мне радость. Вот, например, ты пришел, — она улыбается и накрывает ладони Бомгю второй рукой. — Хотя, ты вовсе не мелочь, Бомгю-я. И я рада, что у тебя есть люди, которые о тебе заботятся. Твой менеджер, например, — у Бомгю на упоминании Субина дергается глаз. Они так и не поговорили. — Скажи ему, чтобы был осторожен. То, что они затеяли, может обернуться чем-то плохим, — добавляет она, сникнув.
Бомгю непонимающе склоняет голову. Он понятия не имеет, о чем Сана говорит, и хочет спросить об этом, но в палату заходит медсестра, которая сообщает об окончании времени приема. Сана убирает свои ладони, и Бомгю встает со стула.
— Я зайду еще, нуна, — говорит он перед уходом, и девушка кивает с благодарной улыбкой.
На этот раз такси точно увозит его домой.
***
Ёнджун успевает немного вздремнуть, уткнувшись лбом в колени, когда на его макушку опускается ладонь. Он вздрагивает, поднимая взгляд.
Перед ним на корточках сидит Бомгю. Бомгю с улыбкой на губах. Бомгю, который светит и согревает, несмотря на холод стены и пола. Бомгю, который наконец-то вернулся.
И Ёнджун, который дождался его.
— Солнце… — почти шепчет старший, но Бомгю качает головой, не позволяя договорить. Его ладони ложатся на щеки Ёнджуна, а сам он наклоняется и накрывает родные губы своими почти невесомо. Глаза Ёнджуна распахиваются, и он каменеет в невозможности сделать хоть что-то, пока Бомгю гладит его скулы большими пальцами.
И все становится размытым, когда Бомгю поднимается на ноги, протягивая руку Ёнджуну. Он держит его руку, доставая ключи из сумки и пропуская старшего в квартиру. Он не отпускает родную ладонь, когда дверь закрывается за ними.
