***
Усталость измеряется количеством сдержанных язвительных порывов. У Субина этот счетчик зашкаливает, и давно число на нем перевалило за два десятка, а ведь еще не вечер. Большая часть их, конечно, пришлась на утро, когда Субин был вынужден приехать в агентство для решения вопросов, которые спокойно решаются без его участия. Невысказанные саркастичные комментарии, помноженные на недостаток сна от непрекращающейся тревоги, рождают нервозность и раздражение. Те в свою очередь ломают Субину пальцы и заставляют ритмично постукивать ногой по полу. Полночи ушло на продумывание плана дальнейших действий. Красиво пообещать — это так просто. Гораздо сложнее превратить задумку на уровне фантазии в реальность, в которой Кай смог бы сделать красивые, пусть и смазанные, фотографии улыбающихся и счастливых Бомгю и Ёнджуна. Все-таки их идея безумная до жути, а Субин никогда не был авантюристом, вот и пришлось ломать свою больную голову, дабы в нее пришла хоть одна мало-мальски адекватная мысль. Еще одна часть ночи, в которой Субин мог посвятить себя и свое сознание сну, была потрачена на мысли о Бомгю. Тот действительно не отвечал на звонки, связываться с Ёнджуном не хотелось, как минимум потому, что сдержанный язвительный порыв был в опасности приобретения скверной приставки «не». Сиди и гадай, куда поехал этот беспокойный Чхве с его вечным страхом и желанием отстраниться. Будучи реалистом, Субин рисовал в своей голове разные сценарии, и каждый из них был диаметрально противоположным предыдущему. Слишком уж непредсказуемый подопечный. Итог один. После поездки в агентство, когда маленькая стрелка часов была еще далека от двенадцати, внутренние показатели раздражения уже превысили все допустимые нормы. Субин сидит в служебной машине рядом с домом Ёнджуна и Кая в ожидании последнего. Времени у них немного, да и действовать необходимо спешно, поэтому дело отлагательств не жалует. Палец отстукивает одному лишь Субину понятный ритм по рулю, когда на пассажирское сидение усаживается Кай, закрепляя ремень безопасности. Хюнин бормочет извинения за задержку, а на его шее болтается фотоаппарат мгновенной печати. — Что это? — спрашивает Субин, хмурясь и указывая пальцем на камеру. Кай смотрит на нее, как будто сам удивлен этому устройству и, едва заметно улыбаясь, пожимает плечами. — Это… — он смотрит на старшего смущенно. — Хочу сделать фото. Если ты не против. — Хорошо, — без задней мысли соглашается Субин и заводит машину. — Что хочешь сфотографировать? — Тебя. Старший заходится в кашле. Это воздух пошел не по тому маршруту и не достиг легких. Благо удивление настигает Субина не во время движения. Кай замечает его смятение и спешно поясняет: — Просто это очень важно для меня… Я ценю твою помощь, поэтому хочу запомнить этот момент. Если ты против, все в порядке, я пойму. Субин все же не сдерживается, но в голове уже нет места язвительности и сарказму. Он смеется и машет рукой, показывая свое спокойное отношение к затее младшего. — Я просто удивился, — признается Субин. На его губах задумчивая улыбка, а глаза внимательно следят за дорогой. И лучше бы Каю подождать с подобными приятно поражающими идеями, иначе машина полетит в кювет. — Только давай позже. Я хоть улыбнусь для фото. — Ты и сейчас улыбаешься, хён, — пожимает плечами Кай. Субин лишь на секунду отвлекается от вождения, взглянув на младшего, но тут же возвращает все свое внимание дороге, усмехаясь. На его щеках ютятся ямочки. Цель их пути — медицинский центр, в котором сейчас находится Цзыюй. Еще утром, в агентстве, до Субина дошла информация о госпитализации Саны. Он связался с ней по телефону, чтобы предупредить о плане, спросить о ее состоянии и Цзыюй. Сана высказала разумные опасения, но останавливать не стала, лишь попросила быть осторожнее. Она также пообещала позвонить в медицинский центр и договориться о встрече с Цзыюй и украдкой просила не сообщать Бомгю о собственном состоянии. И все же о случившемся с ней Субин просто не мог не рассказать, тем более что подобная информация все равно рано или поздно дойдет до Бомгю. Лучше уж рано. Лучше уж ему быть в курсе. — Если проголодаешься, на заднем сиденье пакет с едой, — говорит Субин, не отвлекаясь от дороги. Кай быстро оборачивается назад, убеждаясь в правдивости слов старшего, и переводит на него удивленный взгляд. — Спасибо… — пораженно произносит он. Его подобное проявление заботы греет, и он улыбается, поджимая уголки губ. Субин не придает этому значения: такие мелочи стали обыденностью. Он привык заботиться и даже перестал считать это проявлением заботы. Для него протянутая вовремя бутылка воды, купленная еда или поддержка человека, подверженного панике — основа его общения с людьми, которые ему небезразличны. Это не способ показать привязанность или напроситься на комплимент, это практически заложенный в программе движок. Привычка, черта характера. Он на нее даже внимания не обращает. Кай крутит в руках камеру и точно хочет что-то спросить, но не решается. Субин видит его нервозность периферическим зрением и чувствует почти на подсознательном уровне. — Все в порядке? — спрашивает он. — Да… — Кай на секунду замолкает, прикусывая губу, но все же продолжает: — Хотел спросить про Бомгю-хёна. Вот бы и у Субина был кто-то, у кого он мог спросить про своего подопечного. Но он не произносит эту шутку вслух, вместо этого отвечая: — После вчерашнего мы с ним не разговаривали. Я не знаю, куда он поехал и что с этим сделал твой брат, — он хмурится и кидает быстрый взгляд на Кая. — Вы не обсуждали это с Ёнджуном? — Хён вчера вернулся поздно и выглядел уставшим, — отвечает Хюнин, потирая шею. — Он просто пожелал мне спокойной ночи и ушел в свою комнату. Поэтому я тоже ничего не знаю. Субин останавливается на светофоре и убирает руки с руля. Он смотрит на слишком очевидно переживающего Кая, вздыхая. — С другой стороны, если что-то плохое случилось бы, он бы рассказал тебе, ведь так? — задает он скорее риторический вопрос, на что Хюнин ловит его взгляд и пожимает плечами. — Иногда мне кажется, что хён многое скрывает от меня, — откровенничает Кай. — Он сильно беспокоится о моем состоянии, но будто… не знаю, не позволяет сделать этого в ответ? — он снова жмет плечами. Субин хмыкает и возвращается к вождению. — Я помню, насколько сильно он беспокоится о тебе, — шутит он, припоминая тот случай в уборной. Кай сконфуженно поджимает губы. — Прости за тот случай, хён… Иногда он бывает слишком опекающим, — смущенно говорит он, и Субин добродушно смеется. — Все в порядке. Лучше быть «слишком», чем «недостаточно», — он пожимает плечами. Хюнин улыбается как-то печально и медленно кивает. От их пауз в диалоге не веет неловкостью, напротив, Субину они кажутся необходимыми. В его представлении так и должно быть. В этих паузах он не ломает свою голову вариантами того, что сказать или спросить, как ответить и какие его слова могут обидеть Кая. Потому что в его голове и не рождаются неприемлемые ответы. Все его фразы — это первое, что приходит на его больной ум, но они не полная чушь и ерунда. Всего лишь отражение его настоящих мыслей. Неужели можно говорить с кем-то открыто, без барьера? И это получается так естественно? Интересно… — Нам долго ехать? — спрашивает Кай, на что Субин неопределенно ведет плечом. — Еще минут сорок. На этой дороге сейчас небольшие пробки. А что? — Просто некоторые темы для разговора могут быть слишком объемными. А если мы начнем обсуждать что-то сейчас, то потом может быть неприятно прерывать разговор, — поясняет Кай, точно это что-то очевидное, а у Субина лицо в удивлении вытягивается. — Все так сложно? — спрашивает он. — Общение — это всегда сложно, хён, — уверенно говорит Кай. Субину хочется возразить, но он тут же задумывается. Хюнин прав, общение — это сложно. И то, что общение с ним такое легкое, скорее исключение для подтверждения правила. — Ладно, я понял, — кивает Чхве. — О чем мы можем поговорить за сорок минут? Он не договаривает одну вещь: в случае чего, машина свернет на первом же повороте, чтобы их маршрут превратился из прямого пути до пункта назначения в запутанный лабиринт и занял чуть больше сорока минут. Или же не чуть, все относительно. — На самом деле, вариантов много, — признается Кай. — Давай тот, который тебе больше всего нравится, — говорит Субин и не замечает, как щеки младшего едва заметно розовеют. — Как ты стал менеджером Бомгю-хёна? — спрашивает Кай. — Это не очень интересная история, — Субин пожимает плечами. — Меня пытались затащить в трейни, но я никогда не любил слишком много внимания к себе, поэтому отказывался, как мог. Тем более, я уже тогда знал о том, насколько это тяжелая работа. Потом моя одногруппница рассказала о том, что подрабатывает визажисткой в B-S, и предложила мне работу менеджера. Платят неплохо, а в студенческие годы это вообще казалось целым состоянием. Особенно забавно было видеть лица начальства, когда паренек, которого они хотели завербовать в айдолы, пришел к ним на работу в качестве менеджера. — Как ты можешь говорить, что это не интересно? — удивляется Кай. — Тебя же почти взяли в айдолы! — Ты преувеличиваешь, — он качает головой. — Не думаю, что смог бы дебютировать. Тем более в B-S. Им выгодны только такие гении, как твой брат. Остальных используют и выбрасывают, когда польза от них заканчивается. Оба чувствуют мурашки на своей коже. Оба думают об одном. — Неужели тебя так просто приняли на работу менеджера? — продолжает интересоваться Кай. — Не совсем, — отвечает Субин. — Естественно был испытательный срок. Им понравились моя молчаливость и спокойное выполнение обязанностей, поэтому никого не смутило то, что я студент. Вообще, им нечего терять. По крайней мере, они в этом уверены. Он не соврал про пробки. В одной из таких машина останавливается, и Субин переводит взгляд на Кая, который на протяжении всего разговора разглядывал его профиль, и склоняет голову. — Получается, ты умеешь петь, хён? — спрашивает Хюнин с некой надеждой и заинтересованностью в глазах. Субин на это взрывается смехом, запрокидывая голову. — Не думаю, что это можно назвать пением, — отвечает он, возвращаясь к вождению. На его лице светятся остатки улыбки. — Мой фальцет далеко не самый выразительный и достаточно тусклый. Он немного лукавит, но на деле просто не желает рисоваться. В конце концов его действительно никогда не впечатляли собственные певческие способности. — Я тебе не верю, — уперто говорит Кай, качая головой. Субин усмехается. Он авантюристом никогда себя не считал, однако именно в этом момент в голове закипает азарт. — Могу доказать. Кай удивленно и с некой радостью вздыхает и спрашивает: — Ты споешь? — Да, — кивает Чхве. Машина тормозит на перекрестке, пропуская другую, и он поворачивается к младшему. — Если ты тоже споешь. Глаза напротив распахиваются в шоке, и Кай закусывает губу. Он быстро моргает, отводя взгляд, чешет щеку. Субин вовсе не настаивает, но он бы соврал, если бы сказал, что не хочет согласия младшего. Тем более… в последний раз пение Чхве кто-то слышал достаточно давно, да и для самого себя он пел редко, даже душ принимал в тишине, поэтому если уж позориться, то хотя бы получив в подарок завораживающее а капелла Кая. Тот, запустив пальцы в волосы, вздыхает и переводит взгляд на профиль Субина. Его же внимание вновь приковано к движению на дороге. — Хорошо, — наконец соглашается Кай, и Субин улыбается. Младший залипает на его ямочках на секунду и поспешно добавляет: — Но ты первый. — Только не жалуйся потом, если кровь из ушей потечет, — предупреждает Чхве и тратит ровно две секунды на выбор песни. Взгляд Кая пронзительный, он смотрит внимательно, пристально и слушает наверняка так же. От этого невозможно укрыться, и к щекам приливает кровь, но Субин продолжает уверенно вести машину и начинает петь:— Ты такой, каким я хотел бы быть,
Твоя свобода так естественна.
Весь ты излучаешь счастье,
Теперь я не соглашусь на меньшее.
Ненадолго в салоне машины виснет тишина, и Субин решает продолжить:— Все в тебе задевает мою зависть,
Твоя душа не способна ненавидеть.
Все в тебе так легко полюбить,
За тобой приглядывают с небес.
Он замолкает и хмурится, пока уши заливаются красным. Оказывается, это чертовски неловко — петь. Петь при другом человеке. Петь перед человеком, который умеет делать это хорошо. Петь перед Каем. Но тот ни разу не моргнул за все это спонтанное выступление и сидел с приоткрытым ртом. Его глаза почему-то не могли оторваться от нахмуренных бровей Субина, а где-то на второй строчке он упал в другую реальность с одним лишь словом в голове. Прелесть. Стыд уже начал закрадываться в мысли, когда Кай начинает негромко хлопать. — Ты зря так наговариваешь на себя, хён, — говорит он. — Истории у тебя интересные, и поешь ты… прекрасно. — Спасибо, — Субин убирает одну руку с руля и смущенно трет шею. Даже если этот комплимент из вежливости, ничего страшного. Кай просто до ужаса милый, чтобы предъявлять ему за нечестность или лесть. — Твоя очередь. В салоне машины снова тихо. Хюнин заламывает пальцы и сосредоточенно наблюдает за этим процессом. — Я… — говорит он и останавливается, чтобы прокашляться. — Я не могу. Прости. — Получается, ты меня обманул? — беззлобно спрашивает Субин, чувствуя себя подопытной лягушкой. Вот так просто раскрыл себя в не самом своем лучшем умении, а его обвели вокруг пальца, оставив без награды. Кай поджимает губы и отворачивается к окну, продолжая ломать собственные пальцы. — Ты злишься? — Нет, — честно отвечает Субин. Едва ли он способен на него злиться. Взгляд мельком замечает переломанные по второму кругу пальцы, и ладонь сама собой ложится на чужие, не имея ни малейшего понятия о том, как на это реагируют легкие. А те перестают выполнять свои прямые обязанности. Подлость. — Не переживай, я правда не злюсь, — Субин почти сразу же убирает свою ладонь и вновь кладет ее на руль, не придавая этому жесту значения, в то время как Кай слышит собственное сердцебиение в ушах. — Надо было попытать удачу. Не знаю, почему именно ты так переживаешь, но все в порядке, я не собираюсь давить на тебя. Просто хочу, чтобы ты знал: мне действительно нравится, как ты поешь. Не считая себя эмпатом, он все же каждый раз попадает прямо в точку и понятия не имеет о том, какой вес имеют его слова. Пока Субин следит за дорогой и пытается отложить тревожные мысли о медицинском центре в дальний ящик хотя бы до приезда туда, Кай достает из заднего кармана джинс телефон и что-то ищет в нем. Затем он кладет мобильный на подлокотник, и Субин на секунду заглядывает на экран. Он успевает заметить название канала на ютубе, прежде чем Кай включает одно из видео, и это название кажется ему смутно знакомым. Однако Субин не успевает задуматься, потому что на экране появляется парень с гитарой в руках. Камера снимает его, сидящего на полу со скрещенными ногами, и в кадре совсем не видно лица. Зато слышны звук струн и голос. Голос, который хорошо знаком Субину. Он не такой, как в реальности: отредактированный и сведенный с музыкой, но все также прекрасен. Субину неизвестна эта песня, и его не самые хорошие познания в английском едва ли позволяют понять текст, но произношения настолько чистое, что некоторые слова понятны даже такому дилетанту, как Чхве Субин. Из них и складывается общий смысл.Мир уродлив, но я вижу красоту в тебе.
Слова обжигают, ведь их сложно произнести.
Думаешь ли ты обо мне так, как я о тебе?
И пусть это не живое исполнение, пусть голос отредактирован, пусть Кай схитрил, но, черт, его пение — это самое чудесное и чувственное, что Субин когда-либо слышал. В его желаниях он засыпает под этот вокал и не мучает себя, обдумыванием своих и чужих слов, рабочих обязанностей, трудностью общения с людьми и усталостью от необходимости держать все в себе. Он так устал думать, а голос Кая гонит прочь все тяжелые мысли из головы, заполняя всю ее собою. — Спасибо, — блокируя телефон и убирая его обратно в карман джинс, неожиданно говорит Хюнин, чем заставляет Субина вскинуть брови. — За что? — удивляется Чхве. Он честно считает, что благодарить тут должен только он. Кай пожимает плечами. — За принятие. Ему отвечает тишина. Проходит минут десять, когда Субин замечает, что Кай не просто молча смотрит в окно, а дремлет. Все пробки остались позади, и автомобиль свободно несется по прямой дороге, ведущей к медицинскому центру, а Субин не может не думать. Его взгляд то и дело падает на посапывающего младшего на пассажирском сидение с надеждой на его внезапное пробуждение, но этого не происходит, и Субину приходится мириться со своими мыслями.***
В том крыле медицинского центра, где находится Цзыюй, царит особая атмосфера не столько от каких-то внешних факторов, сколько от осознания. Что гложет местных пациентов? Почему они решились на шаг, отделяющий их от небытия? Субин бы, наверное, душу продал, чтобы узнать. Есть все же вещи, которые он не может понять. Нет. Принять. — Ты в порядке, хён? — тихо спрашивает Кай, когда они следуют за медсестрой до нужной палаты. Слишком наблюдательно с его стороны. Или Субин не так хорош в сокрытии, как ему хотелось бы. Но он кивает. — Душно, — кратко поясняет он, на что Кай недоверчиво поджимает губы. Воздух на самом деле чистый и свежий, вот только Субину душно не из-за него. Его привычно душат мысли. Он останавливается, не дойдя до палаты. Кай и медсестра по инерции замирают вместе с ним, и последняя понимающе отходит в сторону, давая парням возможность поговорить. — Послушай, — Субин поворачивается к Каю и вздыхает. — Я пойду один, — он протягивает ключи от машины на ладони. — Подожди меня. — Хён… Что происходит? Почему ты передумал? — растерянно спрашивает Кай, хмурясь. Субин качает головой. — Все в порядке, — ложь дается тяжелее с каждой новой заведомо неправдивой фразой. — Думаю, она легче пойдет на контакт, если будет говорить с человеком, которого знает. Не переживай, я скоро вернусь. Кай неуверенно кивает, очевидно не до конца веря в слова старшего, но все же забирает ключи и желает удачи, прежде чем уйти обратно по коридору. Субин жмурится до точек перед глазами и подходит к медсестре. Та приводит его к нужной палате и стучит в дверь, а, услышав одобрительное мычание по ту сторону, открывает ее с теплой улыбкой. — Цзыюй-щи, к вам посетитель, — дружелюбно говорит она, пропуская Субина в комнату. В ней много света, и она в целом мало чем похожа на привычное понимание слов «больничная палата». На кровати не стандартное белое постельное белье, а бежевое. Рядом с изголовьем бережно сложен пушистый розовый плед. На тумбочках — стопки книжек и небольшой суккулент в горшочке. Сама Цзыюй сидит в углу возле большого окна, у которого можно открыть лишь маленькую форточку, на кресле с книгой в руках. Девушка откладывает ее в сторону, как только посетители заходят в комнату, и обращает свой взор на них. На ней — свободная футболка, спортивные штаны и полный безразличия взгляд. Только от него по спине Субина бегут мурашки, стоит ему заглянуть в глаза Цзыюй. — Спасибо, — говорит она, обращаясь к медсестре и чуть кивает. Та кивает в ответ и уходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. Цзыюй переводит взгляд на Чхве, после чего указывает рукой на кровать. — Субин-щи, — она щурится, вспоминая что-то. — Давно не виделись. — Три года точно, — соглашается он и следует указанию девушки, садясь на кровать. — Как твое самочувствие? — Прости, но я знаю, зачем ты пришел, можем не вести светские беседы и перейти сразу к делу, — она прикрывает глаза и трет пальцами переносицу. В каждом ее неспешном движении Субин чувствует давящую усталость. — Онни мне все рассказала. Мой ответ — нет, Субин-щи. Он щурится и не слишком удивленно хмыкает. — Почему? — Разве не очевидно? — Цзыюй обводит взглядом свое временное место жительства. — Ёнджун в курсе, в какую затею ты втянул его младшего брата? Этот вопрос отдается Субину зубной болью. Кто и кого втянул — это еще очень большой и спорный вопрос. Хотя, как старшему, знающему больше человеку, Субину стоит прислушаться к словам Цзыюй. Слишком огромный риск, который Кай, к сожалению, не осознает в полной мере. — Разве не этого ты хотела? Уничтожить компанию, — он меняет тему, боясь оказаться слишком слабым под разумностью слов девушки. — Хотела. И к чему это меня привело? — Это был твой выбор, — бросает Субин, не подумав, на что Цзыюй вскидывает брови. Спустя всего секунду до него доходит смысл собственных слов, и он виновато прикрывает глаза, добавляя: — Я не это имел в виду. — Вот как. Значит ты из тех, кто считает, что из любой ситуации можно найти выход? Выйти на улицу, улыбнуться, не знаю, сходить на массаж? Осуждаешь тех, кто оказался слишком слаб перед обстоятельствами? — она поднимается с кресла и встает у окна, разглядывая двор медицинского центра. Субин не смотрит в сторону девушки. Его взгляд прикован к собственным ладоням, которые мелко подрагивают. — Скажи мне, Субин-щи: какие у тебя отношения с твоим подопечным? Он сжимает кулаки так, что ногти входят под кожу, оставляя после себя полумесяцы. — Он мой друг. — Если он попытается, скажем, спрыгнуть с крыши, ты начнешь его презирать за слабость? Субин замирает, не дыша. Его глаза распахиваются в ужасе. Ответ: нет, нет, нет и еще тысячу таких же нет. Он же реалист, и подобные сценарии также рисовались в его голове с завидной периодичностью. Такое просто невозможно предугадать и предотвратить, если человек решил все для самого себя, и от этого осознания посреди какой-то беспокойной ночи горло будто сдавливала невидимая рука. Он просто не может позволить себе потерять еще одного близкого человека. — Твое молчание отвечает за тебя, — Цзыюй поворачивается к нему и подходит ближе. — Ты никогда не сможешь понять, пока не почувствуешь это сам. Но я честно и искренне желаю тебе так и остаться в неведении, Субин-щи. Он беззвучно вздыхает и обхватывает шею руками, заглядывая внутрь себя. Глупо и не слишком уважительно, но он хотел бы понять. — Даже если так, — все же говорит Субин. — Каков шанс, что кто-то не полезет в петлю под гнетом компании и без этой затеи? Цзыюй отводит взгляд в сторону и присаживается на кровати рядом с ним. — Я впервые вижу менеджера в B-S, который так переживает за своего подопечного. Ты знаешь, что вам идут проценты, если модель находит хорошего спонсора? — Знаю, — бесцветно отвечает он. — Только из-за этого нужно подкладывать Бомгю под богатых ублюдков? — девушка кривит губы в презрении, качая головой. — Далеко не все такого мнения, как ты, — они молчат с минуту, в которой сердцебиение Субина сильно превысило сотню ударов. Ему душно до тошноты. — Вам нужно предупредить их обоих, прежде чем что-то делать. — Обоих? — переспрашивает Субин, путаясь в собственных мыслях. — Твоего подопечного и Ёнджуна. В случае чего, достанется им, как самым близким к вам людям в компании. Но больше никому не говорите и делайте все быстро. Я пришлю тебе нужную информацию. — Цзыюй-щи?.. — пораженно произносит Субин, на что девушка медленно качает головой и возвращается на кресло, вновь открывая книгу. — Не благодари. Сейчас я делаю это не ради тебя, твоего подопечного или кого-то другого в этой компании, — она смотрит в книгу, явно не читая строчки, а о чем-то думая. — Они навредили онни. За это я доведу дело до конца и сровняю компанию с землей, — теперь ее глаза приобретают осознанность и бегают туда-сюда по странице. — До встречи, Субин-щи. И удачи. Он оказывается на улице неожиданно быстро для самого себя. Дыхание сбито от спешного шага, переходящего в бег, челка прилипла ко лбу. Он давится мерзостью, которая появляется как в результате химической реакции при смешивании спокойствия Цзыюй и его собственного идиотизма. Руки чешутся, когда он прибегает на парковку, и кулак точно сам собой встречается с кирпичным забором. — Блять! — выкрикивает Субин, отдергивая руку. На костяшках красуются красные пятна и только-только расцветающий синяк. В глазах плывет, и он смутно слышит быстрые шаги. — Боже, хён! — Кай испуганно сначала смотрит на забор, а после хватает ладонь Субина, рассматривая разбитые костяшки. — Что случилось? Почему… Зачем? В мыслях как никогда мутно, и Субина мутит за компанию. У него едва ли получается сфокусировать взгляд на Хюнине. Его душит стыд за собственную несдержанность. Снова. Как они оказываются в машине — новая загадка. Он понятия не имеет, сколько времени проходит, прежде чем у него получается разобрать слова Кая, копошащегося в бардачке: — Здесь есть аптечка? Обеззараживающее? Пластырь? Субин откидывает подлокотник, пытаясь привести дыхание в норму, и Кай быстро достает все необходимое. Он выхватывает руку старшего и щедро поливает ее обеззараживающим средством, и когда тот шипит от боли, дует на рану и просит немного потерпеть. Эта резкая боль отрезвляет Субина, и в первую очередь он замечает то, как у Кая дрожат пальцы. — Прости, — тихо говорит Чхве, пока младший осторожно касается раны ватным диском. — За что? — так же тихо спрашивает он. — За то, что сорвался и напугал тебя. Кай стирает последние капли крови и долго выбирает между пластырем и бинтом, но Субин останавливает его, качая головой. — Все в порядке, просто царапина. — Тебе не нужно извиняться за свои эмоции, — говорит Кай и все же выбирает бинт, принимаясь неумело обматывать разбитые костяшки. Субин уже не прерывает его, лишь слабо улыбается. — Мне стыдно, — честно признается он. — Ладно, — говорит Кай, завязывая нетугой узел и осматривая результаты своей работы. — Тогда прощу, если объяснишь, что случилось. Субин не убирает свою ладонь, а Кай не отпускает ее. Он не давит, а его искренне обеспокоенный взгляд зачаровывает старшего, и тот все же говорит, тяжко вздохнув: — Цзыюй сначала отказалась, но… мы поговорили, и она согласилась нам помочь. — Хён, ты нервный с тех пор, как мы приехали сюда. Почему? — растерянно спрашивает Кай, не отпуская руку старшего. Субин, прикусывая щеку изнутри, смотрит в глаза напротив. — Моя мать… — произносит он на удивление хрипло и прерывается, чтобы прочистить горло. — Моя мать покончила с собой, когда мне было четыре. Прекрасные и искренние глаза напротив распахиваются в абсолютном шоке, и Субину не к месту хочется хихикнуть, отмахнувшись, мол, это все шутка. Вот только он не шутит, а смех превращается в очередную порцию кашля. — Боже… — бормочет Кай, опустив взгляд на забинтованную ладонь. — Я… мне так жаль, хён. — Забудь. Это было много лет назад, — отмахивается Субин. — Это не та ситуация, в которой время лечит. Я… могу представить, — произносит младший, качая головой. В его голосе слышны подступающие слезы, и от этого Субину становится невыносимо горько, поэтому он переворачивает свою пострадавшую руку и слегка сжимает пальцы Кая. — Ты прав. Но с этим ничего не поделать. — Как… Почему ты пошел один? Почему попросил меня уйти? — непонимающе спрашивает Кай, не отнимая руку. — Это моя проблема. Я не могу заставлять тебя быть спасательным кругом. Хюнин качает головой, печально усмехаясь. — Вы с Бомгю-хёном похожи. Почему ты считаешь, что обязан справляться со всем один? А если есть люди, которые хотят помочь тебе? Просто так, безвозмездно. И им тяжело только тогда, когда у них не получается сделать это? Их взгляды встречаются, и Субин впервые не тонет. Он чувствует себя кораблем, который увидел свет маяка спустя много часов бесцельного блуждания в густом тумане. Его рациональная часть всегда знала, что слова Кая — правда, но только в этот момент эмоциональная часть соглашается с ней. — Прости, — выдавливает он из себя. Хюнин качает головой. — Перестань извиняться, хён. Я серьезно. Где-то в воздухе виснет предчувствие опасности импульсивных действий, и Субин убирает свою руку, помещая ладони на руль и вновь прочищая горло. Периферическим зрением он видит, как Кай отворачивается к окну и нервно трет шею, и отчего-то на его лице мелькает улыбка. — Цзыюй сказала, что пришлет мне информацию. Хочешь… вместе почитать? — Конечно. Субин очевидно лукавит, ведь не может точно знать, что Цзыюй сделает это сегодня. Он просто не может признать, что не хочет отпускать Кая сейчас.